Панцирь

Глава 6

Личина

Группа всадников двигалась в нашу сторону. С вершины холма мы заметили их в восьми километрах к северу.

Это был двадцатый день с того момента как я выбрался из недр Аванпоста, и соответственно седьмой день после нашей стычки с Амтаном.

Солнце висело высоко, а небесную лазурь лишь в редких местах уродовали серо-желтые вихри дыма, да и те ветер постепенно оттеснял на юг.

Решили дожидаться всадников там же, на холме. Сходить смысла не было; уверен, нас уже заметили и если приближающиеся настроены враждебны, то все равно сбежать не удастся, – куда от верховых сбежишь – а прятаться в степи негде.

Лучи пригревали. В последние дни сильно потеплело. Еще и дымная вонь ушла, пахло подтаявшим снегом и немного травой.

Выживать стало легче.

Полтора часа ожидания мы провели с удовольствием. Выбрали для развлечения простую игру: “предложи кто наши гости и какую цель преследуют”. Двадцать семь перечисленных вариантов и победил Звездочет, в итоге заявив, что мы на самом деле уже сотни лет как мертвы, а это агенты Всетворца скачут сообщить нам радостную весть, мол давно пора раствориться до волевых нитей в бездне.

Я же сам из себя ничего интереснее стандарт-ответов выбить не мог. Работорговцы, местный патруль, охотники – разум все больше крутился вокруг предстоящего дела и обыденных шаблонов существований обществ; и в какой-то момент мои логичные варианты закончились, а Звездочет будто подпитывался безумием своих версий и предлагал их все больше: “Почтовая служба почту везет крысам” – говорил он; “Или доставщики воды к колонкам, а то мы все выхлебали”, “Может спасатели нас спасать выбрались”, “Может, Пустошь – заповедник, а мы нарушители? Скачут теперь судить”, “А вдруг на юге есть сообщества разумных, а Пустошь точно буферная зона между южным и северным краем; и они следуют от одной цивилизационной точки к другой”.

Чем ближе подступала группа, тем больше я был способен разглядеть.

Тонконогие и большие животные легко несли наездников.

Вид зверей определить не смогли и сошлись с Звездочетом на том, что они продукт новой эпохи.

На разумных – темно-фиолетовые дэгэлы, поверх надеты доспехи. Всадники вооружены, но по-другому и быть не могло, в ином случае имелись бы серьезные вопросы к их когнитивным способностям.

Еще ближе – сто шагов.

Лица разумных скрывали бледные маски: от верхушек лбов до подбородков.

Головы зверей – глазастые треугольники с мощными закрученными клювами. Кожа была голубовато-серого цвета с серебряными пятнами. Выглядели звери, к удивлению, дружелюбно. В некоторой степени умно и казалось проявляли больше интереса к происходящему, чем всадники, чьи эмоции скрывали маски. Животные издавали множество звуков, и те до глупости радовали: они курлыкали, звонко чирикали, стрекотали. Столько дней в тишине Пустоши отучили от того, что мир может быть громким и настырным.

Звери мотали головами на тонких шеях, и в целом напоминали в большей степени странный гибрид птиц, лошадей и верблюдов.

Всего всадников было четверо, а зверей – пять. Одинокий питомец выглядел растеряно. Потеряли соратника в стычке?

Наверняка.

Пятьдесят шагов. Могу различить формы тяжелых сумок по бокам и позади седельных конструкций. Естественно, оружейные единицы незнакомы – ружья и пузатые многоствольные пистолеты. Оружие как висело открытым, так и было защищено кобурами.

У всадника во главе – черненная кираса, с наслаивающимися друг на друга пластинами. У остальных – тяжеленые на вид нагрудники, сделанные из сотен бронзовых чешуек; по бокам множество подсумков, закрепленных ремнями, а на груди яркие патронташи.

