Вторые сутки отдыхал крейсер во Владивостоке. Ходили слухи о том, что где-то хищничают японцы, на советских землях истребляют зверей и ловят рыбу.
«Коминтерн» должен был скоро опять развить машину и смазать орудия. Краснофлотцы отказывались от отпуска.
Гришка с Мишкой давно собрали свои вещи. Макака закашляла, и сердобольный кок сшил ей костюм. Краснофлотцы смеялись до колик в животе на проказливую обезьянку — в удивительно несуразном одеянии.
Зато не до смеху было самому Остапу. Он нехотя работал на камбузе и ходил хмурый и рассеянный.
Гришка тоже до сих пор не мог забыть, когда с крейсера был сброшен трап и на корабль вбежали родственники краснофлотцев, — в стороне, ища кого-то глазами, стояла женщина.
За руку она держала мальчугана, который не мог стоять на месте.
Мальчуган вырывал руку и кричал:
— Мама! Где же он? Батька-то где же?
Не мог забыть Гришка и того, какой растерянный был вид у женщины, когда дядя Остап передавал ей вещи кочегара Чалого, и как заглушил сразу сумятицу встреч полный горя и отчаяния женский голос.
Потом кок исчез…
Ребята не знали, куда девать им подарки краснофлотцев. Почти каждый совал им в руки какие-нибудь заморские безделушки, молча или с грубой лаской.
Часто под одеялом или под подушкой ребята находили цейлонские ракушки, пару носков, морскую ленточку, открытку с надписью:
«Пионерам — на память от машинистов крейсера „Коминтерна“».
Гриша с Мишей который уж раз обходили крейсер с кочегарки до мостика. Каждая заклепка, каждая часть корабля были дороги и что-нибудь напоминали.
Настал последний день. Краснофлотцы столпились у трапа. Руки и плечи ребят зудило от крепких шлепков и пожатий.
Макака верещала и прыгала на цепочке. Попка, словно прощаясь с крейсером, орал на разные голоса.
Сойдя на берег, ребята оглянулись. С крейсера глядели десятки глаз.
Знакомые лица улыбались ребятам.
— Не забывайте о флоте, ребятки!
— Расскажите ребятам, что видели, хлопцы. До свиданья!
— Мишуха, береги попку!
— Прощайте, прощайте!
— Не сердись, ребятки, коли что было…
Вдруг с трапа сбежал Петелькин. Подбежав к Гришке, он сунул ему в руки большой ящик цейлонского чая и бритву.
— Накось, Гриня… С Мишкой вам на пару… Разделите…
На горе, на пролетке извозчика-китайца, ждал кок. Он пытался улыбнуться, отчего пухлое лицо его становилось похожим на лицо человека, у которого болят зубы.
Всю дорогу до вокзала дядя Остап жаловался на дороговизну продуктов во Владивостоке и ворчал на невозмутимого возницу.
Когда прозвенел третий звонок, Остап крепко обнял ребят.
— Пожалуйста. Крушение планов. Уехала супруга Андрея и Кольку с собой взяла… Суматошные вы все, говорит, и уехала. Прощайте, Гришенька, прощайте, Мишенька. Напишете, может, дядьке Остапу?
Высунувшись из окна поезда, ребята долго махали коку фуражками, и долго, пока поезд не исчез за поворотом, ответно махал Остап им платком, мокрым от слез.