Ответный удар

Глава 17 Реорганизация

Я стоял у огромной схемы, пока скрытой белым полотном, и наблюдал, как заполняется просторный зал заседаний. В воздухе пахло свежей краской и мастикой — помещение только что отремонтировали под новые задачи. Утреннее солнце заливало светом высокие окна в стиле модерн, играло на массивной люстре и рядах дубовых столов, расставленных амфитеатром.

Величковский, как всегда аккуратный и подтянутый, с неизменным пенсне на золотой цепочке, занял место в первом ряду. Я невольно улыбнулся, вспомнив наше знакомство в поезде во время моего возвращения из Риги. Рядом с ним — молодой Сорокин, талантливый конструктор, один из первых поверивший в мои идеи разработки новой стали и автоматизации производства.

Котов, наш главный бухгалтер, степенно устроился с знаменитым гроссбухом. Этот человек старой школы, в неизменном сюртуке дореволюционного покроя, прошел со мной через все испытания, включая время в коммуналке.

Первым в зал вошел военинженер Бондарев, подтянутый, в идеально отутюженной гимнастерке с ромбом в петлицах. Наше знакомство состоялось во время инспекции завода №183 в Нижнем Тагиле, тогда его поразили мои знания о перспективах танкостроения. За ним — его заместитель инженер Морозов, тоже с военной выправкой, но в гражданском костюме.

Седов, директор Златоуста, занял место неподалеку. Немолодой, с усталым интеллигентным лицом, он проявил себя как отличный технарь, хотя и осторожный руководитель. Хотя его поддержка во время той истории с забастовкой помогла удержать ситуацию под контролем.

Молодой Воронов, талантливый инженер-технолог, что-то увлеченно обсуждал с Лопаткиным. Эти двое уже успели подружиться на почве общего энтузиазма к новым методам организации производства. Воронов тогда здорово помог разоблачить махинации старого руководства, а Лопаткин загорелся идеей массового производства бытовой техники.

Пирогов, перешедший к нам от конкурентов ради возможности заниматься настоящей наукой, о чем-то тихо переговаривался с Колосовым. Оба — блестящие инженеры старой школы, они нашли у нас возможность реализовать свой потенциал.

Я окинул взглядом собравшихся. Каждый из этих людей прошел свой путь, у каждого своя история. Теперь нам предстояло стать единой командой.

— Доброе утро, товарищи, — начал я, дождавшись тишины. — Сегодня исторический день. Мы начинаем полную реорганизацию управления объединением.

По залу пробежал легкий шепот. Я заметил, как Бондарев подался вперед, как оживился вечно скептичный Седов.

— Перед нами стоит сложнейшая задача, — продолжил я. — Военный заказ, который мы должны выполнить в кратчайшие сроки. Но чтобы справиться с ним, нужна принципиально новая система управления.

Одним движением я сдернул полотно со схемы. Матричная структура, первая в советской промышленности, предстала перед изумленными взглядами.

В СССР она начала применяться в шестидесятых, в таких передовых отраслях, как ракетно-космическая промышленность, авиастроение и оборонный комплекс. Запуск космической программы, создание баллистических ракет, атомных подводных лодок, все это требовало координации и одновременного взаимодействия самых разных структур. Множества КБ, заводов и научных институтов. Почему бы не взять эту систему и нам?

Королев использовал элементы матричной структуры при управлении космической программой. А Косыгин и вовсе провел реформу, где внедрил элементы это системы. В авиационной промышленности Туполев, Илюшин и Сухой использовали эту систему для разработки проектов, требовавших координации между разными бюро и заводами.

Так что я, как обычно, не придумал ничего нового. Просто украл из будущего.

— Это еще одна революция в управлении, — негромко произнес Величковский, поправив пенсне на кончике носа. Мы с ним уже обсуждали эту систему.

— Позвольте, — поднялся Пирогов. — Но как будет работать эта система двойного подчинения?

Следующий час я объяснял принципы новой структуры. Постепенно недоумение на лицах сменялось пониманием. Даже у самых консервативных руководителей появился интерес.

