Ответный удар

Глава 5 Щит и меч

В дальнем помещении подвала царила особая тишина, нарушаемая только тихим шипением самодельной пневматической установки. Сорокин в последний раз проверял крепление испытательной пластины.

— Давление в системе пятнадцать атмосфер, — доложил он, сверяясь с массивным манометром старой немецкой выделки. — Больше не рискну, трубки могут не выдержать.

Величковский колдовал над штативом с фотоаппаратом «ФЭД»:

— Придется снимать с короткой выдержкой. Жаль, нет нормальной высокоскоростной съемки, но и это лучше, чем ничего.

Мышкин, прислонившись к стене, внимательно наблюдал за приготовлениями:

— А эти ваши… масштабные испытания, они действительно покажут реальную картину?

— Теория подобия, голубчик, — Величковский поднял палец. — Если правильно соблюсти все пропорции, то результаты будут соответствовать полноразмерным испытаниям. Только тише и… экономнее.

Я осмотрел испытательную камеру. Самодельная, но добротно сделанная конструкция: толстые стальные листы, смотровые окна из корабельного стекла, тщательная герметизация стыков.

— Готово, — Сорокин отошел от установки. — Первый образец — обычная броня, для сравнения. Стандартная марка, используемая сейчас на танках.

— Лампы! — скомандовал Величковский.

Зажглись мощные лампы, направленные на испытательную пластину. Сорокин встал у рукоятки спускового механизма.

— Внимание… — он замер. — Выстрел!

Резкий хлопок сжатого воздуха. Вспышка. Звон металла о металл.

— Смотрите! — Величковский бросился к пластине. — Полное пробитие! При этом масштабе это соответствует попаданию тридцатимиллиметрового снаряда. Сорокин, давайте нашу новую броню!

Пока молодой инженер менял пластину, профессор быстро делал пометки в журнале:

— Так, глубина проникновения… характер разрушения… отметины на задней стенке…

— Второй образец готов, — доложил Сорокин. — Трехслойная броня новой конструкции.

Мышкин подался вперед. Даже его невозмутимое лицо выражало интерес.

Снова хлопок. На этот раз более глухой звук удара.

— Невероятно! — Величковский прильнул к лупе, рассматривая место попадания. — Только вмятина! И какая правильная деформация среднего слоя…

Сорокин уже измерял глубину вмятины микрометром:

— Всего один целых восемь десятых миллиметра при тройной энергии удара! А масштаб показывает… — он быстро сделал расчет на грифельной доске, — … что такая броня выдержит попадание даже сорокапятимиллиметрового снаряда!

— Теперь под углом, — я указал на установку. — Проверим рикошет.

Закрепили пластину под углом шестьдесят градусов. Новый выстрел — и снаряд, срикошетив, впечатался в защитный экран.

— Записывайте! — Величковский лихорадочно чертил в журнале. — При угле шестьдесят градусов полный рикошет, поверхностные повреждения минимальные.

— А это что? — Мышкин указал на радужные разводы вокруг точки удара.

— Деформация кристаллической решетки, — объяснил Сорокин. — Видите, как равномерно распределилась энергия? Внешний слой рассеял удар, средний поглотил, а внутренний остался вообще без повреждений!

Я поднял сработавший снаряд, сплющенный, но не разрушившийся.

— Надо же, как его. А что, если мы сделаем другой снаряд?

— Погодите, — прервал Мышкин. — Сначала зафиксируем все результаты. Где фотографии?

Величковский заканчивал проявку в походной фотолаборатории, устроенной тут же:

— Вот, еще влажные… Но картина отчетливая. При одинаковой массе новая броня держит удар в два с половиной раза сильнее стандартной!

— И это без учета рикошетов, — добавил Сорокин. — А с учетом оптимальных углов наклона ее вообще невозможно пробить!

— Достаточно, — оборвал я. — Документацию — в сейф. Негативы я забираю. Через двое суток жду подробный отчет с расчетами и схемами. И товарищи… — я обвел всех взглядом. — Надеюсь, вы понимаете степень секретности?

Все молча кивнули. После ухода Мышкина Величковский тихо произнес:

— Знаете, коллеги, я сорок лет в металлургии, но такого еще не видел. Это не просто новая броня — это… — он замолчал, подбирая слова.

— Это победа, — закончил я за него. — Надо теперь сохранить секрет до решающего момента.

Сорокин начал убирать оборудование. За стеной гулко капала вода, напоминая о том, что мы все еще в подвале. Но эта темная комната только что стала местом рождения технологии, которая изменит историю.

После успешных испытаний брони я собрал Величковского и Сорокина в «штабной» комнате лаборатории.