Белесые, нежно-голубые и аквамариновые маски – великолепная работа, передающая всю привлекательность и несовершенство человеческого лица. Впечатляющие искусность и мастерство, которые мог подметить даже я. Ум, следуя природной склонности к дифференциации, разметил всадников и раздал клички в соответствии с деталями: вела их Женщина, с боку от нее ехал Угрюмый, а позади были Безносый и Удивленный.

Всадники спешились в десяти шагах от нас, казались расслабленными. Подошли, подведя с собой и животных.

Женщина в черной кирасе несла массивную кобуру на бедре; размером с большую часть моего предплечья. Что-то крайне убойное, думаю способное и кость панциря пробить.

Ее правый рукав украшали четыре ленты: зеленая, цвета железа, ржавая и песчаная. У остальных по две – железо и песок. Судя по “разнородности” вида – не типичности, отсутствию штамповки – какое-то личное украшение, сделанное руками носителя. Ленты не первопричина того что Женщина вела отряд, но этим положено выделяться среди своих. Посчитал, это что-то что должно вызывать уважение сородичей, но не перебороть уклад происхождений или вязь значимых достижений; иначе продукт был бы произведен массово, по фабричному принципу, в Доме управления, и имел бы черты или метки, которые невозможно подделать. Может я и ошибался, но думал так из-за общего уровня технологичности обмундирования и из-за стандартности повторяющихся в экипировке предметов. Они не просто схожи, не вышли из-под руки одного мастера, а были воспроизведены по заданному шаблону, сообщая о фабричности.

– Дхалы, – произнесла женщина приятным и уверенным голосом.

От нее жест – среднее между поклоном и кивком:

– Относительные потомки приветствуют вас, – добавила она.

– Да будет мир соткан из Справедливости и мастерства, – чуть склонив голову произнес Звездочёт. – Путники.

Фраза казалась знакомой, пробивалась сквозь разбитое кладбище воспоминаний. Формулировка ритуального приветствия?

Посчитал мысль верной.

– Пусть будет, – очевидно растерявшись, ответила женщина. – Форух дай им доф. Дорога предков оказалась тяжела, это очевидно. Уважить их, угостить – это то, чему будет радо небо.

Угрюмый снял с бока зверя массивную флягу и передал мне.

Я кивнул, пытаясь изобразить благодарность. Думаю, вышло плохо. Скрутил крышку.

Понюхал.

– Кровь батара и питающие смеси, дхал, – пояснила Женщина недовольно. – Никто не думал вас травить.

Понятно, нарушил местный этикет. Хади ловко бы различал все эти потенциальные тонкости нутром – я же спланирован и произведен не для таких движений. И жалеть нет нужды. Впрочем, жалости и не было; небольшая социальная скованность и ощущение внутренней неловкости – все что обеспокоило меня на миг.

– Батар – биомодернат зверя, которого вы называли быком, уважаемые, – пояснил Угрюмый.

Набрал полный рот вязкой жижи. Сделал пять глотков и остановился. Сам не понял откуда во мне эта жадность. Я не знал цену того, что принял, поэтому счел необходимым знать меру в утолении голода.

Доф оказался великолепной штукой. Кровавое месиво, заправленное острыми и сладкими приправами, разбавленный алкоголем и незнакомой химией.

Примитив-удовольствие волнами штурмовало разум. Напиток, если его можно так назвать, бил в голову, при этом был чересчур соленным, но не отталкивающим. Насыщал сверх всякой меры. Казалось наелся за все дни голодовки. Искажение восприятия, конечно, но это уже не особо важно – теперь главное удержать в себе угощение, переварить.

Передал флягу Звездочету. Тот пил еще более жадно – я даже не смог определить выглядел ли он в большей степени жалко или же жутко. Наверное, также предстал перед “путниками” и я: исхудалый, избитый гуль с окровавленной пастью.

От Звездочета насчитал девять глотков. Он явно не спешил изображать порядочность и не собирался блуждать по незнакомому нам лабиринту этикета.

Что ж – и это правильно.

– Откуда вы знаете наш язык? – спросил, утерев лицо.

