Ответный удар

Глава 14 Великий аврал

Промозглое апрельское утро едва занималось над заводскими корпусами. В кабинете заводоуправления пахло свежезаваренным крепким кофе и табачным дымом. Начальники цехов, вызванные по срочному приказу в пять утра, заполнили все стулья вокруг длинного стола, покрытого зеленым сукном. В их усталых глазах читалось напряжение, все понимали, что предстоит что-то серьезное.

Я обвел взглядом собравшихся. Сорокин, бледный после бессонной ночи в лаборатории, нервно постукивал карандашом по блокноту. Протасов, сменивший перебежчика Штрома на прокатном стане, хмуро разглядывал графики производства. Молодой Зотов, умелец с «золотыми» руками и креативными мозгами, горящими глазами смотрел на развешанные по стенам схемы новой организации труда.

— Товарищи, — я положил на стол папку с документами. — Ситуация чрезвычайная. У нас есть ровно две недели на выполнение всего текущего заказа.

По комнате пронесся приглушенный ропот. Турчанинов, наш лучший инженер-технолог, даже привстал:

— Леонид Иванович, но ведь по плану еще месяц…

— План изменился, — я жестко прервал его. — От этого зависит будущее завода. Либо мы делаем невозможное за две недели, либо… — я выдержал паузу. — Либо нас ждет судьба «Сталь-треста».

В наступившей тишине было слышно, как за окном загудел призывающий на смену заводской гудок.

— Что предлагаете? — негромко спросил Величковский, снимая пенсне и положив его рядом на стол.

Я с шелестом развернул на столе большую схему:

— Приспосабливаем систему Гастева. Полная реорганизация производства. Три смены без выходных. Автоматизация всех ключевых процессов. — Я начал быстро чертить на схеме. — Здесь и здесь ставим световую сигнализацию темпа работы. Хронометраж всех операций. Почасовой контроль выработки.

— А люди? — подал голос Котов, наш старый бухгалтер. — Такая нагрузка вряд ли им понравится. За просто так.

— Тройная оплата за сверхурочные, — я выложил на стол расчеты. — Премии за перевыполнение. Горячее питание круглосуточно. Организуем отдых между сменами прямо в цехах.

Сорокин склонился над схемой:

— В мартеновском можно поставить автоматическую загрузку. Я уже подготовил чертежи. Сэкономим минут двадцать на каждой плавке.

— Отлично, — я кивнул. — Василий Петрович, — я посмотрел на Зотова. — Вы возглавите группу механизации. Все, что можно автоматизировать, автоматизируем. Все, до чего можно дотянуться.

Я раздал папки с заданиями:

— Протасов — отвечаете за прокатный. Задача — выжать максимум из старого стана. Турчанинов — термичка. Сорокин — организация транспортных потоков. Величковский — круглосуточный контроль качества.

— А социалистическое соревнование? — подал голос секретарь партячейки Гришин, недавно назначенный вместо сбежавшего к конкурентам Лебедева. — Кроме того, нельзя забывать, что до Первомая всего пять дней, люди готовятся к демонстрации.

Я помедлил. Вопрос действительно сложный. Пропустить первомайскую демонстрацию в 1929 году почти немыслимо. Но и терять целый день тоже нельзя.

— Товарищ Гришин, — я заговорил осторожно, — давайте смотреть правде в глаза. Что важнее — пройти в колонне или выполнить оборонный заказ? От которого, между прочим, зависит безопасность страны.

По кабинету пронесся встревоженный шепот. Такие предложения в 1929 году попахивали почти что ересью.

— Я понимаю щекотливость ситуации, — продолжил я. — Поэтому предлагаю компромисс. Направим на демонстрацию минимальную делегацию от завода. А основной состав… — я обвел взглядом присутствующих, — будет держать свой особый первомайский фронт здесь, у мартенов. И это тоже подвиг, не менее важный, чем праздничное шествие.

— Но как это объяснить рабочим? — Гришин нервно теребил край папки. — И руководству партии, само собой?

— Очень просто. Введем новую систему учета личной выработки. Каждый час, каждую смену будем отмечать лучших. Премии утроим. А когда выполним заказ — устроим свой особый праздник. С чествованием героев трудового фронта.

Величковский понимающе кивнул:

— И еще можно организовать специальный выпуск заводской газеты, о тех, кто встретил Первомай у станка. Чтобы все знали, что наш завод даже в праздники стоит на страже интересов Родины.

