Плата за молчание

ПОСЛЕДНЯЯ МИЛЯ

Американский мультимиллионер Джордж Аллан Мартин был убит накануне своего 60-летия. Жена перед отходом ко сну была в ванной, где принимала душ, а он стоял у телевизора, готовясь выключить его, как только передадут последние биржевые сводки. В эту минуту с террасы сквозь открытую дверь вошел убийца, сделал по комнате, как позднее было установлено по следам, четыре шага и выпустил в спину миллионеру пять пуль. Мартин упал как подкошенный, зацепив стоявший на передвижном столике телевизор, который с грохотом свалился на пол. Встревоженная громким шумом жена Мартина, Бетти, выбежала из ванной и, увидев своего бездыханного мужа, вызвала по телефону шерифа Джона Брукса.

Уже через несколько минут глава местной полиции прибыл на загородную виллу, но смог лишь констатировать смерть почтеннейшего из граждан города Гриффи-на и обнаружить на зеркальном паркете отчетливые следы грязных ботинок убийцы. Вдова, почти без чувств лежавшая в кресле, была не в состоянии хоть что-то сообщить. Брукс попытался было двинуться по следам преступника, но огромный неосвещенный парк, окружавший виллу, был пуст. Шерифу не оставалось ничего другого, как вернуться в дом и по телефону уведомить о случившемся комиссию по расследованию убийств, находящуюся в столице штата Атланте, в 50 милях от провинциального городка Гриффина. Миссис Мартин тихо плакала в своем кресле, едва слышно, с причитаниями повторяя: «Почему он должен был умереть? Он делал людям только добро… Почему же с ним должно было это случиться?…»

Шериф многократно делал попытки расспросить ее о подробностях: не заметила ли она кого-нибудь в комнате, не было ли в доме посторонних, не подозревает ли она, кто мог убить ее мужа. Бетти Мартин не смогла ответить ни на один из вопросов.

Было уже 22 часа, и до прибытия из Атланты комиссии по расследованию убийств под начальством майора полиции Хантинга должен был пройти еще час. Убедившись в бесперспективности дальнейшей беседы с убитой горем женщиной, Брукс вышел на террасу, закурил и принялся размышлять о случившемся, пытаясь путем собственного анализа докопаться до мотивов убийства.

Джордж Аллан Мартин, уроженец Гриффина, был не только самым богатым, но и одним из самых любимых сынов города. Брукс не знал никого, кто враждебно относился бы к покойному, и Гриффин был не из тех мест, где водится всякий сброд. Отец убитого несколько десятилетий торговал скотом и зерном и с клиентами всегда обходился честно. Состояние он не нажил. Сын расширил торговлю, перестроил все на современный лад и сначала повел дело в масштабах всего штата Джорджия, а затем распространил его и на другие штаты Америки. По производству сельскохозяйственных продуктов Джорджия вышла на одно из первых мест в США. Скотоводство, возделывание хлопка и зерновых культур стали приносить фермерам штата значительный доход, и не последнюю роль в создании этого благоденствия сыграл предпринимательский дух Джорджа Аллана Мартина. Получив высшее образование в Атланте, он лучше, чем его отец, придерживавшийся консервативных взглядов, понял, какую выгоду можно извлечь из продукции, поставляемой фермерами, если применить методы большого бизнеса. Из незначительного торгового леса, доставшегося от отца, он сумел создать миллионное предприятие, акции которого высоко котировались на бирже. Отделения фирмы возникли сначала в Атланте, а затем во всех крупных городах. За последние годы он открыл почти 500 магазинов самообслуживания, разбросав их по всей Америке. В этих магазинах, как специально оговаривала реклама, продавались только продукты, произведенные в штате Джорджия. Когда два года назад, оставив свое гигантское дело на директоров и управляющих, Мартин вернулся в родной город, весь Гриффин гордился этим и всем хотелось, чтобы он стал мэром. На месте скромного фермерского деревянного дома, в котором жил его отец, он построил замок, перевезенный, как говорили, в разобранном виде из Шотландии и стоивший много миллионов долларов. Однако это ни у кого не вызвало зависти, как никто не поставил Мартину в упрек и отказ баллотироваться в мэры и его намерение стать губернатором Джорджии. 4 миллиона долларов на предвыборную кампанию он выложил из собственного кармана. Его кандидатура, горячо поддержанная всеми фермерами штата, имела, по данным опроса, проведенного Институтом общественного мнения, наибольшие шансы на успех. В последние дни об этом писали все газеты. Не это ли послужило причиной гибели Мартина?

Шериф Брукс не слишком интересовался политикой, но, конечно, знал, какую роль не раз играли в ней преступления, в том числе и убийства. И все же он не хотел, не мог поверить, что убийство Мартина является политическим. Ему было страшно подумать, какую реакцию вызвало бы это в Гриффине.

Поэтому он оставил эти мысли при себе, когда позднее руководитель прибывшей из Атланты комиссии по расследованию убийств спросил его:

- Что вы думаете об этой истории, шериф? Кому понадобилось убивать его? Были у него враги?