– Фуркат обязан знать его, – Женщина пожала плечами. – Теперь это язык Каганата, нашей родины, и мировой торговли. Неуместно называть его вашим, уважаемые. Вас осталось слишком мало, чтобы забрать право уникального владения на столь ценное. Куда ведет вас небо?

– На север, – ответил Звездочет.

– На север и привязанному бы не советовал соваться, там удача, как жопа хагаса, высрала алтарь Идола, – сплюнул Безносый.

– Оттар, – строго сказала Женщина. – Мало тебе плетей за твой язык?

– Извини, узловая, – склонил голову тот. – Правда твоя.

– Мы все равно пойдем, – с безразличием в голосе произнес Звездочет. – За Идолом и шли.

– Понятно, – в голосе Женщины проявилась грусть.

В попытке узнать больше, томящийся от уколов любопытства, я спросил: – Что вы вообще забыли в этой глуши?

– Со всем уважением, вам это знать ни к чему, – бросил Угрюмый.

– А жаль, – протянул Звездочет.

– Многие знания – многие печали, – развела руками Женщина; мне показалось в ее голосе была улыбка. – Вы пустые?

– Что имеешь в виду?

– Пустые, лишенные памяти.

– Да. Похоже на нас.

– Вас с каждым годом все меньше.

– Дхалы не бесконечные, – Звездочет пожал плечами. – Всему приходит конец.

– Что верно, то верно, – вздохнула Женщина. – Но было бы здорово, если б вас где-то штамповали.

Удивившись, я поднял бровь:

– Оскорбиться или счесть хвалой?

– Быть мечтательной – значит оскорбить дхала? – парировала она.

Я не смог сдержать улыбку, а Звездочет громко рассмеялся.

Женщина дотронулась до шеи: ей, явно, сделалось неуютно. Не поняла нашего веселья. Удивленный тоже не понял этого, оттого опустил ладони на рукояти пистолей, торчащих из-за пояса. Остальные не двинулись и ничем не выдали беспокойства. Сделал вывод что Женщина и Удивленный из них младшие по возрасту, либо не имели дел с дхалами.

– Нервы, – пояснил я, кивнув на заливающегося Звездочета.

– А говорят дхалы не умеют.

– Чего не умеют?

– Нервничать. Чувствовать, – странное прозвучало в ее голосе.

– Многих ты знала?

– Видела двух. Не общалась, дел не вела. Слухами полны мои представления.

– Чувствовать значит жить, узловая. Странно, что я поясняю такую вещь. Мы похожи на мертвецов?

– Есть немного.

Звездочет зашелся в новом приступе, махнул рукой и отошел на несколько шагов, явно наслаждаясь своим состоянием.

– Дхалы умеют все. Накопительный эффект, узловая. Нас потрепали и путь был тяжелый, а разговор с вами как отголосок былой нормальной жизни, призрак, вот и прорывается всякое глупое.

– Кого же вы встретили?

– Амтана.

Путники встрепенулись. Не беспокойство, но в движениях похоже на охотничий азарт.

– Узоры?

– Семнадцатый.

Угрюмый присвистнул.

– Как выкрутились? – спросил он.

– Смекалкой и удачей.

– Истина? – поинтересовалась Женщина.

Я не хотел ей врать.

Улыбнулся.

– Нет. Он наигрался с нами и изорванными отпустил.

– Это странно.

– Не то слово, узловая.

– В чем он был силен? – жадно спросил Угрюмый.

– Что ты, друг, имеешь в виду?

Он добавил жестов руками:

– Огнестрел, когти и клыки, кислота, скорость, сила, бронекожа, регенерация. Что именно?

– Не знаю в обиходе ли у вас это слово сейчас, он оракул. На мой взгляд – сильный. Еще телепат.

– Разумный?

– Даже слишком, – Звездочет сплюнул. – Бродит тут топчет тела Идола, блуждающий мирняк, вроде нас, кошмарит.

