Перевертыши

Глава 40

Лиз нашла Ангеса Драммонда на семейном кладбище, где студенты во главе со своим руководителем доктором Блейлоком вели раскопки. Стоя на противоположной стороне ограды, окружавшей кладбище, она наблюдала за ними. Они столпились вокруг большой ямы, из которой вылетали небольшие комки земли, выбрасываемые кем-то, кто находился настолько глубоко, что не было видно его головы.

— Он не поврежден! — раздался голос из могилы, потонувший в негромких аплодисментах. — Я могу просунуть руку под гроб, упоры гроба также сохранились.

— Это первый обнаруженный вами гроб? — спросила Лиз у девушки, стоявшей с краю.

— Да, — ответила взволнованная девушка.

— Что он подразумевает под упорами?

— Понимаете, — авторитетно проговорила девушка, — при похоронах поперек могилы кладут пару деревянных брусков, а на них ставят гроб. Таким образом гроб предохраняют от воды, которая может собраться на дне могилы; кроме того, упоры позволяют вытащить обратно веревку, на которой опускают гроб. Это могила относится к 1881 году, а в то время веревки были большой ценностью, особенно здесь, на острове, куда их приходилось завозить с материка.

— Бросьте мне веревку, — снова раздался голос из могилы, и тут же туда бросили два конца. Студенты начали возводить над могилой треногу. Когда они закончили, то повесили на ней блок, перекинули через него веревку и опустили ее конец в могилу.

Из могилы вылез студент и вытащил за собой деревянную лестницу.

— Все в порядке, можно поднимать.

Несколько человек взялись за конец веревки и принялись тянуть. Вскоре деревянный гроб, очень грязный, показался из могилы, и студенты осторожно на руках опустили его на землю.

Ангес Драммонд, наблюдавший за происходящим, стоя в стороне от могилы, подошел ближе и рукой очистил от грязи крышку гроба, затем достал носовой платок и стал вытирать им бронзовую пластину, прибитую к крышке гроба, пока на ней не проступила выгравированная надпись.

— Дороти Галавей Драммонд, — прочитал он вслух. — Тысяча восемьсот тридцать седьмой — тысяча восемьсот восемьдесят первый.

— Надпись соответствует указанной на могильном камне, — заметил доктор Блейлок. — Отлично, ну-ка давайте, принимайтесь за очистку гроба от грязи.

Студенты принялись работать мылом, водой и щетками.

— Гроб в отличном состоянии, особенно если принять во внимание, что сто десять лет пролежал в сырой земле, — сказал Блейлок.

— Это потому, что он сделан из живого дуба, — проговорил Ангес. — Перед смертью Элфред Драммонд приказал, чтобы ему приготовили гроб из древесины одного из дубов, росших на острове, и оковали свинцом. С тех пор каждый гроб, в котором хоронили Драммондов, делали именно таким способом. Готов поставить крупную сумму, что, когда вы доберетесь до гроба старого Элфреда, он также окажется не тронутым временем.

Теперь гроб стоял чистый, кое-где покрытый пятнами, его прочная древесина тускло поблескивала.

— Следов лака нет, — обратил внимание доктор Блейлок, проводя рукой по деревянным стенкам.

— Его и не покрывали лаком, — ответил Ангес. — Стенки гроба были натерты смолой тикового дерева.

— Может быть, мы откроем гроб, мистер Драммонд? — спросил Блейлок.

— Нет, ни в коем случае, — сказал Ангес. — Это не предусмотрено нашим договором, и я не хочу без нужды тревожить останки членов моей семьи. Дороти Драммонд доводилась мне бабушкой.

— Разумеется, я понимаю.

— Я хочу, чтобы ее останки без промедления были перенесены на новое место, — сказал Ангес. — Землю там уже освятили, а подобающую церковную службу мы совершим после завершения перезахоронения.

— Что ж, хорошо, — согласился Блейлок. — Молодые люди, грузите гроб на машину. Максимум осторожности.

Ангес повернулся и увидел Лиз.

— Доброе утро, дорогая, — обрадовался он. — Рад тебя видеть.

— Я тоже рада видеть вас, Ангес, — ответила Лиз.

— Ты приехала как раз вовремя, чтобы познакомиться с моей бабушкой, — он сделал жест в сторону гроба, который уже стоял в кузове грузовика.

— Насколько я слышала, в гробах есть нечто чарующее.

— Ты так считаешь? Тогда пошли, я немного очарую тебя.

Ангес повел Лиз с кладбища обратно к главной усадьбе. Вскоре они подошли к подсобным постройкам на заднем дворе дома. Ангес открыл большую дверь одной из них и пропустил Лиз вперед.

В комнатах было достаточно света, проникавшего через стеклянную крышу. Лиз сразу же ощутила сильный и приятный запах свежеструганного дерева. Они стояли в столярной мастерской, оснащенной мощным оборудованием, а также всевозможными инструментами, развешанными по стенам на специальных щитах. Некоторые инструменты выглядели очень древними. Вдоль боковых стен стояли штабели длинных досок.

— Мы редко спиливаем живые дубы, — сказал Ангес. — Они слишком долго растут, чтобы рубить их почем зря, на всякие безделушки. Однако иногда их валит или сильно ломает ураган, тогда мы забираем их и распиливаем на своей лесопилке в лесу, а доски складываем здесь для сушки.

