За окном занимался хмурый апрельский рассвет. Я сидел в кабинете, просматривая последние данные испытаний, когда дверь распахнулась без стука. Вбежавший Сорокин непривычно бледен.
— Леонид Иванович! Только что курьер из Наркомата… — он протянул мне пухлый конверт с сургучными печатями.
Внутри оказалось заключение Института металлургии, подписанное самим академиком Бардиным. Я пробежал глазами первые строки и почувствовал, как холодеет внутри. Срочная экспертиза выявила «критические методологические нарушения» в наших испытаниях брони.
— Это еще не все, — Сорокин нервно теребил край пиджака. — На проходной уже ждет целая делегация из Академии наук. Возглавляет ее профессор Самарин.
— Самарин? — я на мгновение задумался. — Тот самый, что консультирует «Сталь-трест»? Вот, значит, откуда уши растут?
В дверь деликатно постучали. Вошел Мышкин, как всегда невозмутимый:
— Леонид Иванович, академическая комиссия настаивает на немедленной встрече. И еще… — он понизил голос. — Мои люди докладывают. Самарин вчера встречался с Беспаловым в ресторане «Прага».
Я медленно поднялся из-за стола:
— Что ж, придется принять товарищей ученых. Александр Владимирович, — обратился я к Сорокину, — срочно найдите Величковского. Скажите, чтобы захватил все протоколы испытаний. И пригласите Головачева, пусть организует чай для высоких гостей.
Через десять минут в кабинет чинно вошла группа людей в добротных, но старомодных костюмах. Впереди выступал профессор Самарин, высокий худощавый старик с аккуратно подстриженной седой бородкой.
— Позвольте представиться, — он церемонно поклонился. — Профессор Самарин, председатель экспертной комиссии Академии наук. А это мои коллеги.
Я рассматривал его цепким взглядом. За внешним академизмом чувствовалась какая-то плохо скрываемая нервозность.
— Видите ли, уважаемый… — едва усевшись, Самарин достал из портфеля бумаги. — Мы обнаружили серьезнейшие нарушения в методике ваших испытаний. Во-первых, совершенно недопустимое отклонение от стандартной процедуры термической обработки. Во-вторых…
В этот момент в кабинет стремительно вошел Величковский. Увидев Самарина, он резко остановился:
— Александр Петрович? Какими судьбами? Помнится, в двадцать третьем вы доказывали невозможность получения высокопрочной брони без легирования никелем.
Самарин слегка поморщился:
— Николай Александрович, сейчас речь не об этом. Мы выявили грубейшие методологические ошибки. Все испытания необходимо проводить заново, по классической методике. Это займет не меньше месяца.
— Месяца? — я перебил его. — А вы в курсе, что завтра приемка военного заказа?
— Увы, — Самарин развел руками с деланным сожалением. — Наука требует точности. Нельзя рисковать, принимая непроверенную продукцию.
Величковский внезапно хмыкнул:
— Любопытно… А скажите, уважаемый Александр Петрович, почему в вашем заключении используется та же терминология, что в недавней статье инженера Курочкина из «Сталь-треста»? Я как раз вчера читал.
По лицу Самарина пробежала легкая тень. Один из его спутников нервно кашлянул.
— Это возмутительное предположение! — академик побагровел. — Я требую…
— А я требую, — я поднялся из-за стола, — чтобы завтра вся ваша комиссия присутствовала на испытаниях. Будем проводить их по любой методике, какую вы предложите. И сравним результаты с любыми образцами, которые вы предоставите.
— Но позвольте…
— И еще, — я улыбнулся. — Думаю, товарищу Орджоникидзе будет крайне интересно узнать о вчерашнем ужине в «Праге». Говорят, осетрина была превосходной.
Самарин побледнел, торопливо запихивая бумаги обратно в портфель:
— Мы… мы подготовим новое заключение. С учетом дополнительных обстоятельств.
Когда делегация поспешно удалилась, Величковский вытер платком вспотевший лоб:
— Знаете, Леонид Иванович, а ведь они всерьез хотели нас остановить. Но что-то меня беспокоит. Как-то слишком топорно действовали.
— Именно, — я кивнул. — Это только первый удар. Я уверен, что следующий будет гораздо серьезнее.
За окном снова накрапывал майский дождь. До решающих испытаний оставались считанные часы.
Телефонный звонок раздался в три часа ночи. Я только задремал над последними расчетами, когда резкая трель вырвала меня из полусна.
— Леонид Иванович! — в голосе дежурного диспетчера звенела паника. — Беда! Состав с броней… его отправили в Новосибирск!
— Что⁈ — я мгновенно очнулся. — Какой Новосибирск? У нас приемка через шесть часов!
— Сам не пойму! — диспетчер почти кричал в трубку. — Накладные были правильные, я лично проверял. Но состав ушел час назад по другому маршруту. На станции говорят — указание с сортировочной.