- Враги? - с наивным видом переспросил Брукс. - Мне они, во всяком случае, неизвестны. Он был добрым гением города. Ненависти к нему никто не питал. Напротив…

Майор Хантинг с неудовольствием перебил его:

- Бросьте! Семьдесят процентов населения Гриффина составляют негры. На каждого белого приходится по два черных, следовательно, по два врага.

Намек майора полиции пришелся шерифу не по душе. Действительно, из 12 тысяч жителей Гриффина 8 тысяч составляли негры, что обусловливалось экономическими особенностями города. В сельском хозяйстве до сих пор преимущественно заняты негры, а в Гриффине не занимались ничем, кроме сельского хозяйства. Однако материальное благополучие, обеспеченное этой местности Мартином, в известной мере пошло на пользу и неграм. Они смогли здесь обосноваться, имели автомобили, пусть дешевые и подержанные, но все же позволявшие им ездить на фермы. И как раз Джордж Мартин стоял за то, чтобы неграм лучше жилось, чтобы с ними не обращались, как с рабами. Не то чтобы он питал к ним нежные чувства или был сторонником их равноправия, о котором в последнее время кое-кто стал поговаривать в Вашингтоне. Он исходил всего лишь из хозяйственных соображений. Когда неграм лучше живется, они лучше работают. А когда они лучше работают, повышаются доходы белых. И надо сказать, что в Гриффине в отличие от некоторых других мест в стране действительно не случалось расовых беспорядков с тех самых пор, как неграм дали возможность жить в городе наравне с белыми…

Однако Хантингу Брукс сказал только одно:

- Как хотите, но я не верю, что это сделал кто-то из местных.

Майор полиции прекратил разговор, давая понять, что относится к Бруксу как к деревенскому полицейскому, с которым о подобных вещах толковать бессмысленно. Он подошел к своим людям, закончившим осмотр места преступления.

- Нашли что-нибудь?

- Отпечатки пальцев отсутствуют.

- А как со следами ног?

- На ботинках был только песок из сада. Там сейчас Джильберт со своей собакой. Посмотрим…

- Гильз от патронов не нашли?

Трое сыщиков, облазившие все углы комнаты, обшарившие всю мебель, ответили отрицательно. Хантинг стал выходить из себя:

- Черт возьми! Должны же были остаться хоть какие-нибудь следы. Не может быть, чтобы их не было! Пять выстрелов подряд можно произвести только из автоматического пистолета. А такой пистолет выбрасывает гильзы!

- Значит, преступник их собрал!

Хантинг разъярился еще сильнее:

- Но ведь женщина, услышав шум, сразу вбежала в комнату. Когда же он успел собрать гильзы?

Шериф Брукс, издали слушавший разговор, подошел поближе и простодушно заметил:

- Верно, он стрелял из кармана. И гильзы, понятно, выпали назад в карман, так что ему не пришлось их подбирать.

- Вы, конечно, почерпнули это из последнего телевизионного «крими»? Но покажите мне, как это делается. Как стреляют из кармана, не делая при этом ни одного промаха? Такое бывает в цирке, но не в жизни! - грубо высмеяв шерифа, Хантинг тяжелой поступью направился к террасе.

Обиженный Брукс крикнул вдогонку:

- Он мог прицепить к пистолету пластиковый мешочек, который не помешал бы ему целиться.

Не оборачиваясь, майор полиции с издевкой ответил:

- Да-да, конечно! Подумать только, что за умники в этой деревне! Странно, как это вы до сих пор не служите в ФБР…

- С чего это он у вас такой злющий? - спросил Брукс стоявшего рядом сыщика.

- Не знаю. Должно быть, у него опять гастрит разыгрался.

На террасе Хантинг столкнулся с проводником собаки, доставившим пару испачканных башмаков, а вместе с ними новое разочарование.

- Стояли у выезда из гаража. Оттуда он, должно быть, удирал в одних носках.

Хантинг взял башмаки, повертел их и сказал:

- Ценная находка! В Америке двадцать миллионов пар этого сорта.

Он смягчил свой неприветливый тон, только увидев возникшую из темноты парка Бетти Мартин. Она проводила до ворот машину, на которой отправили в судебно-медицинский институт в Атланту труп ее мужа.

- Прошу прощения, сударыня. Я знаю, что вам сейчас не до разговоров. Но я обязан, несмотря на это, задать несколько вопросов.

Миссис Мартин сдержанно ответила:

- Спрашивайте, пожалуйста. Ведь это ваш долг. - Она провела майора полиции в зимний сад. - Мы можем беседовать вдвоем или вам необходимы свидетели?

Взятый ею тон превосходства заметно подействовал на Хантинга. С хозяйкой дома он заговорил совсем иначе, чем с шерифом и сотрудниками комиссии по расследованию убийств.

- Это вовсе не допрос. Мне нужно лишь навести некоторые справки.

Небрежным жестом она указала посетителю на стул:

- Я слушаю!

Чтобы подчеркнуть важность предстоящей беседы, Хантинг вынул из кармана блокнот и шариковую ручку и положил их перед собой на низенький столик стиля «доброй старой Англии».

