Все трое, Лиз, Жермен и Джеймс, опустошенные, молча сидели в кабинете Ангеса Драммонда. Казалось, никто не знал, что делать дальше.
— Мне кажется, нужно подумать о времени похорон, — сказала, наконец, Жермен. Когда никто ничего не ответил, она продолжила. — Сегодня вторник. Дадим объявление в завтрашних газетах, нужно дать время, чтобы смогли приехать люди — приедут Ханна и Элфред, уверена, будут и другие из Атланты и Джексонвилля. Мне кажется, понедельник утром будет удобно. Мы организуем специальный рейс парома «Элфред Драммонд», а после погребения и службы для всех гостей устроим в гостинице ленч. Что вы думаете?
— Звучит разумно, — ответила Лиз.
— Меня это устраивает, — сказал Джеймс, — в этот день я просто не пойду в школу.
— Хорошо, — вздохнула Жермен, — похоже, здесь нам делать больше нечего. Я возвращаюсь в гостиницу и позвоню в газеты. У меня заняты все номера, и надо кое-что привести в порядок.
Они уже встали и собирались уходить, когда раздался звонок в дверь. Все вместе они направились к двери и обнаружили на крыльце доктора Блейлока. На площадку перед домом только что опустился вертолет шерифа.
— Только что от Хэмиша я узнал о кончине вашего деда, — сказал Блейлок. — Примите мои соболезнования, Жермен, он был замечательным человеком и моим добрым другом на протяжении многих лет.
— Спасибо, доктор Блейлок, — ответила она. — Хотела бы я знать, что это тут делает шериф?
— Прошу прощения, его вызвал я, как и обещал вчера. Это произошло до того, как я встретил Хэмиша и узнал о смерти Ангеса. Мне крайне неудобно, что это так некстати, но мне действительно необходимо переговорить с вами Жермен, и с шерифом.
— Хорошо, — ответила Жермен.
— И с вами тоже, мисс Барви, — сказал профессор, — нам понадобится ваш совет, так же, как и членов семьи.
— Если вопрос носит семейный характер, то Джеймс также должен присутствовать, — сказала Жермен. — Он сын моего деда, и всем следует начать привыкать к этой мысли.
— Хорошо, — сказал доктор Блейлок.
Шериф спустился из вертолета на землю и направился к дому.
Все собрались в пустующем кабинете зубного врача, и доктор Блейлок включил прибор для просмотра рентген-снимков. Он вынул из кармана конверт и установил несколько снимков в приборе, затем достал комплект поляроидных фотографий.
— Я просмотрел все записи зубного врача и все рентгеновские снимки; начал с того, что исключил женщин, детей и стариков. Поэтому осталось не так уж много записей для внимательного исследования.
Он помолчал.
— Я обнаружил рентген-снимки, соответствующие зубам скелета, найденного в могиле Всадника Гарри Ли.
— Кто это был? — спросила Жермен. — Если он лечил здесь зубы, я должна его знать.
— Он лечил здесь зубы всего один раз, — произнес Блейлок. Было видно, что профессор чувствовал себя неловко.
— Ну и? — спросил шериф.
— Вот здесь совпадение очень хорошее, — сказал Блейлок, подкладывая рядом для сравнения поляроидную фотографию.
— Какое имя указано на карточке зубного врача? — спросил шериф.
— В том-то и дело, что на этих записях указано два имени. Не указано, какая рентгенограмма к кому относится.
Он протянул папку.
— «Близнецы Драммонд», — прочитал вслух шериф.
Пока все осознавали значение услышанного, в комнате висела абсолютная тишина.
— Я что-то не поняла вас, доктор Блейлок, — наконец проговорила Жермен.
— Я хочу сказать, что скелет, обнаруженный в могиле Гарри Ли, принадлежит одному из близнецов Драммондов, либо Хэмишу, либо Кейру.
