Приехал Минька домой, коней привязал на выстойку и степенно зашагал в избу — пусть видят кому надо, как намотался он за день с плугом.
В сенцах, где никого не было, заторопился. И только отторкнул дверь в избу, выпалил сразу:
— Мамка, мы отесовцев видели.
Мать перед печкой в высокой и узкой кадушке выбивала масло.
— Где это? — удивилась она и опустила мешалку.
— По тракту проехали. Восемь человек, все оборуженные, на ве́ршне, — сказал Минька и поглядел на кадушку.
Чтобы скисало молоко, мать клала в горшок ломоть хлеба, а перед тем, как выбивать масло, вытаскивала этот ломоть. И не ел Минька ничего вкуснее, чем этот хлеб, пропитанный сметаной.
— Есть хо-чет-ся-я, — протянул он.
Мать выловила из горшка сметанный ломоть хлеба, положила на блюдце.
— Ешь покуда, скоро паужин.
Минька забрал в рот большой кус и языком стал выжимать сметану.
— Пахал сам? — любовно спросила мать.
— А кто же?.. Понятно, сам, — гордо ответил Минька.
Тут в избу вошел отец.
— Сбрую-то не убрал! — накинулся он сразу на Миньку. — Жрать уже сел…
«Иван Бастрыков», — сказал Минька в уме.
Всегда так: как рассердится Минька на отца, по имени и фамилии назовет его. Понятно, в уме, а если вслух — так прибьет еще отец.
— Никогда вас к порядку не обучишь, — бранился отец. — Хомут на оглобле валяется, вожжи не собраны…
К строгостям отца Минька привык. Молча продолжал он уплетать сметанный ломоть.
— Слышь, Иван, отесовцы будто явилися, — сказала мать, вытаскивая мешалку из кадки.
Иван Бастрыков застрелял глазами то на Миньку, то на жену.
— Где? — расторопно спросил он.
— Они вон видели на пашне, — сказала тетка Васса.
Иван Бастрыков сразу поласковел к сыну, ближе подошел к нему.
— А много ли их?
Отвечал Минька отцу неохотно:
— Восемь человек…
— Куда ехали? — допытывался отец.
— По тракту проехали…
Потоптался отец посреди избы, потом присел на скамью перед Минькой.
— Верховые?
Если бы не обругал отец за сбрую, все бы по порядку рассказал Минька, а теперь на все спросы отца отвечал будто по принуждению. А про Отесова-сына, который приехал к Морозову, и вовсе ничего не сказал.
— Андрюха-то как? — спросила мать.
— А он к ночи подойдет, — сказал матери Минька, не глядя на отца.
Отец забе́гал по избе, точно что нужное вспомнил.
— Не знаешь, Васса, куда я центровку положил? Надо отнести к хозяину, — сказал он.
И, не дожидаясь ответа, сам торопливо вышел из избы.
— Пошел теперь трезвонить, — буркнула тетка Васса, — покою не будет…
А Иван Бастрыков стоял уже за воротами, поглядывая в оба конца села.
Как назло, на улице никого не было.
Постоял он немного за воротами и опять в избу.
— Разведка, стало быть, — уставился на Миньку, — ежели восемь человек только?
— Кто их знает, — нехотя ответил Минька.
Бастрыков-отец повернулся к жене:
— Спрашиваю, центровку не видала где?
— Ну иди, иди, — ругнулась тетка Васса, — звони теперь…
Совсем расстроился Бастрыков.
— Ты чего это гноишь хлеб во рту? — накинулся опять на Миньку. — Цельный час жуешь и жуешь…
— Иван Бастрыков, — процедил Минька, выбираясь из-за стола.
Отец опять выбежал из избы. Постоял посреди двора и направился к соседскому забору. Притулился к щели меж жердями и замер. Соседский двор был пуст.
Тогда он разыскал большой бурав-центровку и пошел с ним на улицу: неловко же в будни ходить к людям без дела.
Погодя малость и Минька пошел из избы. Торопился он на площадь, к хлебозапасному магазину, куда сбегались ребята на игрище. К приходу Миньки на площади собралось уже много ребятишек. Шла игра в лапту.
— Чур я на матках! — кричал Санька Долотов.
— Чур я! — вперебой кричал Хоромных.
Когда в лапту играли, Минька всегда оставался в матках. Матка — старший в своей партии.
Умел Минька подбирать себе ребят и ловко выручал при последних ручках.
Увидав его, ребята закричали в один голос:
— Пускай Минька в матках!
Не объявил еще себя Минька маткой, а ребята начали подходить к нему пара за парой.
— Печь топить или коня кормить? — спрашивал Петряков Гарька.
Минька, не глядя на ребят, сел на траву.
— Конь вороной ай седло золотое? — спрашивал от следующей пары Гришка Морозов.
Минька, не обращая и на этих внимания, повернулся к Саньке Долотову и как взрослый начал:
— Сегодня вот на Листвянках пахал залог…
Сказал это Минька как о чем-то примечательном, сказал громко, чтобы всем было слышно. Разъединялись пары, усаживались вокруг Миньки.
— Под паужин, глядим, едут по тракту…
Передышку сделал Минька, чтобы всех охватил интерес.
— Кто едут? — спросил Гарька Петряков.
Минька даже не глянул на него.
— Все на конях, — продолжал он, — восемь человек…
— Да кто такие?
— Солдаты, что ль?
Оглядел всех Минька, повысил голос:
— Отесовцы…
Ребята разинули рты. А Минька как ни в чем не бывало начал ногтем расковыривать занозу в ноге.
— Хоть к фельдшеру иди.
Ребята уставились на Минькину ногу, выискивали глазами занозу.
— Небось все при револьверах? — спросил Долотов.