— А как же связь между заводами? — спросил Бондарев. — Расстояния огромные.

— Завтра начинаем монтаж новой системы связи, — ответил я. — Бонч-Бруевич уже везет оборудование. Автоматические телефонные станции, селекторная связь, промышленное телевидение — все это создаст единый нервный центр объединения.

Я видел, как загорелись глаза у Воронова и Лопаткина, молодежь всегда легче принимает новое. Седов задумчиво постукивал карандашом по столу, он обдумывал технические детали. Бондарев делал четкие записи в блокноте, у него военная привычка к порядку.

— Каждый из вас получит детальный план действий, — завершил я. — Мы должны стать единой командой. Только так мы сможем выполнить заказ и создать принципиально новую промышленность.

Когда все разошлись, в зале остались только мы с Величковским.

— Знаете, Леонид Иванович, — профессор задумчиво протер пенсне, — а ведь это действительно новаторский подход. Смелый и неординарный. Не знаю, как приживется у нас, но задумка интересная.

Я молча кивнул, глядя на схему. Первый шаг сделан. Теперь предстояло воплотить эти планы в жизнь.

За окнами разгорался летний день, где-то вдалеке гудели заводские гудки. Величковский откланялся и вышел.

Почти сразу после того, как он вышел, заглянул Головачев и сообщил мне, что в приемной ждут Соколов, Лебедев и Штром. Те самые, что в трудный момент перебежали в «Сталь-трест». Я намеренно не пригласил их на общее совещание.

Они вошли в кабинет с явной нервозностью. Соколов, некогда блестящий инженер старой школы, заметно постарел за эти месяцы. Лебедев, специалист по мартенам, прятал глаза. А Штром, педантичный немец, теребил в руках записную книжку в кожаном переплете.

— Присаживайтесь, — я намеренно не стал вставать из-за стола. — Чем обязан, товарищи?

Соколов откашлялся:

— Леонид Иванович, мы… понимаете… хотели бы вернуться.

— Вот как? — я откинулся в кресле. — А я помню, как вы говорили, что у Беспалова перспективы лучше. «У них там стабильность и военные заказы». Что там насчет «бракованной брони»?

Соколов дернулся, как от удара. Именно он тогда особенно резко высказывался о моих методах.

— Мы ошиблись, — тихо произнес Штром. — Sehr falsch… очень ошиблись.

В кабинет без стука вошел Глушков, крепкий мужчина в простой гимнастерке, мой начальник заводской охраны, сейчас отправленный присматривать за порядком на Урале. Я специально вызвал его телеграммой.

— А, вот и Степан Кузьмич, — я указал на вошедшего. — Как там у вас на Урале дела?

— Да вот, товарищ Краснов, людей не хватает. Особенно специалистов на новый цех специальных сталей.

— Отлично, — я перевел взгляд на «возвращенцев». — Вот вам и решение. Поедете в Нижний Тагил. Под началом товарища Горшкова поработаете.

— Но… но мы думали здесь, в Москве… — начал было Соколов.

— В Москве все места заняты, — отрезал я. — Людьми, которые не предавали. А вот на Урале, там да, нужны специалисты. Работа тяжелая, ответственная. Как раз то, что нужно для… восстановления доверия.

Глушков усмехнулся в усы:

— Не беспокойтесь, присмотрим. У нас там режим строгий, дисциплина. Зато воздух чистый, тайга рядом.

Мои бывшие работники переглянулись.

— Когда выезжать? — глухо спросил Лебедев.

— Сегодня вечером, — ответил я. — Степан Кузьмич проводит. И да, забыл сказать, никаких ответственных должностей. Начнете с рядовых инженеров. Может, со временем и повышение заслужите.

Когда они вышли, я повернулся к Глушкову:

— Присмотри за ними, Степан Кузьмич. Специалисты они неплохие, но доверять пока рано.

