Отёсовцы

Глава III

Минька Бастрыков давно подметил, что кони видят лучше, чем люди.

На ходу пристяжка и коренник враз подняли уши, повернули головы в сторону тракта.

Пахал Минька у Листвянок, в полуверсте от тракта. За конями и Минька повернул голову.

По тракту ехали человек восемь верхом. Все вооруженные и в седлах.

— Братка! — отчаянно крикнул Минька. — Братка, солдаты!

Минькин брат Андрюха корчевал поблизости березки. Минька остановил коней, кинулся к нему.

— Братка, оглох, что ли… — кричал он на бегу. — Вон ведь солдаты едут!

У Андрюхи выпал из рук топор.

— Где? — застрелял он глазами туда-сюда и ползком-ползком подался к березнику.

А Миньке от солдат нечего прятаться. Не то что Андрюхе: Андрюха-то в бегах…

Минька взошел на пригорок — оттуда лучше виден тракт.

Ехали верховые шагом. Ехали, видать, без команды, вразброс ехали. Кони тоже были не в подбор, разномастные всё. Седоки на конях мало походили на солдат — только двое были в шинелях, остальные кто в пиджаке, кто в поддевке, а один так в желтом азяме.

Но вооружены все ладно, над головами торчали стволы ружей, сабли свисали ниже стремян.

— Восемь, — сосчитал всех Минька.

Тут подошел сзади Андрюха.

— Напрасно напугал, — сказал он, — какие это солдаты, это отесовское войско.

— Отесовцы? — вытаращил Минька глаза и чуть погодя спросил: — А сам Отесов с ними?

— Почем знать, — сказал Андрюха. — Вон который на карем-то, может, и есть Отесов.

Отесовцы заехали за березник. Только шапки их мелькали в просветы меж вершинами березок.

Долго глядели братья Бастрыковы вслед отесовцам.

— А ну к плугу! — скомандовал потом Андрюха. — Сегодня пораньше кончим.

— Гляди, свернули, — всполошился Минька, — гляди, на Куль свернули…

— У них своя дорога. Может, они на мельницу… Ну, вали берись за плуг… — сказал Андрюха, а сам пошел с пригорка к недовыкорчеванной березке.

Пришлось и Миньке вернуться к лошадям.

Распахивал Минька целину. Целину драть не то что яровое.

На мягком яровом очень уж налипает земля к отвалу. Проедешь шагов двадцать — и стоп! Соскабливай землю, а то плуг выпирает из борозды.

То ли дело целина: отвал блестит как зеркало, и плуг только урчит на ходу. Потому урчит, что режет корни кустиков и трав. Одно плохо: здорово мотает плуг ручками. На всю ладонь набил Минька мозоли.

— Эй, вы! — покрикивал Минька на коней и щелкал бичом в сторону.

Кони шли как по струнке.

Иной раз Минька от скуки разговаривал с конями. Заговорил и теперь с пристяжкой.

— Вот ты, каурка, в борозду лезешь, — сказал он пристяжке, — а зачем, спрашивается?

Минька хлестнул пристяжку вожжой и еще строже сказал:

— Гнедой по борозде идет, и ты туда же лезешь… А двоим вам тесно. Ну и смекай! Теперь направо, — скомандовал Минька в конце загона.

И точно поняли кони. К вожжам не притронулся Минька, а они обошли полукруг — и на свое место: коренник в борозду, а пристяжка на шаг сбоку.

А случается, неправильно заходят кони — портится оттого борозда. Минька непременно тогда хлестал коренника.

— А еще старый! — упрекал он его.

Загон допахал Минька быстро. Тем временем Андрюха свалил только три березки.

— Ну, отдохните малость, — сказал лошадям Минька и сам пошел к брату.

Андрюха с топором в руках корпел под березкой. Очистив землю вокруг березки, он с размаху разрубал корни.

— Допахал? — спросил он, не переставая рубить.

При каждом ударе березка сотрясалась всеми листьями враз.

Минька постоял немного и закарабкался по сучьям вверх.

— Эдак скорей мы ее…

Березка стала заметно клониться вбок.

— Смотри, придавит! — крикнул Андрюха.

Потом встал с колен и начал потихоньку толкать березку в сторону, куда она подалась.

— Тяни меня за ноги! — крикнул Минька, болтая ногами в воздухе.

Будто шутя, Андрюха взялся руками за Минькины ноги и потянул вниз. Крепко держался Минька за березку: одной рукой за сук, другой за ствол.

— Тяни, тяни! Не бойся, не разорвусь.

Точно охнула березка и медленно стала пригибаться к земле. Закачался Минька, как в люльке. Андрюха вспешку подрубил еще немного в корнях, и березка совсем сдала. Минька спрыгнул на землю.

— Ну, теперь пойдем, ты мне поможешь. Прочеркнем, — сказал Минька.