Лиз показалось, что ей внезапно чем-то тяжелым ударили в грудь. Ей захотелось выбежать из комнаты.
— Но это совершенно невозможно, — резонно возразила Жермен. — Вы же сами на этом острове встречали и Хэмиша, и Кейра; я видела их, то же самое Лиз. Очевидно, записи каким-то образом перепутались.
— Нет, — сказал доктор Блейлок, — об этом не может быть и речи. Ни один из этих мальчуганов не лечил зубов в детстве. Единственный случай, когда они обратились к зубному врачу, имел место, когда им исполнилось шестнадцать лет; им обоим в один и тот же день удалили один и тот же нижний зуб мудрости. Именно тогда и были сделаны рентгеновские снимки.
Видя, что Жермен все еще не в силах понять смысла его слов, профессор вновь заговорил.
— Я считаю, что в той могиле покоится один из близнецов. По крайней мере, там лежат его останки.
Не веря своим ушам, Жермен не отрываясь смотрела на Блейлока и, казалось, потеряла дар речи.
— Вы хотите сказать, что один из этих парней убил другого и делает вид, что он собственный брат?
— Нет, этого я не утверждаю. Я не имею ни малейшего представления, как или когда был убит тот юноша. Но, — сказал профессор, — мне кажется, Бак Моусес мог бы рассказать нам.
— Я думаю, вы правы, — заметила Лиз.
— Почему вы считаете, что Бак знает? — смогла выговорить Жермен.
— Бак украл инструменты из лагеря профессора, — сказала Лиз. — Я видела их у него в доме. Должно быть, он поступил так, потому что не хотел, чтобы тревожили могилу Всадника Гарри.
— Думаю, вы абсолютно правы, — сказал Блейлок. — Мне кажется, Бак похоронил в этой могиле юношу в тот день, когда он был убит.
Жермен тяжело опустилась в кресло.
Лиз оперлась руками о стол, стараясь совладать со своими эмоциями.
— Жермен, — сказала она наконец, — когда в последний раз ты видела обоих близнецов одновременно?
— Я помню это совершенно точно, — ответила Жермен. — Это было в тот день, когда они покинули дом, чтобы отправиться на учебу в колледж в сентябре, — дайте вспомнить, близнецы родились в тридцать седьмом, им было тогда восемнадцать — в тысяча девятьсот семидесятом. Бак Моусес отвез их в Фернандину на лодке деда.
Она потерла виски пальцами.
— Хэмиш, я помню, приехал в Принстон, а Кейр — нет. Мы ничего не знали о нем до самого Рождества, когда пришло письмо из Нью-Йорка. Мы с дедом почти сошли с ума, дожидаясь от него весточки. Дед направил на его поиски частных детективов.
Доктор Блейлок повернулся к Джеймсу Моусесу, слушавшему в полном молчании.
— Джеймс, твой дед когда-нибудь рассказывал тебе об этом?
— Нет, сэр.
Он был поражен не меньше, чем Жермен или Лиз.
— Итак, я полагаю, нам следует поехать и привезти Бака Моусеса сюда, в Дангнесс, — сказал Блейлок.
Бак Моусес сидел в кабинете Ангеса Драммонда, держа на коленях шляпу и вытирая пот шейным платком.
— Я не видел никого на свете, кто бы любил друг друга так сильно, как эти ребята, — сказал он, — пока на этот остров не приехала девочка.
— Я помню, — сказала Жермен. — Джилли какая-то, не могу припомнить ее фамилии. В тот год ее из Нью-Йорка привезла мать, чтобы она провела здесь август.
— Они влюбились в эту девчонку, — сказал Бак. — Оба. Влюбились в нее до смерти. Я никогда не видел их такими, за исключением того единственного раза.
— Что тогда произошло, Бак? — спросила Жермен, опуская руку на его плечо.
— Я приехал сюда, в Дангнесс, чтобы забрать их, отвезти в Фернандину и там посадить в такси до аэропорта. Они завтракали.