— Понял, Леонид Иванович, — кивнул тот. — Приставлю к каждому надежных людей. И скажу Горшкову, чтобы загрузил работой так, что на глупости времени не останется.

Я подошел к окну. Во дворе «возвращенцы» грузились в служебный автомобиль. Что ж, пусть поработают на благо объединения. В тайге, под присмотром Глушкова, самое место для искупления вины.

Вечерний поезд на Урал увез троих бывших перебежчиков в новую жизнь. А у меня на столе уже лежали чертежи новой системы связи. Дел невпроворот.

Не успели выйти перебежчики, как ко мне зашли Твердохлебов с Нижнетагильского комбината и Кузьмищев из Златоуста. Оба потомственные инженеры старой школы, с дореволюционным образованием. К ним присоединился Седов, которого явно что-то беспокоило.

— Леонид Иванович, — Твердохлебов нервно поглаживал седеющую бородку, — позвольте все-таки уточнить. По новой системе. Вот смотрите: у меня на комбинате начальник мартеновского цеха. Кому он теперь подчиняется? Мне как директору завода или Гладкову, который отвечает за все мартеновское производство объединения?

Я подошел к висящей на стене схеме:

— Давайте разберем на конкретном примере. Вот ваш начальник цеха. По территориальной линии он подчиняется вам — по всем вопросам общего управления, дисциплины, социальным вопросам. А по функциональной линии — Гладкову, но только в части технологии, качества, внедрения новых методов.

— Но это же абсурд! — взорвался Кузьмищев. — Как можно служить двум господам?

— А вы посмотрите на армию, — я улыбнулся. — Командир полка подчиняется комдиву по строевой части, а начальнику артиллерии дивизии — по вопросам боевой подготовки артиллеристов. И ничего, система работает.

Седов задумчиво потер переносицу:

— А если возникнет конфликт указаний?

— Для этого у нас есть четкое разделение полномочий, — я достал из папки документ. — Смотрите, вот перечень вопросов по территориальной линии, а вот — по функциональной. Пересечений быть не должно.

— Хорошо, — Твердохлебов все еще хмурился. — А как быть с премиями? Кто будет определять?

— И тут двойная система, — я развернул еще один лист. — Базовая часть премии — за выполнение территориальных показателей. Дополнительная — за достижение функциональных целей. Например, ваш мартеновский цех перевыполнил план — это вам как директору в зачет. А внедрил новую технологию — премия по линии Гладкова.

— А отчетность? — поинтересовался Седов. — Теперь придется писать вдвое больше бумаг?

— Наоборот, — я показал новые формы документов. — Единый отчет, но с разными разделами. Плюс автоматизация учета — помните, я говорил о новой системе связи? Все данные будут поступать в центральную диспетчерскую в реальном времени.

— Позвольте еще вопрос, — Кузьмищев заметно оживился. — А как это поможет с военным заказом?

Я подошел к карте объединения:

— Вот смотрите. Раньше каждый завод работал сам по себе. Теперь же… Златоуст дает специальную сталь, Нижний Тагил прокатывает, Коломна делает окончательную обработку. И все это координируется из единого центра, без задержек и нестыковок.

— А если на одном участке произойдет сбой? — спросил Твердохлебов.

— Для этого у нас проектные команды, — я показал на схеме. — Специальная группа инженеров, которая может быстро перебросить заказ на другой завод или найти решение проблемы. Они подчиняются напрямую руководителю проекта, минуя обычную иерархию.

Седов вдруг улыбнулся:

— Знаете, а ведь это похоже на нервную систему. Как в живом организме — есть спинной мозг, это территориальное управление, и отдельные нервы для каждой функции.

— Именно! — я обрадовался точному сравнению. — И как в организме, все части работают согласованно, дополняя друг друга.

— А новая связь будет как нервные волокна? — догадался Твердохлебов.

— Да. Автоматические телефонные станции, селекторные совещания, промышленное телевидение — все это создаст единую систему управления. Каждый руководитель будет видеть полную картину и сможет быстро принимать решения. Мы сейчас как раз работаем над этим.