— Товарищи, — я разложил на столе чистые листы, — броня это только полдела. Нам нужны новые снаряды.

— Зачем? — удивился Сорокин. — Мы же создали неуязвимую защиту.

— Именно поэтому, — я начал быстро чертить схему. — Представьте, что такую броню создаст кто-то другой. Чем будем пробивать?

Величковский задумчиво протер пенсне:

— Логично… Но существующие бронебойные снаряды исчерпали свой потенциал. Нужны принципиально новые решения.

— Верно. И у меня есть идея, — я понизил голос. — Но нам понадобится специалист по взрывчатым веществам и артиллерийским системам.

— Есть такой человек, — медленно произнес профессор. — Павел Андреевич Игольников. Бывший преподаватель Михайловской артиллерийской академии. Светлая голова, огромный опыт. Сейчас на пенсии, живет уединенно.

— Он надежен?

— Абсолютно. Старая школа. К тому же… — Величковский помедлил, — у него особые счеты с нынешней властью. Брата расстреляли в девятнадцатом.

На следующий день Игольников появился в лаборатории, сухощавый, прямой как струна, с цепким взглядом на морщинистом лице. Несмотря на возраст, движения четкие, военная выправка.

— Так-так, — он склонился над моими предварительными чертежами. — Любопытно… Весьма любопытно.

— Павел Андреевич, — я придвинул к нему стул, — нам нужны два типа снарядов. Первый — сверхскоростной бронебойный. Второй… — я помедлил, — второй будет использовать принцип направленного взрыва.

Игольников резко вскинул голову:

— Направленного взрыва? Но это же… — он осекся, глаза сузились. — Молодой человек, откуда вам известно о закрытых исследованиях фон Нейманна?

Я не стал отвечать на вопрос. Вместо этого объяснил всю схему.

— С вашего позволения, товарищи, — я подошел к доске. — У меня есть несколько… теоретических соображений.

Игольников и Величковский переглянулись. Сорокин приготовил блокнот для записей.

— Существующие бронебойные снаряды имеют три главных недостатка, — я начал чертить схему. — Первое — материал сердечника недостаточно тверд. Второе — форма не обеспечивает нужную концентрацию энергии. Третье — скорость встречи с целью слишком низка.

— Верно, — кивнул Игольников. — Но как решить эти проблемы?

— Давайте по порядку. Для сердечника предлагаю использовать карбид вольфрама с кобальтовой связкой.

— Позвольте! — Величковский привстал. — Но это же… Такой материал даже теоретически еще не существует.

— Теория давно разработана, — я продолжал чертить. — В Германии Крупп уже экспериментирует с карбидами для режущего инструмента. У нас просто никто не догадался применить их в снарядах.

Это была полуправда. Крупп действительно работал с карбидами, но до снарядов им было еще далеко.

— Дальше — форма, — я нарисовал обтекаемый профиль. — Удлиненный сердечник, облегченный баллистический наконечник, специальные ведущие пояски из медного сплава.

Игольников что-то быстро подсчитывал в записной книжке:

— С такой конструкцией можно достичь скорости… — он поднял глаза. — Невероятно. Почти километр в секунду!

— Именно, — я удовлетворенно кивнул. — А теперь второй тип снаряда. Здесь мы вообще отказываемся от кинетической энергии.

— Как это? — нахмурился Величковский.

— Вместо нее — направленная энергия взрыва. Смотрите, — я начал новый чертеж. — Конусообразная медная воронка, специальная форма заряда…

— Минуточку, — Игольников подался вперед. — Это же… развитие эффекта Манро! Но никто еще не смог добиться устойчивой кумулятивной струи.

— Потому что никто не пробовал такую геометрию, — я быстро набросал схему. — Угол конуса шестьдесят градусов, толщина облицовки рассчитана по особой формуле. А еще двойной детонатор с микросекундной задержкой.

В лаборатории повисла тишина. Было слышно только потрескивание газовой горелки в углу.

— Леонид Иванович, — Величковский снял пенсне, его глаза смотрели с тревожным интересом. — Вы знаете, я не люблю мистику. Но это… — он обвел рукой чертежи. — Это не просто инженерная интуиция. Слишком много точных деталей, слишком совершенные решения. Как вам могло такое прийти в голову? Откуда? Простите, но обычному человеку такое не под силу.

— Согласен, — Игольников пристально смотрел на меня. — Я тридцать лет занимаюсь артиллерией, но таких идей не встречал даже в теоретических работах. Откуда, молодой человек?

Я медленно прошелся по лаборатории, собираясь с мыслями:

— В Германии работал… много читал закрытых материалов. Анализировал различные исследования. Сопоставлял факты.