- Э-э… Мне необходимо знать, находился ли в доме еще кто-нибудь, кроме вас и вашего мужа?

- Нет.

Удивленный этим ответом, Хантинг всего охотнее вернулся бы к прежней манере разговора и сказал бы: «Бросьте! Вам меня не убедить, что в этом дворце вы жили только вдвоем…»

Словно угадав его мысли, Бетти Мартин пояснила:

- Вообще-то в садовом флигеле живет супружеская пара, которая вот уже двадцать лет находится у нас в услужении. Но сейчас эти люди в отпуске, во Флориде.

Хантинг снова овладел собой:

- Ну а шофер, садовник, разве их у вас нет?

- Сад был увлечением моего мужа, его хобби. Он не подпускал к саду никого, разве что требовались какие-нибудь крупные работы…

С некоторой резкостью Хантинг внезапно спросил:

- Чернокожие у вас не работали?

- Негры? - подчеркнуто переспросила миссис Мартин, как будто хотела дать понять, что подобные словечки ей не по душе.

- Да, черные.

- До позапрошлой недели у моего мужа был черный шофер. Но он работал у нас очень недолго.

Хантинг быстро подался вперед, отодвинул в сторону блокнот и настойчиво спросил:

- Почему он больше у вас не работает?

- Потому что он, вернее, его манера водить машину не понравилась мужу. Как-то раз он чуть не попал в аварию.

Казалось, все остальное перестало интересовать Хантинга:

- Скажите, пожалуйста, его имя и где он теперь?

- Его зовут Нэшвилл. Джим Нэшвилл… Но куда он девался, этого я при всем желании не могу вам сказать.

Хантинг тут же схватил блокнот и крупными буквами записал имя Джима Нэшвилла, несколько раз подчеркнув его.

Бетти Мартин смотрела на него с испугом:

- Но не думаете же вы всерьез, что он… Нет, я решительно не могу этого допустить!

- Не можете?

- Но зачем ему убивать моего мужа? За то, что тот уволил его? Ни за что не поверю!

Хантинг снисходительно поглядел на нее:

- Вы, сударыня, - нет, но нам ситуация знакома лучше. Чернокожие воображают, что стали брать верх. С тех пор как в Вашингтоне постоянно болтают о равноправии черных и Верховный суд распорядился даже, что бы их дети посещали одни школы с нашими, они думают, что настал их час. Они всех терроризируют..

Охваченная внезапным ужасом, Бетти Мартин схватила его за руку.

- Вы действительно полагаете, что это принимает такие размеры? Тогда я дольше здесь не останусь…

- О своей безопасности вы можете не тревожиться, сударыня. Пока мы его не поймаем, мы приставим к вам полицейскую охрану. А потом никто уже не осмелится… Ведь это трусливый сброд. Они и не пикнут, когда увидят, что мы сильнее, умнее и могущественнее их…

Словно для того, чтобы не дать воли чувствам, Бетти Мартин спрятала руки под стол. Затем неуверенно произнесла:

- Но ведь у вас нет никаких оснований подозревать его?

- Вы так считаете? - настойчиво спросил Хантинг. - Подумайте сами. Вашего мужа в городе, да что в городе, во всем штате любили, как никого другого. Это определил Институт общественного мнения, проведя свой опрос. У него были наибольшие шансы занять губернаторский пост. Кто же стал бы его убивать просто так, ни за что ни про что? Ведь это не было убийством с целью ограбления. Преступник не сделал ни малейшей попытки что-нибудь похитить, хотя в вашем доме достаточно ценных вещей. Да сними он одну из дорогих картин, висящих в той комнате, это уже дало бы повод предположить корыстный мотив преступления. Но убийца вашего мужа не искал выгоды, он действовал только из мести, из примитивной, жестокой мести за то, что его выгнали, за то, что ему дали понять, что он был и останется чернокожим и что с ним могут поступать как кому заблагорассудится…

Бетти Мартин закрыла лицо руками и затрясла головой, точно всеми силами старалась воспротивиться внушительной полицейской логике.

- Но ведь все это пока только предположения, можно ли на их основании… Ведь могло быть и совсем иначе!

- Как, например? Убийца хорошо знаком с местностью. Как иначе смог бы он так быстро проникнуть в дом? Откуда ему известно, что гараж выходит на безлюдный участок, где можно пройти незамеченным? Он знает обычаи дома, знает, что перед сном вы принимаете душ, а ваш муж в это время всегда слушает биржевые сводки. Преступник сумел выбрать самый удобный момент именно потому, что знал все это.

- Но ведь у нас бывает множество людей!

- И вы готовы заподозрить кого-то из них в убийстве?

Бетти Мартин беспомощно взглянула на майора.