– Колосс. Вообще-то они редки, – задумался Угрюмый.

– Слышал, братец, мы везучие, – Звездочет почесал затылок. – Ответьте уж нам, сколько еще до города или, хотя бы, поселка?

– Если пешком, то шесть – семь дней пути.

– А ваш Каганат большой? – спросил я.

Звездочет странно посмотрел на меня. В ответ на его немой вопрос, пожал плечами.

А что? Интересно же.

– Да, дхал, – в речи Женщины появились мечтательные нотки. – Отсюда на северо-восток, далековато, но терпимо, там начинаются наши земли. Тянутся они до края мира. Там бы вам были рады. На землях “костевиков”, – она будто выплюнула слово. – Дхалов не ждут. Им бы волю до небес, тогда они бы вас всех в хагасов курган закопали, и, разумеется, нас заодно. Но это мысли, прямо ударить первыми могут только мусорщики. “Костевики” все же не дикари. Но не ждите к себе справедливого отношения.

Интересно. Получается, по крайней мере по словам всадницы, часть людских сообществ нас презирали. Удивляться тут нечему.

– Чем Каганат является?

– Степи.

Как и везде.

– Вы кочевой народ?

– Отчасти, – казалось она задумалась. – Да, в большей степени Небо и Бог-Отец устроили нашу жизнь так.

Звездочет подошел ближе и, потирая ладонью пустую глазницу, спросил:

– Так, а что там с Идолом?

– Младший, забыв свою кровь, сыграл в легенду и напал вместо того, чтобы бежать. Не справился. Мы поздно заметили алтарь. Все тяжелое вооружение, спасибо удаче, осталось на нургусе. С младшим промысловый мушкет, запас пуль, капсюлей и пороха. Если решитесь отправиться по дороге, через алтарь, и уцелеете, верните личину.

– Личину?

Она указала на лицо.

– Маску. Мы называем их личинами. Было бы хорошим делом вернуть роду хотя бы ее. Он из старшей семьи, а для нас вернуть лик и заложить его в курган – значит многое.

Мы сделаем небольшой круг и возьмем на север другим путем. Если выйдет, если вы переживете встречу, найдите нас в Изоте, в заведении Оседлый фуркат, награда будет щедрой, – она кивнула. – Прошу относительные предки.

И забралась в седло, остальные поступили также.

– Я не спросила имен и не назвала свое. Останьтесь для нас безличными.

– Как звали младшего?

– Зачем тебе?

– Уважение, – ответил. – Память.

Она задумалась, но после небольшой паузы заговорила.

– Джехан. Видел он шестнадцать зим, но уже проехал насквозь три степи. Был хорош в танце хутуг и стрельбе из мушкета, – задумалась, а затем добавила. – Вы там погибните, если повезет сольетесь с небом, малые узоры. Нет, тогда станете пищей для многоголового чудовища. Я скорблю.

– В чем суть дхалов как не погибнуть в бою, узловая возлюбленная Небес?

Угрюмый хихикнул, но быстро отвернул лицо, чтобы заглушить звук.

Что со мной?

Даже лица не видел, но крепкая, да, и глазастая.

В моем вкусе, это я еще помнил.

Что за дурь в шаблоне. Мыслительные маршруты спутаны в хаотичные канаты. Совершенно четко могу сказать, большего бардака в голове и не было. Столь много токсинов алогичности я в себя никогда не принимал. Нутро аж скрипело. Чуждые шаблону эмоции накрыли субличности липкой пленкой; сквозь фон, они выпрыгивали на передний план, нагло и мощно, будто жирные рыбины из реки. Моды не находили их опасными. Были это: неловкость, отторжение, неприятие, фаталистическая игривость, интерес, раздутый до сумасшествия. В общем сплошь третьесортный мусор, мешающий функционированию.

Виновата ли ядовитая Пустошь вокруг? Может и так. Однако панцирь еще должен держать защиту.

Виновата ли собственная пустота, что ежесекундно заполняется всяким сором?