— Не верю, — спокойно сказал Величковский. Его глаза неотступно сверлили меня. — Я знаю все немецкие работы по этой теме. Ничего подобного там нет.

— Важнее другое, — я повернулся к ним. — Эти разработки дадут нам абсолютное превосходство. БПС-29 пробьет любую существующую броню. А КС-29… — я усмехнулся, — это вообще революция в артиллерии.

— БПС? КС? — переспросил Сорокин.

— Бронебойный подкалиберный снаряд и кумулятивный снаряд, — пояснил я. — Образца 1929 года.

Игольников задумчиво погладил седые усы:

— Знаете что… Не буду спрашивать, откуда у вас эти знания. Но если хоть половина расчетов верна, это действительно прорыв на десятилетия вперед.

— Все расчеты верны, — твердо сказал я. — Нужно только правильно все изготовить. Профессор, вы займетесь карбидным сердечником?

Величковский все еще смотрел на меня с подозрением, но кивнул:

— Да, с кобальтовой связкой… Придется разработать специальную технологию спекания.

— А я берусь за взрыватель, — оживился Игольников. — Двойной детонатор — это очень элегантное решение.

— Сорокин, вам — баллистические расчеты и медные воронки, — я свернул чертежи. — Через неделю жду первые опытные образцы.

Когда все разошлись, Величковский задержался:

— Леонид Иванович… Я не знаю, кто вы на самом деле. Но с такими знаниями… Будьте осторожны. Очень осторожны.

Я молча кивнул. Профессор опять внимательно посмотрел на меня, ожидая, что я добавлю. Но я промолчал и он тоже вышел.

Когда мы встретились через неделю, в тускло освещенной лаборатории привычно шипела газовая горелка, а Величковский, облаченный в прорезиненный фартук, колдовал над тиглем с раскаленным металлом.

— Температура тысяча четыреста градусов, — он сверился с пирометром. — Сорокин, подавайте карбид!

Молодой инженер осторожно всыпал черный порошок в тигель. Над поверхностью расплава взметнулись синие искры.

— Теперь кобальт, — профессор достал пакетик с серым металлическим порошком. — Точно по рецептуре — пять процентов.

В другом углу лаборатории Игольников, закрепив лупу на специальном штативе, собирал детонатор для кумулятивного снаряда:

— Удивительная конструкция… Задержка между первым и вторым импульсом — всего полмиллисекунды. Как в швейцарских часах.

Я переходил от одного рабочего места к другому, контролируя процесс. Сложнее всего было не выдать волнения, ведь я точно знал, что все должно получиться.

— Форма готова, — доложил Сорокин, показывая безупречно отполированную графитовую изложницу. — Можно заливать сердечник.

Величковский осторожно снял тигель с огня:

— Внимание… Температура критическая. Малейшее отклонение — и карбиды выпадут неравномерно.

Струйка раскаленного металла потекла в форму. В воздухе запахло озоном.

— Теперь главное — правильное охлаждение, — профессор следил за показаниями приборов. — Медленно… очень медленно…

— А вот и первая кумулятивная воронка, — Игольников продемонстрировал идеально отштампованный медный конус. — Точность поверхности — два микрона. Лучше, чем у швейцарских часовщиков.

Через час первый бронебойный сердечник остыл. Величковский придирчиво осмотрел его через лупу:

— Поразительно… Структура абсолютно однородная. Твердость… — он приложил прибор, — … девяносто по Роквеллу! Это же… это фантастика!

— Теперь нужно собрать все вместе, — я разложил на столе чертежи. — Сорокин, как баллистический наконечник?

— Готов, — инженер продемонстрировал обтекаемую деталь из легкого сплава. — По расчетам снижает сопротивление воздуха на сорок процентов.

— Отлично. Игольников?

Старый артиллерист прикрепил последнюю деталь к взрывателю:

— Механизм собран. Осталось снарядить кумулятивный заряд.

Работа продолжалась до глубокой ночи. Наконец на столе лежали два снаряда — плод коллективного гения.

БПС-29 поблескивал полированными гранями бронебойного сердечника. Обтекаемая форма, идеальная центровка, специальные ведущие пояски.

Рядом — КС-29, внешне более простой, но внутри таящий революционную схему с медной воронкой и двойным детонатором.

— Господа, — Величковский обвел взглядом лабораторию, — мы создали нечто невероятное. Этим снарядам нет равных в мире.

— БПС пробьет до ста миллиметров брони, — добавил Сорокин. — А кумулятивный… — он сверился с расчетами, — теоретически должен прожигать до ста пятидесяти миллиметров!

Игольников задумчиво поглаживал седые усы:

— Знаете, я полвека в артиллерии, но такого еще не видел. Это какой-то… качественный скачок. Словно мы заглянули на двадцать лет вперед.

