Изза
26 объятье,
одиннадцатого месяца 1366 года.
– … Дхал себя так вести не должен. Странно, что приходиться тебе объяснять. Раньше ты был резче, жестче. Твою злобу, с которой даже моды справиться не всегда могли, сравнивали с злобой мутировавшего скальника. Для великого воина – это все не достойно. Ты сыкло. Присутствовала необходимость порезать всех этих людишек на кровавые лоскуты. Справедливость плачет. Я в ярости. Мать обвиняет. Королева зашлась бы в визге, а Король забил бы свою корону тебе промеж булок.
– У тебя фиксация на задницах, – но кроме этого ответить Желчи и нечего.
Я бы с большим удовольствием сделал как она говорит: отсек руку лейтенанту, “станцевал” с сержантом и отпилил голову Советнице ножом для ампутации, но Всетворец сконструировал мировые углы иначе. Способность адаптироваться под ситуацию – нужное умение, и оно так же важно, как боевые рефлексы, раздутые тренировками и болезненным опытом.
А может я просто себя успокаивал – находил отговорки. Но будучи мертвым поставленные задачи не выполнить. А задачи важные. У кхунов остался долг и его необходимо отдать.
Идол все еще ходит, все еще дышит, все еще портит земли Гаата своим гнилым существованием.
***
Мы обошли постоялые дворы и бары первого круга, но в какое заведение я бы не заходил – везде кутили легионеры.
Других костяков немного, меньше половины столов. Чаще всего это обыватели в скромных одеждах, с висящими на груди масками. От человека к человеку – у всех одно общее: следы тяжелой жизни отпечатались на лицах болезненностью, серостью и излишней серьезностью.
Не мне их судить.
Шаблон происходящего следующий: мы заходили и сразу же одна или пара шрамированных рож синих обжигала взглядами.
Неприязнь читалась легко.
Они и не скрывали.
Нутром чувствовал, между нами кровь. Радости с этого не испытывал, но открытая эмоция лучше, чем запрятанная в черепных чашах. С такой проще работать, проще составлять планы.
Я устал. Рана саднила. Приключений не хотелось. Для новых задач нового места необходимо было перезагрузиться, поэтому видя синюю форму, злые лица, оружие у бойцов – разворачивался и уходил. Шёл и искал дальше. И так как бельмо на глазу. Хотел я того или нет – дхал притягивал все взгляды.
Прелестно.
Чувствовал себя хади, что случайно ступил на Путь Узоров. Восемь заведений посетил прежде чем успокоился и принял правду: на этом кругу ловить нечего. Либо легионеры, либо сероформенные, с которыми тоже не горел желанием находиться в одном помещении. Больно громкие и кичливые. Вопрос времени, когда меня заденут – а есть слова, за которые придётся убивать, есть провокации, которые спускать нельзя. Дашь слабину и Справедливость переломает волю. Ибо ты заслужил такую судьбу.
Усмехнулся. А я еще про адаптивность думал. Все-таки как из оролуга раннюю дрессуру не выбить, так и из дхала – озлобленное нутро и повадки не изгнать. Любой конфликт закончится для меня плохо. Любая спорная ситуация разрешится против меня, даже если я буду в своем праве.
Это очевидно.
Штрековое дерьмо.
В объективность легионеров после давления советницы и дозорных веры нет. Что-то сородичи натворили и теперь существовать мне в границах Изота будет сложнее. Но это ничего не меняло. Имеем то, что имеем и работаем с тем что есть. Обвинять собратьев – пустое. Скорее всего их давно приняла Бездна.
Лифтовая клеть увезла на третий круг.
Второй решил пропустить сразу: там обстановка будет еще хуже.
Промышленники – ребята важные, дела со мной решать придется легионерам. И будут все те же проблемы.
Чего уж там, расклад – дрянь…
***
Третий Круг встретил нас достаточно унылыми видами.