«Прочеркнем» означало по-минькиному пропахать первую борозду нового загона.

От края вспаханного Андрей отмерил шагами новый загон и принял карего под уздцы.

— Ну, ставь! — скомандовал Минька.

Правое колесо у плуга чуть больше левого. Когда идет оно по борозде, как раз вровень с левым приходится, а вот при первой борозде весь плуг кривится.

Тонкие отлучинивались пласты дерна. Местами ложились они плотно, местами бугрились.

— А ну кругом! — крикнул коням Минька, забыв, что Андрюха ведет их под уздцы.

— Чего ты? — обернулся брат.

— Прямо, говорю, борозду провели…

— Как по ниточке. Ну ладно, допашешь этот загон — и домой, — сказал Андрюха.

А сам пошел корчевать березки.

— Но, ты, лукавый! — хлестнул Минька коренника и запел:

Песен Минька много знал: «Шумел-горел пожар московский», «Последний нонешний денечек», «Ухарь-купец».

Под песню кони пошли веселее.

А еще знал Минька секрет такой: чуть только приподымешь вверх ручки плуга, кони сразу убыстряют шаги. Небось раз в десять легче им тогда.

Думал Минька: хорошо бы еще одно колесо приделать к плугу сзади. И ведь не догадаются на заводе!

Плуг у Миньки был Брянского завода.

Брянск казался Миньке зеркальным городом: на отвал брянского плуга не пристает земля, блестит отвал как зеркало. До теперешнего, нового плуга у Миньки был одесский. Одессу Минька не любил: на отвал одесского здорово налипала земля.

Поет Минька песню, покрикивает на коней, а загон меньше и меньше становится. Солнце тоже своим чередом, все ниже, к паужину опускается. Здорово упарились кони — пожалел их Минька, остановил на отдых.

— Ты чего это? — крикнул Андрюха из березника.

— Запарились, — сказал делово Минька, — пускай отдохнут…

Андрюха только что свалил вторую березку.

— Отпрягай давай! — крикнул он Миньке.

— Допахать бы уж загон-то, — хозяйственно сказал Минька.

— Ладно… Не последний день… Допашешь после праздников.

Минька торопливо перепряг коренника в телегу.

— Скажи дома: попозже и я приду… Завтра праздник… — сказал Андрюха.

Сам понимал Минька, что нельзя Андрюхе прямо с пашни вместе с ним ехать домой. Мало ли кто может встретиться?

— Ну дык ладно, приходи, — сказал он Андрюхе, усаживаясь на телегу, — поскорее приходи.

Миньке вдруг жалко стало брата.

Он, Минька, хоть куда может откровенно явиться, а Андрюхе надо все скрытно жить. Полгода уж Андрюха в бегах, все прячется так вот по пашням.

У развалины кулёвской дороги Минька нагнал дядю Трофима.

Издали его признал по картузу и скрипу колес. Ни у кого в Ардашах колеса так не скрипели, как у Трофимовой телеги.

На телеге сидел чужой малец. Сидел он задом наперед.

Минька нагнал их и крикнул:

— Отесовцев мы видели… проехали даве здесь…

Трофим разом повернулся к Миньке:

— Куда они, в село поехали?

Минька подогнал каурку вплотную к телеге Трофима.

— Сюда свернули, на кулёвскую дорогу. Видно, незачем было к нам…

Каурка шла вплотную к телеге и мордой приходилась к самому лицу Алешки:

— Осади коня! — крикнул Алешка и шлепнул Минькину каурку по губе.

— Вон ты какой, — озлился Минька и подогнал каурку еще ближе.

Тогда Алешка приподнял с телеги вилы и сам отвернулся.

— Придержи, говорю, коня, а то напорется еще.

Пришлось Миньке осадить каурку.

— А ты не шибко нос-то задирай, — сказал он, — а то…

Алешке точно не до Миньки — заговорил он с Трофимом.

— Может, тятька сам был с ними, — сказал он Трофиму, скоса поглядывая на Миньку. — Ежели б заехали они к вам, в Ардаши, сразу бы встретил его.

— Сестре, может, по секрету известно, — сказал Трофим.

Минька прямо как гусь вытягивался шеей вперед — очень уж интересовался разговором Трофима с чужим парнишкой. Жалобно просили Трофимовы колеса дегтю, так что до Миньки долетали только обрывки речей. Но понял Минька: разговор идет об Отесове и чуть ли не самого Отесова малец называет тятькой.

— Давно они проехали? — повернулся Трофим к Миньке.

— Порядком уж, — вперебой скрипу колес крикнул Минька, — после них я целый загон вспахал.

Тут с возвышения показалось село. Со всех сторон окружала его роща. За селом верстах в двух виднелась широкая река.

— Большое село-то, — уставился Алешка на Ардаши.

— Триста дворов, — сказал Трофим.