— Я помню, — сказала Жермен. — Мы попрощались с ними, дедушка и я. Они никак не хотели переодеваться в костюмы.
— Да, верно. На них были джинсы, и они заявили, что переоденутся в лодке. Когда мы сели в лодку, они между собой ужасно заспорили насчет этой красивой девчонки, как обычно спорят парни, затем начали драться. Я остановил лодку, но ничего не мог с ними поделать, я просто ничего не мог с ними поделать. Они сцепились и начали бороться, затем упали, и один из них больше уже никогда не пошевелился. Кровь выступила у него на затылке в том самом месте, которым он ударился о медную крепежную планку.
Бак закрыл глаза.
— А на планке остались его мозги.
— Кто из них ударился головой, Бак? — спросила Жермен наклоняясь к старику.
— Клянусь Богом, я не знаю. И никогда не знал. Я высадил второго парня в Фернандине, сказал, чтобы он отправлялся в школу и держал язык за зубами, а сам решил позаботиться о его брате.
— И что, он вот так просто взял и сошел на берег?
— Он был как в трансе. Он просто сделал то, что я ему велел делать. Я посадил его в такси и отправил. В следующий раз я видел его на Рождество. Он был Хэмишем.
Бак снова вытер платком лицо, по его черным щекам струились слезы.
— В другой раз я увидел его на следующее лето, и он был Кейром. Он стал одновременно обоими.
— А что ты сделал с другим юношей, когда уехал из Фернандины? — спросил шериф.
— Привел лодку на кладбище, положил его в могилу старого Гарри и прочитал над ним свои молитвы. Затем я вернулся в Дангнесс и никогда никому ничего не рассказывал о том дне до сегодняшней минуты. Я никогда ничего не говорил Хэмишу и Кейру — кем бы он ни был. Он вел себя так, словно ничего не произошло, поэтому так же вел себя и я. Мы никогда ничего не говорили по этому поводу.
Долгое время никто из собравшихся в комнате ничего не говорил, затем шериф встал.
— Жермен, — сказал он. — Ко мне это не имеет никакого отношения; у меня нет никакого интереса к тому, что здесь произошло. Что касается меня, я не вижу здесь преступления, только несчастный случай — в худшем случае неумышленное убийство, к тому же срок давности истек несколько лет назад. Я не собираюсь арестовывать такого старого человека, как Бак, за сокрытие преступления, совершенного двадцать лет назад. Это уже история, и история вашей семьи, поэтому я оставляю это дело на полное ваше усмотрение.
Он смахнул пыль со своего «стетсона».
— Я желаю всем вам самого наилучшего и постараюсь как можно скорее забыть об этом дне. Жермен, мне по-настоящему жаль, что так случилось с мистером Драммондом.
С этими словами шериф вышел из комнаты и из дома. Некоторое время спустя с лужайки взлетел его вертолет.
— Бак, — обратилась Жермен к плачущему старику, — не знаю, хорошо ли ты поступил, но одно я знаю наверняка — ты не сделал ничего неправильного. Тебе не о чем сожалеть. Я благодарю тебя за то, что ты дал мне возможность в течение всех этих лет наслаждаться обществом… обоих моих братьев.
Джеймс встал со своего места.
— Пойдем, дедуля, я отвезу тебя домой.
Они оба вышли. Доктор Блейлок поднялся с места.
— Своим студентам я скажу, что не нашел сходных записей. В том же самом я постараюсь убедить и себя.
Он протянул рентгенограммы близнецов Жермен.
— Возьми и уничтожь их.
Он вышел из дома, и обе женщины остались одни в кабинете.
Жермен посмотрела на Лиз.
— О Господи, дорогая, — сказала она. — Что мы теперь будем делать?
Сквозь оцепенение и печаль Лиз проговорила:
— Попробуем получить некоторую помощь.