Минька плюнул на ногу, растер ладонью занозу и выпрямился.
— Все с ног до головы оборужены… А кони под ними иноходцы…
Про лапту уже забыли ребята. Ждали все, — может, еще что интересное Минька расскажет.
— В тайге, что ли, они живут?
— Конечно, пока в тайге, — пояснял Минька. — А вот наберет Отесов себе большое войско и на город пойдет войной…
Тут с курского края показалось сразу пятеро ребятишек. Кондратьев Семка шел впереди, размахивая кулаками.
— А ну, сколько вас, все на нас!
Долотов поднялся на ноги. Остальные повернули только головы.
— Налетай давай! — за всех принял вызов Санька Долотов.
— Да мы так, — мирно подошел к кучке Кондратьев.
— То-то, что так, — сказал Долотов.
А Минька продолжал о своем:
— Сын его к нам приехал.
— Чей сын? — не поняли ребята.
— Самого Отесова сын, — твердо сказал Минька, — сегодня приехал с Мавриным.
Сказал бы об этом другой кто, только бы посмеялись ребята, но говорил самостоятельный парень, Минька Бастрыков.
Ребята разом полезли к Миньке с вопросами:
— А чего он приехал?
— Большой парень-то?
— К кому заехал?
— Ровня мне парень, — перебил всех Минька. — Боевой, видать. Каурку мою чуть вилами не запорол…
В это время из поповского дома вышли трое ребят. Впереди вприскочку бежал Федька Морозов, за ним шел попович с неизвестным парнишкой.
— Вон сам идет, — встревоженно сказал Минька.
Ребята выпучили глаза на Алешку.
Алешка, увидав ребят, начал чудить. Ловко сгибал он на ходу левую ногу и носком ударял поповича по заду.
От каждого удара попович выгибался животом вперед, рвался в сторону. Но Алешка крепко держал его за шиворот.
— А тебе, Коля, не сладить с ним, — подзадоривал Минька поповича сыздали.
Попович рванулся изо всей силы и побежал. Алешка погнался за ним.
— Не лезь! — кричал попович, размахивая на бегу кулаками.
Алешка догнал его, схватил обеими руками за шею:
— Покоряйся, буржуй!
Ребята надрывались от хохота.
— За что проучаешь его так? — подался Минька к Алешке, как к знакомому.
Алешка глянул на поповича и на Федьку Морозова:
— В офицеры тоже лезут, сопляки…
Смелей-смелее подошли ребята, один за другим, вблизь к Алешке. Щупают его глазами со всех сторон.
Очень хотелось теперь Миньке, чтобы Алешка сам объявил ребятам, что Отесов батька ему. Но начал Алешка говорить пустяшное: почему ребята ни во что не играют, когда их столько собралось…
— Чего стоять-то как баранам?
Поерзали ребята на местах, а Минька за всех:
— Тут насчет тебя мы вот толковали.
Набрался духу и Санька Долотов, осмелился, спросил:
— А батька твой настоящий Отесов?
Алешка так глянул на Саньку, что попятился тот назад и стал за спину Кондратьева. А Федька Морозов пошептался о чем-то с поповичем и зычно крикнул:
— А ну довольно. Становись!
— Выстраивайся в одну шеренгу! — помогал Федьке попович.
Кое-кто из ребят по привычке кинулся выстраиваться, остальные не тронулись с места.
Федька, расталкивая ребят, подступил к Миньке Бастрыкову:
— А ты чего стоишь, унтер-мундер?.. Или тебе отдельно командовать…
— Обожди ты с пустяками, — недовольно оттолкнул Минька Морозова.
— Что значит «с пустяками»? — вскипел Федька. — Раз приказываю тебе, должен!..
Алешка со смехом поглядывал на Морозова:
— Канительный какой!
Федька круто повернулся к нему:
— А ты не порть наше дело. Иди к отесовцам своим и командуй там.
— А ну вали сюда оба, — подозвал Алешка Федьку и поповича к себе, — секрет скажу.
Федька и попович осторожно подошли к Алешке.
Алешка враз охватил руками их головы и с размаху стукнул одну о другую.
— Пустые головы-то, — лукаво подмигнул он ребятам.
Ребята захохотали. Взъерепенился Морозов, но кинуться с кулаками на Алешку побоялся.
— Смутьян чертов! Разбойник отесовский! — огрызался он, почесывая голову.
Алешка даже не глянул на него.
— Ребята! — окликнул он всех. — Нам с офицерами не по пути… Потому они за буржуев стоят.
— А ты за разбойников? — крикнул Федька Морозов.
Ребята недовольно глянули на него:
— Не сбивай, пускай говорит.
— Вот сразу видать буржуйского сынка, — показал Алешка на Морозова, — очень ему не по шерсти, что я говорю.
— Теперь бунтуете, после спокаетесь! — опять крикнул Федька, но ребята разом накинулись на него:
— Помолчи ты, буржуй!
— Заткнись хоть на время!
Когда утихли все, Алешка опять заговорил.
— Тятька этих буржуев ненавидит как гадов, — продолжал он речь, — потому что они всё норовят сесть на шею нашего брата…
Доводилось Алешке часто слушать, как ораторствовал отец. Мечтал он со временем стать таким же оратором и теперь старался говорить на манер отца.
— Вот и пошел тятька против этих буржуев, белогвардейцев. Отряд себе набрал партизанский и орудует вот…
Тут со стороны поповского дома показалась писариха Елена Михайловна.
— Ну ладно, — круто оборвал Алешка речь, — обсуждайте между собой. Завтра я с вами еще потолкую… Вы только буржуев этих не слушайтесь, — показал Алешка на Федьку и поповича.
И, попрощавшись с ребятами, зашагал сам навстречу сестре.