Перевертыши

Глава 20

Одетая в единственное привезенное из Атланты шелковое платье, Лиз въехала в ворота поместья Дангнесс. Раньше удивлявшаяся, зачем взяла его на остров, теперь она была довольна, что платье оказалось очень кстати. Ей было интересно, кто еще, кроме нее, будет присутствовать на ужине.

Джеймс Моусес стоял на крыльце огромного старого дома в белом хлопчатобумажном пиджаке, рукава которого были ему чуть коротковаты, и черной бабочке.

— Добрый вечер, мисс Элизабет. — Он чопорно поклонился. — Добро пожаловать в замок Дангнесс.

— Спасибо, Джеймс, — ответила она, поднявшись вверх по ступенькам. — Кто-нибудь из приглашенных уже приехал? — Она удивилась тому, что вокруг не было видно постоянной прислуги.

— Больше никого нет, — ответил Джеймс с весьма озадаченным видом. — Только вы и мистер Ангес.

Пока Джеймс держал дверь, она вошла в просторный парадный зал, как раз вовремя, чтобы увидеть спускающегося по огромной лестнице Ангеса. На нем был тщательно отутюженный, как подумала Лиз, должно быть, очень старый вечерний костюм, который, однако, не казался старомодным, кроме двубортного с лацканами жилета, с которого свисала цепочка от часов. Манжеты белой накрахмаленной рубашки были застегнуты бриллиантовыми запонками, горевшими мириадами разноцветных огней при свете зажженных канделябров.

— Добрый вечер, Элизабет, — сказал Ангес. — Добро пожаловать в мой дом.

— Добрый вечер, мистер Драммонд.

Встретившись с ней на нижней ступеньке лестницы, он предложил ей руку.

— Я был бы очень признателен, если бы вы называли меня Ангесом.

— Конечно, Ангес, — ответила Лиз.

Он привел ее в кабинет, у нее возникло ощущение, что она попала в другой век. Комната, по ее предположению, сорок футов в длину и столько же в ширину, была залита огнями высоких свечей в серебряных канделябрах. В противоположном конце от рабочего стола Ангеса стоял сервированный на двоих стол.

— Я думаю, нам лучше поужинать здесь, — предложил он. — Столовая больше подходит для сорока человек, а не двух.

Тут подал голос Джеймс.

— Могу я принести вам прохладительные напитки, мисс Элизабет? — спросил он, направляясь к подносу, на котором стояли графинчик и ведро со льдом.

Лиз попросила виски, а Ангес мартини, наблюдая, как Джеймс наполнял бокалы, и одобрительно кивая, когда тот их подал.

Лиз взяла с серебряного подноса бокал и сделала глоток.

— Какая элегантная комната, — сказала она, поднимая глаза на высоко подвешенные полки из красного дерева, уставленные множеством книг в кожаных переплетах.

— Я рад, что вы подобрали весьма правильное определение этой комнате. Я всегда был уверен, что старик Элфред Драммонд старался сделать эту комнату именно элегантной, а не красивой. Это комната для мужчины, и я всегда любил ее больше других. Я провел здесь больше времени, чем, пожалуй, в каком-либо другом уголке света.

Лиз смотрела на шкаф для оружия, полку для хранения рыболовных удочек, на старомодные архивы и выдвижные ящики для хранения карт.

— Я думаю, эти вещи напоминают вам о старом Элфреде Драммонде, — сказала она, получив в ответ сияющую улыбку Ангеса.

— Конечно, здесь сейчас гораздо больше книг, чем раньше предполагалось. В этой библиотеке собраны книги шести поколений. У нас до последнего времени была своя переплетная мастерская, пока несколько лет назад не умер последний мастер-переплетчик.

— А кто-нибудь еще обслуживает вас?

— Обо мне заботятся служанка и кухарка. Ну и, конечно же, садовник с бригадой ремонтников, обслуживающих дороги, сооружения на пристани и аэродром.

Остановившись у камина в центре комнаты, Лиз начала внимательно рассматривать висевшую над кожухом камина картину, изображавшую морское сражение и пылающее зарево от подожженных кораблей.

— Это Тернер? — она не верила своим глазам.

— Да. И, как мне сказали, одна из самых его лучших работ. Мой отец купил эту картину в Лондоне в 1889 году. У меня где-то сохранился чек на эту картину, она стоила, если мне не изменяет память, сотню фунтов.