Подозревать в убийстве ей было некого. Окружение Джорджа составляли только друзья. Правда, инстинктивно она чувствовала, что достаточно и таких, кто имел причины его ненавидеть. Компаньоны по бизнесу, которых он разорил, политические противники, которых он одолел. Он сам, бывало, говаривал, что многие обрадовались бы, сверни он себе шею…

- Вам нет нужды ломать себе голову, сударыня. - прервал Хантинг ее размышления. - Мы сами все выясним. Если убийца - Нэшвилл, мы сумеем подтвердить это доказательствами. Было бы только хорошо, если бы вы помогли нам поскорее его разыскать. Чем дольше это протянется, тем легче ему будет замести следы преступления.

Бетти Мартин не имела представления ни о прошлом Джима Нэшвилла, ни о том, где он родился, ни о том, есть ли у него друзья. Но ей вспомнилось, что Джордж мимоходом упомянул об обстоятельствах их знакомства. Это произошло в Атланте, когда Джорджу понадобилось устранить какие-то неполадки в машине. Была уже полночь, но Нэшвилл, работавший мойщиком в гараже, охотно согласился помочь Джорджу, а затем с радостью принял предложение пойти к нему в шоферы. Однако где именно в Атланте находился этот гараж, Джордж не рассказывал.

Очень довольный полученными сведениями, Хантинг спрятал блокнот и шариковую ручку и поднялся.

- Это наверняка поможет нам найти его, сударыня. Большое спасибо. Возможно, он вернулся именно туда. А если нет, в гараже нам все равно что-нибудь да сообщат.

Когда комиссия по расследованию убийств уехала, в дверях зимнего сада возник шериф. В ответ на вопросительный взгляд Бетти Мартин он пояснил:

- Майор Хантинг приказал мне остаться здесь, сударыня. Для вашей охраны.

Бетти Мартин понимающе кивнула, после чего шериф, в свою очередь, спросил:

- Выяснили они что-нибудь? Он вам не говорил?

- Они считают убийцей Нэшвилла и сейчас разыскивают его.

Шериф промолчал. За последние часы и у него мелькала эта мысль. После того как Джордж Мартин уволил Нэшвилла, тот сильно напился в одном из негритянских трактиров и всячески поносил белых. Все они, дескать, свиньи и Мартин тоже не исключение, он еще похлеще других. Хозяин трактира позвонил в полицию и выдворил Нэшвилла на улицу. Впрочем, когда Брукс в полицейском участке помещал его для вытрезвления в арестантскую камеру, Нэшвилл снова был настроен вполне благодушно. Утром он извинился за свое поведение и сказал, что намерен вернуться в Атланту, чтобы приискать другую работу.

Только на прямой вопрос Бэтти Мартин, думает ли и он, что убийца Нэшвилл, шериф ответил:

- Не знаю, сударыня. Но для Гриффина это было бы плохо. Боюсь, очень плохо. У фермеров это пробудило бы прежнюю ненависть, и они заставили бы всех черных расплачиваться. Все труды вашего мужа, все сделанное им в последние годы ради того, чтобы здесь царили мир и порядок, - все оказалось бы напрасным!

Бетти Мартин только устало пожала плечами, точно ей было безразлично, что теперь будет, раз муж мертв.

- Пожалуйста, сударыня, - настоятельно попросил Брукс, - не рассказывайте об этом в городе, пока ничего еще не доказано. Одного лишь подозрения может оказаться достаточно, чтобы случилась беда…

Бетти Мартин ничего не ответила; только уже выходя из зимнего сада, она сказала:

- Если вам непременно надо оставаться здесь, располагайтесь в гостиной. Мне хотелось бы побыть одной.

На другой день полицейские патрули с раннего утра охотились за Джимом Нэшвиллом по всей Атланте и к обеду задержали его в дешевой закусочной. Без предъявления ордера на арест и без всяких объяснений пятеро полицейских схватили его, когда он отходил от кассы с тарелкой жареного картофеля в одной руке и бутылкой кока-колы в другой. Они повалили его на пол, грубо скрутили руки, так что он вскрикнул от боли, надели наручники, сковали цепями ноги и, как колоду, поволокли в ожидавший на улице полицейский автомобиль. Прежде чем успела собраться толпа, машина уже умчалась, оглушительно завывая сиреной.

Первый допрос состоялся в холодной камере, лишенной окон. Джим Нэшвилл с залитым кровью лицом сидел, привязанный крепкими ремнями к канцелярскому креслу, точно к электрическому стулу. Позади него стоял полицейский с бычьей физиономией и, когда он, теряя силы, ронял голову на грудь, толкал его в спину автоматом.

Напротив Джима, на краешке стола, рядом с телефоном, сидел майор Хантинг, победоносно скрестив на груди руки и болтая ногами. Спокойно, точно речь идет о сущих пустяках, обратился он к арестованному:

- Ну, Джимми, выкладывай, куда девал пистолет. Тебя еще сегодня должны перевезти в Гриффин.

Слишком потрясенный бесчеловечным обращением, Нэшвилл не решался спросить, почему его задержали и в чем, собственно, обвиняют. Он даже еще не знал об убийстве Джорджа Мартина, так как впервые сообщение об этом появилось лишь в дневных выпусках газет. Он только покорно поднял голову и испуганно произнес:

- Сэр, у меня нет пистолета, у меня никогда его не было.

