Ответный удар

Глава 23 Спасение

Рудаков вдруг хлопнул себя по лбу:

— Вентиляционный ходок! — он торопливо развернул схему вентиляции, края ветхой кальки затрепетали на промозглом ветру. — Смотрите, он идет параллельно основному штреку. Там должна быть сбойка в районе старой выработки.

К нам подошел щуплый сутуловатый человек в промасленной спецовке. Десятник вентиляционной службы Мстислав Игнатьевич Ершов, почти полвека отдавший шахтному воздушному хозяйству.

— Верно мыслите, — прошамкал он, разглаживая усы. — Этот ходок еще при старом штейгере Чарушине проходили. Там крепь дубовая, должна выдержать.

Новую группу горноспасателей возглавил Анисим Кузьмич Перегудов — невысокий коренастый человек с изрытым оспинами лицом. О нем говорили, что он может в полной темноте по одному лишь движению воздуха определить, куда ведет выработка.

— Только осторожно, — Ершов протянул Перегудову старый блокнот с какими-то заметками. — После двадцатого пикета будет разлом. Его еще в девятнадцатом засекли, когда порода пошла.

Спасатели начали спуск. В этот раз их было четверо — сам Перегудов, два его постоянных напарника и крепильщик. Мы снова застыли в томительном ожидании. По трубам все реже доносились удары — Семеныч экономил силы.

— А ведь это он меня первому правилу научил, — вдруг заговорил Коровин. — «Назад оглянись, вперед присмотрись, по сторонам не забудь». Мне тогда смешным показалось… А он потом объяснил: в шахте этот закон первейший.

— Да, Семеныч всегда так, — отозвался Рудаков. — Вроде просто скажет, а смысла на всю жизнь хватает.

Минуты тянулись как густая смола. Вдруг по вентиляционной трубе прокатилась дрожь. Через несколько мгновений из недр донесся глухой рокот осыпающейся породы.

— Матерь божья, — прошептал Ершов, крестясь.

Сигнальщик отбил тревогу. Мы бросились к стволу. Первым на поверхность подняли крепильщика, его лицо было залито кровью из рассеченной брови.

— Завал… — прохрипел он, отплевываясь угольной пылью. — Старый завал с девятнадцатого года. Пытались пройти, а там порода как пошла…

Следом поднялись остальные. Перегудов, припадая на правую ногу, мрачно доложил:

— Метров пятьдесят сплошной породы. Может, и можно пробиться, но это сутки, не меньше. А воздуха там совсем нет, — он покачал головой.

Я видел, как окаменело лицо Коровина. Как затряслись руки у старого Ершова. Как Рудаков до крови закусил губу.

И тут снова раздались удары. Теперь они шли откуда-то издалека, словно из другого пласта. Три слабых удара, долгая пауза, еще три…

— Уходит от нас Семеныч, — глухо проговорил Коровин. — Все глубже уходит…

— Нет, — я снова склонился над планами. — Должен быть еще путь. Обязательно должен.

В этот момент в глаза мне бросилась едва заметная линия на самой старой карте. Линия, которая могла изменить все.

— Водоотливная штольня! — я провел пальцем по выцветшей линии на карте. — Смотрите, ее пробили в 1905-м, когда нижние горизонты затопило.

Ершов подался вперед, щуря подслеповатые глаза:

— Господи, точно! Ее же при затоплении делали… Чтоб воду отвести, когда шахту прорвало на Покров-день.

— Так она ж затоплена, — с горечью махнул рукой Коровин. — Какой там проход?

— В том и дело! — я развернул карту к свету. — Вода держит породу. Где обрушение, там пустоты, а в затопленной выработке своды стоят. Это наш шанс!

Перегудов потер заросший щетиной подбородок:

— Кислородные аппараты у нас есть. Но как пройти? Там же вода ледяная, течение есть, утащит.

— У пожарных должны быть гидрокостюмы, — подал голос Рудаков. — Я сейчас!

Он бросился к телефону в конторе. Через четверть часа с соседней шахты привезли три комплекта водолазного снаряжения. Старые, немецкого производства, но еще надежные.

В последнюю группу вошли трое: сам Перегудов, спасатель Лукошкин, бывший моряк, и молодой, но опытный водолаз Крутиков с угольного разреза.