— Тернер всегда был одним из самых моих любимых живописцев — призналась Лиз.

— Возможно, вы понимаете в искусстве больше, чем я. Пока я рос, перед моими глазами все время были эти шедевры, и я думаю, я просто привык к ним. Хотя, когда я был мальчиком, перед этой картиной я мечтал о морских сражениях. Думаю, именно по этой причине сразу после окончания Принстонского университета в 1917 году я отправился служить на флот.

Лиз начала быстро считать в уме.

— Вы закончили Принстон в тысяча девятьсот каком году?

— Всю жизнь я получал прекрасное образование, и я всегда был, так сказать, на голову выше своих одноклассников.

— Вы участвовали в первой мировой войне?

— Я тогда служил на сторожевом корабле на Северном море. Самым большим разочарованием для меня было то, что я не попал туда годом раньше, когда произошла битва при Джатленде. Я даже ни разу не был под обстрелом.

Бабушка и дед Лиз давно умерли, и она не упустила возможность узнать из первых уст о событиях прошлого, которые для нее были далекой историей.

— А что вы делали после войны? — спросила Лиз.

— Подобно многим обеспеченным молодым людям моего возраста я много путешествовал, прожил три года в Европе — Париже, Риме, Флоренции, Будапеште, Праге, Варшаве, Вене, Дрездене и Берлине.

Указав ей на одно из двух плетеных кресел, Ангес сел напротив Лиз.

— Чем вы занимались после того, как закончили свою учебу?

— Я поступил в Юридическую школу при Дьюкском университете, закончив которую, так ни разу и не практиковал. Мой отец считал, что знание законодательного права может пригодиться в таком деле, как управление недвижимостью. Отчасти он был прав. В то лето, когда я окончил школу, умер мой отец, и с тех пор, не считая долгого времени, проведенного в Нью-Йорке, Лондоне и; конечно, на континенте, я живу здесь. Когда разразилась вторая мировая война, я перестал ездить за границу, да и охота бывать там в послевоенный период у меня совершенно пропала. — Положив ногу на ногу, он сидел и вздыхал: — Сейчас это уже погибший мир, но в моей памяти жива та Европа, какой я знал ее раньше. — Отпивая маленькими глотками мартини, Ангес задумчиво глядел на огонь. — Я рыдал, когда узнал, что Дрезденскую галерею разбомбили.

— Я тоже отправлюсь в путешествие по всему миру, как только закончу работу над книгой, — сказала Лиз. — Я лишь однажды побывала в Европе, когда студенткой ездила по туристической путевке в Париж.

— Обязательно поездите по свету, — горячо поддержал ее Ангес. Старик поглядел на Лиз: — Вы все еще работаете над книгой? После того, что случилось с Рэем Фергюсоном?

— Да.

— Я был потрясен, узнав о Рэе и Элеоноре. Они были очень порядочными людьми. И умереть они тоже должны были по-человечески.

— Вы правы, — ответила Лиз, стараясь больше не думать о Бэйкере Рэмси. — Кейр убедил меня, хотя я и сама это хорошо понимаю, закончить работу над книгой, если, конечно, вы не будете возражать против моего пребывания на острове.

— Конечно же, я не против. Вы встречаетесь с Кейром?

— Достаточно часто, — Лиз покраснела.

— Он хороший парень, — заметил Ангес, — оба они отличные ребята, правда, очень разные.

— Я от вас первого слышу это. Все вокруг только и твердят о том, как они похожи.

— Для меня они всегда были разными. Какое-то время они водили меня за нос, но обычно мне удавалось отличить одного от другого. Иногда мне жаль, что Кейр не живет так, как все люди, но кажется, он счастлив, счастливее в некотором роде, чем Хэмиш, хотя Хэмиш удачливее. По-моему, Кейр более человечный, чем Хэмиш.

— Я тоже это почувствовала. Хэмиш кажется, как бы это получше выразиться, более… сдержанным. А вы не знаете, почему… они избегают друг друга?