— Именно, — я с благодарностью посмотрел на профессора. — А теперь давайте обсудим конкретные показатели для каждого цеха. Кстати, насчет социалистических соревнований…

Я приподнялся, расправил поверх первоначальной схемы еще рулоны бумаги.

— Это один из ключевых вопросов, — я развернул на столе заранее подготовленные схемы. — Предлагаю внедрить совершенно новую систему организации труда.

То, что в будущем назовут стахановской, мысленно добавил я, но вслух продолжил:

— Смотрите: каждый рабочий получает личную норму выработки. Не бригада, не смена, а именно он сам. При этом мы детально разбиваем весь процесс на операции, замеряем время, убираем лишние движения. Передовики будут обучать остальных своим методам.

Величковский заинтересованно подался вперед:

— И каждый сможет увидеть свой личный вклад?

— Именно! — я начал быстро чертить на доске. — Смотрите: вот обычный мартеновский процесс. А теперь разобьем его на элементы. Уберем все непроизводительные движения. Правильно расставим подручных. Четко организуем подачу материалов. Ну, мы это и так уже отработали с системой Гастева. Только теперь ориентироваться будем на личный вклад каждого работника.

— Позвольте! — Сорокин вскочил со стула. — Если так перестроить работу, производительность можно увеличить в несколько раз!

— В три-четыре раза минимум, — я кивнул. — Но теперь каждый рабочий будет точно знать, что и как ему делать. И сколько он лично может дать продукции.

Гришин лихорадочно строчил в блокноте:

— А если организовать обмен опытом между лучшими рабочими? Чтобы они показывали свои приемы другим?

— Обязательно! — я достал еще одну схему. — Создадим специальные инструкторские бригады из передовиков. Будем фиксировать и распространять их методы работы. Организуем техническую учебу прямо у станков.

— Опять революция, только на этот раз уже в организации труда, — задумчиво сказал Величковский и опять нацепил пенсне. — И ведь никаких особых затрат не требует. Только правильная организация и учет работы.

— И что лучше всего, это дает каждому рабочему возможность проявить себя, — добавил я. — Не раствориться в общей массе, а показать, на что он лично способен.

Турчанинов уже делал какие-то расчеты на полях чертежа:

— Если внедрить такую систему в термичке… Да с нашей новой автоматикой… Мы можем утроить выработку!

— Вот именно, — я обвел взглядом загоревшиеся глаза присутствующих. — Что от нас и требуется. Начинаем немедленно. Товарищ Гришин, организуйте учет личных достижений. Сорокин, готовьте инструкции по операциям. Турчанинов, рассчитайте новые нормы.

Стахановское движение, снова мелькнуло в голове. Только на семь лет раньше. И теперь оно родится здесь, на нашем заводе.

За окном уже совсем рассвело. Первая смена спешила к проходной. Где-то в цехах начинали разогреваться мартены.

— Все по местам, товарищи, — я поднялся. — Через час первая оперативка по готовности. Задача ясна?

— Так точно, Леонид Иванович! — Зотов вытянулся по-военному. Остальные согласно закивали.

Когда все вышли, я подошел к окну. Во дворе завода уже кипела работа: подвозили материалы, монтировали новые прожектора для ночных смен. Впереди две недели настоящего сражения за будущее завода.

В дверь заглянул Головачев:

— Леонид Иванович, звонили из наркомата. Орджоникидзе просил докладывать о ходе работ каждые три дня.

Я кивнул. Что ж, тем важнее не подвести Серго. Пора начинать великий аврал.

Кстати, о Серго. И о всех других партийных боссах. Надо согласовать с ними Первомай без Краснова.

Я позвонил сначала Бауману. Посоветоваться. Получил от него добро. Потом Куйбышеву. И наконец, самому Орджоникидзе.

Согласие получил на следующее утро. Я приехал в заводоуправление за час до общего сбора. В кармане уже лежала срочная телеграмма от Орджоникидзе, полученная совсем недавно. За окном только-только занималась заря, а на столе уже дымился третий стакан крепкого чая.

Снова позвонил Бауману.

— Доброе утро, Карл Янович. Вот, послушайте, — я достал из кармана телеграмму. — «В связи с особой важностью оборонного заказа разрешаю временно освободить основной состав рабочих от участия в первомайской демонстрации. На площадь направить только представительскую делегацию. Орджоникидзе».