Я молча кивнул, стараясь не выдать улыбку. На самом деле, мы шагнули почти на сто лет вперед

— Теперь нужно провести испытания, — Величковский аккуратно упаковывал снаряды. — На малом полигоне, как с броней.

— Только сначала, — я поднял руку, — проверим их против обычной брони. А то знаете… — я усмехнулся, — как бы не оказалось, что наши новые снаряды пробивают нашу же новую защиту.

— Исключено! — горячо возразил Сорокин. — Трехслойная броня…

— Проверим, — твердо сказал я. — Завтра в полночь. А сейчас все по домам. И помните — абсолютная секретность.

Когда все ушли, я еще раз осмотрел снаряды. Они действительно получились идеальными. Может быть, даже слишком. У нас появилось оружие, способное переломить ход событий.

На следующий день, вернее, уже в полночь,аза массивным защитным экраном в подвальном помещении собрались все участники эксперимента. Сорокин в последний раз проверял крепление испытательной установки.

— Первый выстрел — БПС-29 по обычной броне, — объявил он. — Дистанция пересчитана в масштабе, скорость снаряда — тысяча метров в секунду.

Величковский настраивал фотоаппарат:

— Готов. Можно начинать.

Резкий хлопок пневматической установки. Вспышка. Грохот металла.

— Полное пробитие! — Сорокин бросился к мишени. — Смотрите, какое чистое отверстие! Карбидный сердечник прошел как нож сквозь масло!

Игольников удовлетворенно кивнул:

— Теперь кумулятивный. По той же броне.

Новый выстрел. На этот раз в броневой пластине образовалась идеально круглая прожженная дыра.

— Невероятно, — прошептал Величковский, разглядывая результат. — Кумулятивная струя буквально испарила металл. Температура в точке удара должна была достигать астрономических показателей.

— А теперь, господа, — я достал образец новой трехслойной брони, — самое интересное.

В лаборатории повисла напряженная тишина. Сорокин закрепил бронеплиту.

— БПС-29, прямой удар, — скомандовал я.

Выстрел. На этот раз звук получился какой-то другой, глухой.

Все бросились к мишени.

— Не пробил! — изумленно воскликнул Сорокин. — Только вмятина… и то неглубокая!

Величковский склонился над броней с лупой:

— Поразительно… Внешний слой выдержал удар карбидного сердечника. Средний погасил энергию… А внутренний даже не деформировался!

— Теперь под углом, — предложил Игольников.

Новый выстрел. На этот раз снаряд срикошетил, оставив лишь царапину на поверхности.

— А что с самим снарядом? — я поднял деформированный сердечник. — Видите? Даже карбид вольфрама не справился.

— Попробуем кумулятивный, — Игольников уже заряжал КС-29.

Хлопок. Вспышка. Все замерли в ожидании.

— Тоже не пробил! — Сорокин водил пальцем по обугленному пятну на броне. — Только оплавил поверхностный слой!

Величковский исследовал место попадания:

— Кумулятивная струя… она словно размазалась по слоям. Каждый слой забрал часть энергии, рассеял ее… Гениально!

— Невозможно, — Игольников покачал головой. — Мы создали снаряды, способные пробить любую существующую броню. И мы же создали броню, которую не берут даже эти снаряды!

Я довольно улыбнулся:

— Именно так, господа. Теперь у нас есть и лучшие снаряды, и лучшая защита от них.

— Но как такое возможно? — Сорокин растерянно смотрел то на смятый бронебойный сердечник, то на броневую плиту. — Это же противоречит…

— Законам физики? — перебил я. — Нет. Просто мы достигли определенного предела. Когда защита и нападение уравновешивают друг друга.

Величковский задумчиво протер пенсне:

— Знаете, это напоминает мне историю с крупповской броней и круппоскими же снарядами. Только на совершенно новом уровне.

— Главное, — подытожил Игольников, — что наши снаряды пробивают любую существующую броню. А наша броня держит любые существующие снаряды. Включая наши собственные.

— Идеальный баланс, — кивнул я. — И серьезное преимущество. Ведь первое время только мы будем обладать и тем, и другим.

Все замолчали, осознавая значение этого факта. Где-то наверху снова просигналил автомобиль, возвращая нас к реальности.

— Нужно готовить документацию для полномасштабного производства, — я свернул чертежи. — Время работает против нас.

И все же, глядя на смятый карбидный сердечник рядом с нетронутой броней, я испытывал странное удовлетворение. Мы создали совершенное оружие и совершенную защиту. Пусть они уравновешивают друг друга — это только доказывает, что мы достигли технологического предела этого времени.