— Нет, не знаю, — отозвался Ангес. — Но я давно перестал ломать голову над этим. Если они хотят по-прежнему не знать о существовании друг друга, что же, я полагаю, у них есть на то причины, и я уважаю их желания. Если бы я действовал вопреки этому принципу, я бы не увидел ни одного из своих внуков, они бы просто перестали приезжать ко мне. С Хэмишем я встречаюсь гораздо чаще, а вот Кейра не видел до последнего времени уже три года. — Нагнувшись вперед, Ангес оперся локтями о колени. — Знаете, когда я был моложе, я думал, что мои потомки станут моими преемниками точно так же, как я однажды сменил своего отца, и что на Камберленде будет поддерживаться такой же, как сейчас, порядок. После того, как в авиакатастрофе погиб мой сын Эван, я решил, что эстафета перейдет к моим внукам. Сейчас же я абсолютно уверен, что ни один из них, как бы сильно они ни любили этот остров, не способен стать продолжателем моего дела.

— А Жермен?

— У Жермен дел по горло со своей гостиницей, и я уверен, что ей нравится эта работа.

В комнату вошел Джеймс.

— Простите, мистер Ангес, ужин подан.

Ангес проводил Лиз к столу, усадил ее, а сам повернулся к бутылке шампанского в ведерке со льдом. — «Крук-53», — произнес он, показывая ей бутылку. Он снял фольгу, освободил пробку из тисков металлической проволоки. — Я люблю старое шампанское. Может быть, оно уже и не такое игристое, как было раньше, но цвет и вкус божественные! — Вытащив из бутылки пробку, он наполнил бокалы. — Это вино простояло в моем подвале тридцать пять лет, никто к нему не прикасался все это время.

Потягивая вино из бокала, Лиз повернулась к нему, чтобы поделиться с хозяином своими ощущениями.

Но в этот момент Ангес первый заговорил.

— Позвольте вам доложить. Вино пенистое, не слишком газированное. Превосходно!

— Вы, как всегда, правы, — засмеялась она.

Усевшись за стол, Ангес наблюдал, как Джеймс вошел в комнату с двумя сервированными подносами. Поставив блюдо перед обедающими, Джеймс снял крышку с тарелки, заполненной свежайшими моллюсками.

— Это съедобные моллюски, выловленные на отмели прямо за моим домом. Самые вкусные в мире моллюски.

Вдохнув приятный аромат, Лиз призналась:

— Не могу не согласиться с вами.

Ангес посмотрел вслед удалявшемуся Джеймсу.

— Я целый день учил его готовить ужин. Горничная слишком неповоротлива, а кухарка занята на кухне. Ну как, по-моему, у него неплохо получилось?

— Да. Кажется, он очень хороший парень. Он тоже вырос на острове?

— Да, тоже, — ответил Ангес и, подцепив моллюска, положил его в рот. — Джеймс — мой сын.

Рука Лиз с вилкой застыла в воздухе. Затем, чтобы как-то скрасить молчание, Лиз принялась уплетать моллюска.

— Мать Джеймса работала у меня на кухне. Она была дочерью Бака Моусеса от его четвертой жены. Мне она очень нравилась, и потом я уже много лет был вдовцом. Мы… устраивали друг друга. Несколько лет назад она умерла, и с тех пор Бак растил мальчика. Сначала Бак, а теперь я, потому что Бак становится слишком старым. — Отпив немного шампанского, Ангес произнес: — Я ни одной душе не говорил об этом. Да и сам-то себе в этом признался лишь недавно. — Внимательно посмотрев на Лиз, он произнес: — Не знаю, зачем я это сказал.

— Я рада. Мне льстит, что такой человек, как вы, доверил мне сокровенную тайну.

После того, как все моллюски были съедены, Джеймс унес тарелки. Ангес поднялся, отошел в сторону и достал пустую бутылку из-под вина и наполненный жидкостью графинчик.

— Вы любите кларет? Я имею в виду красное бордо? Англичане называют его кларет, и мне кажется, что это красивое название.

— Да. Хотя и не могу похвастаться, что пробовала много сортов вина.

— Я хочу, чтобы вы узнали историю этой бутылки, потому что пока вы живете на этом свете, вряд ли вам когда-либо удастся отведать вино лучше этого. Это «Шато Лафит-Ротшильд 1929 года», лучшее бордо этого века, а может быть, и вечности. — Налив небольшую порцию в свой бокал, он встряхнул его и, засунув свой нос глубоко в бокал, стал вдыхать аромат вина. — Превосходно. Это моя последняя бутылка. Я хотел выпить ее до того, как умру, и в хорошей компании. — Он наполнил оба бокала и сел.

