Трапезник ардашевской церкви Еким Рукосуев аккуратно исполнял свою должность. Без поповского указа, по солнцу угадывал он, когда звонить к заутрене, когда благовестить к обедне.
В троицын день рано поутру поднялся он и заторопился на колокольню. Ловко приладил Еким к благовестному колоколу доску, чтобы можно было звонить ногой.
Старый звонарь Еким, знает порядок.
Сначала дал три редких удара.
«Бо-о-ом! Бом! Бом!» — полилось во все стороны.
С крыши церкви взлетели голуби, закружились вокруг колокольни.
Порядок в звоне такой: после трех редких ударов долби потом часто, долби, пока не покажется из своего дома поп. А вышел поп — начинай трезвонить.
«Бом-бом-бом!» — отбивал Еким двухпудовым языком о край колокола.
Силен большой колокол ардашевской церкви — верст на семь слыхать кругом. А по реке — так на все десять верст идет благовест.
Деревень ардашевского прихода до дюжины наберется. В большие праздники, точно на ярмарку, съезжаются в Ардаши богомольцы.
Хорошо видать Екиму кругом села с колокольной вышины.
Вон на гнедом жеребце подкатывает к поскотине мазаловский богатей Никита Ушанов. Чинно, аккуратно сидит он в ходке рядом с супругой. Вожжи в руках что цветной кушак.
А вон позади него перовский богатей Платон Шевердин. У Платона жеребец сивый и сбруя вся в медных бляхах.
А тут с закатной стороны пешком плетутся сошинские бабы и старушки.
Как всегда на троицу, народу будет много — доход церкви.
Ногу сменил Екимка, стал благовестить правой. А чтобы перебоя не было в звоне, ногу менял он по команде: «Кру-гом!»
Теперь видать Екиму и свое село хорошо. Вся улица как на ладони.
Что-то рано поднялись сегодня ардашевцы. Непонятно Екиму — почему бы это? Ведь любят мужики по праздникам баловать себя сном. Другой старается за неделю наверстать. А сегодня в такую рань улица полна народом.
С курского края большим толпищем шли мужики. Верховодом, видать, Елисей Бастрыков.
Шел Елисей впереди всех, широко размахивал руками.
«Опять что-то заканителил, — подумал Еким, — бунт подымает… Оба они, Бастрыковы, канительные, что Елисей, что брательник его Иван».
Прославился Елисей Бастрыков скандалом против отца Никандра.
Когда Советская власть дошла до Ардашей, Елисей Бастрыков составил из ребят-фронтовиков «комитет».
И вздумал в то время отец Никандр с амвона совращать прихожан против власти.
Елисей как раз был в церкви. Не стал он на словах перечить попу, а взял да с племяшем Минькой послал записку к амвону:
«Прошу прекратить агитацию здесь. А спор о партиях и политике перенесем на мир».
После обедни надо бы прихожанам по домам расходиться, а Бастрыков останавливает всех:
— Мы отцу духовному правду докажем! Обожди, мужики!
Фронтовики поддерживают Бастрыкова:
— Пущай сюда выходит попишка!
— Давай, отче, на народ!
Весь народ из церкви припрудился к сторожке. Бастрыков Елисей поднялся на крылец, размахался кулаками:
— Товарищи гражданы, мужики и женские… вот тут многие среди вас фронтовики… Не дадут они врать мне. Кто нас крестом благословлял на немца идти? Не они ли, долгогривые?
— Они! — кричат окопные.
— А еще кто? — спрашивает Елисей Бастрыков в азарте и сам же отвечает: — Золотопогонная свора нас посылала! Кадеты!
— Правильно! — поддерживают фронтовики.
Говорил, говорил Елисей Бастрыков про разные партии, а потом громко:
— А кто нас по домам распустил?
— Большевики! — орут окопные.
Тут показался на паперти сам отец Никандр. Гордо нес он свой посох. Посох что у архиерея — тяжелый, со змеей на серебряном набалдашнике.
— А почему наш батька против Советской власти? — крикнул Бастрыков.
Отец Никандр растолкал прихожан, к Елисею продвинулся. Посохом бьет о землю.