Посредине комнаты на козлах стояли три гроба, один из них уже окованный металлом, два других — деревянные. На полу, в углу комнаты, стоял гроб совсем небольших размеров.

— Тут у нас имеется небольшой запас, — сказал Ангес, указывая на гробы. — Они пока не закончены, но, пожалуй, теперь самое время доделать. Джимми Уэзерсу гроб теперь не потребуется, а мне, похоже, в самом ближайшем будущем, да и Баку Моусесу тоже. Он будет похоронен вместе с нами на семейном кладбище.

— Для чего вон тот, детский гроб, в углу?

— Слава Богу, он не потребовался. Его сделали, когда мать близнецов была беременна ими. Мы были готовы к любому исходу родов.

— А вон тот, третий? — спросила Лиз.

— Всегда полезно иметь кое-что про запас, — сказал Ангес. — Кто знает, как сложится жизнь.

Лиз дотронулась рукой до боковой поверхности одного из гробов.

— Какой гладкий? — с удивлением произнесла она.

— Древесина очень плотная, почти как железо. Когда ее шлифуют песком, она долгое время остается гладкой, — немного помолчав, он добавил. — Этот для меня.

— На мой взгляд, он длиннее остальных, — сказала Лиз.

— Из-за своего роста я всю жизнь провел в постоянных поисках подходящей одежды, кроватей и многих других вещей, которые были бы мне впору, — объяснил Ангес. — Так что я не намерен терпеть тесноту в могиле.

— Ангес, — несколько смущенно обратилась к нему Лиз. — Я должна вам кое-что сказать.

— Давай, выкладывай прямо, без обиняков, — сказал Ангес.

— Когда вы пригласили меня на обед, когда попросили засвидетельствовать составленное вами завещание, тогда же вы рассказали мне и о Джеймсе Моусесе.

— Да.

— Хоть вы и не просили об этом, но у меня сложилось впечатление, что вам хотелось бы, чтобы все, что касается завещания и Джеймса, осталось между нами.

Ангес молчал.

— Если это действительно так, я приношу вам свои извинения, поскольку не оправдала вашего доверия.

— Каким образом?

— Жермен, Кейр и, вероятно, Хэмиш были сильно огорчены, что вы никак не составите завещание.

— Да, они довольно часто затевали этот разговор, — с некоторым раздражением проговорил Ангес.

— Мне их беспокойство казалось естественным, и когда ситуация достигла крайнего напряжения, я почувствовала необходимость рассказать им об этом.

— Ну и хорошо. Я и сам собирался сообщить им об этом.

— Очень рада, но боюсь, к несчастью, я также рассказала Жермен и Кейру, что Джеймс ваш сын.

Ангес усмехнулся.

— Не знаю, смог бы я сам сообщить им эту новость, но я рад, что ты это сделала. Иначе они узнали бы об этом при чтении завещания, и это известие было бы для них как гром среди ясного неба.

— Они и сейчас потрясены этим известием, — сказала Лиз. — Но все же, как мне кажется, не настолько, как если бы услышали эту новость во время чтения завещания.

— И как они отреагировали?

— Ничего такого, что могло бы дать основания для тревоги вам или Джеймсу. Оба восприняли это известие нормально, хотя Жермен поначалу была просто потрясена.

— Что ж, у них будет достаточно времени привыкнуть к этой мысли.

— Мне кажется, в их реакции большую роль сыграло то, что они любят Джеймса независимо от того, родственник он или нет.

— Знаю, однако я сам лишь совсем недавно позволил себе по-настоящему полюбить мальчика. В течение многих лет я и думать — не хотел об этом.

— Судя по тому, что они мне рассказали, смерть Джимми многое упростила.

— Да, это сущая правда. Уверен, что это маленькое отродье, узнав содержание завещания, начало бы строить всевозможные козни и чинить препятствия. Судебные дела тянулись бы долгие годы. Старый Голиаф оказал нам добрую услугу.

— Всем, кроме Джимми.

— Прости меня, о Боже, за то, что я плохо отзываюсь о мертвом, но должен сказать, я никогда не любил этого парня, еще с тех пор, когда он пищал, как комар. На протяжении всей своей жизни Джимми был источником проблем в семье. Его мать, моя дочь, была строптивой штучкой, неудачно вышла замуж и, слава Богу, у нее был только один ребенок. Она погибла в автокатастрофе в Джексонвилле, сев за руль в пьяном виде. Ее муж умер от пьянства несколькими годами раньше.

— У Джимми была жена.

— Должно быть, я предчувствовал; я оставил ей кое-что в завещании, оговорив, что Джимми не обладал правом контроля оставляемых ей средств. Она неплохая крошка, мне всегда было жаль ее.

Мимо них проехал грузовик.

— Итак, — сказал Ангес, глядя на карманные часы. — Думаю, мне следует отправиться взглянуть, как бабушку Дороти опустят покоиться на новом месте. Она умерла до моего рождения, так что я пропустил ее первые похороны. Ты пойдешь со мной?

— Конечно. Я рада, что облегчила свою душу и что вы на меня не сердитесь.

— Чепуха. Ты поступила так, как в данных обстоятельствах поступил бы любой здравомыслящий человек. И, — добавил он смущаясь, — ты сделала за меня то, на что у меня самого не хватало смелости. Теперь поехали, каждый на своей машине, чтобы тебе не пришлось отвозить меня обратно домой.

Из столярной мастерской они вышли под руку, и Лиз впервые за много дней чувствовала себя спокойно.