Осколки

Лаверн

Приговор обездвижил, лишил воли и голоса. Лишил возможности дышать.

Лаверн была слишком беспечной, не просчитала все варианты. Опасалась Капитула, короля, шаманов степняков, отвергнутых ею мужчин, но не того, кого следовало опасаться сильней всего.

С того самого дня, как они встретились впервые…

…Она помнила лес.

Толстые стволы сосен с исходящими ароматной смолой чешуйками коры. Кроны деревьев, вспарывающих небо, рассекающих облака пышными шапками ветвей. Волглая земля, усыпанная длинными иглами. Бугры буреломов, заросших густым ковром мха. Остро пахло прелой хвоей, перегноем и кровью. Лаверн хватала эту смесь распахнутым ртом, слизывала соль с растрескавшихся губ. Она не сразу поняла, что это ее кровь.

Лаверн бежала уже несколько часов. Знала: остановится – умрет. Подол платья изорвался в клочья, и они путались при беге, пеленали уставшие ноги. Ей пришлось разуться, чтобы проскользнуть незамеченной мимо караула, оттого ступни, оцарапанные обломками веток и осыпавшейся хвои, кровили свежими порезами. Лаверн понимала: это след, по которому ее найдут. Понимала, потому бежала почти без отдыха. Позволяла себе лишь недолгие минуты передышек. Делала маленький глоток воды из дорожной фляги, крепко привязанной к поясу, а затем стояла, вглядываясь в постепенно сереющее небо, будто искала там… Что? Помощи? Лаверн давно убедилась, что никто не станет ей помогать.

Она – вещь, отданная в пользование высшему лорду. Вещь, посмевшая нарушить священную клятву сделки на крови. Кому какое дело, что клятву давала не она? И что она соблюдала ее долгих семь лет?

Первое время она думала, что погони нет. Лес казался спокойным, даже умиротворяющим. Задорно щебетали птицы, стрекотали чешуйчатыми крыльями большие рогатые жуки, скрипели, покачиваясь, крепкие стволы вековых сосен. Лаверн впитывала кожей вязкий, желанный запах леса. Запах свободы.

А потом она услышала собак. Вдали, обманчиво тихим лаем они известили ее, что укрыться не выйдет. Но страх упрямо гнал ее вперед, в чащу. Если бы удалось найти воду, хоть мало-мальски широкий ручей, возможно, собаки сбились бы со следа. И Лаверн удалось бы спастись.

Она знала: если ее найдут, пощады не будет. Она умрет, но перед смертью юный лорд вволю позабавится в пыточной, которую он гордо именует лабораторией. От отца Даррел взял многое: жестокость, властность, фантазию в плане придумывания новых пыток. За те несколько дней, что он провел с Лаверн в замке, ни одна из них не повторилась… И сегодня, если Лаверн попадется, ее ждет особенно жестокая. В отличие от отца, который всегда чувствовал черту, Даррел совершенно не умел останавливаться вовремя.

От навязанной ужасом картинки Лаверн содрогнулась. И обещала себе, что, если ее нагонят, она найдет способ не попасть в руки хозяев живой. Все же смерть в некотором роде – избавление.

В некотором… Именно сейчас отчего-то до боли не хотелось умирать.

Шум в ушах. Ужас, который гонит вперед. Свист. И лай собак, подстегиваемых азартом погони, слышится уже откуда-то справа и намного ближе. Ржание лошади, а потом и хрип ее, когда она появляется внезапно прямо перед Лаверн. Вздыбленные полукружья копыт и лоснящееся брюхо, пена на губах вороного. Синяя с серебром куртка для верховой езды. И противная усмешка Даррела, которая всегда означала лишь одно: он не прочь поиграть.

– Попалась! – радостно объявил он, будто эта погоня и в самом деле невинная игра.

Рядом с ним неизменно – свита. Семь преданных вассалов. Лаверн не помнила их лиц и имен, они была настолько похожи, что легко было спутать. А имена Даррел использовал редко. Он вообще редко говорил с ними, когда был с Лаверн. Только демонстрировал ее, молча. Играл на ней, как на арфе, и Лаверн пела. За несколько дней, которые молодой лорд провел в замке, она выучила все ноты боли, а Даррел был отличным менестрелем.

Эти семеро пока не научились играть, но наблюдать за игрой любили. Наверное, оттого он и взял их с собой сегодня – показать, как следует учить непокорных рабынь.

– Пожалуйста… – Губы занемели и не слушались. Лаверн попятилась, споткнулась о сломанную ветку и больно приземлилась на копчик. Из глаз посыпались искры, сердце колотилось так быстро, что, казалось, вот-вот взорвется. На глаза навернулись слезы: то ли от боли, то ли от отчаяния.