Кузьмищев задумчиво постучал пальцами по столу:

— Знаете, Леонид Иванович, я сначала сомневался. Но теперь вижу — система действительно продумана. Хотя привыкать придется.

— Будем осваивать постепенно, — я положил перед ними папки с инструкциями. — Сначала внедрим на ключевых участках, связанных с военным заказом. Потом распространим на все производство.

Когда они ушли, я еще раз посмотрел на схему. Старая гвардия начинает понимать. А значит, система заработает. Теперь надо не сбавлять темп и довести начатое до конца.

Уже вечером я отправился работать со связью. Ну как, работать? Главными спецами там числятся другие люди. Я так, на подхвате.

В старом машинном зале, временно переоборудованном под монтажный цех связи, царил творческий беспорядок. Всюду громоздились ящики с оборудованием, катушки кабеля, измерительные приборы. Пахло канифолью, машинным маслом и кофе из большого термоса, Зотов, как всегда, готовился к долгой рабочей ночи.

Василий Петрович, засучив рукава, колдовал над разобранным коммутатором. Его длинные пальцы с въевшимися следами канифоли ловко перебирали контакты. Рядом на верстаке лежала стопка его знаменитых блокнотов с чертежами, куда Зотов фиксировал каждую техническую идею.

— Михаил Александрович, взгляните, — позвал я Бонч-Бруевича, указывая на схему центральной диспетчерской. — Если мы расположим усилители вот здесь, сможем ли обеспечить устойчивую связь с Уралом?

Бонч-Бруевич, представительный мужчина с аккуратно подстриженной бородкой, склонился над чертежом. Его появление в нашем проекте было настоящей удачей, лучшего специалиста по связи в Советском Союзе не найти. Он занятой человек, но услышав про мои идеи, тоже загорелся и захотел поучаствовать.

— Интересная идея, — он постучал карандашом по схеме. — Но нужно увеличить мощность ламп. Я как раз разработал новую серию.

— А что если вот так? — подал голос Зотов, на секунду оторвавшись от коммутатора. Он быстро набросал схему в своем блокноте. — Поставим дополнительные ретрансляторы в Нижнем Новгороде и Казани. Тогда сигнал будет стабильнее.

Я невольно улыбнулся. Вот оно — идеальное сочетание научной мысли и практической сметки.

— Василий Петрович, как продвигается автоматическая станция? — спросил я.

— Почти готова, — Зотов любовно погладил стойку с декадно-шаговыми искателями. — Добавил свою систему ускоренного поиска. Теперь соединение будет занимать втрое меньше времени.

Бонч-Бруевич с интересом посмотрел на его работу:

— А ведь действительно, оригинальное решение. Надо будет описать в технической литературе.

— Тут необходимо сделать так, чтобы был визуальный контроль, — я развернул еще один чертеж. — Нам нужно видеть все ключевые участки производства в реальном времени.

— Мои передатчики телевизионного сигнала уже в пути, — кивнул Бонч-Бруевич. — Но потребуется очень много кабеля для передачи изображения.

— А может… — Зотов на секунду задумался, потом быстро зашелестел страницами блокнота. — Вот! Я тут придумал схему коммутации. Можно передавать сигнал по очереди, переключаясь между камерами. Кабеля потребуется меньше, и картинка будет четче.

Мы склонились над его чертежом. Решение изящное и простое.

— Более того, — воодушевился Бонч-Бруевич, — если добавить сюда фотоэлементы, система сможет автоматически переключаться на участок, где возникли проблемы.

Я мысленно усмехнулся. В будущем это назовут «событийным видеонаблюдением», а сейчас рождалось как результат коллективного творчества.

— Теперь селекторная связь, — я перешел к следующему чертежу. — Нужно обеспечить возможность общего совещания всех директоров.

— Тут я уже все продумал, — Зотов извлек из недр верстака еще один блокнот. — Смотрите: центральный коммутатор с усилителями, отдельный канал для каждого завода, система подавления помех.