- Не болтай глупостей, Джимми. Нам все известно. Это «уэбли» 38-го калибра. - Хантинг взял со стола пластмассовую коробочку с пятью пулями, извлеченными из

тела Джорджа Мартина. Перекатывая их на ладони, он сказал: - Вот они тут. Эксперты узнали их с первого взгляда. Калибр 38-й, а по нарезке ясно, что стреляли из пистолета «уэбли».

- Мне очень жаль, сэр, но я не знаю ни о каком «уэбли».

Хантинг продолжал сохранять удивительное дружелюбие:

- Ну ладно. Ты, возможно, слишком глуп, чтобы разбираться в системах оружия. Но пистолет у тебя есть. Так скажи наконец, где он.

Все еще не подозревая истинной цели допроса, Нэшвилл вежливо возразил:

- Вы ошибаетесь, сэр. Вы меня с кем-то путаете. У меня никогда не было пистолета. Да и к чему он мне?

Хантинг снова спрятал пули в коробочку:

- Ну что ж, мы и сами найдем его. В гараже нам сообщили, что, приезжая в Атланту, ты всегда останавли ваешься в гостинице на 14-й улице. Это верно?

- В Миддльтаун-отеле, сэр. Это не настоящая гостиница.

- Хорошо, хорошо, не будем спорить. В каком номере?

- В 21-м, сэр:

Хантинг приветливо улыбнулся ему, точно хваля за честный ответ, и, сняв телефонную трубку, набрал трехзначный номер.

- Миддльтаун-отель на 14-й улице. Комната 21-я. Поглядите-ка там. Только захватите с собой портье, что бы потом не говорили, будто вы сами что-то подбросили.

Положив трубку, он достал из кармана портсигар, слез со стола и, подойдя к молодому негру, предложил ему закурить. Нэшвилл, скованный по рукам и ногам и вдобавок привязанный ремнями, не мог даже шевельнуться.

- Ах да, - сказал Хантинг и сам сунул ему в рот сигарету. - Таково предписание, Джимми. Тут мы не властны.

Он дал Нэшвиллу огня и приказал полицейскому с автоматом выйти и занять пост снаружи. Затем, ни словом не упоминая об убийстве Джорджа Мартина, завел с арестованным непринужденный разговор.

- Что ты делаешь в Атланте, Джимми? Работаешь?

- После возвращения из Гриффина еще нет, сэр. Ищу работу.

Хантинг умышленно пропустил упоминание о Гриффине мимо ушей.

- И есть у тебя шансы устроиться?

- Может быть, вернусь в прежний гараж, сэр. Меня обещают взять, когда прибавится работы. В такую прекрасную погоду мало кому нужно мыть машины…

Выразив сочувствие по поводу отсутствия в гараже работы, майор продолжал оживленно болтать на посторонние темы, то и дело поглядывая на дверь, точно чего-то ожидая.

Через полчаса конвойный полицейский впустил в камеру двух сыщиков, которые передали Хантингу картонную коробку и протокол, написанный от руки. Стоя за спиной у негра, Хантинг открыл коробку, заглянул в нее и спросил:

- Где он был?

- Зарыт в цветочном ящике на балконе!

Майор обошел стул и, остановившись перед Нэшвиллом, двумя пальцами достал из коробки пистолет, завернутый в тонкую резину.

- Ну, Джимми, что я тебе говорил? Вот мы и нашли его сами.

Джим Нэшвилл с недоумением уставился на пистолет. Хантинг глянул на фирменный знак и весело сказал:

- «Уэбли»! Видишь, наши криминалисты знают свое дело. Пора бы вам всем это понять.

Нэшвилл, заикаясь от волнения, произнес:

- Но это не мой пистолет, сэр. У меня вообще нет пистолета!

- А как же он попал в цветочный ящик в твоем номере? Уж не хочешь ли ты сказать, что это мы его там спрятали?

- Нет, нет… конечно, нет, сэр! Но меня несколько недель не было здесь. Кто-то ведь тем временем жил в комнате!

- Джимми! Наша экспертиза быстро установит, из этого ли пистолета произведены выстрелы. У меня самого нет сомнений. Но когда факт будет установлен научно и эксперты под присягой подтвердят его в суде, тебя привяжут к другому стулу - к такому, через который пропускают ток в 20 тысяч вольт. Разве ты не хочешь облегчить совесть признанием, которое, может быть, позволит присяжным отнестись к тебе снисходительнее?…

По-прежнему растерянно глядя на пистолет, негр вскричал:

- Ради бога, сэр, чего вы от меня хотите?! Я никогда в жизни не держал в руках оружия. Я даже не знаю, как с ним обращаться…

Хантинг внезапно изменил тон:

- Довольно, хватит вилять! Вы застрелили Джорджа Мартина. Пусть даже вы не признаетесь, присяжные Гриффина все равно получат достаточные доказательства, чтобы отправить вас на электрический стул. Вам может помочь только признание, если мотивы убийства окажутся по-человечески понятными. Вот ваш единственный шанс. Почему вы застрелили Мартина?