Даррел спешился, изящным движением смахнул несуществующую пылинку с лацкана и повернулся к Лаверн. Он приближался нарочно медленно, знал, что страху, как сладкому плоду, следует дозреть, налиться соком. Ему доставляло удовольствие смотреть, как она отползает, мечется, понимая, что бежать некуда. Даррел свистнул, и собаки окружили ее кольцом. Открыли пасти, вывалили розовые шершавые языки. С длинных клыков на землю капала липкая слюна.

– Ты плохо себя вела, – констатировал Даррел, подходя совсем близко. Она чувствовала аромат хмеля и ладана. От этой смеси ей всегда становилось дурно. Или же не от смеси, а оттого, что сразу после этого запаха следовала боль? – Придется тебя наказать.

Лаверн захотелось умолять о пощаде, и от этого во рту собиралась вязкая, противная слюна. Кукла. Точно кукла – без гордости и воли, игрушка в руках высшего лорда. Так ей твердили с детства, а она взяла и поверила.

– Раздевайся.

Не приказ – удар. Пощечина, и Лаверн пытается прикрыться, чтобы скрыть унижение.

– Я сказал, раздевайся!

У ее ног разворачивается гибкое кольцо плети. Лаверн знает, следующий удар – ее.

Пальцы дрожат и не слушаются, а пуговиц так много… Смешно. От ее дорожного платья мало что осталось, но петли держат крепко. Не поддаются.

– Встань.

Не дожидаясь исполнения приказа, Даррел хватает ее за руку и больно сжимает, рывком ставит на ноги.

– Ничтожество… – шепчет ей в губы, при этом лицо его искажено такой яростью, что Лаверн цепенеет. Сегодня Даррел нетерпелив, потому не ждет, когда она справится с пуговицами сама. Его рука тянется к горлу, стискивает шерстяной ворот и с силой рвет. Бусины темных пуговиц осыпаются на ковер из мха и хвои.

Лаверн помнила россыпь их, будто кто-то опрокинул горсть черники. Рваную ткань нижней рубашки. Холод на обнаженной груди. И предвкушающий смешок одного из свиты Даррела, кажется, Лиама.

– Дай поиграть с девкой.

– Потом, – отмахнулся Даррел. – После меня. Ее на всех хватит.

Он толкнул ее на землю, навалился сверху, ладонь больно сжала грудь, а рукоять хлыста царапнула щеку.

– Отец берег тебя, не давал мне играть, – шепнул Даррел ей на ухо. – Но здесь его нет. Его вообще нет.

И не будет. Он мертв.

– Ты всего лишь грязная девка. В тебе нет магии. Нет ничего. Потраченные годы, ресурсы. Ради чего?

Если бы она знала…

– Сегодня ты станешь такой же, как и та, которая тебя родила. Шлюхой.

Неправда, мама не была такой! Она была доброй. И любила сад. В саду цвели розы и маргаритки, и яблоня родила каждый год. Мама варенье варила, а потом… Набег враждебного клана, крики, огонь, пожирающий крыши соседских домов. Вооруженные, одетые в меховые накидки мужчины. Изломанное тело отчима у плетеных из лозы ворот. Мама взмахнула рукой, и на ладони ее расцвела едва заметная тень проклятия…

Лаверн помнила ее остекленевший взгляд. И грязные следы от сапог налетчиков. Ее вывели на улицу, а дверь в дом оставили открытой. Лаверн хотела попросить, чтобы прикрыли, там ведь мама, одна… а еще нельзя топтать клумбы…

Промолчала.

И сейчас молчит, потому что боится, язык проглотила от страха. Мама не боялась, а она вот…

– Нет!

Крик оглушил, и она не сразу поняла, что кричала сама. И что тело, придавившее ее к земле, стало слишком тяжелым. Неподвижным. Ладонь, державшая хлыст, разжалась. Мир потемнел, закружил Лаверн в водовороте, в животе поселился обжигающий клубок. И горящие искры его понеслись по венам вместе с кровью.

Шаги. И псы завыли… почему?

– Что ты сделала с ним? – испуганно спросил Лиам, снимая с Лаверн неподвижное тело. – Ты убила его, дрянь…

Он замахнулся, и Ларвен зажмурилась, инстинктивно прикрывая голову. Но удара не последовало – Лиам упал замертво рядом с Даррелом. Из его правого глаза торчало древко стрелы.