— Там, после тридцатого метра, будет поворот направо, — Ершов водил трясущимся пальцем по карте. — За ним подъем на старый штрек.

Спасатели ушли под воду. Потянулись самые страшные минуты ожидания. Удары по трубам стихли совсем. Каждый думал об одном: успеют ли?

Коровин не находил себе места:

— В этой штольне я первую упряжку отработал… Семеныч тогда показывал, как распор ставить. «Слушай, — говорит, — как вода идет. Она сама подскажет, где крепить надо…»

Прошел час. На шахтном дворе собрались рабочие, никто не уходил домой. Хмурые лица, негромкий говор, тревожные взгляды на стрелку часов.

И вдруг по трубам прошла дрожь — не от ударов, а словно кто-то карабкался внутри. Следом раздался протяжный гудок, сигнал к подъему.

Первая клеть вынесла на поверхность Лукошкина и Крутикова. Насквозь мокрые, дрожащие от холода, они улыбались:

— Нашли! Живой!

Следующая клеть подняла Перегудова и… Семеныча! Старый шахтер был без сил, но в сознании. Его бережно приняли на руки, укутали в теплые одеяла.

— Я как первый взрыв услышал, — рассказывал он позже, когда его отпоили горячим чаем в ламповой, — сразу вспомнил про старую штольню. Туда пробирался на ощупь, все по памяти. Дошел до поворота, а там вода… Ну, думаю, где вода, там и воздух должен быть. Так и нашел пузырь в своде. Там и пережидал…

— А как дышали? — спросил кто-то.

— Да там, в пузыре этом, воздух чистый. Вода газ не пускает… — он закашлялся, перевел дыхание. — Только холодно было, ох холодно. Но держался. Знал, что свои не бросят.

Я смотрел на его изможденное, почерневшее от угольной пыли лицо. Вот она, та самая шахтерская мудрость. Не в учебниках записанная, в самой жизни проверенная. И нам, с нашими новыми технологиями, еще долго учиться у таких, как Семеныч.

А он, словно услышав мои мысли, вдруг улыбнулся:

— Вот что, ребятки… Вы это, карты-то старые не выбрасывайте. В них вся память шахтерская. Сегодня вот пригодилась.

За окном ламповой вовсю светило солнце. Где-то в глубине непрерывно работали водоотливные насосы.

В просторном кабинете управляющего было накурено и душно. Керосиновая лампа на массивном дубовом столе отбрасывала причудливые тени на развешанные по стенам планы горных работ. За окном сгущались сумерки — длинный, полный драматических событий день подходил к концу.

Степанов нервно постукивал карандашом по краю стола:

— Значит так, товарищи… С чего начнем разбор?

— С вентиляции, — я развернул на столе схему. — Молодой человек, — обратился я к Черных, — объясните, почему метан-сигнализатор не сработал?

Начальник вентиляции побледнел, его пальцы судорожно теребили край потертого портфеля:

— Понимаете… Мы ждали новые приборы из Германии. А старые… старые вроде работали…

— «Вроде»? — я выложил на стол неисправный сигнализатор. — Вы хоть раз за последний месяц проверяли их калибровку?

В кабинете повисла тяжелая тишина. Ее нарушил негромкий голос Семеныча, старый шахтер, несмотря на уговоры врачей, настоял на своем присутствии при разборе:

— Я ведь говорил тебе, сынок, про манометр на третьем пикете. Неделю назад еще говорил.

Черных съежился под тяжелым взглядом Степанова:

— Я… я думал, успеем до поставки новых…

— «Думал»! — загремел Рудаков. — А если бы все погибли?

Я поднял руку, останавливая начинающуюся перепалку:

— Дело не только в приборах. Посмотрите на схему вентиляции, — я обвел карандашом узкий участок. — Здесь явное бутылочное горлышко. При нормальном режиме хватало, а при аварии воздух полностью исчезал.

— Позвольте! — подал голос молчавший до этого Ершов. — Я ведь предлагал еще в прошлом году расширить сечение! Вон, рапорты писал.

Степанов тяжело вздохнул:

— Не было средств, ты же знаешь.

— А теперь что? — я постучал карандашом по столу. — Теперь придется не только расширять, но и новую сбойку проходить. И систему резервной вентиляции монтировать.