Бауман помолчал, потом ответил:

— Серьезный документ. Такое разрешение первый раз встречаю.

— Мне еще Куйбышев звонил лично, — я помешал ложечкой остывающий чай. — Подтвердил: партийные органы в курсе. Даже товарищу Сталину докладывали, все согласовали.

— Да, это многое меняет, — Бауман задумчиво помолчал. Потом продолжил: — С таким документом можно работать. Но как объявить рабочим?

— Потому я и звоню вам. Можно попросить вас приехать? Нужна ваша поддержка как представителя райкома.

Бауман решительно сказал:

— Хорошо. Я объясню секретарю партячейки. И лично проведу разъяснительную работу в коллективе. В конце концов, — он слабо улыбнулся, — иногда есть вещи поважнее праздничного шествия.

За окном загудел первый утренний гудок. Скоро начнут собираться начальники цехов. Очередная планерка с подведением итогов работы ночной смены.

Когда все разошлись, я остался один. Но только недолго. Весь день ушел на согласование проволочек и стремительное решение возникающих вопросов. Я и сам не заметил, как проходит время. Только поздно вечером смог выйти, проверить, как идут дела.

Полночный завод жил какой-то особенной, непривычной жизнью.

Мощные прожекторы, установленные по периметру цехов, заливали территорию призрачным белым светом. В их лучах клубился легкий весенний туман, поднимавшийся от недавно оттаявшей земли. Из открытых ворот мартеновского цеха вырывались снопы красноватых отблесков, там шла очередная плавка.

Я медленно шел по заводской территории, привычно отмечая каждую деталь.

Вот у складского корпуса деловито пыхтела небольшая маневровая дрезина. Зотов все-таки успел наладить механизированную подачу материалов по узкоколейке. Рабочие споро перегружали мешки с огнеупорами на вагонетки, которые затем по рельсам отправлялись прямо в цех.

Возле термического цеха расположилась импровизированная столовая. Несколько длинных столов под брезентовым навесом, где хлопотали женщины в белых косынках, разливая по мискам горячий борщ и раскладывая увесистые порции гречневой каши.

— Как дела, Агафья Петровна? — окликнул я свою бывшую экономку, теперь заведующую ночным питанием.

— Справляемся, Леонид Иванович, — она поправила сбившуюся косынку. — Третью смену кормим. Вон, молодежь какая голодная, по две порции просят.

— Давайте, не жалейте продуктов. Работа тяжелая…

Из мартеновского донесся характерный грохот. Новая партия плавки пошла в ковш.

Я поспешил туда. В огромном, заполненном паром пространстве цеха мелькали фигуры рабочих. Над их головами плыл раскаленный ковш с жидкой сталью.

— Леонид Иванович! — ко мне подбежал взмокший Турчанинов. — А мы уже на рекорд идем! Третья бригада Петра Зыкова за смену шесть плавок дала. Такого еще не было!

— Сколько по времени на плавку?

— Пять часов сорок минут! — в голосе инженера звучала гордость. — Они же по новой схеме работают, как утром обсуждали. Все лишние движения убрали, материалы заранее готовят.

К нам подошел сам Зыков, широкоплечий молодой мастер с закопченным, но довольным лицом:

— Товарищ Краснов, мы тут прикинули — можем еще быстрее. Если подручных правильно расставить и завалку по новому методу делать.

— Отлично, Петр! — я крепко пожал его руку. — Только смотри, людей не загони.

— Да что вы, — Зыков усмехнулся. — У нас теперь все по науке. Вон, в красном уголке раскладушки поставили, каждый час пятнадцать минут отдыхаем по графику. Зато как на смену заступаем — каждая минута на счету!

В этот момент по цеху разнесся мелодичный звон, сработала установленная Сорокиным сигнализация, показывающая готовность плавки. Зыков встрепенулся:

— Ну, я побежал, Леонид Иванович! Не подведем!

Я вышел на заводской двор. Где-то вдалеке слышался перестук колес. Подходил очередной состав с материалами.

У проходной ярко горела огромная доска показателей, где каждый час обновлялись цифры выработки. Возле нее толпились рабочие следующей смены, оживленно обсуждая результаты товарищей.

— А ведь получается, Леонид Иванович, — негромко произнес появившийся рядом Величковский. — Такого воодушевления я давно уже не помню.

