Пионеры на море

ПЛЯСКА ЗМЕЙ

Салютуя бортовыми орудиями, «Коминтерн» при входе в порт Аден застопорил машину. По гладкой воде скользили сотни катеров и лодок с чернокожими. Разгружались огромные пароходы, тарахтя лебедками.

Город раскинулся на опаленной солнцем горе, лишенной всякой зелени.

Над крепостью показались клубы дыма, понеслись звуки выстрелов ответного салюта. Когда корабль встал на якорь и вахтенные, угрожая струей воды из шланга, разогнали с палубы надоедливых продавцов и прачек, команда, одетая в майское, села в шлюпки, радуясь незнакомому городу.

Среди краснофлотцев ерзали на банках[45] и наши приятели.

На пристани зеваки глазели на давно невиданное зрелище — русских матросов.

Менялы, сидя перед стопками денег, зазывали к себе. Десятки шоферов, переругиваясь, ринулись к краснофлотцам, наперебой расхваливая свои маленькие машины.

Поглядывая с высоты своего саженного роста, сложив на груди руки, в белом костюме и огромном красном тюрбане, застыл бронзовый полисмен-сипай.

Выпив с полдюжины бутылок лимонада и напихав в карманы сладких орехов, ребята уселись в легковой автомобиль. Верный устроился на сиденье.

От сладостей и свежего мяса, купленного для него Мишкой, пес еле переводил дух. Но когда встречалась туземная скрипучая двухколесная телега, запряженная верблюдом, Верный, вырываясь из Гришкиных рук, тявкал на уродливое животное.

Шофер-сомалиец с веселой улыбкой на бронзовом лице покатил ребят в старый Аден, по дороге перекликаясь с шоферами встречных автомобилей и кивая головой на двух редких пассажиров.

Узенькие пыльные улицы старого Адена кишели народом. Сновали голые бронзовые ребятишки, визгливо кричали продавцы сластей; закутанные в белые бурнусы, с кувшинами на плечах, прячась от взглядов «неверных», проходили туземные женщины.

Не спеша прохаживались старые евреи с аккуратно расчесанными пейсами; бегали китайцы, сомалийцы, ревели ослы, медленно пережевывали жвачку важные верблюды, зазывали на разные голоса дервиши и фокусники. Укротители змей тянули ребят за штанины майских брюк, тыча в лица головами змей.

Толпа туземцев, голодная, оборванная, жадная до зрелищ, плотно окружила ребят.

Волей-неволей пришлось сесть на корточки перед укротителем.

Укротитель — старик-сингалезец, усевшись напротив, достал длинную тонкую флейту и, закрыв глаза, заиграл. Полились печальные, навевающие дремоту, но в то же время зовущие звуки.

Мишка испуганно толкнул Гришку в бок. Из полуоткрытой корзины, сверкая злыми изумрудными глазками, выползали зеленые змейки.

Верный испуганно взвизгнул, проскочил под ногами зрителей и уселся подальше.

Темп музыки ускорился. Змейки зашевелились быстрее. Вот они вылезли совсем, покорно подползли к укротителю, замерли, свернувшись кольцом.

А флейта все пела и пела.

Послушные звукам, вытягивая злые плоские головки и вытянувшись всем туловищем, замирали змеи в истоме, держась на кончиках хвостов и покачивая головками в такт музыки.

Музыка утихала, — змеи становились вялыми и словно засыпали.

Еще минута, — и они нехотя полезли в корзину, злобно шипя и сверкая злыми глазками. Укротитель по-кошачьи прыгнул к корзинке, закрыл ее, приложил руку к сердцу, ко лбу, к груди и, гримасничая, жалобно затянул:

— Бакшиш, мистер, бакшиш!

Из толпы протянулись десятки худых черных рук, и зрители заныли еще жалобней:

— Бакшиш! Бакшиш!

Ребята, отбрыкиваясь от наседающих туземцев, роздали десятки медных монет, и не успели выбежать из плотного кольца толпы, как попали в объятия фокусника.

Нахально усадив ребят на маленькую табуретку, предупредительно сдунув с нее несуществующую пыль, фокусник протянул сухую руку.

— Бакшиш!

Гришка обиженно фыркнул и показал фокуснику кукиш.

— Сначала кажи фокусы, а потом бакшиш получишь. Шиш тебе, а не бакшиш!

Толпа одобрительно загудела.