Коровин, до этого молча сидевший в углу, поднялся:

— Леонид Иванович, разрешите сказать?

— Говорите.

— Тут ведь что получается… Мы новое оборудование ставим, а старые выработки как есть оставляем. А в них вся наша история, весь опыт. Вот сегодня, если б не та водоотливная штольня, беды не миновать.

Семеныч закивал:

— Правильно Михаил говорит. Старые планы, они ведь кровью написаны. Каждый штрек, каждый разлом, за ними чья-то жизнь или смерть.

Я достал из портфеля свежий блокнот:

— Вот что предлагаю. Первое: создаем специальную бригаду по обследованию старых выработок. Все ходы, все сбойки нанести на новые планы.

Рудаков быстро записывал:

— Это правильно. И старых мастеров привлечь надо.

— Второе, — продолжал я. — Немедленно начинаем монтаж новой системы вентиляции. Главное управление выделит средства, я прослежу.

— А пока новые приборы не поставили? — подал голос Черных.

— А пока что, — я повернулся к нему, — восстановите и откалибруете все имеющиеся. Под личную ответственность. И график проверок — ежесменно.

Степанов кивнул:

— Будет сделано. Что еще?

— Третье, — я развернул чистый лист. — Начинаем обучение молодых специалистов. И не только по приборам. Пусть у каждого будет наставник из старых мастеров. Как говорится, и опыт передадут, и присмотрят.

Семеныч впервые за вечер улыбнулся:

— Это дело. А то они, молодые, все больше на приборы надеются. А шахту чувствовать надо, нутром понимать.

До глубокой ночи мы разбирали каждый этап аварии, намечали меры, спорили о сроках. Наконец я посмотрел на часы:

— На сегодня все. Степанов, приказ о создании комиссии подготовьте к утру. Рудаков, завтра с вами просчитаем схему новой вентиляции.

Когда все начали расходиться, Семеныч задержался в дверях:

— Леонид Иванович, а можно вопрос?

— Конечно.

— Вот вы человек новый, городской. А шахту чувствуете. Как старый горняк чувствуете. Откуда это в вас?

Я не стал ему говорить, что в прошлой жизни проходил стажировку на шахте, когда готовился захватить завод рейдерским налетом. Вместо этого я улыбнулся:

— Знаете, Семен Прокопьевич, в нашем деле главное — уметь слушать. И людей, и саму шахту. Вот вы сегодня, когда в воде прятались, как поняли, где воздух искать?

— Так она сама подсказала, — он провел морщинистой ладонью по бороде. — Вода-то. По ней же видно, где пузырь воздушный…

— Вот-вот. Главное слушать и понимать. А остальному можно научиться.

За окном послышался гудок, заступала ночная смена. Где-то в глубине шахты ровно гудели насосы, очищенный воздух тек по новым вентиляционным трубам.

Утро началось в новой диспетчерской, оборудованной прямо в здании бывшей маркшейдерской. Пока электрики монтировали последние приборы, я наблюдал за реакцией шахтного руководства.

Степанов с плохо скрываемым недоверием разглядывал огромное световое табло во всю стену:

— И что, прямо из забоя будут данные поступать?

— Именно, — я указал на ряды циферблатов. — Вот здесь показатели метана, тут — температура, здесь — давление в гидравлической системе. А вот эта красная лампа…

Договорить я не успел — лампа вдруг вспыхнула, и тут же раздался пронзительный звонок.

— Ну и громкость! — вздрогнул Ершов.

— Не пугайтесь, — улыбнулся я. — Это просто бригада Коровина начала работу в новой лаве. Видите? — я показал на прибор. — Концентрация метана чуть выше нормы. Раньше бы об этом узнали только через час, когда замерщик дойдет. А теперь мы получаем сведения в ту же секунду.

Я повернул рукоять вентиляционного регулятора. Стрелка прибора дрогнула и медленно поползла вниз.

— Во до чего техника дошла, — прошептал Ершов. — Прямо как в книгах…

Рудаков жадно всматривался в показания приборов:

— А вот эти цифры — это что?

— Почасовая выработка. Каждые тридцать минут бригадир будет отмечать результат. Видите шкалу? Зеленая зона — норма, желтая — отставание, красная уже совсем плохо.

— А не наломают дров? — нахмурился Степанов. — Начнут гнать план, забывая про крепление.

