Ошибка канцлера

Петербург Дом английского посланника. 173[?] год

Милая Эмилия!

Ты будешь удивлена, что вместо рассказов о нашей с милордом жизни в новых краях я сразу обращусь к тому обществу в которое вошла. Оно столь для меня необычно, что я не могу не поделиться именно с тобой, моим давним и верным другом, своими чисто женскими впечатлениями, от которых лорд Рондо несомненно пренебрежительно бы отвернулся. Как быть! Женщинам невозможно прожить без маленьких сплетен и пересудов, а кого же мне для них выбрать, как не тебя. Тем более я уверена, ты ни с кем не станешь делиться моими смешными замечаниями. Чтобы лорд Рондо не догадывался о моей переписке, я, как видишь, посылаю это письмо не с дипломатической почтой, но с оказией.

Итак, прежде всего три сестры. Да, да, не императрица, а императрица вместе со своими двумя сестрами. Они всюду появляются вместе и представляют удивительно любопытную картину.

Старшая, Екатерина, необычайно шумлива и темпераментна. Когда она входит в комнату, то, кажется, заполняет ее всю. Она все делает одновременно – смеется, распоряжается, рассказывает пикантные анекдоты, принимается петь, а иногда и плакать. Ее считают очень непосредственной и откровенной, мне она показалась расчетливой и холодной. Манера поведения – это всего лишь маска, за которой скрывается натура жесткая и лишенная всяких чувств, в том числе и материнских. Ее единственная двенадцатилетняя дочь, принцесса Мекленбургская, тихое, незаметное, всеми заброшенное создание, одетое плохо и почти бедно, тогда как мать к месту и не к месту любит появляться в герцогской короне и накинутой на плечи горностаевой мантии. Она кутается в мантию от сквозного ветра и, кажется, была бы способна танцевать в ней, так как, надо тебе сказать, несмотря на редкую тучность, любит танцы и не отказывает себе в них.

Впрочем, она с таким же увлечением играет в карты, а в прошлом, говорят, была завзятой театралкой. Герцогиня Екатерина даже сама сочиняла пьесы, участвовала в них вместе со своими придворными и слугами – профессиональной труппы она не могла содержать из-за отсутствия средств. Но самую большую радость ей доставляло – она сама мне в этом призналась! – одевать актеров, зажигать свечи и плошки, устраивать декорации. Она располагает собственным дворцом в Москве, вблизи Кремля, где мне довелось не единожды побывать. Обстановка дворца великолепна, но стол плох, а воспитание слуг совершенно отвратительно.

Кстати, обстановка не имеет никакого отношения ни к карману, ни к вкусам герцогини – она получила ее вместе с дворцом после опалы князя Меншикова и за прошедшие три года, как говорят, решительно ничего не успела переделать, хотя всем толкует о каких-то грандиозных строительных планах. Ее нынешний любимец – князь Михаил Белосельский-Белозерский – из очень древней и знатной русской семьи. Они громко ссорятся и столь же шумно и откровенно мирятся. Князь ведет очень много разговоров с военными, один на один, непременно удаляясь от общества, причем герцогиня помогает ему в этом одиночестве – умеет заранее предупредить о появлении другого лица или отвлечь разговором человека, направляющегося в сторону разговаривающего князя. Это выходит у нее очень непосредственно, но раз или два мне довелось при этом встретиться с ее взглядом – подозрительным и враждебным.

Если в расплывшемся облике герцогини Екатерины можно только угадывать черты былой красоты, то царевна Прасковья и сейчас, несмотря на свои тридцать пять лет, удивительно привлекательна. Она невысока ростом, худощава, с неизменно задумчивым выражением лица и очень смуглой кожей, делающей ее похожей на цыганку. Мне долго не удавалось услышать звука ее голоса, так как она молчалива и неохотно вступает в беседу. Тебе знакомо мое желание все оценивать на свой лад, столь часто вызывавшее недовольство и гнев наших воспитательниц. Я не могу удержаться и в отношении царевны Прасковьи.

Ее можно было бы счесть застенчивой, но в действительности за ее сдержанностью кроется на редкость сильный характер. Не пускаясь в долгие рассуждения, она ограничивается несколькими словами, к которым очень прислушиваются, прежде всего ее морганатический супруг Иван Дмитриев-Мамонов. Очень тяжеловесный, неуклюжий, с багровым лицом и хриплым, привыкшим отдавать военные команды голосом, он совершенно послушен ее воле. Во дворце царевны – это тоже в прошлом один из дворцов князя Меншикова – собирается очень много разного рода людей.

Прасковья не устраивает танцевальных вечеров и куртагов, тем более непонятны эти многолюдные сборища, главным образом офицеров.

Когда все три сестры показываются вместе, они представляют действительно своеобразное зрелище. Герцогиня Екатерина явно пытается руководить императрицей Анной, подсказывать ей слова и поступки. Я могу ошибаться, но у меня создалось впечатление, что эти советы далеко не всегда имеют в виду пользу новой императрицы. Затрудняюсь сказать, чего в них больше – присущей герцогине Мекленбургской любви к риску или прямой враждебности к сестре. Прасковья поддерживает Екатерину, но делает это крайне осмотрительно, ненавязчиво, в своей обычной несловоохотливой манере. Как относится к ним императрица? Пожалуй, настороженно, хотя очень следит за тем, чтобы внешне они выглядели дружной и любящей семьей. Годы пребывания в Курляндии совершенно отдалили ее от сестер и от России. Минутами она кажется иностранкой, старающейся припомнить чужой язык и обычаи. Если она кому-то и способна доверять, то только своим курляндцам.

Мне было очень любопытно повидать того самого русского сановника – Алексея Бестужева, который был нашим посланником в Петербурге во времена короля Георга I. Однако до сих пор я не видела его при дворе и, скорее всего, не увижу, – во всяком случае таковы разговоры, которые ходят при дворе по поводу семейства Бестужевых.