Красочная архитектура, барельефы и украшательство предыдущих кругов исчезли. Здесь царила функциональность, вырезанные в стене ущелья и внутренних туннелях прямоугольные псевдо-фасады домов, их же этажность и торчащие поверх коробы фильтровых вытяжек.
Если и были украшения, то достаточно примитивные, скорей всего организованные домочадцами: дешевые серые стяги с черным ликом, что глядел на мир тремя сиреневыми глазами и криво нацарапанные геометрические символы Всетворца.
Под ногами дощатый настил, вокруг поилки для животных, простенькие лавки и террасы – все из типового эрзац-дерева.
Людей в сравнении с Верхними Кругами на улице почти не видно.
Оглядевшись вокруг, спросил:
– Яла, знаешь где-нибудь место хорошее с комнатами, где нас не сожрут?
– Знаю.
– Веди.
Путь занял не больше пяти минут.
Три раза я видел вооруженные промысловые группы, торопящиеся по своим делам. По виду, обмундированию и предположительной подготовке – нечто среднее между сероформенными и синими.
Один раз за мной увязались детишки в громоздких масках. Детвора кричала и приветливо махала руками. Сплошь доброжелательность и интерес. Наверное, дхалы для них пока еще добрая сказка.
Вскоре им наскучило, и они принялись играться с трехногим корсуном – местным жителем улицы: серым и разжиревшим. Зверёк из последних сил терпел ласки, бил хвостом и пучил глаза.
– Насколько же человеческий концепт детства недальновидный, – пробормотала Желчь.
Одобрительно хмыкнул.
Пришлось пройти по хлипкому мосту на другую сторону Изота, придерживаясь за веревочные перила. Дрянь такая раскачивалась и модам пришлось поработать.
Волнительно, – нечего сказать.
Яла указала на псевдо-фасад, выделенный тяжелой тканевой вывеской красного цвета.
Сверху золотом вышито, судя по всему, название. Ниже диагонально-расположенное серебро мушкета, дальше элементы шли по вертикали: белесая кость, серый череп и разделочный нож-тесак.
Точно место для промысловиков – не перепутаешь.
Яла указала на буквы и произнесла:
– Izza.
– И что значит?
Она задумалась, поправила маску и с сомнением произнесла:
– Долг.
Зашли внутрь.
В заведении просторно, сумрачно и пустовато. Хтоновые лампы по углам освещали зал бледно-серым. Запах свежеприготовленной пищи создавал ощущение уюта. Чем пахло в заведениях на Первом Круге даже перечислять не хочу.
Массив барной стойки – смесь эрзац-дерева, полос примитив-металла и костяных плашек.
Позади нее – стена трофеев: на полках угрожающие рога, громоздкие черепа, деформированные природой, и костяки неведомых тварей. По бокам бочонки с бронзовыми кранами, а с края полки гребенкой свисали засушенные бардовые полосы мяса с белесыми и серыми пятнами приправ. Людей на весь большой зал семеро: управляющий и шестеро промысловиков, те занимали крайний левый столик.
Все взгляды устремились на нас.
Яла сняла маску. Я бы охарактеризовал ее так: щекастая, улыбчивая, с сильно суженным подбородком.
От мусорщиков ей остался синяк под глазом и ссадина на скуле.
Жить можно.
Управляющий встречал нас, сложив руки на груди. У него невзрачное лицо, подчеркнутое аккуратной бородой, чёрной как уголь. Под правым глазом шрам, оставшийся от рваной раны. Судя по всему, из-за него он чуть щурился.
– Ты говоришь на торговом? – спросил его с ходу.
– А батар на батарьем мычит? – меланхоличным тоном ответил он.
– Я без понятия. А мычит?
Он хмыкнул:
– Мычит. Чего хотел то?
– Нужна комната с двумя кроватями на сутки. Возможность помыться. Еда, слабый алкоголь, одну порцию пищи в комнату, одну за стол.
– Все есть.
– Сколько?
– Двадцать.
– Пустышек?
