Ответный удар

Глава 10 От турбин к бытовым приборам

В просторном испытательном зале заводской лаборатории царил рабочий хаос. Гудели моторы, шипел пар, грохотали механизмы. За массивным бронестеклом в специальной камере высотой шесть метров располагался турбинный стенд — наша гордость, изготовленный по чертежам Коломенского завода.

— Давление сорок две атмосферы по манометру Бурдона, температура пара шестьсот десять градусов по оптическому пирометру «Ардометр»! — Турчанинов, толковый инженер, помощник Протасова, не отрываясь, следил за стрелками механических самописцев фирмы «Сименс». — Обороты двенадцать тысяч триста в минуту!

В потоке раскаленного пара вращалась экспериментальная турбинная лопатка из нашей новой хром-молибден-ванадиевой стали. Металл светился тусклым красным светом.

— Триста шестьдесят часов непрерывной работы, — Величковский сверился с лабораторным журналом. — Николай, переведите паровой регулятор на циклический режим.

Сорокин потянул массивный латунный рычаг на пульте управления. Турбина начала работать в переменном режиме, резкие ускорения сменялись торможением.

— Смотрите на показания индикаторов деформации, — я указал на ряд круглых циферблатов системы «Гартман-Браун». — Даже при пиковых нагрузках стрелки не дрожат.

— А вот результаты исследования на металлографическом микроскопе, — Величковский разложил на столе фотопластинки. — После трехсот часов работы структура остается стабильной. Карбиды не коагулируют, размер зерна не меняется.

Сорокин оторвался от приборов:

— Начинаем испытания рельсовой стали?

Я кивнул. На соседнем стенде уже был смонтирован рельсовый полигон. Тяжелый каток диаметром метр двадцать, имитирующий колесную пару паровоза серии «Э», мерно вращался на массивной чугунной станине.

— Нагрузка тридцать тонн на ось, — докладывал лаборант, следя за круглым циферблатом динамометра. — Скорость вращения соответствует ста километрам в час.

— Запускайте цикл! — скомандовал я.

Каток с грохотом обрушился на рельс. Механический счетчик защелкал, отсчитывая обороты.

— Десять тысяч проходов… Двадцать тысяч… — монотонно докладывал Турчанинов. — Пятьдесят тысяч…

Я внимательно осмотрел поверхность катания через лупу с десятикратным увеличением. Даже при такой нагрузке металл оставался без следов усталостного износа.

— Бейнитная структура с микродобавками ванадия работает идеально, — удовлетворенно заметил Величковский. — Твердость поверхности триста пятьдесят единиц по Бринеллю при вязкой сердцевине.

— Сто тысяч циклов! — объявил лаборант. — Износ поверхности катания всего двенадцать сотых миллиметра по микрометру!

— Теперь мостовые конструкции, — я перешел к третьему стенду, где на мощной раме были закреплены две балки двутаврового сечения.

— Начинаем нагружение, — Сорокин открыл вентиль гидравлической системы. — Четырехточечная схема изгиба.

Стрелка силоизмерителя медленно поползла вверх.

— Сто тонн… Двести… Триста… — докладывал Турчанинов. — При нагрузке триста двадцать тонн прогиб всего четырнадцать миллиметров! И никакой остаточной деформации!

— И заметьте, — добавил я, — масса этой балки на двадцать процентов меньше стандартной за счет легирования ниобием.

— Леонид Иванович, — Величковский задумчиво разглядывал графики испытаний турбинной лопатки. — А ведь эти сплавы можно использовать не только в энергетике. Такая жаропрочность, такая коррозионная стойкость. Много где пригодится.

— Именно об этом поговорим вечером, — тихо ответил я. — В другом месте.

Профессор понимающе кивнул. А пока испытания продолжались. Гудели моторы, шипел пар, стучали механизмы. Новые стали, созданные по технологиям из будущего, раз за разом доказывали свое превосходство.

После испытаний я еще час провел в заводской конторе, просматривая протоколы и подписывая документы для завтрашней комиссии. Величковский педантично сводил результаты в специальные таблицы, то и дело протирая запотевшее пенсне. Турчанинов и Сорокин колдовали над чертежами, размечая точки для новых измерений.

Когда стрелки стенных часов показали три пополудни, я собрал бумаги в портфель:

— Все, товарищи, — я невольно улыбнулся, поймав понимающий взгляд Величковского. — На сегодня официальная часть закончена.