— Надо не сбавлять темп, — я посмотрел на часы. До утра еще далеко, а новая смена уже рвется в бой, чтобы побить рекорд Зыкова.

В прохладном весеннем воздухе плыл густой запах борща из полевой кухни. Гудели прожектора.

Светились окна заводской лаборатории, где круглосуточно шел контроль качества. Завод жил, работал, побеждал. И глядя на эту картину, я впервые за последние дни почувствовал уверенность. Справимся, обязательно справимся.

Ночью я так и не сомкнул глаз. Нужно было согласовать миллион вопросов. Сделать множество звонков, переговорить с разными людьми. Только под утро я отправился проведать лабораторию. Посмотреть, как там налажен контроль продукции.

В заводской лаборатории, несмотря на ранний час, царило оживление. Величковский, с неизменным пенсне на носу, склонился над новым металлографическим микроскопом «Цейс». Вокруг него толпились лаборанты, бережно держа свежие образцы-шлифы, только что полученные от ночной смены.

— Николай Александрович, что с структурой? — я подошел к столу, где были разложены фотопластинки с результатами исследований.

— Смотрите сами, — профессор чуть отодвинулся от микроскопа. — Зыков со своей бригадой дал отличный металл. Мелкое зерно, равномерное распределение карбидов. А вот здесь… — он достал другой шлиф, — четвертая бригада немного не выдержала температуру. Видите, как укрупнилась структура?

У стены гудела новая термическая печь «Гартман-Браун» с оптическим пирометром. Молодой лаборант старательно фиксировал показания в журнале.

— Внедрили экспресс-анализ? — я кивнул на ряд пробирок у окна.

— Да, по методу Ващенко, — Величковский протер запотевшее пенсне. — Теперь можем прямо по ходу плавки определять содержание углерода. Буквально за пять минут. Сразу даем сигнал в цех, если что не так.

К нам подошел Сорокин с кипой графиков:

— Леонид Иванович, а я вас везде ищу. Вот, посмотрите статистику. За сутки процент брака снизился втрое. А у бригады Зыкова вообще всего полпроцента отклонений от нормы.

— Потому что они строго держат технологический режим, — Величковский показал на доску, где мелом были выписаны основные параметры. — Температура, время, состав шихты, все по минутам расписано. Никакой самодеятельности.

В этот момент в лабораторию вбежал запыхавшийся лаборант:

— Николай Александрович! В первой мартеновской что-то с футеровкой. Шлак какой-то странный пошел…

Величковский мгновенно собрался:

— Так, быстро пробу сюда. Сорокин, поднимите журнал с химическим составом огнеупоров. Нужно немедленно проверить содержание.

— Я с вами, — я направился к двери. Такие проблемы требовали немедленного решения.

Через полчаса мы уже стояли у мартеновской печи. Величковский придирчиво изучал образец шлака через сильную лупу.

— Все ясно, — наконец сказал он. — Огнеупоры из последней партии чуть более кислые. Нужно скорректировать состав шлака, добавить основных компонентов.

Буквально через час печь снова работала в нормальном режиме. А в лаборатории появилась еще одна карточка с указанием, как действовать в подобных случаях.

— Знаете, что меня радует? — Величковский задумчиво разглядывал очередной шлиф. — Люди начали понимать важность точного соблюдения технологии. Раньше могли на глазок работать, а теперь каждые полчаса пробы несут. Сами просят проверить.

Я посмотрел на огромную доску, где фиксировались результаты анализов. Красные и зеленые флажки наглядно показывали состояние каждой плавки. Зеленых становилось все больше.

— Но что лучше всего, — продолжал профессор, — мы наконец добились стабильности. Вот, смотрите статистику: последние тридцать плавок, все в пределах допуска. Такого у нас еще не было.

За окном лаборатории снова взвыл гудок. Очередная смена заступала на вахту.

На столах лежали горы образцов, ждущих проверки. Но теперь это была не просто контрольная работа. Это настоящая научная система обеспечения качества.

— Кстати, — Величковский вдруг понизил голос, — а вы заметили? То, что мы делаем, очень похоже на систему Тейлора. Только у нас как-то… по-своему получается. Более человечно, что ли.

Я улыбнулся. Если бы профессор знал, что мы сейчас закладываем основы того, что в будущем назовут советской системой контроля качества. Но это пока останется моей маленькой тайной.