Бармен посмеялся:
– Если хочешь можешь и дхарм дать. Я не против, а так да – пустышек.
Протянул Яле кошель. Она выцепила две монеты и аккуратно положила деньги на стойку.
Управляющий отстегнул ключ от кольца на поясе и протянул ей.
Я сказал рабыне:
– Иди, отдыхай.
– Я… – она кинула взгляд на промысловиков.
– Иди, – спорить с ней не собирался.
Яла, загруженная вещмешком и мушкетами, похромала к лестнице на второй этаж.
Длинноствольное оружие здесь, в случае чего мне не сильно поможет.
Уселся за центральный стол, так чтобы лицом оказаться прямо перед группой. Думаю – это ускорит ход событий. Как любили говорить кханники: “Тянуть время – раздражать Всетворца”.
Промысловики все вооружены. Рядом с ними невысокий узкий стеллаж – там еще масса длиноствольного, кобуры, свисающие на ремнях, и маски.
Их лидер – мужчина, практически старик, с пышными седыми усами и бусинами модулей на переносице. Носил большую широкополую шляпу с зажимом-застежкой в виде пламени.
Обилие возрастных морщин у рта, на щеках и под глазами соединялись с мелкими шрамами и все это выглядело как месиво глубоких ран. Создавалось жуткое впечатление.
Носил он кирасу, отливающую рубиновым цветом. На плечах – кольчужная защита.
Я кивнул ему.
В приветствии он поднял правую руку. В локтевой сустав был вмонтирован темно-синий протез.
Выбор сделан. Как бы не закончился сегодняшний вечер – все мы приняли решение.
Лица большинства, напряженные и серьезные, излишнего оптимизма не вызывали.
Похоже заведение сугубо для своих: гостей не ждали. По их меркам, я считаться своим явно не мог. Да и как гость так себе. А еще кхун. И дхал. И обнуленный. И фактически безоружный.
Свежее мясо в городе.
Блестяще.
Куда уж деваться.
Во всем этом долбанном Изоте похоже не найдется заведения, где у костевиков ко мне не будет претензий. И тут меня осенило – кочевники же упоминали место, где они собирались: “Оседлый фуркат”.
Сжал зубы.
Мысль явно запоздала. Выдохнул, заработали моды, и я смог усмехнуться своим размышлениям.
Как же закостенел шаблон.
Все еще двигаюсь напролом, точно бешенный зверь. Такое рождает лишь эхо презрения.
Будь умнее, Танцор.
Управляющий поставил на стол кружку и чашку. В кружке – что-то розовое. В чашке – бурая каша.
Я ел, развлекая себя наблюдением за соседями.
Напиток освежал, был сладким, отдавал ягодами.
Ножки грибов в каше хрустели, скрипели на зубах, но больше ничего. Вкуса считай и нет. Так лёгкий грибной налёт. Блюдо не отвратительное – есть можно, хоть и удовольствия мало. В Пустошах мы с Звездочётом за такое убили бы. Сейчас, старался жевать, не задумываясь.
Одновременно с этим столь простое насыщение успокаивало. Казалось это вариация привычного блюда. Задумался… Воспоминание пришло болезненным толчком: гриблоть – так назывался гриб. Был он как сорняк. Бесконтрольный рост – основная его ценность. Дхалы такую дрянь ели редко, только в походах, когда рушилась логистика, но в детстве чаще всего брюхо забивали именно им.
Промысловики переговаривались, ничего из сказанного разобрать не мог.
Один из них поднялся. У него острые черты лица и горизонтальный шрам от скулы до ноздри.
Одет в приличную кольчугу, в дополнение – чешуйчатый жилет.
Был золотоволосый крайне вертким, при этом одно плечо держал выше другого. Должно быть старая травма плохо зажила.
Он прошел через центральную часть, близко к моему столу, и отправился к барной стойке.