Негр продолжал молчать и непонимающе трясти головой. Ствол автомата снова ткнулся ему в спину.

- Эй! Майор тебя спрашивает!

Нэшвилл растерянно пробормотал:

- Мистер Мартин убит? Я даже не знал этого. Как же может быть, что я его убил… Чего вы вообще от меня хотите?

Он напряг вдруг все силы, как будто надеялся разорвать путы. Но стул, вцементированный в пол, не качнулся, кожаные ремни и стальные цепи только глубже впились в тело. Джим снова сник, обессиленный, со сломленной волей, покорившийся судьбе. Теперь он совсем умолк, и стоявший за его спиной полицейский никакими толчками больше не мог заставить его ответить хотя бы на один вопрос.

- Как угодно, - неожиданно спокойно сказал наконец Хантинг, видимо поняв, что ничего не добьется.

Можно было, однако, заметить, что он разочарован.

Его пальцы нервно барабанили по столу, выдавая скрытую за напускным спокойствием неуверенность. Внизу, в его кабинете, вот уже несколько часов десяток репортеров дожидались результатов допроса. Сразу же после задержания Нэшвилла Хантинг сам пригласил их в полицейское управление и на короткой пресс-конференции сообщил, что убийство Джорджа Мартина, по существу, раскрыто и признание преступника тоже не за горами. Он скрыл имя задержанного и то обстоятельство, что тот черный, причем сделал это не только с целью усилить напряжение. Он, конечно, понимал, какую заварил кашу. Выпуск вечерних газет задержан, ротационные машины остановлены, повсюду ждут его сенсационного сообщения. Понимал он и то, что, пока допрашивал Нэшвилла, сцена в закусочной давно уже перестала быть секретом для редакций. За несколько долларов они получили от хозяина заведения, от посетителей и прохожих подробную информацию о том, как молодой негр был схвачен полицией. Сейчас, когда Хантингу самому предстояло снова лицом к лицу встретиться с репортерами и дать им подробный отчет обо всем, его внезапно охватил страх. Убийство Джорджа Мартина негром, да еще перед самыми выборами губернатора, не заурядное преступление, какие случаются каждый день. Расовая проблема наряду с войной во Вьетнаме оставалась одной из острейших политических проблем Америки, и Хантинг отчетливо сознавал, что для Джорджии, как для всех южных штатов, где борьба негров за равноправие так возмущает большинство белого населения, это в полном смысле слова вопрос жизни и смерти. Если бы оказалось, что Джорджа Мартина действительно убил черный, сторонники расовой дискриминации немедленно воспользовались бы этим, чтобы еще больше настроить белых против негров и тем самым нажить себе политический капитал.

Хантинг, ведает бог, менее всего был другом негров и сторонником расового равноправия. Он всей душой был бы рад преподнести властям этого человека в качестве убийцы. Но каким путем их ни раздобывай, а доказательства требовались, и он знал, что никто из его начальников не станет их собирать вместо него, как бы сильно они ни желали обвинить Нэшвилла в убийстве. Между тем цепь улик пока еще слишком слаба и ненадежна, чтобы открыто выступить в суде с таким обвинением.

А вдруг защитник, которого подсудимому нельзя ведь не назначить, представит столь неопровержимое алиби Нэшвилла, что и самый ловкий прокурор ничего не сможет поделать. Не было у Хантинга и уверенности в том, что ему удастся убедить Бетти Мартин опознать в Джиме Нэшвилле человека, который ворвался в дом и убил ее мужа. Не исключалось также, что неожиданно обнаружится кто-то другой, чья вина в убийстве окажется несомненной.

Чем больше Хантинг размышлял обо всех этих трудно учитываемых факторах, тем сильнее становилась его неуверенность. Если бы ему удалвсь, неважно каким образом, отправить Джима Нэшвилла на электрический стул, перед ним открылась бы блестящая карьера, ему была бы обеспечена поддержка целого ряда влиятельных лиц. Такова была одна сторона медали. Однако, если он потерпит неудачу, если Джима Нэшвилла оправдают или, что еще хуже, даже не смогут предъявить в суде обвинение в убийстве, Хантинг мог считать себя конченым человеком. Все, кто сейчас одобрительно похлопывает его по плечу, отшатнутся от него как от зачумленного. Ведь его провал послужил бы для негритянских лидеров важным козырем в борьбе за равноправие. Такова была оборотная сторона медали. Хантинг, на котором теперь лежала ответственность за все дальнейшее и от которого зависело дать делу тот или иной ход, чувствовал себя ненамного уютнее, чем негр, привязанный к стулу и лишенный всякой возможности сопротивления. И то, что их судьбы дьявольски переплелись, еще больше усиливало злобу Хантинга против ненавистного чернокожего.

Один из сыщиков, доставивших пистолет, сказал:

- Полагаю, вам надо спуститься к репортерам. Они хотят получить наконец материал.

Хантинг с сомнением покачал головой:

- Ступайте вы. Скажите, что нам необходимо продолжить допрос, негр все еще запирается. Сообщите им подробности убийства и задержания…

Сыщик перебил его:

- Все это им уже известно.