Потрепанный «Форд-АА», видавший виды трехтонный грузовик, неторопливо катил по Маросейке. За рулем, как всегда невозмутимый, сидел Степан. Кузов наполовину загружен какими-то ящиками со старой мебелью, отличная маскировка для поездок к «антикварному складу».

— Хороша машина, — заметил я, когда мы преодолели очередную выбоину. — Неприметная.

— Да уж не «Паккард», — усмехнулся Степан. — Зато никто не обращает внимания. Подумаешь, очередной грузовик с мебелью.

Я помнил, как горько было расставаться с представительским «Бьюиком». Но те тяжелые дни прошли, а неказистый «Форд» оказался куда практичнее для наших тайных дел.

Мы сделали круг по переулкам, убеждаясь, что за нами нет хвоста. Затем свернули в узкий проезд между купеческими особняками. Здесь, в глубине квартала, располагался двухэтажный дом с вывеской «Склад антикварной мебели».

Степан притормозил в тени старых лип. Я заметил условный знак в окне второго этажа, белую занавеску, чуть сдвинутую вправо. Значит, периметр чист, можно входить.

Массивная дверь с потускневшей медной ручкой чуть слышно скрипнула. В полутемной прихожей пахло воском и старым деревом. Мышкин, появившийся словно из воздуха, коротко кивнул:

— Все спокойно, Леонид Иванович. Можно начинать.

Я прошел через анфиладу комнат, заставленных старинной мебелью. Массивные буфеты красного дерева, гнутые венские стулья, пузатые комоды — отличная маскировка для нашей лаборатории. Кто заподозрит что-то необычное в очередном антикварном складе, каких десятки по всей Москве?

За неприметной дверцей в глубине дома начиналась потайная лестница вниз. Пятнадцать ступеней, поворот, еще двенадцать ступеней. Лампы накаливания в защитных плафонах отбрасывали тусклый свет на кирпичные стены.

Внизу меня уже ждали Величковский и Сорокин, они, как всегда, добрались другим путем.

— Ну что, — прошептал профессор, поблескивая стеклами пенсне, — начнем применять наши новые сплавы в мирных целях?

Я кивнул. В подвале уже гудели крупповские станки, купленные у Прохорова. В тигельных печах плавился металл. Пора превращать военные технологии в предметы быта, способные изменить жизнь миллионов людей.

В просторном подвале, освещенном электрическими лампами в латунной арматуре, негромко гудели станки. Крупповский токарный автомат выбрасывал сияющую стружку из-под резца. У термической печи склонился Сорокин, внимательно следя за показаниями пирометра.

— Смотрите, что получается, — Величковский разложил на верстаке образцы нашей турбинной стали. — Если снизить содержание молибдена до полупроцента, а хром оставить на уровне двенадцати процентов, получаем идеальный материал для нагревательных элементов.

— И какие преимущества? — я сделал вид, что заинтересовался неожиданным поворотом мысли профессора. Хотя сам недавно подкинул ему эту идею.

— Во-первых, рабочая температура до шестисот градусов без деградации свойств. Во-вторых, великолепная коррозионная стойкость. А в-третьих… — он поднял один из образцов, — смотрите, какая чистая поверхность даже после пятидесяти часов нагрева на воздухе. Никакой окалины!

Сорокин оторвался от печи:

— Николай Александрович, а если добавить немного алюминия для образования защитной пленки?

— Именно! — глаза профессора загорелись. — Четверть процента алюминия даст нам практически вечный нагревательный элемент.

Да, из этого можно делать электрические плиты, утюги, обогреватели. Но пока что об этом рано заводить речь. Но кое-какие намеки я уже сделал.

— А что с теплопроводностью? — спросил я, пряча улыбку.

— Вот результаты измерений, — Величковский достал из папки график. — На тридцать процентов выше, чем у обычных нихромовых спиралей. Представляете, какая экономия электроэнергии!

— Кстати, о теплопередаче, — я подошел к стеллажу с образцами. — Посмотрите на эти алюминиевые сплавы для турбинных компрессоров. Что если использовать их для теплообменников?

Профессор замер, осененный внезапной догадкой:

— Теплообменники… Холодильные машины! Леонид Иванович, да это же переворот в бытовой технике! Легкие, прочные, не подверженные коррозии.