Открытые предплечья промысловика покрывали вязи татуировок: смесь черных вихрей, танцующих покойников и религиозно-геометрических орнаментов, в том числе и “стяга геометрики” – классического символа и в нашу эпоху. На правой ладони – две ленты и недоделанный кинжал.
Промысловик переговорил с управляющим, взял кружку и отправился обратно. Подошел чуть ближе ко мне, сделал вид что споткнулся и расплескал напиток на наруч. Я даже и не понимал насколько был напряжен. Кровь взбурлила в мгновение. Еще один миг – рывок, и я взял его руку на излом, прижал головой к столешнице. Без фанатизма – сила идеально выверена: не чтобы вырубить или убить, а чтобы заблокировать любое желание двинуться.
Внимание обострилось. Промысловики напротив морщились. Один из них – самый здоровый – пытался сдержать улыбку, однако усатый оставался серьезным. Дополнительной агрессии ни в ком из них не появилось. Никто не потянулся за оружием, значит все шло по плану. Они ожидали такой реакции на действие, значит – точка невозврата далеко.
Золотоволосый улыбнулся и прямо с этой позиции заговорил:
– Спокойнее, дружище. Извини за людскую неуклюжесть. Тут уж не попишешь: природа. Прошу присоединись к нам за столом. Мы угостим тебя от сердца, уладим недоразумение. Я Востр. Хорошая компания – уже награда. Мы в нашем заведении гостеприимны.
Я отпустил его:
– Чем ты так, бедняга, провинился, что усатый именно тебя подослал?
Улыбка его стала шире:
– Над его ухом из пистолета бахнул. Чего в запаре Выхода не бывает, – смущаясь, он растрепал волосы на затылке.
Я, преследуемый эхом недоумения, спросил:
– Почему без фокусов не позвал?
– Приказ есть приказ, – Востр массировал руку. – Ну так как? Если не пойдешь, старшой еще какую пакость придумает. А я, сам понимаешь, не железный.
– Крайне неразумно. Если бы легионеры и советница накрутили чуть сильнее, я бы разбил тебе голову о стол и начал резню.
– Не, – Востр со смехом отмахнулся. – Он бы просто разлетелся на куски. Проходили – знаем. Хлипкий. Специально. А советница все такая же: сиськи – лучшее ее человеческое качество?
Он умело менял тему. Через субличности прорвалось удивление.
Ответил:
– Судя по бурному общению, похоже именно так.
– Вот бы и мне с ней бурно пообщаться, – протянул он. – Последний раз видел ее больше года назад. Она вредная. Не принимай на свой счёт. Оттает и ее сердечко. Хотя в отношении меня вот не оттаяло, не подпускает теперь, но ты то будешь важный шонхор, а я так – сбоку налеплено. Так ты идешь?
– Иду, иду.
Он довольный вернулся к своим, подтащив еще один стул.
Востр шутливо поклонился:
– Прошу, друг дхал.
Я сел, поставив перед собой кружку с напитком. Кашу оставил, сейчас все равно будет не до этого.
Со мной лишь меч, нож и пистолет. И нужно ли больше? Могу ли я себя чувствовать уверенно?
У Здоровяка, что сидел по левую руку от меня на поясе многозарядник.
Если что устраню его первым и захвачу оружие.
То напряжение, что было написано на лицах промысловиков, усилилось.
Были здесь еще упомянутый Здоровяк, Молодой, Перемотанный, у того лоб стянут широкой лентой бинта, и девушка, которую ум обозначил Глазастой – она сидела справа от меня.
– Я старший, – нейтрально произнес усатый.
– Я вижу, – ответил. – А звать тебя как, старший?
– Йоргос, – и опять нейтрально-незаинтересованный тон.
– Танцор.
– Только проснулся, Танцор?
– Практически вчера. Я у вас тут новенький, – изобразил улыбку.
Выглядело, наверное, жутко.
– Ли-ицо как у старенько-ого, – с тяжелым акцентом проскрипела Глазастая.
Не понял.
