Он между нами жил… Воспоминания о Сахарове

А. Е. Шабад Народное достояние (как не хоронили Сахарова)

^{Нижеприведенный текст написан для стенгазеты сразу после похорон Андрея Дмитриевича Сахарова по свежим впечатлениям. Я постарался зафиксировать то, чему был уникальным свидетелем.}

Прощание — в Доме союзов, похороны — на Новодевичьем кладбище, три Звезды Героя — перед гробом на подушечках. Все это было с ходу отклонено Еленой Георгиевной Боннэр. (Места, связанные с именами совсем других людей, не принятые назад награды.)

На утро после кончины Андрея Дмитриевича, примерно в 11 часов, я звоню на его квартиру и прошу передать Елене Георгиевне, что люди хотят, чтобы гражданская панихида состоялась под открытым небом Лужников, там, где еще недавно на митингах толпа внимала Сахарову. На совещании с руководством ФИАНа мысль о шествии за гробом в Лужники встречается как нечто искусственное. Это не по-академически.

Около двенадцати мы с Владимиром Яковлевичем Файнбергом перед домом А. Д. Сахарова на улице Чкалова. Как раз в этот момент его тело грузят в санитарную машину для отправки в морг на вскрытие. Озверевшая толпа фото- и кинокорреспондентов препятствует погрузке. Но вот мы уже на шестом этаже в дверях «нижней» квартиры А. Д. Сахарова. Сцена такая: дверь на лестницу открыта, толкучка знакомых и незнакомых людей, Елена Георгиевна с красными глазами и почти придавленный к ней теснящимися людьми полный человек, в котором окружающие помогают мне узнать Председателя Совета Союза и Комиссии по организации похорон, кандидата в члены Политбюро Е. М. Примакова; тут же Р. З. Сагдеев и один из организаторов Мемориала, мой друг и коллега из ИТЭФ Лев Александрович Пономарев. Обсуждается сценарий похорон. Обсуждение действительно «всенародное», участвуют все, кто есть, многие, наверняка, просто зашедшие с улицы, сочувствующие. Е. М. Примаков, видимо, простужен, потерял голос и говорит шепотом. Он защищает план прощания во Дворце Молодежи с последующей гражданской панихидой там же. Елена Георгиевна симпатизирует использованию с той же целью Дворца спорта, что представляется Е. М. Примакову неприличным. Мысль о панихиде под открытым небом поначалу кажется Елене Георгиевне неприемлемой, однако она немедленно находит отклик у Л. А. Пономарева — традиционного ведущего митингов в Лужниках. Совместными усилиями удается все же склонить постепенно Елену Георгиевну к тому, что траурный митинг под открытым небом вполне соответствует похоронному обряду. Но Е. М. Примаков — против. Принимается решение продолжить дискуссию на заседании избранной съездом Комиссии по организации похорон в Кремле. Елена Георгиевна предлагает, чтобы кто-то из нас троих поехал в Кремль. Е. М. Примаков: «В Кремль нельзя без пропуска». При содействии Р. З. Сагдеева выбивается согласие сначала взять одного, потом и всех троих. При выходе из дверей квартиры не известная мне женщина бросает Е. М. Примакову упрек, почти оскорбление. Смысл сводится к тому, что ему не следовало бы то ли быть в Комиссии, то ли приезжать к вдове. Уже в автомобиле Евгений Максимович с обидой и недоумением говорит об этом эпизоде. Первый шаг сделан. Въезжаем в Кремль. Е. М. Примаков: «Видите, я вас ввожу незаконно».