Скоро ребята забыли про толпу и про то, где они находятся, зачарованные невиданным зрелищем. Фокусник зарыл в песок зерно, плавно махая над ним руками. Ребята вскрикнули от изумления: песок зашевелился, показался зелененький росточек, другой, третий. На росточках лопнули почки, показались листки, и скоро маленькое деревцо расцвело ярко-желтыми пахучими цветами.

От восторга Гришка больно хлопнул себя по коленке и залился смехом.

Представление продолжалось. Из пустых горшков появлялись крысы, кролики и таинственно исчезали. Фокусник вытаскивал крыс из карманов ребят, чем перепугал и до слез рассмешил приятелей; глотал огонь, резал себе руку. Из руки алым фонтаном била кровь и сразу останавливалась, когда фокусник смазывал порезанное место каким-то порошком. В заключение он проткнул себе язык длинной иглой и, в упор глядя на ребят темными глазами, гнусаво затянул песню, двигая руками перед лицом недоумевающих ребят.

Гришка почувствовал оцепенение и слабость. По глазам Мишки он увидел, что и тому было не по себе.

Фокусник, не сводя с ребят пристального взгляда, достал из мешка веревку, накрутил на руку и бросил в воздух. Веревка, словно зацепившись за невидимый крючок в небе, повисла в воздухе. Фокусник, продолжая гнусавить, подозвал мальчишку-сомалийца, и тот, скаля белые зубы, ловко полез по веревке и исчез в голубом небе.

От изумления ребята не могли проронить ни одного звука. За мальчишкой по той же веревке полез фокусник и тоже исчез. Потом сверху послышалось грозное рычание, и на пыльную землю упали сначала руки, потом ноги и наконец туловище босоногого мальчишки.

Мурашки забегали по спинам ребят. Но глаз они закрыть не могли. И не успели моргнуть, как перед ними стоял невредимый, лукаво улыбающийся мальчишка-сомалиец.

Любезно улыбаясь, фокусник помахал руками перед лицами ребят.

Оцепенение прошло. Ребята увидели, что они не спят, так как фокусник затянул неизменное:

— Бакшиш, мистер, бакшиш!

Чтобы избавиться поскорее от всего этого, приятели полезли в карманы майских брюк. Карманы были пусты. Только у Гришки завалялся последний сладкий орех.

Ребята испуганно переглянулись, пряча глаза от фокусника и черных выжидающих лиц туземцев. Фокусник, почуяв банкротство ребят, подошел вплотную. Потная толпа насмешливо загудела и тоже сдвинулась теснее.

Гришка, вскинув рыжую голову, беспечно засвистал.

— Мишка, слушай хорошенько. Как скажу три, — дуй изо всех сил, а то с нас последние майские казенные штаны за фокусы снимут, — буркнул он тихонько Мишке, беззаботно роясь в пустых карманах.

— Раз!

Мишка подтянул брюки, поглядывая, куда бы половчей нырнуть.

— Два!

Гришка сунул сладкий орех в руку оторопевшего фокусника.

— Три!

Ребята вскочили, опрокинули скамейку и фокусника, нагнули головы и, пробив ими плотную толпу, побежали изо всех сил по улице.

Вдогонку им несся рев толпы, вой фокусника; летели гнилые яблоки, старые галоши, и даже дохлая кошка, задев Мишку по голове, брякнулась о землю.

Сзади, кусая ребят за пятки, звонко лая и дурачась, скакал Верный.

Ноги приятелей, работали добросовестно. Скоро и крики и преследователи остались позади. Еле переводя дух, друзья остановились у стены белого домика. Неожиданно открылась цыновка, заменяющая дверь, просунулась жилистая худая рука, и хлюпающий рот старухи прошамкал:

— Бакшиш, мистер, бакшиш!

Приятели весело расхохотались. Верный присел на задние лапы и зарычал на старуху. Старуха шарахнулась в хижину и подняла такой вой, что сидящая на пальме обезьянка зацокала зубами и метнулась на другую пальму.

Из дверей хижины появился бронзовотелый мальчуган с бамбуковой палкой в руке. Он замахнулся на собаку и только теперь увидел ребят.

Глаза его сузились. Рука крепче сжала палку.

Ребята опешили. Шерсть у Верного поднялась, клыки угрожающе защелкали.

Неожиданно налетел ветер. Он поднял пыль с дороги, закачал верхушки пальм. Тощие куры, сшибленные и смятые ветром, испуганно закудахтали и побежали в разные стороны.