– Что ты имеешь в виду? – посмотрел на нее, нахмурившись.
Она поморщилась.
– Ты еще себя не видел? – включился в разговор Здоровяк.
Как и ожидалось его голос гремел басом.
Покачал головой:
– Сейчас, – засуетился Востр.
Он достал из сумки на боку малое круглое зеркало и показал мне.
Выражение лица в один миг изменилось.
Йоргос ухмыльнулся, подметив мою реакцию.
Вытянутая физиономия с мощной челюстью, широким подбородком, черно-синими модами; в принципе, ничего необычного.
Глаза глубоко посаженные – цвета серебра. А вот кожа… Все в шрамах, желтых пятнах свежих травм и следах от старых ожогов. Местами видно, синткожу пересаживали кусками, достаточно крупными. Например, серьезная полоса пришита от центра лба к линии волос, отросших длиннее чем принято у дхалов. Бледная лента шириной в два пальца вниз от правого глаза, вдоль модов, по скуле аж до шеи, а затем и до края панциря. Возможно тянулась и дальше, но для таких исследований нужно уже доспех снимать. Страшно представить, что это была за рана.
– То-то я гляжу меня все, с кем встречаюсь, грохнуть хотят – красавца такого и грубят из всех последних сил, – покачал головой.
Минуту помолчали.
Здоровяк кашлянул, тогда Йоргос опомнился и заговорил:
– У нас к тебе назрел вопрос, дхал.
Я уловил смену интонаций и заметил наглядное движение плеча его левой руки.
Под столом – минимум однозарядный пистолет. Это если очень оптимистично смотреть на вещи. Я оптимистом не был. Там точно револьвер или многозарядник. В лучшем случае – ширпотреб, в худшем – тяжеляк. Он походил на того, кто ширпотреб не использует принципиально.
Старый. Серьезный. Солдат. Ветеран, – так я мог его охарактеризовать.
– И что же вас интересует?
– Судьба Ялы. Мы благодаря улыбке Сар, интересующиеся знакомые.
Я снисходительно улыбнулся:
– Или все-таки судьба Соррена?
Йоргос кивнул:
– Ты верно говоришь. Именно Соррен нас и интересует. Виделся с ним?
– Нет.
Йоргос перехватил взгляд Востра, тот кивнул ему.
Опять социальный модуль; будто у каждого второго есть.
На лице Йоргоса появилось замешательство. Это совсем не то, на что рассчитывал. Видимо прогнозировал худший из сценариев. Согласно ему, сейчас он должен был разрядить в мои яйца весь боезапас после необдуманного грубого ответа и успокоиться. И все пошло не по плану.
А может я больно пессимистично настроен.
– Как так Всетворец тропку спланировал, что теперь она с тобой?
Я насмотрелся как морщины режут лицо Йоргоса, затем ответил:
– Отбил у мусорщиков. Яла настояла, чтобы не бросал ее в Пустошах.
Опять Старый глазеет на Востра, и опять кивок.
Глазастая крякнула и неодобрительно покачала головой:
– Рабы-ыня насто-ояла. Смешно-о.
Йоргос выложил тяжелый револьвер на столешницу и облегченно выдохнул. Не знаю, что конкретно он изображал, но взгляд его не менялся.
– А я говорил тебе, – хлопнул Востр Йоргоса по плечу. – Проспорил, старик. И никаких обраток. Долг.
Вот уж кто и не напрягался.
Золотоволосый широко улыбался.
Я спросил:
– И что ты ему говорил?
Он поднял вверх указательный палец и важно сказал:
– Что порядочные дхалы таким дерьмом мараться не будут.
Кивнул:
– Все правильно, Востр. Так и есть.
Я врал.
Востр со своим модулем, отлично это понимал. Бровь его поднялась.
– Да ладно…
– У жизни талант плодить пустоту, – сказал ему.
Судя по озадаченному лицу, он не понял.
Я попытался еще раз:
– Никогда не знаешь, как реальность скрутится.