Комиссия по организации похорон. Присутствуют: академики Е. М. Примаков, Д. С. Лихачев, В. Л. Гинзбург, Р. З. Сагдеев, главный ученый секретарь АН СССР И. М. Макаров, управляющий делами АН СССР Волков, зампред Мосгорисполкома Беляков, зампред Совмина Рябев, нас трое: В. Я. Файнберг, Л. А. Пономарев и А. Е. Шабад. Возможно еще кто-то, кого я не запомнил. Это нельзя назвать заседанием, потому что участники дискуссии почему-то стоят или прохаживаются. Дело происходит в каком-то широком коридоре, по сторонам которого расставлены кресла и через который туда-сюда все время проходят крупные государственные деятели. Снова возникает вопрос о том, может ли быть гражданская панихида под открытым небом («А если снег?»). Говорю им, что каноническая процедура государственных похорон всегда включала траурный митинг на Красной площади («Вы что же, его, как Брежнева, собираетесь хоронить?» — «Дело не в Брежневе, просто это не противоречит ритуалу». — «Мы от него отказались. Больше так не хороним». — «Слава Богу, никто за последние годы не умирал». — «Почему же, умер Громыко». — «Но он уже не был членом Политбюро»). Окончательный вариант нашей аргументации: нет такого зала, который вместил бы всех желающих участвовать в панихиде, и нет зала, который пропустил бы всех желающих прийти попрощаться. Всякое ограничение входа чревато возникновением давки с опасными последствиями. В конце концов гражданская панихида («Только не называйте митингом!») принимается. Кто же будет вести траурный митинг? И вот тут дело поднимается на уровень концептуальный и упирается в странный вопрос: кому же принадлежит тело Сахарова? Является ли оно государственной собственностью? Разумеется, панихиду должен открыть и вести председатель государственной комиссии. Евгений Максимович невзначай дотрагивается ладонью до собственной груди. Спрашиваю в этот момент: «Считаете ли вы, положа руку на сердце, себя на это морально вправе?» Обида: «Я всегда уважал Андрея Дмитриевича и ни в чем перед ним не провинился». Пономарев заявляет претензию на совместное с общественными организациями проведение панихиды, включение в комиссию по похоронам в нашем лице представителей «Мемориала», МОИ, Клуба избирателей при АН СССР. Наглость неслыханная. Нас упрекают в желании нажить политический капитал. Железная логика: высшая власть в государстве принадлежит съезду. Съезд избрал Комиссию, она должна распоряжаться. Произношу с пафосом: «Это тот Съезд избрал, который затопывал и захлопывал Сахарова?! Который не принял ни одного его предложения?! А теперь он будет распоряжаться?!» — «Но в нашей Комиссии нет никого, кто бы затопывал». — «Поименного затопывания, как я знаю, не производилось». Комиссия по организации похорон делает нечто, ей по статусу не положенное: она смеется. Соглашаемся на том, что митинг откроет член Комиссии академик Д. С. Лихачев. Это всех устраивает. Вопрос о том, кто будет вести митинг, благополучно замят. «Я все равно не могу говорить», — уступает Евгений Максимович. Через день уже вернувшимся к нему голосом он скажет мне: «Раз вы не хотели, я совсем не приду». Признается также и существование общественной комиссии, принимается решение опубликовать наши имена — но без указания представляемых нами организаций. И то — хлеб.

В целом план похорон таков: утром в понедельник тело доставляется из морга домой, после прощания родных и близких гражданская панихида в ФИАНе, затем краткий заезд в Президиум АН СССР, в 13.00 — гражданская панихида в Лужниках, в 15.00 — похороны на Востряковском кладбище на семейном участке. Е. М. Примаков заверяет, что будет объявлен национальный траур в понедельник до момента завершения похорон. Согласуется список выступающих на панихиде. (Позже Елена Георгиевна с трудом по телефону добивается включения в список еще двух лиц. Фактически этот список был во время панихиды расширен без всякого согласования.) Принимается план, согласно которому после того, как гроб с телом А. Д. Сахарова отбудет из Лужников в Востряково, траурный митинг будет некоторое время продолжаться, чтобы дать выступить большему числу людей и предотвратить опасно быстрый отток людей с площади.

Мы с Л. А. Пономаревым возвращаемся к Елене Георгиевне, В. Я. Файнберг отправляется в ФИАН, чтобы участвовать в организации траурных церемоний там. Уже к моменту возвращения созрела мысль о том, что, помимо панихиды, не мешает накануне, в воскресенье организовать прощание с телом во Дворце молодежи (хоронить в воскресенье не полагается, но прощаться можно). Елена Георгиевна звонит Е. М. Примакову, и новый план им в предварительном виде принимается. Тут же она дает телеинтервью «Взгляду». Уже после его выхода звонит Е. М. Примаков и подтверждает план.

Поздно к вечеру становятся известными результаты медицинской экспертизы. Смерть наступила в результате острой сердечной недостаточности, вызванной трудноразпознаваемой, особенно на фоне атеросклероза, и нераспознанной в данном случае при жизни болезни, называемой кардиомиопатией. Спасти от нее могла бы только пересадка сердца… Так нам объяснили. За точность не ручаюсь.

На следующий день начинается новая фаза борьбы. Идея траурного шествия за гробом за прошедшие сутки обрела много сторонников и начала организационно подготовляться. Около двух часов дня этот вопрос ставится перед Еленой Георгиевной, немедленно одобряется ею («Только не надо нести на руках»). Снова едем с Пономаревым в Кремль, уговорив владельца одного из автомобилей у подъезда дома нас подвезти («Мы — члены общественной комиссии, дяденька, отвезите к Кремлю». — «Отвезу, если заведу машину»). Втроем вкатываем «жигули» в горку, скатываемся, мотор заводится.