- От кого?

- Генеральный прокурор уже провел пресс-конференцию, и они теперь в курсе всех деталей. Они хотят получить только фото арестованного.

Хантинг кинул быстрый взгляд на израненное лицо негра.

- Это пока невозможно. Впрочем, погодите…

Он достал из ящика стола отобранный у Нэшвилла потрепанный бумажник, в котором было несколько долларов и сложенная вырезка из журнала. Хантинг развернул ее. На цветном фото был изображен Нэшвилл, молящийся в церкви. Текст гласил: «Исполненный веры и смирения, этот молодой негр в старой методистской церкви в Монтгомери (штат Алабама) ожидает конца долгой ночи. Сброд, охваченный расовой ненавистью, осадил даже божий храм, в котором часть чернокожих нашла убежище от бесчинств. Окажутся ли вера и терпимость сильнее противной христианству ненависти белых фанатиков-расистов?»

Еще раз взглянув на снимок, Хантинг заколебался:

- Пожалуй, все же не подойдет.

Молодой сыщик взял у него вырезку и осклабился:

- Почему? Напротив. Так лицемерие этого отродья еще понятнее.

Ни одна из газет штата Джорджия не воздержалась от публикации снимка молящегося Джима Нэшвилла, всколыхнув этим новую волну подлой расовой травли. Еще не закончилось полицейское дознание, а фотография негра уже печаталась с кричащими подписями: «Убийца на молитве», «Этими самыми руками Нэшвилл убил Джорджа Аллана Мартина».

К следующему полудню городок Гриффин напоминал бивуак. Съехавшиеся отовсюду белые фермеры поставили свои «шевроле», «форды» и «бьюики» у трактиров и баров, расположенных вокруг деревянного здания полицейского участка шерифа Брукса. Из газет стало известно, что накануне вечером Джима Нэшвилла перевели в Гриффин, в этот самый участок. Негритянское население городка не смело показываться на улицах и забаррикадировалось в своих домах или вовсе бежало из Гриффина. С теми, кто попался белым, жестоко расправились. Фермеры в трактирах и барах распивали виски и с каждым новым стаканом становились все агрессивнее. Когда стемнело, перед полицейским участком появились первые орды пьяных, размахивавших, точно знаменами, кнутами и веревками и требовавших выдачи негра. Шериф Брукс полагал, что хорошо знает своих земляков, и не сомневался, что они пошумят-пошумят и снова вернутся к трактирным стойкам.

А в это время майор полиции Хантинг снова расспрашивал Бетти Мартин об обстоятельствах преступления и убеждал ее, что в убийце мужа она не могла не узнать Джима Нэшвилла. Газеты, радио, телевидение в один голос трубили, что задержанный негр и есть убийца, и для Бетти Мартин это не прошло бесследно. Если вначале она уверяла, что от волнения вообще не заметила, был ли еще кто-нибудь в комнате, да и не могла заметить, так как свет был выключен и лишь телевизионный экран слабо светился, то постепенно она стала поддаваться внушению, что убийцей был Нэшвилл.

Однако майору этого было еще недостаточно:

- Припомните все еще раз, сударыня. Услышав первый выстрел, вы выбежали из ванны. Хотя свет в комнате не горел, но ее часть, ближайшая к телевизору, все же была освещена. Да и на террасе лампы горели. Нэшвилл сделал еще четыре выстрела и, убегая, пересек освещенную террасу. Ее ширина - несколько метров. Должны же вы были его видеть!

Бетти Мартин только беспомощно пожала плечами:

- Я не помню. Я так испугалась, потому что…

- Возможно, что в тот момент это прошло мимо вашего сознания, сударыня. Вы ведь водите машину и, конечно, знаете, что, когда все внимание сконцентрировано на проезжей части дороги, вроде бы ничего другого не видишь. И все же вы бессознательно замечаете пешехода, неожиданно появившегося слева или справа от вас. Потом вы тоже скажете, что даже не видели его, однако вы ведь вовремя затормозили, чтобы он не попал под машину.

- Верно, - согласилась она. - Со мной такое не раз бывало.

- Вот видите! То же самое произошло позавчера вечером. Вы только должны все припомнить. Нам ведь известно, что это Нэшвилл, мы нашли у него пистолет, и исследование с несомненностью подтвердило, что в вашего мужа стреляли именно из этого оружия… - Хантинг извлек из портфеля коробку с пистолетом «уэбли» и то ненькую папку. - Вот, пожалуйста, протокол обыскав отеле. Он подписан портье, который присутствовал при обыске. Вот протокол вскрытия, а вот заключение баллистической экспертизы… Все сходится. Недостает только ваших показаний, чтобы предъявить ему обвинение. Пистолет, протоколы, газетные отчеты, неустанно уговаривающий ее майор полиции - бороться со всем этим женщина не могла. Она не видела убийцу и даже не слышала выстрелов, она только прибежала на шум от падения телевизора. Но она больше не могла сопротивляться убедительной логике доказательств и словоизвержению собеседника. Может быть, она все-таки видела убийцу. Ведь должна же она была его видеть! А раз убийцей был Нэшвилл, значит, она видела именно его.