Теперь он кивнул.
– Танцор, – уже с другой интонацией начал Йоргос. – Так старика и до сердечного приступа довести можно. Оставил бы Ялу здесь, а не отсылал. Мы бы и узнали, что все в норме. А так она переглядывалась, амтан там разберет, может помощь просит, нам то откуда знать. Мы-ж не телепаты. Видимо посчитала, нужно разъяснить ситуацию, но не успела; ты уже все команды придумал.
А я подумал она наоборот лишний повод для провокаций. Ошибся.
– Вышло не лучшим образом, – признал я.
– Брось, – он махнул рукой. – Не лучшим образом – это когда перестрелка и пару трупов в яме. А так – всё в порядке. Иди Востр, что обещал Танцору, то и неси. Сейчас он наш гость. Мы не красиво подумали и почти озвучили. За мысли не стреляют, конечно, но не красиво, то и значит, что не красиво.
– Не стреляют, но усиленн-оо мо-орду бьют, – протянула Глазастая.
– Один момент, – Востр отошел.
Здоровяк поинтересовался:
– Всех мусорщиков прибил?
– Нет. Только то звено, что на меня вышло. Одного люди Соррена из общей кучи забрали. Троицу, что выдвинулась отдельно, я в Бездну закинул.
– Плохо. Но четверо мертвых мусорщиков лучше, чем четверо живых. Мрази совсем людской облик теряют. Я Батар.
– Батар?
– Кличка. Можешь звать Бат, чтоб без путаницы, – он пожал плечами, улыбнувшись. – Я тут если кому-то дружески вломить надо или скрутить.
– Умеешь или баловство?
– Умею.
Лицо простое, но дружелюбное. Щербинка между передними зубами. Короткостриженый, уши торчат мясными кольцами – не единожды сломаны.
Уверен в себе.
Ничего из себя не изображал.
Батар ростом примерно с меня. Возраст, около тридцати. В отличной форме. Здоровущий тип.
На нём стеганный подоспешник с кольчужными вставками вдоль внутренней стороны плеча и под мышками. Мутно-зеленоватого цвета, с завязками на груди.
Востр вернулся обратно. Он принёс здоровенный поднос, заставленный тарелками и кувшинами.
Батар продолжил:
– С Востром ты познакомился. Тот еще жук, но без него было бы не так весело. Обычно начудит, а мне людей скручивать, чтобы до поножовщины дело не дошло. Йорг хохочет только, пока остальные за головы хватаются.
– Не драматизируй, дружище, – взмахнул руками Востр. – Это называется контролируемый хаос. Он делает любое дерьмо лучше.
– Это называется дразнить амтанов, – покачал головой Батар.
– А остальные что без языков?
Батар хмыкнул:
– Этот малой, – он показал на младшего, у которого усы только расти начали. – Еще торгового не знает.
– Kos beko dhal? – спросил тонким голоском и нахмурился.
Наверное, подумал, что я гадости про него говорю.
Молодость – глупость.
Был бы чуть старше, понял бы что чужим на него плевать.
– Qor, Kars, – строго сказал Йоргос.
– Его Карсом зовут?
– Верно, – кивнул старший.
Сделал вид, что оценивающе посмотрел на молодого. Только вид – оценивать там пока что объективно нечего.
Черные волосы стянуты в косу.
Невзрачный, низкий и тощий, весь пропитанный молодостью; одетый в гамбезон, безразмерный и толстый, в котором буквально тонул со своей костистостью.
– Я Танцор, – сказал и указал себе на грудь.
Карс надулся от важности, указал на себя и громко произнес:
– Bew’ego Kars. Ego fubo.
– Как мало нужно молодым, – расчувствовался Батар.
Карс смутился.
– Не суди его строго, – заступился Йоргос. – Если бы по молодости с нами как с равным дхал поздоровался, тоже бы момент зацепил и разве что из ушей радость бы не брызгала; так молодых производит Всетворец – все одинаково начинаем.