Испуганно заржали кони. В ушах Лаверн противно зашумело, и она прикрыла их руками. А еще зажмурилась, словно таким образом могла выпасть из реальности, спастись от кошмара, развернувшегося вокруг. Истошно лаяли псы. Кто-то жалобно кричал и молил о помощи. А потом смолкло – все и разом. Лаверн отползла к стволу поваленной ветром сосны, прислонилась спиной и сжала края расползающегося лифа.

Глубоко вдохнула и… открыла глаза.

Собак не было. Лошади разбежались, а поляна была усеяна трупами свиты Даррела. Сам он лежал в двух шагах от Лаверн, и на лице его отпечаталась вселенская обида.

Мертв…

Лаверн произнесла это вслух, и слово ей понравилось.

– Окончательно, – согласились с ней, и она, вздрогнув, снова сжалась в комок.

Тень загородила солнце, пробивающееся через неплотную листву. Высокая. Широкоплечая. И лишь спустя несколько мгновений Лаврен поняла: человек.

Он был черноволос, смугл и совершенно незнаком. Красив? Пожалуй. Лаверн ничего не понимала в красоте, Даррел твердил, что она – уродина, в это верилось легко. А вот в то, что сам он – красавец, не очень, хотя служанки шушукались и опускали в смущении глаза, когда он появлялся на кухне. Еще когда был жив старый лорд, Лаверн застала Даррела с Вилой, горничной. Они стояли под лестницей, и Даррел хватал ее за упругий зад. Она дышала тяжело, так, будто вот-вот задохнется.

А после ее нашли мертвой в свинарнике – частично обглоданный свиньями труп. Доктор говорил о бремени сроком в два месяца.

Даррел всегда был спор на расправу.

Незнакомец рассматривал Лаверн с интересом, а потом решил, видимо, что опасности она не представляет, шагнул ближе…

И она закричала. Показалось, тьма всколыхнулась от этого крика, ошметками закружилась в неистовом танце. Этот танец заворожил темноволосого. Во всяком случае, на Лаверн он не злился.

– Тише, – ласково, но твердо приказал он, протягивая ей раскрытую ладонь. – Успокойся.

Сердце стучало часто и гулко, больно билось о грудину. Перед глазами плыло, пульсировало в висках, и пульс этот отдавался в ушах противным эхом. Лаверн обняла себя за плечи и прижалась к шершавому стволу поваленного дерева. Бежать было некуда. И бессмысленно. Все, о чем Лаверн просила небеса в тот миг: чтобы они разверзлись и выпустили смертоносные стрелы молний, которые закончили бы, наконец, ее страдания.

Она не боялась умереть. Жить она боялась больше.

Небо взирало на нее сверху и молчало. Говорил незнакомец.

– Я тебя не обижу.

Верить высшим лордам Лаверн разучилась в детстве. А в том, что темноволосый был высокородным, сомнений не оставалось. Также бесспорно он принадлежал к роду ее хозяев – об этом говорил эфес его меча. И цвета одежды – синий с серебром. Эти цвета Лаверн научилась ненавидеть.

Странно, что она никогда не видела его раньше, ведь ей доводилось бывать на приемах господ. В качестве игрушки, конечно, но и игрушки бывают наблюдательными.

Черноволосый был высок и худ. Наверное, даже чрезмерно худ. Запавшие глазницы, острые скулы, резкий уголок кадыка у ворота синего камзола. Он был молод, едва ли старше самой Лаверн. В темных гипнотических глазах плескался живой интерес. К ней.

Плохо… Интерес к кукле обычно заканчивается играми, а игры людей жестоки.

– Не бойся, – повторил он тише. И ласковее. А затем сделал еще шаг и остановился. Так заговаривают дикое животное перед тем, как отловить. Глаза в глаза, и Лаверн поймала себя на мысли, что дрожит.

– Дай руку, – попросил он, и у нее и мысли не возникло перечить. В мозг постепенно вползала оглушающая, дикая мысль: она убила Даррела. Теперь, когда он и его отец мертвы… кто будет владеть ею?

Ее пальцы дрогнули, когда незнакомец коснулся ладони. У него были сильные руки с длинными пальцами и овальными, аккуратно подпиленными ногтями. Лаверн отчего-то почувствовала себя жуткой неряхой, после недолгой пробежки по лесу ее ногти обломались, и под них набилась грязь и сосновая смола.

Надо же, она уже почти смирилась с неминуемой гибелью, а думает о том, хороша ли собой. Вспомнились слова старой рабыни, заплетающей ей косу на ночь. Она бормотала, что все женщины тщеславны и думают лишь о внешности. А красота – временный дар и увядает быстро…

Незнакомого лорда в тот момент, похоже, мало интересовала чистота и опрятность. Он пристально изучал линии на ладони Лаверн, а затем усмехнулся и покачал головой.