Застаем Е. М. Примакова спорящим по телефону с Еленой Георгиевной: «Мы пошли вам навстречу во всем. Мы вчера составили один план, потом его поломали. Мне пришлось ночью поднимать сотрудников Мосгорисполкома, чтобы все переделывать» и т. д. Евгений Максимович в раздражении. Л. А. Пономарев гнет нашу линию, однако с аргументацией, что шествие задержит уже объявленное в печати на 13 часов начало панихиды, люди на площади будут ждать, а похороны придутся на темное время, что противоречит канонам ритуала, спорить не можем. Приходится ограничиться предупреждением, что независимо от нас в городе появились листовки, призывающие организовать шествие, что колонна у ФИАНа все равно соберется, возможны осложнения, надо предусмотреть такой вариант, что она пойдет пешком за гробом. Предупреждение принимается.

У Елены Георгиевны застаем народного депутата Г. В. Старовойтову и корреспондента «Литературной газеты» Юрия Роста. Они возбужденно выдвигают новую мысль: нечего гроб возить по городу, нечего его привозить в Президиум АН СССР специально, чтобы там с Андреем Дмитриевичем мог проститься М. С. Горбачев, надо исключить из программы и ФИАН, и Президиум, пусть коллеги простятся с Сахаровым утром, все в том же Дворце молодежи, а оттуда до Лужников рукой подать, можно устроить шествие. С этим Г. В. Старовойтова и Юрий Рост уезжают в Кремль, а Елена Георгиевна звонит Примакову. Тот обещает подумать. Тем временем в ФИАН дается ошибочная информация, будто решение уже принято. Там дается отбой организации прощания в ФИАНе, фиановская комиссия расходится по домам. Через несколько часов Примаков сообщает по телефону, что новый вариант отклонен. ФИАН снова включается в работу.

После отъезда Старовойтовой и Юрия Роста до меня доходит, что их вариант очень опасен: ввиду близости Дворца молодежи к Лужникам все, кто будет направляться в Лужники, задержатся у Дворца молодежи, чтобы идти за гробом, а их может оказаться тысяч сто, это — потенциальная Ходынка.

В воскресенье в 13.00 Государственная комиссия во главе с Е. М. Примаковым становится в почетный караул у гроба А. Д. Сахарова, мы с Пономаревым — вместе с ними. К 16 часам очередь достигает пугающих размеров. Милиция не решается прекратить ее дальнейший рост, опасаясь, что прибывающие люди в этом случае неорганизованно пойдут к Дворцу. В 17 с минутами милиция прекращает дальнейший приток людей в очередь. Последний человек проходит у гроба в 23 часа. Десять часов шествия в среднем по 5 тысяч человек в час.

К вечеру в воскресенье мысль о проведении назавтра шествия за гробом распространяется все шире. В комнате 215 Дворца молодежи собирается совещание. Участвуют: В. Я. Файнберг, Л. А. Пономарев, Л.С.Шемаев, я, почти весь КС МОИ, от Клуба избирателей при АН СССР Е.В.Савостьянов, академик Р. З. Сагдеев, Г.В.Старовойтова и Елена Георгиевна Боннэр. Мы с Пономаревым недовольны, что фактически колонна у ФИАНа подготовлена без нашего ведома и в противоречии с нашими договоренностями с Е. М. Примаковым. У меня паника под впечатлением огромного числа людей, пришедших для прощания с Сахаровым (на тот момент в ходу была сильно завышенная оценка их количества), боюсь, что колонна будет слишком многочисленной. Сотрудник Мосгорисполкома Лебедев докладывает собранию о дежурных мерах, принятых исполкомом на случай движения колонны по маршруту ФИАН — метромост — Лужники. Это успокаивает — предупреждение, данное накануне комиссии, сработало.

Начинаются розыски Е. М. Примакова или М. С. Горбачева. Шествие за гробом утверждается. По новому плану мероприятия в ФИАНе и Президиуме АН СССР поменялись местами во времени, В. Я. Файнберг от имени ФИАНа обещал сократить время прощания в ФИАНе до одного часа. Это обещание назавтра выполнено не было: выступавшие у гроба А. Д. Сахарова физики, для которых он был прежде всего великим коллегой, хотели все об этом сказать, не учитывая, что десятки тысяч людей ждут под дождем. Мимо гроба в ФИАНе прошли сотрудники Института, члены Академии наук, приглашенные сотрудники других институтов и люди, проникшие на территорию ФИАНа по поддельным пригласительным билетам.

Остальное известно многим людям.