Все две недели я провел на заводе. Постоянно держал руку на пульсе событий.

Ежечасно поступали донесения из Нижнего Тагила и Златоуста. Было бы время, съездил бы туда сам, но пока пришлось отправить Зотова и Сорокина. К счастью, там тоже все налажено.

Когда две недели прошло, я провел итоговое собрание. Уже с участием рабочих.

В актовом зале заводоуправления яблоку негде было упасть. Рабочие, еще не успевшие смыть копоть после смены, инженеры в потертых кожанках, лаборанты в белых халатах, все собрались на торжественное собрание. В воздухе висел привычный запах машинного масла, металлической пыли и усталости. Славной, победной усталости.

Я стоял на небольшой трибуне, разложив перед собой итоговые графики. За эти две недели мы сделали почти невозможное.

— Товарищи! — мой голос эхом разнесся под высоким потолком. — Рапортую: задание выполнено досрочно. Весь объем заказа готов для сдачи военной приемке с превышением технических требований!

Зал взорвался аплодисментами. В первом ряду Зыков, успевший надеть чистую рубашку, что-то восторженно кричал своим подручным.

— А теперь цифры, — я поднял первый график. — За две недели выпущено продукции больше, чем за предыдущие два месяца. Производительность труда выросла в три с половиной раза. Процент брака снижен до рекордных показателей, меньше половины процента!

Новая волна аплодисментов. Величковский в своем неизменном пенсне удовлетворенно кивал, данные контроля качества были его особой гордостью.

— Но что важнее всего, мы создали новую систему организации труда. Каждый рабочий точно знает свое задание, каждое движение выверено, каждая операция учтена. И результат показал, что это работает!

Я начал зачитывать список награжденных:

— Бригада Петра Зыкова — первое место в соревновании, тройная премия и почетная грамота наркомата! Товарищ Зыков лично представлен к ордену Трудового Красного Знамени!

Под гром оваций бригадир поднялся на трибуну. Его огромные рабочие ладони бережно приняли красную папку с грамотой.

— Коллектив лаборатории под руководством профессора Величковского — особая благодарность и премия за разработку новых методов контроля!

Николай Александрович смущенно протирал запотевшее от волнения пенсне.

Список награжденных был длинным. Каждый внес свой вклад в общую победу. После официальной части я спустился в зал, пожимая натруженные руки, принимая поздравления.

— Леонид Иванович, — окликнул меня Котов, размахивая какими-то бумагами, — тут расчеты экономического эффекта. Просто невероятные цифры!

— После, Василий Андреевич, — я похлопал старого бухгалтера по плечу. — Сначала другое. Товарищи! — повысил я голос. — Всем премированным получить деньги сегодня же! Касса работает до последнего человека!

Новый взрыв аплодисментов. Котов укоризненно покачал головой, но глаза его улыбались.

К вечеру я остался в кабинете один. На столе лежал подробный отчет для Орджоникидзе.

Десятки страниц с графиками, диаграммами, расчетами. Но главным было не это.

Главным было то, что мы создали принципиально новую систему организации производства. То, что потом назовут «советским методом управления». Мне просто удалось ее внедрить раньше времени.

В дверь осторожно постучали. Вошел Мышкин:

— Леонид Иванович, звонили из наркомата. Товарищ Орджоникидзе примет вас завтра в десять утра.

Я кивнул. Что ж, теперь можно было смело смотреть Серго в глаза. Я доказал, что держу слово. Это было нелегко, но оно того стоило.

Кстати, «Сталь-трест» за все это время ни разу не побеспокоил нас. Мышкин следил за Беспаловым, но тот не давал признаков для тревоги. Видимо, понял, что со мной лучше не связываться.

За окном догорал весенний вечер. На заводском дворе сменялись последние бригады выполненного заказа. А в моем сейфе уже лежали чертежи следующего этапа, масштабной модернизации всей промышленности.

В кабинет вошел Сорокин:

— Леонид Иванович, мы тут с ребятами подсчитали: если распространить новую систему на все цеха, да еще автоматику внедрить, можно ого-го какие результаты дать.

Я улыбнулся. Они уже загорелись новыми идеями. Впрочем, как и я сам.

— Завтра, Александр Владимирович. Все обсудим завтра. А сегодня отдыхайте. Вы это заслужили.

Когда он ушел, я еще раз просмотрел отчет для Орджоникидзе.