— Прочь от святого храма! Прочь, сатана!
Даже пена выступила у попа изо рта.
— Прочь! Прочь! Прочь!
Ударил три раза посохом о землю и чуть сам не повалился.
Кинулись старики, подхватили отца духовного под руки. А отец духовный беленится:
— К причастию не допущу! Богохульник! Анафеме предам!
— Анафемой нас не запугаешь теперь! Довольно, насиделись в окопах! — выкрикивали фронтовики.
Поп помаленьку начал утекать к дому своему.
Отступал он с грозными выкриками:
— Сгинет сатанинская власть! Сгинут богохульники-большевики!
Месяца через три восторжествовал отец Никандр: из города пришло известие — пала Советская власть. Волостной комитет Бастрыков распустил и сам скрылся.
Раза три приезжали милиционеры арестовывать его. Со временем забыли будто. Зимой Елисей стал уже открыто выходить на мир. К слову и не к слову при должностных лицах напоминал:
— У меня племяш Андрюха в белой гвардии…
Еким Рукосуев мало понимал в программах разных партий, да и не доверял им.
— Это вывески токо, — говорил он, — одна приманка…
Однако Елисея Бастрыкова уважал: когда тот в комитете был — льготы давал бедняцкому сословию. Недолюбливал Еким Бастрыкова только за то, что не почитал тот батюшку и не признавал святых.
Мимо церкви мужики прошли за Бастрыковым дальше, — видать, к волости торопятся.
«Может, старшина манифест привез, — подумал Екимка, — насчет набору».
Погодя чуть с того же курского края показались и сами новобранцы. Шли они тоже гурьбой, торопливо.
«Мобилизация, не иначе, — решил Еким и стал перебирать новобранцев. — Мавринов — раз, Шестачихи — второй…»
Среди новобранцев увидал Еким солдата. Слабоват, что ли, стал Еким глазами — никак не разглядеть ему личность солдата.
Когда уж близко подошли к церкви, понял наконец, разобрался: «Бастрыкова Ивана парень… Андрюха… ну да, он».
Снова скомандовал Екимка: «Кругом!» — ногу сменил. Уставился теперь глазами далеко за Ардаш-реку.
Высок правый берег реки, а с колокольни видать и правобережье хорошо.
И видит Еким Рукосуев пыль по тракту. Густая пыль, точно дым от пожара.
«Гоньбовой, — определил Еким. — С Ешиму, верно, милицейские катят».
Своей милиции в Ардашах не было. Порядки наводить наезжали милицейские из Ешима. Там район милиции — человек тридцать наберется всех милицейских.
Сменил ногу Еким, опять стал оглядывать улицу.
Все чужедеревенские богомольцы тоже потянулись за ардашевцами к волости. Мазаловские и перовские мужики и не доезжали до церкви, прямо сворачивали туда.
Не терпится Екимке, интерес большой — узнать, в чем дело, но обязанность… За всю службу еще не было случая, чтоб переставал он звонить безо времени. Покажется вот из дому поп, тогда и слезай.
А ешимский ямщик был уже на Ардаш-реке, на пароме. И ясно разглядел Еким седоков — так и есть, милицейские, при форме и вооружены.
«Кругом!» — скомандовал себе Екимка.
Теперь с курского края валила к волости ребятня. Бежали те вперегонки. С досадой посмотрел Екимка на поповский дом: дрыхнет еще поп…
Чаще стал менять ногу Еким — то к реке повернется, то к курскому краю.
Гоньбовой уже подкатил к самой волости. Три милиционера соскочили с ходка. Винтовки приняли наперевес и по лесенке бегом побежали в волость.
Потешнее всего стало Екиму над Андрюхой Бастрыковым. Только подъехали милиционеры к волости, выбежал Андрюха во двор. Кинулся на зады — преграда, прямо на высокий забор налетел. И вот на виду Екимки мечется парень по двору.
«Дурной, — поругал Еким, — не видит ворот».
Кое-как перемахнул Андрюха забор и через огород тетки Матрены подался к березнику. Так и затерялся меж деревьев из виду.
«В бегах парень-то», — смекнул Еким.