Я бросил трубку и начал лихорадочно одеваться. Быстро выскочил наружу, растолкал спящего Степана и вскоре уже мчался с завода, едва только водитель подготовил машину.
На станции царил хаос. В тусклом свете керосиновых фонарей метались фигуры железнодорожников. Начальник станции, пожилой Незнамов, размахивал пачкой путевых листов:
— Вот же они, документы! Все правильно оформлено! А потом — бац! Указание с сортировочной, срочно перенаправить состав.
— Кто подписал? — я схватил бумаги.
— Дежурный по сортировочной… — Незнамов поднес документ к фонарю. — Подпись неразборчива…
В этот момент подбежал запыхавшийся Мышкин:
— Леонид Иванович! Узнал! На сортировочной сегодня дежурил новенький. Устроился три дня назад. А час назад исчез.
— Ясно, — я стиснул зубы. — А остальные три состава?
— Уже проверил, — Мышкин кивнул. — Два на месте, под охраной. А третий… — он замялся. — Третий почему-то загнали в тупик на дальних путях. Якобы плановый ремонт линии.
Я взглянул на часы. Четыре утра. До приезда приемочной комиссии оставалось пять часов. А у нас не хватает почти половины заказа.
— Степан! — крикнул я шоферу. — Гони в город, привези Котова. Срочно нужны все накладные. Мышкин — поднимайте через Рожкова людей из ОГПУ, пусть проверят все станции по маршруту. Незнамов, вы…
Но закончить я не успел. К платформе на всех парах подкатил запыхавшийся паровоз. Из будки высунулся чумазый машинист:
— Товарищ Незнамов! На десятом километре затор, два товарных состава столкнулись. Вся линия перекрыта!
Я почувствовал, как холодеет внутри. Теперь даже если найдем пропавший состав, не сможем его вернуть, пути заблокированы.
В предрассветных сумерках тускло поблескивали рельсы. Где-то вдалеке тревожно гудел маневровый паровоз. На востоке начинало светлеть серое апрельское небо.
— Леонид Иванович, — тихо позвал Мышкин. — Это явно спланированная акция. Сначала академики, теперь это… Похоже, они решили нас окончательно добить.
Я молча кивнул, лихорадочно просчитывая варианты. Времени почти не осталось. Нужно что-то решать.
— Вот что, — наконец произнес я. — Мышкин, срочно в город — поднимайте Баумана. Пусть связывается с НКПС, нужен экстренный приказ о расчистке путей. Незнамов, готовьте паровоз, поедете с нами на место затора. Степан… Эх, подожди, дай позвонить.
Я отправился искать Величковского и Сорокина. Вот кто мне сейчас нужен. Они на заводе. Я позвонил прямо со станции. Первым делом профессору.
— Николай Александрович, как там наши новые изделия? — тихо спросил я. — Я вас просил подготовить на всякий случай. По-моему, пришло время показать наши настоящие разработки.
— Леонид Иванович, — голос Величковского звучал непривычно возбужденно. — Новая броня и снаряды давно уже готовы к испытаниям. Вы хотите вытащить этот козырь из рукава?
Я улыбнулся впервые за эту бесконечную ночь. Кажется, я все-таки недаром приберег эти новинки. Нутром чуял ведь, что понадобятся, как раз для такого случая.
— Профессор, готовьте все образцы. Через пять часов преподнесем товарищам из «Сталь-треста» сюрприз, которого они никак не ожидают.
Приемка партии заказа проходила на нашем заводе. Прибыла весьма авторитетная комиссия. Даже Тухачевский и Куйбышев. В том числе, и вчерашние ученые.
Сначала в просторном цехе повисла гнетущая тишина. А потом взял слово академик Самарин в старомодном сюртуке и на импровизированной трибуне у стенда с графиками зачитал заключение экспертной комиссии. Его холеный баритон звучал все уверенней с каждой минутой.
— Обратите внимание, товарищи, на эти показатели! — академик указал тонкой указкой на диаграмму. — Совершенно невозможное соотношение прочности и пластичности! Это противоречит всем фундаментальным законам металловедения.
Тухачевский, до этого момента хранивший доброжелательное выражение лица, нахмурился. Куйбышев, сидевший рядом с ним на стуле, озабоченно черкал что-то в блокноте.
— Более того, — Самарин сделал эффектную паузу, — полученные результаты прямо указывают на грубейшие методологические ошибки при проведении испытаний! — Он картинно перевернул очередной лист. — Посмотрите на разброс значений. Это же просто научный нонсенс!
По рядам военных экспертов пробежал встревоженный шепот. В углу цеха я заметил довольные улыбки представителя «Сталь-треста».
— И в завершение, — голос академика достиг торжествующих высот, — я вынужден констатировать полную научную несостоятельность представленной технологии! Это авантюра, граничащая с преступлением против государственных интересов!