Мальчуган крикнул, бросился бежать. Скоро он собрал кур и загнал их за свою хижину. Ребята стояли, подняв головы кверху, разглядывая раскачивающиеся пальмы и обезьян. Они не замечали, как спускались темные, зловещие сумерки.

— Гриш! Я что-то не понимаю, куда идти теперь. Постой, вот парня спросим.

— Да, спроси его, — он вот тебя палкой по голове трахнет заместо ответа. Чего он злился-то на нас?

Мальчуган опять стоял в дверях, растопырив руки.

— Послушай, товарищ, как тут в порт пройти, на корабль?

Мальчуган хмуро мотнул головой и пробормотал что-то.

— Не понимает. Ну… вот пароход идет… ф-ф, идет и встал. Стоп! Порт-Аден. Русс шип! Москоу!

Мальчуган глядел на ребят, соображая что-то. Потом лицо его прояснилось.

— О! Русс шип? Москоу?

Он взял Гришку за руку и повел. Ребята, думая, что он ведет их к порту, были поражены, когда мальчуган, пройдя извилистую и донельзя грязную улицу, подошел с ребятами к хижине.

Мальчуган, молча, водил ребят из хижины в хижину, произнося только одно слово, после которого люди ласково смеялись и трогали ребят за плечи. Жуткая нужда, голод и нищета окружающих заставила ребят забыть и о крейсере и о времени.

Вонь наводила тошноту, голодный блеск в глазах изнуренных детишек, стоны больных стариков и старух, распростертых прямо на полу, в грязи, в полутемных убогих хижинах усиливали жалость и злобу.

Наконец Гришка не выдержал. Показывая пальцем на худую, как щепочка, девочку, игравшую в углу с обглоданной костью, он почти крикнул:

— Слушай! Кто же это вас так?.. Помрете ведь все.

Мальчуган поднял на Гришку большие глаза, сжал кулачки и провел пальцем по шее:

— English.

Когда ребята вышли на улицу, было темно, как в могиле. Ветер выл на верхушках пальм. Плясали далекие огни и тревожно звонил колокол в порту.

— Мишка! Смотри, совсем ночь. Бежим скорей — вдруг опоздаем? Эй, друг, — шип, Москоу!

— All right…

Когда трое добежали до порта, им показалось, что кто-то зажег на дне адский огонь, и от него вода кипела, шипя и выбрасываясь на пристань. Зловещие рваные тучи стремительно неслись над головами. Хлесткий ветер выл на разные голоса, крутил столбы песка и пыли, забивал глаза, сушил глотки. Трудно было устоять против напора ветра, и фуражки ребят, мелькнув белыми птицами, пропали в желтой мути.

Кораблей не было видно, все исчезло в воющей темноте.

Стоящие у пристани лодки туземцев плясали как бешеные. Слышались предостерегающие крики с моря; словно прося о помощи, ревела гулкая сирена. Горели огни штормовых сигналов.

Гришка почесал в затылке и, загораживая локтями лицо от ветра, крикнул:

— Вот тебе и раз! Как бы не ушел крейсер… Мишка… что делать? Ты не видел Верного?

Только теперь заметили ребята, что собака пропала. В сердца заползала тревога.

Мальчуган подбежал к пристани, спрыгнул в лодку. Видно было, как он разговаривал с туземцем, горячо размахивая руками. Скоро он вернулся и безнадежно махнул рукой.

— Гриш! Он наверное говорит, что везти нас никто не хочет… Да и куда тут! Где ночевать-то будем и… денег не копейки.

— Денег, денег… С деньгами всякий дурак переночует, а ты вот без денег попробуй. Эй, камрад — бай-бай!

Мальчуган словно понял, что сказал Гришка. Он опять взял его за руку и повел за собой.

Встретила та же старуха. Теперь она не ругалась и не просила бакшиш. В слезящихся глазах ее была тревога за сына. Она притащила вонючее тряпье и, разложив его в углу, ласково кивала головой.

Утомленные бурным днем, ребята сразу уснули. Засыпая, видели наклонившуюся голову случайного друга, слышали его жалобы на «english».

Борясь со сном, Гришка пробормотал:

— Вот где, Мишка, работать надо… Слушай: давай мальчугана увезем с собой. Спрячем в трюм…

— Не говори глупостей, — возразил Мишка, — не забывай, что Котенко говорил… Забот, что ли, мало с нами? А что командир скажет?

Засыпая, Гришка пробормотал:

— Котенко… командир… это да…