Да или нет? Все-таки этот сор восприятия; вряд ли он настолько опасен.

Виновата ли слабость и ментальные шрамы, взбухшие на разуме?

Похоже оно.

А еще может повлияло все и сразу.

В водовороте новоявленной, незнакомой мне культуры, не сказал ли я лишнего? Не пообещал ли чего? Не оскорбил ли ее или божественность их небес, культовость – которая очевидна и мне, демонстративно мазнув по ней своей волей?

Все эти сложности и анализы пустоты – недостатка информационной основы – больше подходили для лысых громоздких черепов чатуров. Мне со своими рефлексами и жилами плавать в этом тяжело. Может лучше и не пытаться, упростить спутанные мыслеходы.

Но к удивлению, она тепло рассмеялась и покачала головой:

– Твои слова пришлись мне по душе, Воитель, – Женщина дернула поводья, сказала строго. – Выживите.

И они уехали.

А мы двинулись на север.

– Это все здорово, братец, – пробурчал Звездочёт. – Но маскорожие могли бы и пистолет какой-нибудь выделить.

– Ну ты ж не попросил. Все ржал больше. Может быть и дали бы. Вроде неплохие ребята. Показалось, по крайней мере, так.

– Еще уважаемому дхалу, как они там брякнули, относительному предку, выпрашивать оружие не хватало. Как-то это жалко. А ребята твои… да у них язык у всех в жопе, одна баба только и говорила. Да и Скукоженый мяукал там что-то. Как ты вообще определил, что они, как ты выразился – неплохие?

– Могли застрелить.

– За что?

– Как будто для убийства нужен повод.

– Вообще-то обычно нужен, – возразил Звездочет.

– Ну допустим. Ограбить тогда.

– А что с нас взять?

– Например, панцири, – сказал и понял, что сморозил глупость.

– Ты как совсем темный, братец, солнышком припекло? Умный сплав потеряет свойства со смертью хозяина. Станет не крепче скорлупы.

– Точно. Я же помнил это…

– Мы выглядим как бродяги. Да мы они и есть, братец. По их мнению – навязываясь Идолу – мы еще и смертники. Взять с нас нечего. Нас можно только пожалеть. Легкая жалость – для этого хорошим быть необязательно. Сам знаешь.

– Знаю.

– Ты видел их оружие?

– Видел.

– Посмотреть бы поближе. Сдается там и приличное что-то есть, достойное и нас.

Я кивнул, а затем рассмеялся:

– Сейчас мы достойны разве что дубин, – покачал головой и добавил: – Меня беспокоит что они с этим Алтарем не стали связываться, хотя у них такое количество стрелковых единиц.

– Решили не рисковать, – ответил Звездочёт. – Малого не вернуть, а потерять кого-то еще можно с легкостью. Здесь же угроза не банальной стычки. Искаженная воля, давление иных сил. Только чумазый хади знает, как мозг среагирует на всю эту гнилую свистопляску. Может и сразу сломаться, разбиться, будто стеклянный стакан о каменную столешницу.

– И откуда эта тупая поэтичность?

– Проснулась вот что-то, – он хитро улыбнулся, пожал плечами. – Баб давно не видел.

***

Мы прошли пятнадцать километров на север по дороге и придавленный тяжестью нашего общего молчания, я понял, что так и не удосужился узнать против чего нам придется выступить.

– Звездочёт, что такое Идол?

Эхо тоски привычно отозвалось.

– Не помнишь и этого? – он аж зашипел от возмущения.

– Не помню, – кивнул я.

Звездочет молча пыхтел минуту, а затем спросил.

– И все это время ты шел, ничего не зная и ничего не спрашивая?

– Получается так.

– По мне, братец, это ужасно глупо. Даже удивлен как тебе удавалось все это время производить впечатление, – голос его пропитался неестественным удивлением.

– И какое именно?

Он выразительно посмотрел на меня единственным глазом:

– Не тупого.

Я засмеялся.