— Для этого вот эти датчики, — я указал на другой ряд приборов. — Они следят за состоянием кровли. Малейший прогиб, тут же раздается сигнал тревоги.

В диспетчерскую заглянул молодой мастер:

— Леонид Иванович! В третьем западном все готово для внедрения новой системы.

— Идемте, посмотрим, — я повернулся к остальным. — Степанов, Рудаков, с нами. Будем внедрять систему Гастева.

В третьем западном штреке бригада хронометристов под руководством инженера Бажова, присланного из Центрального института труда, заканчивала разметку рабочих мест.

— Вот смотрите, — Бажов развернул схему. — Разделяем процесс на операции. Отбойка, погрузка, крепление — все по отдельности. Каждое движение выверено, каждая минута на счету.

Коровин, внимательно слушавший объяснения, покачал головой:

— А не потеряем качество? Тут ведь как: пласт капризный, к нему подход нужен.

— В том-то и дело! — оживился я. — Мы не просто движения считаем. Мы лучший опыт берем. Вот ваш Семеныч — он же как уголь рубит? Правильно, сначала пласт прослушает, потом примерится…

— Точно! — Коровин просветлел. — Он говорит: сперва послушай, потом бей!

— Вот это и зафиксируем. Чтобы каждый забойщик так работал. И время сократим, и качество сохраним.

Мы спустились в забой. Там уже установили новые светильники, ярко освещавшие рабочее пространство. На стенке штрека появилась доска показателей.

— Каждые полчаса будем отмечать результат, — объяснял Бажов. — Вот график, сколько нужно сделать. А вот факт, сколько сделали.

— И что, прямо в забое писать? — усомнился Рудаков.

— А вот смотрите, — я нажал на рычаг. Доска повернулась, открыв приборы. — Просто нажимаете на кнопку — и результат сразу виден и здесь, и в диспетчерской.

Степанов с уважением присвистнул:

— Ловко придумано…

Дальше мы прошли к погрузке. Там уже работал новый конвейер с автоматическим счетчиком вагонеток.

— Главное — ритм, — объяснял я. — Вот смотрите: забойщики знают, сколько нужно отбить за полчаса. Погрузка знает, сколько принять. Каждый следит за своим участком.

— А если собьются? — спросил Коровин.

— Для этого световая сигнализация. Отстает погрузка — загорается желтая лампа. Опасная ситуация — красная. Все на виду, все понятно.

К нам подошел пожилой забойщик:

— Леонид Иванович, а вот эти лампочки над конвейером — зачем?

— Это темп работы показывает. Видите, как мигает? Раз в десять секунд. Под этот ритм и работать надо.

— Как метроном, значит, — улыбнулся забойщик. — У меня дочка на пианино учится, там тоже такая штука стучит…

К концу осмотра даже скептически настроенный Степанов признал:

— Да, система толковая. Только вот что меня беспокоит: не все сразу поймут, не все примут.

— Поэтому начинаем с лучших бригад, — ответил я. — Вот Коровин со своими уже пробует. Покажут хороший пример, тогда остальные потянутся.

Мы поднялись на-гора, когда уже смеркалось. В диспетчерской ярко горело табло, цифры показывали: первая смена по новой системе перевыполнила план на двадцать процентов.

— И ведь только начали, — заметил Рудаков. — А что дальше будет?

— Дальше? — я улыбнулся. — Дальше будет стахановская система. Но об этом пока рано говорить.

Степанов удивленно поднял брови:

— Какая система?

— Неважно, — я прикусил язык. — Главное, мы сделали первый шаг. Соединили вековой опыт шахтеров с новыми методами работы. А остальное приложится.

За окном снова завыли гудки, это снова менялась смена. В свой вагон я вернулся затемно. Егорыч уже приготовил чай и свежие газеты.

— Как успехи, Леонид Иванович? — спросил он, расставляя на столе стаканы в серебряных подстаканниках.

— Движемся помаленьку, — я развернул рабочий блокнот. — Теперь надо все шахты постепенно на новые рельсы переводить. Время не ждет — военный заказ нужно выполнять в срок.

За окном проплывали огни шахтерского поселка, где уже начали трудиться по новой системе. Поскольку стахановская система функционирует на шесть лет раньше, у нас есть все шансы добыть рекордные нормы угля.