– Отцу все же удалось, – пробормотал он.

Лаверн не знала его отца, ей было плевать на него и всех проклятых лордов вместе взятых, но она зачем-то спросила:

– Что удалось?

Он поднял на нее глаза, и она ужаснулась фанатичному огоньку в глубине темного взгляда.

– Создать идеальное оружие.

Тогда Лаверн не поняла, что он имел в виду ее саму…

Сейчас она знала, на что способна. Ошибкой Сверра было показать ей это, второй ошибкой – дать ей свободу. Допустит ли он третью?

Змеиный лорд злился. И не хотел ее отпускать. Наверняка думал, что рано или поздно Лаверн размякнет и в ней проявится женское. Привязанность к мужчине делает женщину покладистой, готовой идти на жертвы, заставляет закрыть глаза на некоторые мелочи. Или не на мелочи – все зависит от степени привязанности.

Лаверн даже забавляла эта игра. Она была готова играть в нее и придерживаться договоренностей, но… Сверр снова разрушил все. Возможно, Роланд пригодился бы ей в противостоянии с некромантом, все же он силен и из древнего влиятельного рода. Но Роланд пока не готов служить Лаверн, а ей нужны надежные люди рядом. Она рискует не выдержать очередного удара в спину. Слишком опасной была игра, слишком далеко зашла Лаверн в желании выиграть.

– Останься, – попросил Роланд, хотя надежды в голосе не было. И ей, наверное, следовало привыкнуть к тому, что она лишает мужчин надежды. – Я могу помочь. Некромант не так силен, как хочет казаться.

Он прав, не так. Сверр сильнее. И Лаверн не следует об этом забывать. Пришла пора вспомнить все то, что вытравливалось из памяти годами. Потому что Сверр не забыл. Каждая слабость Лаверн, каждая реакция, вся испытанная боль и радость – все может сыграть против нее в этом противостоянии. Однако у него тоже есть слабости. Лаверн помнила их все, потому как при ней Сверр не умел притворяться. Поможет ли ей это? И что, если за пять лет он научился?

– Лаверн! – Голос Роланда выдернул ее из тяжелых раздумий.

– Я не могу, – устало ответила она. Расслабилась, ощущая, как близость чужого источника растворяет ее усталость. Огромная огненная мощь, полусонная, но оттого не менее опасная, лениво ворочалась под стенами замка. – Но тебе это и не нужно. Найди жену – обычную магичку, я даже могу посоветовать, какие кланы стоит рассмотреть. Она родит тебе, и наследник возродит источник. В нем достаточно силы, да и в тебе – тоже, просто разломы берут много, потому и не удается силу эту удержать. Тебе не хватает мощи сопротивляться червоточине, Роланд. Но род твой по-прежнему силен.

– Морелл сказал мне о теории появления разломов, – глухо ответил Роланд.

Лаверн кивнула.

– Они появились из-за источника, который я ищу. Источник спит, и магия его – тоже, но однажды один маг пытался его разбудить. Ему не хватило сил справиться с мощью чужой магии, и она выплеснулась в мир, порвала грань мироздания.

– Но ты все равно хочешь найти источник? Использовать?

– Хочу.

– Зачем?!

– Есть причины, которые я не готова открыть вам, милорд.

Она и так слишком много сказала. А еще больше Роланд понял сам – по ее растерянному виду. Его разозлил отъезд Лаверн, и через несколько дней, когда гнев уйдет, уступив место привычной расчетливости, не станет ли змеиный лорд содействовать Сверру?

Плевать. Она справится. Нужно просто спокойно подумать, решить, как быть. Покровительство и помощь наместника восточных земель, бесспорно, облегчили бы ей жизнь, но есть вещи важнее интриг и игр. К тому же, если верить Сверру, и у него хранится львиная доля осколков, Лаверн никогда не добраться до источника…

Никогда.

Ни-ког-да.

У этого слова острые углы, норовящие исколоть язык. Потому Лаверн медлит произносить его вслух. Иначе отчаяние вернется, поселится в груди ядовитым комом, разъедающим плоть.

– У меня достаточно влияния, чтобы помочь, – тихо, слишком простодушно для интригана произнес Роланд. И Лаверн безумно захотелось поверить… К сожалению, она слишком хорошо знала, к чему приводят подобные желания.

– Боюсь, здесь даже вы бессильны, милорд. Но я не забуду того, что вы для меня сделали.

По сути, Роланд не сделал для нее ничего. И многое. Лаверн просто пока не поняла, что именно. Но она поймет. Потом. И сумеет отблагодарить змеиного лорда.

Если, конечно, это все еще будет в ее власти.