Лиз сидела за рабочим столом Жермен и говорила по телефону, Жермен с беспокойством вслушивалась в беседу.
— Это самая жуткая история из всех, которые мне довелось слышать, — говорил доктор Дуглас Хэмилтон. — Что вы предприняли?
— Пока ничего, — ответила Лиз.
— В таком случае вы поступили совершенно правильно, — сказал Хэмилтон. — Этот человек провел последние двадцать лет, делая вид… нет, не делая вид, а действительно являясь одновременно двумя разными людьми. Это своего рода самоиндуцированная шизофрения, и в данном случае чрезвычайно глубоко укоренившаяся. По моим оценкам, когда он пребывает в состоянии одного из близнецов, он не в состоянии сознательно вспомнить, что с ним происходило, когда он пребывал в состоянии другого близнеца.
— Мне кажется, это за пределами человеческих возможностей, — произнесла Жермен.
— Мозг человека может исключить все, что пожелает, если подобное действие будет достаточно сильно мотивировано. Вина вашего брата поистине невыносима, поэтому он начисто исключил из своей памяти смерть брата-близнеца, и единственным способом считать своего брата живым — оставалось жить его жизнью и одновременно своей собственной.
— Как мы можем прекратить все это? — спросила Жермен. — Как нам ему помочь?
— Вы не в силах это прекратить. И помочь ему можно, лишь сохраняя все, как было, без изменений, — со вздохом произнес Хэмилтон. — Жермен, если вы вынудите его столкнуться с реальностью, вы его уничтожите. Для однояйцевых близнецов акт убийства собственного брата равносилен самоубийству, и единственный способ удержаться от самоуничтожения состоял в отказе признания факта совершенного убийства. Если его заставить признать факт убийства, тогда весьма вероятно, он покончит с собой.
— Если бы вы наблюдали его, могли бы вы его вылечить? — спросила Лиз.
— Сомневаюсь, понимаете, не каждого человека можно вылечить психически, дело в том, что психические заболевания в ряде случаев неизлечимы. Судя по тому, что вы мне рассказали, он успешно ведет два различных и довольно стабильных способа существования, и если ткань, разделяющая эти два различных существования, будет надорвана, то, весьма вероятно, у него проявятся признаки психического расстройства. В случае, если это произойдет, и при условии, что он переживет это потрясение, есть надежда, что его можно будет вылечить, хотя я лично сильно сомневаюсь, что он сможет все это пережить.
— Сколько времени это может продолжаться? — спросила Жермен.
— До тех пор, пока его собственная смерть не освободит его, — ответил Хэмилтон.
— Спасибо тебе, Хэм, — поблагодарила Лиз. — Больше мы не будем отрывать у тебя время.
— Лиз, — сказал Хэмилтон, — я понял, что ты влюблена в этого человека.
— Да, — ответила Лиз.
— В таком случае я должен предупредить тебя еще кое о чем. На мой взгляд, Драммонд нашел способ уживаться с самим собой, и так он сможет продолжать. Однако тебе известно то, о чем он не знает, и это твое знание делает твою жизнь довольно сложной, может быть, даже вовсе невозможной для тебя. Никогда у тебя не будет более, чем его половины, в лучшем случае, он весь, целиком, но на какой-то промежуток времени, а ты никогда, в отличие от него, не сможешь забыть о его тайне; тебе придется жить с этим грузом каждую минуту. Прежде чем ты решишь продолжить ваши с ним отношения, хорошенько подумай, сможешь ли ты жить таким образом.
— Спасибо тебе, Хэм. Можно мне будет позвонить тебе как-нибудь?
— В любое время, Лиз.
Она повесила трубку и повернулась к Жермен.
— Да, Боже праведный, — сказала Жермен, — мне придется довольно тяжело, но что, черт подери, собираешься делать ты?
— Мне кажется, я собираюсь узнать, смогу ли я жить такой жизнью, — проговорила Лиз.