— А эти подшипниковые сплавы с добавкой олова, — подхватил Сорокин, листая лабораторный журнал. — Они же идеальны для механизмов с высокими нагрузками! Работают без смазки, износостойкость в пять раз выше обычных.

— Представляете, если использовать их в автоматической стиральной машине? — как бы между прочим заметил я.

— В чем? — Сорокин недоуменно поднял глаза от журнала.

— В устройстве для автоматической стирки белья, — я подошел к доске. — Смотрите: металлический бак с электрическим приводом. Внутри вращающийся барабан с лопастями. Загружаете белье, заливаете воду с мылом, включаете, и через час чистое белье готово.

Величковский даже пенсне снял от удивления:

— Постойте… То есть не нужно стирать вручную? Никаких корыт и стиральных досок?

— Именно. А теперь представьте домашний холодильный шкаф, — я начал быстро чертить схему. — Герметичная камера с теплоизоляцией. Компрессор охлаждает воздух внутри до нуля градусов и ниже. Продукты хранятся неделями.

— Без льда? Без ледника? — Сорокин покачал головой. — Фантастика какая-то…

— Не фантастика, а техника ближайшего будущего, — я постарался говорить уверенно. — В Америке такие машины уже производят, только дорого и ненадежно. А мы сделаем лучше и дешевле.

— С нашими новыми материалами… — Величковский задумчиво потер подбородок. — Да, теоретически это возможно. Но ведь нужно создавать совершенно новое производство!

— Зато представляете, какой переворот в быту? — я обвел взглядом их изумленные лица. — Никаких очередей за льдом. Никакой многочасовой стирки. Свежие продукты в любое время года.

— Леонид Иванович, — Сорокин смотрел на меня с восхищением. — Вы опять на десять лет вперед заглядываете. Как тогда с броней.

Я подошел к чертежной доске:

— Давайте прикинем конструкцию. Бак из нержавеющей хромоникелевой стали, она у нас уже есть. Подшипники из нового сплава. Активатор с особым профилем, отштампованный из той же нержавейки.

Величковский лихорадочно ерошил себя пятерней по волосам:

— Добавим систему автоматического отжима. Можно использовать те же принципы центробежного литья, что мы разработали для турбинных дисков.

— А двигатель? — Сорокин уже чертил эскиз привода.

— Возьмем за основу моторы для станков-автоматов, — я указал на схему. — Только уменьшим мощность и добавим регулировку оборотов.

Следующие несколько часов пролетели незаметно. Чертежная доска покрылась эскизами. На верстаке росла гора образцов с результатами испытаний. Величковский, забыв о времени, колдовал над расчетами теплообменника для холодильника. Сорокин увлеченно конструировал привод стиральной машины.

— Знаете что, — профессор наконец оторвался от чертежей. — А ведь мы с этими материалами можем создать целую линейку бытовой техники. Все то, что сейчас доступно только богачам, станет по карману рабочей семье.

— И что еще примечательно, она будет работать десятилетиями, — добавил Сорокин. — Никакой коррозии, минимальный износ, высокая энергоэффективность.

Я смотрел на их воодушевленные лица и думал: вот оно, настоящее применение нашим технологиям. Не только броня и турбины, но и простые вещи, способные изменить быт миллионов людей.

За стеной глухо громыхнул товарный состав. В подвале чуть дрогнули лампы. Но мы едва заметили это, слишком увлечены новыми идеями, рождавшимися на стыке военных технологий и мирных потребностей.

В дальнем углу лаборатории, за старым дубовым столом, мы с Величковским просматривали первые эскизы бытовых приборов. Сорокин уже ушел, а профессор все не мог успокоиться после новых идей.

— Леонид Иванович, — Величковский снял пенсне и устало протер глаза. — Идея, конечно, блестящая. Но вы представляете масштаб задачи? Ведь сейчас даже в Москве люди пользуются ледниками. Лед с Чистых прудов развозят по домам, как при моем дедушке.

— А стирка? — я подвинул к нему исписанный лист. — Сколько времени женщины тратят с корытом и стиральной доской?

— Вот именно! — профессор оживился. — Но я же говорю, для массового производства нужно создать целую отрасль. Штамповочные цеха, конвейерные линии, подготовка рабочих. А главное, кто будет покупать? Холодильник в Америке стоит как автомобиль Форда.

Я развернул черновик расчетов:

— Смотрите. Если использовать наши технологии массового производства, упростить конструкцию, применить местные материалы, — я подчеркнул цифры карандашом. — Можно снизить себестоимость в пять-шесть раз.