Даже Величковский, обычно невозмутимый, нервно протирал запотевшее пенсне. Сорокин, бледный от напряжения, комкал в руках папку с чертежами.
— Я настаиваю, — Самарин воздел руки к потолку, — на немедленном прекращении приемки и полной переработке всей технологии! А товарищам из военной приемки настоятельно рекомендую обратить внимание на проверенных производителей с безупречной научной репутацией.
В этот момент в цех стремительно вошел Головачев, протягивая мне телеграмму. Быстро пробежав глазами текст, я почувствовал, как отлегло от сердца. наш пропавший состав перехвачен на станции Александров, ОГПУ взяло его под охрану. Через четыре часа броня будет на месте. Но это уже не имело значения.
Я медленно поднялся со своего места:
— Благодарю вас, Александр Петрович, за столь… исчерпывающий анализ. — В повисшей тишине мой голос прозвучал неожиданно спокойно. — А теперь позвольте продемонстрировать кое-что интересное. Для этого я прошу комиссию последовать со мной на заводской испытательный полигон.
Мы вышли из цеха и отправились в другое помещение. Просторное и вытянутое в длину.
На специальных стендах были закреплены броневые плиты необычного вида. В их матовой поверхности тускло отражались электрические лампы под потолком цеха.
— Это наша новая разработка — трехслойная броня, — я подошел к образцам. — Внешний слой сверхвысокой твердости, средний — вязкий демпфирующий, внутренний — противоосколочный. Такой конструкции еще нет нигде в мире.
Тухачевский, мгновенно забыв о своем недавнем скептицизме, подошел ближе:
— Любопытно. А испытания?
— Прошу! — я кивнул Сорокину.
Мы отошли в безопасное место. Отсюда за прозрачной перегородкой отлично виднелись наши изделия.
Грянул выстрел. Бронебойный снаряд, гордость артиллерийского управления, просто расплющился о поверхность плиты. В наступившей тишине было слышно, как со звоном падают на бетонный пол его осколки.
— А теперь, — я сделал знак, — наш новый снаряд против обычной брони.
Второй выстрел буквально прошил насквозь стандартную броневую плиту, считавшуюся непробиваемой. Самарин судорожно протирал пенсне, его руки заметно дрожали.
— Это еще не все, — я жестом подозвал Величковского. — Вот образцы нашей новой стали для турбинных лопаток. Шестьсот часов работы при температуре в семьсот градусов, без единого признака деформации.
Куйбышев, отбросив блокнот, склонился над образцами:
— А себестоимость?
— На тридцать процентов ниже существующих аналогов. За счет новой технологии легирования и автоматизации производства.
— Позвольте! — Самарин наконец обрел дар речи. — Но это же… это невозможно! Это противоречит всем теориям!
— Теория, уважаемый Александр Петрович, познается практикой, — спокойно ответил Величковский. — Предлагаю провести любые испытания, какие сочтете нужным.
Следующий час превратился в настоящий парад технологических чудес. Новые рельсы из износостойкой стали. Жаропрочные сплавы для авиации. И под конец опытные образцы бытовой техники с использованием специальных материалов.
— Невероятно, — пробормотал Тухачевский, рассматривая результаты испытаний. — Это же где такое видано. Эх, нам бы такие снаряды и броню, хотя бы пару лет назад.
— Товарищ Краснов, — Куйбышев отвел меня в сторону. — Я сейчас же свяжусь с товарищем Сталиным. Это выходит далеко за рамки обычной приемки заказа.
Головачев снова появился на полигоне:
— Леонид Иванович, со станции сообщают, первый состав с основным заказом уже на подходе.
Я кивнул. Теперь это было уже не так важно.
В углу цеха представители «Сталь-треста» торопливо покидали помещение. А Тухачевский, склонившись над образцами брони, уже обсуждал с экспертами возможности ее применения в танкостроении. Приемка прошла безупречно.
Уже на следующий день я приехал в Кремль. Ждать пришлось недолго. Через десять минут после приезда меня пригласили в кабинет главы государства.
Массивная дверь открылась бесшумно. Орджоникидзе, шедший впереди, приветственно кивнул Сталину, который стоял у окна, неторопливо раскуривая трубку.
— А, товарищ Краснов, — Сталин обернулся, в его глазах мелькнул интерес. — Наслышан о ваших новых разработках. Присаживайтесь, расскажите подробнее.
В кабинете пахло табаком и кожей. За окном виднелись золотые купола кремлевских соборов, залитые весенним солнцем. Куйбышев, уже ждавший здесь, раскладывал на столе папки с документами.
— Иосиф Виссарионович, — я начал доклад, — мы создали принципиально новую технологию производства специальных сталей. Трехслойная броня превосходит все мировые аналоги.