– Твоя правда, – почесал кожу вокруг сожжённого мода. – Безумие. Похоже вся эта ситуация и обнуление повредили мозг серьезнее, чем мне казалось. Логичность маршрутов нарушена сильнее чем представлялось. Все вот на тебя глядел, боясь, что ты с ума сходишь, а оказалось сам и вовсе того – одурел.

– Поэтому я и Старший, – назидательно поднял он палец.

– Так все-таки, Звездочет. Дело есть дело.

– Мало помню, братец. Идол говорил о себе как о Божестве нового типа; обещал посмертие. Дискутировать о том Бог ли он на самом деле – я, разумеется, не готов. Здесь бы нам парочка чатуров не помешала для разбора раскладов. Я воспринимаю его как множество единого; агрессивную, самовоспроизводящуюся систему.

– Так как же он все разрушил?

– Массово захватывал тела сородичей.

Вполне логично что если знать механизм атаки, то можно придумать контрмеру и способы защиты.

– Каким образом осуществлялся захват?

– Без понятия.

А чего я собственно ожидал?

– Моды?

– Как ты видишь, – порезал иронией. – Не справились наши моды. Давление исключительной мощности, бьет точно кулаком хата-фрактария – мозги наружу; моды помогали, конечно, но Идол воздействовал силой иного порядка, охладители на них не рассчитаны. Личность теряется. Возможно модернизируется им же, для упрощения доступа. В целом, по обрывкам памяти, стычки с ним – это противостояние твоего нутра, воли и жадности, которая похоже суть Идола.

– А тела?

– Становятся подконтрольны.

– Система роя.

– Верно, система роя.

– Плохо. И цель этого роя?

– Не знаю. Похоже на самокопирование. Четко помню, что он выворачивает нутро наизнанку. С другой стороны, мы обнуленные, что… Бойся!

Еще и сообразить не успел, заметил лишь боковым зрением выброс густого дыма, а Звездочёт уже врезался в меня, сбивая с ног, и одновременно с этим по степи разошелся грохот выстрела.

Толчок был так силен, что откатился на четыре метра, Звездочек же упал на месте, раненный в голову.

Идол стоял в сотне шагов, с боку, от линии нашего маршрута. Как мы его не заметили – мистика.

Разумеется, не исключал я вероятность того, что это банально часть его загадочных сил, а не наша невнимательность или слабость. В конце концов, фуркаты-кочевники так же оказались не готовы к встрече.

Тело впрыснуло все многообразии химии, сердца забились как бешеные, запертые в клетке ребер летучие мыши. Но ощущал я себя все равно вяло, лениво, хоть в движениях и проявилась привычная резкость, но должен отметить, она казалась болезненной. Похоже практически исчерпал ресурсы.

Идол держал мушкет на стрелковом упоре, но даже не пытался выстрелить вновь или перезарядиться.

Возле него, по левую руку, серо-рыжий росчерк пометил выпуклость снежной насыпи. Кусками из-под снега и следов идейной чумы проглядывал зеленый ломоть гранита.

Идол сделал из каменного когтя алтарь. Как всегда, вспомнилось мне: когти алтарей, клыки обелисков и всюду отрава чумной ржавчины…

Я подобрался к Звездочету.

– Живой?

– Не уверен.

Пуля вошла под глаз, прямо в мод, рассекая его на части и заколачивая осколки в плоть точно дробины.

Смотреть больно.

Собрат – месиво.

Глаз потерян, а нос и щеки изувечило, оставляя лоскуты и нити плоти болтаться.

Пуля зашла глубоко. Я видел голубовато-льдистый цвет обнажённой кости, на которой то и дело проявлялись кровавые комья и красные ручьи толщиной с половину ногтя мизинца.

– Возьми, – он протянул меч рукоятью вперед.

Я взял.

– Иди и разберись. Я… – сбился, закашлялся. – Дождаться хороших новостей постараюсь.

– Постарайся.

А что еще ему можно было сказать?

Звездочет не жилец.