– Я еще не все сказки из него выбил, Танцор, – оправдывался Батар. – Но это дело пары месяцев. Если он их переживет, конечно.
– Тренируешь?
– Немного.
– Борьба?
Покачал головой:
– Общий курс. Пацан совсем сырой, только из-под мамкиной юбки.
Я спросил:
– По поводу твоих слов Йоргос, дхалы так редко встречаются?
– Да ка-ак сказать, – протянул старший.
– Как есть.
– В Полисах вас полно. В промысловиках – очень редки, да.
Батар продолжил представлять людей.
– Бинтованного зовут Кряж. Он мало говорит, но, когда говорит внимательно слушаем. Если разговорился очень сильно, значит дело прям полная дрянь и амтанское дерьмо, и, наверное, пора прям изо всех сил бежать. Прям стараться.
Кряж был мужчиной среднего роста и средних лет. Бинтами перемотан лоб – теперь выпуклости я видел и под тканью: скорей всего обилие каких-то модулей. Лицо худое, будто птичье, с густой щетиной. Длинные волосы зачесаны назад. Родной цвет под сединой уже не определить.
Носил он приличную черненную стеганку с высоким воротником и плечами. Он единственный здесь кто не расстался с защитой предплечий – острые латные наручи закрывали руки до запястий. Кисти – розовые, месиво из ужасных шрамов и застарелых ожогов.
Кряж кивнул мне.
Я спросил:
– Йоргос, норма, что в Изоте у каждого второго соц-модуль? Я, конечно, понимаю, что говорить правду – правильная тактика, но даже не знаю. Какое-то чрезмерное изобилие технологий на квадратный метр.
Йорг поправил шляпу, чуть прикрыв лицо. Видимо застыдился.
– Мы не особо ловкие в таких делах, чтобы это как-то изящно проворачивать. А так… Да – норма. У многих есть, из деятельных. У работяг и простаков – понятно, нет. Они, конечно, тоже разные модули эти. У нас – дерьмо.
– Почему?
– Бюджетный, – пояснил Йоргос.
– И старенький, – добавил Востр.
– И постоянно сбоит.
– И раздолбанный совсем.
– И ресурса почти не осталось.
– Да хватит уже, – поморщился. – Имейте гордость.
– … Но дхалы обычно отвечают напрямую. Для этого мощности модуля хватит.
– Последняя объявляемая, но не последняя по значению, – важно произнес Востр, указывая на единственно присутствующую девушку. – Большеглазка, наше главное украшение. Наше золотце, наша красота, наша женственность, свежесть и сила юного духа.
Лицо Большеглазки порезала почти безумная злоба.
Кольнуло эхо удивления.
– Kers bi na ti huegtol asi Vostr corps, – сказала, как выплюнула. – Nox ego tept hi bolls.
Батар громко рассмеялся. Йоргос улыбнулся. Карс и Кряж остались безучастными. Востр с трагичным лицом покачал головой.
Я спросил:
– Что она сказала?
– К сожалению, друг Танцор, это непереводимая игра слов, – ответил Востр, изображая глубокую печаль, но Батар тут же помог.
– Если без ругательств, то примерно: “В трусы ты ко мне залезешь Востр, только через мой труп. Ночью я оторву твои яйца”.
– Отказы только распаляют мужчину, милая подруга.
На ней черный поддоспешник и простенькая кираса, с множеством следов от пропущенных ударов.
Длинные тёмные волосы убраны за уши.
Большеглазка посмотрела на меня и нахмурилась:
– Соо-кращается до Бо. Все гово-орят Бо-о. Никто не говорит Бо-ольшеглазка – это тупо. Бо. Запо-омни, дх-ал, – она погрозила пальцем.
– Запомнил.
– И со знакомствами, пожалуй, все. Угощайся, друг Танцор, – призвал Востр и сам подцепил с тарелки что-то длинное и мясистое.
Я не стал отказываться.