Лиз, повторив все его действия, начала мелкими глотками пить вино.

— Я никогда в жизни не пробовала чего-либо прекраснее, — проговорила она, и это было искреннее признание.

Джеймс вернулся в комнату с фазаном на подносе.

— Эту дичь я подстрелил на прошлой неделе своим новым дробовиком, — улыбался Джеймс.

Ангес улыбнулся в ответ.

— У меня всегда была хорошая кухарка, — он дождался, пока жаркое было подано на стол, — думаю, именно поэтому я прожил так долго.

Некоторое время они ели в тишине. Наконец, Лиз спросила:

— Что будет с Джеймсом после вашей смерти?

— Я думал на эту тему, — признался Ангес. — Я бы хотел, чтобы он, продолжая вести этот дикий образ жизни, остался здесь и правил делами острова. Но он вряд ли останется здесь. Он хочет учиться в колледже, увидеть свою страну и мир посмотреть. Сначала я посмотрю, справится ли он с этой задачей, а потом можно только надеяться, что Камберленд снова позовет его обратно так, как это случается с теми людьми, которые любят это место. Я постараюсь облегчить его возвращение сюда.

— А ваши внуки знают, что у них есть дядя? — поинтересовалась Лиз.

— Мне кажется, Кейр знает, а вот относительно Хэмиша и Жермен я затрудняюсь сказать что-то определенное. Очевидно, они тоже догадываются. Но мне абсолютно все равно, что думают обо мне другие люди. Такие, например, как этот маленький хитрован Джимми, который уверен, что может заняться обустройством Камберленда. Но он даже не подозревает, какой сюрприз поджидает его тут.

Хотя Лиз очень хотелось спросить старика, о каком сюрпризе идет речь, она сдержалась, чтобы не показаться слишком любопытной.

Закончив ужин пирогом с черникой и сладким, как мед, десертным вином из винного погреба Ангеса Драммонда, пара устроилась на кожаном диване рядом с камином.

— Я не помню, чтобы когда-либо в своей жизни присутствовала на более приятном ужине. — Вздохнув, Лиз взяла из рук Ангеса коньячную рюмку. — На таком ужине, где присутствуют лишь свои, а не, с позволения сказать, посторонние люди.

— Я давно не сидел вот так, в обществе прекрасной дамы, — сказал Ангес, отпивая коньяк. — Я даже стал забывать, насколько это приятно.

— Спасибо. — Именно в этот момент ей показалось, что в нем пробудились желания молодого человека. Ей было очень интересно, не показалось ли ей это, и если нет, то как ей вести себя в этой ситуации.

— Вы можете принять от меня подарок? — неожиданно спросил он.

— Принять, извиняюсь, что? — удивилась Лиз.

— Мне бы хотелось вам что-нибудь подарить. Вы сможете принять мой подарок?

Она сомневалась только минуту.

— Да.

Ангес поднялся и подошел к огромному бюро. Он принес конверт и пачку бумаг.

— Смею вас заверить, здесь нет ничего такого неприличного, что мог бы подарить старый человек молодой женщине. — С этими словами он вручил ей конверт. — Вскройте этот конверт после моей смерти. Я не люблю, когда меня благодарят, но я уверяю: вам не придется долго ждать этого дня.

Лиз с тревогой посмотрела на него.

— Вам известно что-то, чего не знаю я?

Он засмеялся.

— Нет, просто в моем возрасте я могу отправиться к праотцам в любой момент. В последнее время я особенно остро чувствую, что это должно произойти скоро.

— Хорошо, — ответила Лиз, положив конверт на колени. — Я с уважением отношусь к вашему желанию не вскрывать конверт до определенного времени. Но я тем не менее все равно очень благодарна вам за то, что вы захотели именно мне преподнести этот подарок.

На какое-то мгновение показалось, Ангес растерялся и начал тасовать в своих руках принесенную пачку бумаг.

— У меня будет еще одна маленькая просьба — ничего не делать с моим подарком.

— Конечно.

— Мне бы хотелось, чтобы вы засвидетельствовали мое завещание.

— Хорошо. Я была в гостинице, когда к вам на днях приезжал адвокат. Жермен думала, что вы пригласили его как раз для составления завещания.