— Знаю, — Сталин прервал меня характерным жестом. — Читал отчет товарища Тухачевского. Особенно заинтересовали ваши снаряды. И турбинные лопатки, просто прекрасная вещь.
Он прошелся по кабинету, попыхивая трубкой:
— А что с бытовой техникой? Говорят, вы и морозильники собираетесь делать? — Сталин проявил неожиданный интерес.
— Да, товарищ Сталин. Мы уже изготовили первые образцы, — я сделал знак Орджоникидзе.
Серго кивнул, и два помощника вкатили в кабинет два элегантных белых агрегата с хромированными ручками.
— Это электрический холодильник нашей конструкции, — я подошел к первому аппарату. — Особая система охлаждения, бесшумная работа, температура до минус пяти градусов. Срок службы — минимум двадцать лет. А это, — я открыл дверцу второго устройства, — автоматическая стиральная машина. Сама стирает, сама полощет. С использованием наших специальных сталей и подшипников.
Сталин с явным интересом разглядывал технические новинки:
— И где же вы собираетесь их производить?
— Пока изготовили небольшую опытную партию. Десять холодильников и столько же стиральных машин. Хотели бы предложить их в качестве… эксперимента для руководства партии. Чтобы на практике убедились в качестве.
Орджоникидзе хитро прищурился:
— Смотри, Коба, а ведь удобная штука. Не надо лед с Москвы-реки возить.
Сталин задумчиво погладил усы:
— Значит, говорите, опытная партия… — Он вдруг улыбнулся. — Хорошо придумали, товарищ Краснов. И холодильник этот симпатичный. Оставьте пока здесь, в Кремле испытаем.
— И для товарища Куйбышева машинку отправьте, — добавил Орджоникидзе. — У него как раз супруга жаловалась, что с прачками беда.
Куйбышев смущенно кашлянул, но было видно, что идея ему понравилась.
— А когда массовое производство наладите? — спросил Сталин, все еще разглядывая холодильник.
— После выполнения военного заказа, товарищ Сталин. Уже есть план организации отдельного завода бытовой техники.
— Хорошо, — он снова остановился у окна. — Очень хорошо. Надо готовить на экспорт. Но сначала надо выполнить военный заказ. Тот самый, что не смог осилить «Сталь-трест».
Орджоникидзе подал знак, и Куйбышев начал зачитывать цифры:
— Сто двадцать миллионов рублей. Тридцать миллионов авансом. Срок — шесть месяцев.
— Справитесь? — Сталин внимательно посмотрел на меня.
— Справимся, товарищ Сталин. Технология отработана, производство налажено.
— А если не справитесь? — в его голосе появились жесткие нотки.
— Тогда отвечу лично. Всем, что имею.
— Опять? — Сталин усмехнулся. — Мне докладывали, что вы в прошлый раз свой особняк продали, в коммуналке жили. Но все равно рисовали по ночам чертежи.
Он снова прошелся по кабинету:
— Вот что, товарищ Краснов. Даю вам этот заказ. И аванс. Но есть еще одно дело… — он сделал паузу. — Нам нужны свои автомобили. Не эти американские «форды», а наши, советские. И грузовики, и легковые. Справитесь с военным заказом — займетесь машиностроением.
— Машиностроением? — я невольно подался вперед.
— Да, — Сталин кивнул. — Построите автомобильный завод. Большой, современный. С конвейером, как у Форда, только лучше. И с вашими новыми технологиями.
Он подошел к столу:
— Но это потом. Сначала — военный заказ. Сроки сжатые, ответственность большая. — Он взял папку с документами. — Вы понимаете, товарищ Краснов, что теперь от вас зависит не только броня и снаряды? Речь идет о новом пути развития всей промышленности.
Я встретил его пристальный взгляд:
— Понимаю, товарищ Сталин. Не подведу.
— Верю, — он кивнул. — Серго, — обратился он к Орджоникидзе, — распорядись насчет аванса. И помоги товарищу Краснову с материалами. А вы, — он повернулся ко мне, — через неделю представьте подробный план работ. С графиками, сроками, расчетами.
Когда мы выходили из кабинета, Орджоникидзе тихо шепнул:
— Ты произвел на него впечатление. Особенно этой историей с коммуналкой. Он таких людей ценит, которые не ради денег работают.
На Кремлевской площади было солнечно и тихо. Куйбышев, на прощание пожимая мне руку, улыбнулся:
— Ну что, начинаем новое сотрудничество?
Я кивнул. В голове уже крутились чертежи новых цехов. Впереди столько работы… Но сначала нужно выполнить этот заказ. И выполнить блестяще.
Степан уже ждал у ворот с заведенным «Фордом». Скоро, очень скоро такие машины будут делать на нашем собственном заводе. Но это потом. А сейчас на завод, готовить план работ. Времени в обрез, а дел невпроворот.