— Но все равно недешево для рабочей семьи, — Величковский задумчиво побарабанил пальцами по столу.

— А если наладить продажу в рассрочку? Через профсоюзы, например? — я достал еще один лист. — Месячный платеж получится как два-три обеда в заводской столовой. При этом холодильник прослужит минимум двадцать лет.

— Хм… — профессор снова надел пенсне. — А знаете, в этом что-то есть. Особенно если подчеркнуть экономию. Ведь продукты в холодильнике хранятся дольше, не нужно каждый день бегать на рынок. А при машинной стирке меньше износ белья, экономия мыла и воды…

— Вот и я о том же. Нужен человек, который сможет все это грамотно организовать. Наладить производство, сбыт, обслуживание.

— Есть у меня на примете один толковый инженер, — Величковский понизил голос. — Лопаткин Дмитрий Алексеевич. Сейчас в Экономическом управлении ВСНХ работает. До этого три года с нэпманами дела вел. Организовал сбыт продукции нескольких частных заводов по всей стране. Блестяще справился.

— Интересно, — я подался вперед. — Расскажите подробнее.

— О, это необычный человек! — профессор оживился. — Представьте: тридцать два года, инженер-механик по образованию, но с коммерческой жилкой. В двадцать пятом организовал торговую сеть по продаже швейных машин, от Москвы до Владивостока. Придумал систему рассрочки платежей через рабочие кооперативы. Потом наладил сбыт металлоизделий через артели. Связи у него везде, от базарных торговцев до председателей губисполкомов.

— А как же он в ВСНХ попал?

— А вот тут самое интересное, — Величковский понизил голос. — Когда начались гонения на нэпманов, он не растерялся. Подготовил доклад о том, как использовать частные торговые сети для государственной торговли. Его идеями заинтересовались наверху. Взяли в управление, поручили курировать сбыт продукции государственных заводов.

— И как справляется?

— Блестяще! За год выстроил систему планирования продаж. Внедрил учет потребительского спроса. Даже создал что-то вроде службы услуг для сложного оборудования. При этом, — профессор усмехнулся, — старые связи не растерял. Может достать что угодно и договориться с кем угодно.

— А политически…?

— Член партии с семнадцатого, как я уже говорил. Но главное, умеет говорить с любым человеком на его языке. С рабочими — о классовом сознании, с инженерами — о технике, с чиновниками — о плановых показателях. И все это искренне, без фальши.

— Пронырливый малый, значит? — я усмехнулся.

— Не то слово! — Величковский даже руками всплеснул. — Но при этом честный. Все его схемы абсолютно законны. Просто умеет находить возможности там, где другие видят только препятствия.

— Именно такой человек нам и нужен, — я сделал пометку в блокноте. — Организуйте встречу. Только неофициально и где-нибудь подальше от любопытных глаз.

— Может, здесь? — профессор обвел взглядом лабораторию.

— Нет, слишком рискованно. Лучше где-нибудь в ресторане. Или на природе — весна все-таки.

Величковский понимающе кивнул. Новому делу нужен не просто администратор, а человек, способный провести корабль между рифами советской бюрократии и при этом наладить реальную торговую сеть. Похоже, Лопаткин именно такой человек.

— Политически благонадежен? — я усмехнулся.

— Более чем. Член партии с семнадцатого года. Но при этом прекрасно разбирается в производстве и экономике.

— Отлично, — я сделал пометку в блокноте. — Организуйте встречу, только неофициально. Пусть пока все выглядит как частная инициатива группы инженеров.

— А как же государственная поддержка? — профессор озабоченно нахмурился.

— Всему свое время. Сначала докажем, что это работает. Выпустим первую партию, отработаем технологию… — я склонился над чертежами. — Смотрите, вот здесь можно еще упростить конструкцию. И здесь… А это вообще можно штамповать из обычной стали, не нержавейки.

Мы просидели над чертежами до поздней ночи. Где-то наверху загромыхал последний трамвай. В тигельных печах остывал металл.

А мы все считали и пересчитывали, пытаясь найти баланс между качеством и доступностью, между технологическим совершенством и реальными возможностями производства.

Новая отрасль промышленности рождалась здесь, в подвале под складом антикварной мебели, при свете электрических ламп, среди чертежей и образцов металла.