— Адвокат не подготовил его. Я сделал все сам. Я вам уже говорил, что учился на адвоката, так вот после состоявшегося в начале этой недели визита я решил, что больше не нуждаюсь в адвокатах, — Ангес даже покраснел, вспомнив о Читхэме. — Знаете, что этот сукин сын хотел сделать?

— Успокойтесь, пожалуйста, — остановила его Лиз, накрыв своей ладонью его руку. Ангес глубоко вздохнул. — Он привез сюда конгрессмена и еще одного члена правительства для того, чтобы… Ну, в общем, конгрессмен хочет протолкнуть на рассмотрение конгресса свой законопроект, согласно которому Камберленд превратится в Национальный парк. Хочет заплатить мне тридцать миллионов долларов за это.

Лиз промолчала.

— Они сказали, что это станет памятником мне. Вот идиот.

— Могу представить, что вы им сказали в ответ, — заметила Лиз.

— Я выгнал своего адвоката, а конгрессмена послал к чертям собачьим и сказал ему следующее: сказал, что я сам составлю завещание, в котором обязательно будет иметь место поправка о том, что пятьдесят тысяч долларов поступит в фонд того общества или компании, которая станет противником любого члена конгресса или сенатора, представившего такой законопроект в конгресс.

Лиз расхохоталась.

— О, да это же прекрасно! И что же он сказал?

— Он сказал, «конечно же, мы обязаны уважительно отнестись к намерениям мистера Драммонда».

Лиз снова рассмеялась.

— А я как сказал, так и сделал. Я внес в завещание статью с такой оговоркой.

— Ну и хорошо, — похвалила его Лиз.

— Только не подумайте, что я составил эту статью второпях. Потому что на самом деле это совершенно не так. Я прорабатывал этот документ целый месяц и добился того, чего хотел. Я усложнил его настолько, сколько это было возможно. И теперь надеюсь, никому не удастся произвести какие-то радикальные изменения на острове. Когда Элфред Драммонд получил в дар этот остров, он узаконил право на владение островом себе и всему своему семейству. А мы, Драммонды, обосновавшись здесь на долгие века, оказались на редкость плодовитыми и стали передавать этот остров от одного поколения другому.

— Это ваша собственность, мистер Драммонд. И вы вольны поступать с ней, как только вам хочется.

— Умница, — сказал Ангес, широко улыбаясь. — А теперь послушай меня. Этот документ является моим последним волеизъявлением и завещанием, которое я составил, находясь в здравом уме, да и теле тоже. Я составил его, не будучи в подпитии или тронувшись разумом, и, насколько я могу судить, выражаю желание всех членов моей семьи. Это вам, надеюсь, понятно?

— Да, конечно.

Вытащив старую паркеровскую ручку, он подписал этот документ. Затем, указав на место, отведенное для подписи, Ангес обратился к Лиз:

— Распишитесь здесь, в этом месте, и поставьте дату.

Лиз так и сделала.

— Почему именно меня вы выбрали для того, чтобы заверить ваше завещание?

— Потому что вы сейчас единственный человек на острове, который не преследует личные корыстные цели в отношении этого острова.

— Истинная правда, но разве не требуется присутствия двух свидетелей для подписания вашего завещания, с тем, чтобы оно приобрело законную силу?

— Абсолютно верно. В штате Джорджия необходимо присутствие двух свидетелей. Не волнуйтесь, второго свидетеля я тоже найду до того, когда уже будет слишком поздно. — Он подошел к письменному столу и убрал заверенное Лиз завещание. — Хватит говорить о делах. Теперь снова будем пить коньяк. Я ничего не рассказывал вам о коньяке?

Далеко за полночь Ангес Драммонд проводил Лиз вниз по ступенькам замка Дангнесс, усадил в «джип» и поцеловал в щеку.

— Не волнуйтесь, на дороге сейчас нет полицейских, отлавливающих нетрезвых водителей.

Лиз приподнялась с сиденья, крепко поцеловала старика в губы.

— Спасибо, Ангес, за вкусный ужин, за прекрасный вечер и за все, что находится в этом конверте.

В приподнятом настроении Лиз возвращалась в Стэффорд-Бич. Добравшись до дома, она почувствовала нетерпимую жажду и пошла к холодильнику за бутылкой холодной минеральной воды. Напившись, Лиз направилась в спальню, думая о голоде иного рода. К сожалению, Кейра не было. Да, подумала она, я слишком далеко зашла.