Следующие несколько часов мы провели в обсуждении технических деталей. Бонч-Бруевич предлагал теоретические решения, Зотов тут же находил способы их практического воплощения, а я направлял работу, зная, что должно получиться в итоге.

К рассвету общая схема была готова. Центральная диспетчерская с огромным табло показателей и экранами телевизионного контроля. Автоматическая телефонная станция с системой быстрого набора между заводами. Селекторная связь для оперативных совещаний. Все это соединялось в единую систему управления.

— А знаете, Леонид Иванович, — Бонч-Бруевич прошелся вдоль верстаков с оборудованием, — давайте я вам покажу, какой колоссальный шаг вперед мы делаем. Вот, смотрите. Я такого еще нигде не видел, даже в Кремле.

Он достал из портфеля стандартную телефонную трубку образца 1929 года:

— Сейчас чтобы связаться, например, с Нижним Тагилом, нужно сначала позвонить на городскую станцию. Там барышня-телефонистка соединяет с междугородной. Ждем, пока освободится линия — иногда час, иногда два. Потом телефонистка в Нижнем Тагиле ищет нужный номер. Каждый разговор — целая эпопея.

— И это еще в лучшем случае, — подхватил Зотов. — А если линия повреждена или помехи? Я недавно три часа пытался дозвониться в Златоуст. Измучил всех телефонисток.

— Теперь смотрите, что будет у нас, — я подошел к схеме. — Директор завода снимает трубку. Набирает короткий номер — три цифры. Автоматическая станция сама находит нужное предприятие. Соединение за секунды, качество связи отличное благодаря усилителям.

— Более того, — добавил Бонч-Бруевич, — при необходимости можно мгновенно собрать селекторное совещание. Все директора слышат друг друга, будто находятся в одной комнате. Управляющий в Москве видит на экране ключевые цеха, получает данные о производстве в реальном времени.

— А если возникла внештатная ситуация? — продолжил я. — Сейчас пока дозвонишься, пока соберешь людей — драгоценное время уходит. В новой системе — нажал кнопку тревожного оповещения, и все ответственные лица мгновенно на связи.

Зотов с гордостью похлопал по стойке коммутатора:

— У нас тут еще и система приоритетов. Если звонит директор завода или начальник цеха — их вызов проходит вне очереди. А при аварийной ситуации все линии автоматически освобождаются для экстренной связи.

— Представляете масштаб изменений? — Бонч-Бруевич покачал головой. — От «барышня, соедините» до мгновенной автоматической связи между всеми предприятиями. От случайных, редких переговоров до постоянного оперативного управления.

— И все это уже не фантазии, — Зотов включил собранный им макет коммутатора. Механизм тихо загудел, щелкнули реле. — Вот она, новая эпоха промышленной связи, работает прямо у нас на столе.

— Знаете, — задумчиво произнес Бонч-Бруевич, разглядывая итоговую схему, — а ведь я такого никогда не видел. Надеялся сделать когда-нибудь, потом, но не сейчас, прямо перед собой. Мы создаем то, чего еще нигде нет.

Зотов, уставший, но довольный, кивнул:

— И что самое важное, что все работает. Я уже собрал макет, можно хоть сейчас демонстрировать.

— Завтра и продемонстрируем, — я посмотрел на часы. — На совещании с директорами. Пусть своими глазами увидят будущее.

За окнами занимался рассвет. Где-то в заводских корпусах уже гудели первые станки. Начиналась утренняя смена. А мы создали то, что должно было изменить само представление об управлении производством.

Я окинул взглядом помещение, заваленное приборами и схемами. Здесь, в этом творческом хаосе, рождалась новая эпоха промышленной связи. И у каждого из нас в этом своя роль: научный гений Бонч-Бруевича, инженерный талант Зотова и мое знание того, что должно получиться в итоге.

— Ну что, товарищи, — я пожал руки своим соратникам, — по домам. Завтра большой день.

Но я знал, что Зотов наверняка останется, доводить до совершенства свои схемы. Такие люди и делают технический прогресс возможным.