- Ну хорошо. Что я должна сделать?

Хантинг с облегчением вздохнул, поспешно спрятал в портфель пистолет и папку с документами и поднялся:

- Вы должны поехать со мной в полицейский участок и опознать Нэшвилла. Потом мы составим соответствующий протокол, и вам ни о чем больше не надо будет беспокоиться.

Бетти Мартин испуганно всплеснула руками:

- Этого я не могу! Я не могу сказать ему в лицо… Я ведь все же не уверена. Конечно, все должно было быть так, как вы говорите, но я-то ведь ничего не знаю. Вообще так ли уж необходимы мои показания?

Хантинг снова сел:

- Сударыня, ваш муж убит. Вся страна возмущена этим. Ваша пассивность будет истолкована неправильно. Ваш муж - из самых лучших побуждений, конечно, - был сторонником равноправия рас. Взгляды его опровергнуты самой смертью. Равенства рас не существует. Негры остаются неграми. То, что на протяжении двухсот лет было неписаным законом, не может быть уничтожено одним росчерком пера в Вашингтоне. Эта страна принадлежит нам, белым, - нам, а не черномазым. Подумайте также о предприятиях вашего мужа, управлять которыми теперь придется вам. Вы разом все погубите. Вас станут бойкотировать, если узнают, что вы покрываете убийцу белого человека.

Когда автомобиль с Хантингом и Бетти Мартин приблизился к полицейскому участку, одноэтажное здание типа блокгауза было осаждено бурлящей, горланящей толпой пьяных фермеров. Ставни дома были плотно закрыты, ворота заперты. Озверевшие люди швыряли в стены камни, обернутые горящими, пропитанными бензином тряпками, бросали в воздух пустые бутылки из-под виски. В центре толпы, то поднимаясь, то опускаясь, колыхалась белая крыша автомобиля шерифа: десяток пьяных пытался перевернуть машину. И в такт из темноты несся вой:

- Нэшвилла сюда!… Нэшвилла сюда!… Нэшвилла сюда!…

Прежде чем буйствующая толпа успела его заметить, Хантинг поспешно дал задний ход и отвел машину в переулок. Отсюда он по радио вызвал шерифа. Дочь последнего, обслуживавшая рацию, от волнения едва могла говорить.

- Они хотят линчевать его… - это было все, что понял Хантинг.

Затем на линии наконец оказался сам Брукс. Все это время он с двумя пистолетами стоял за дверью. Он сказал Хантингу, что четверть часа назад вызвал из Атланты полицейских, но опасается, что дом будет взят штурмом до их прибытия.

- Постарайтесь незаметно подъехать к дому сзади. Дверей там нет, но я могу выпустить его через чердачное окно. Он должен скрыться, иначе его повесят!

Все свершилось буквально в последнюю минуту. Когда выдернутыми из ограды кольями дверь была выломана и ворвавшиеся в дом пьяные, отняв у шерифа ключи от камер, заперли его самого в конторе, Джим Нэшвилл вылез из чердачного окна по другую сторону дома и, в паническом страхе соскользнув с крыши, прыгнул очертя голову с трехметровой высоты.

Тяжело дыша от усилий, человек, единственным стремлением которого было отправить Нэшвилла на электрический стул, подтащил к машине его обмякшее тело, чтобы спасти от кровожадного белого сброда и потом иметь возможность казнить по закону за убийство, которого осужденный не совершал.

Придя в еще большую ярость оттого, что Джим Нэшвилл увильнул от расправы, свора потерявших человеческий облик пьяных негодяев кинулась искать новые жертвы. 70-летний негр, арестованный за бродяжничество, был вытащен из камеры, избит, оплеван и в бессознательном состоянии привязан к уличному столбу. От дальнейших пыток и мучительной смерти несчастного избавил только прибывший наконец из Атланты полицейский отряд, который выстрелами в воздух разогнал орду белых убийц.

Двумя месяцами позднее, в июле 1965 года, в гриф-финском суде начался процесс по обвинению Джима Нэшвилла в убийстве. Во избежание новых бесчинств к зданию суда был стянут отряд из 50 полицейских. Мера эта оказалась, однако, излишней. Хотя Гриффин снова наводнили съехавшиеся со всего края фермеры, на сей раз в их рядах царило не погромное настроение, а буйное веселье, точно на народном празднестве. Никто в Гриф-фине в этот день не работал, детей отпустили из школы, почти все лавки были закрыты. Зал судебных заседаний едва мог вместить сотню человек, а, так как на процесс съехалось множество репортеров, для публики выделили всего 50 билетов. Поэтому большинство сгрудилось в специально раскинутом цирковом шатре, куда по радио транслировался весь ход процесса и где притом можно было распивать пиво и виски, есть мороженое и вслух выражать торжество или недовольство по поводу происходящего в зале суда.

Процесс не случайно протекал в столь мирной атмосфере. Одни были горды тем, что полиция и прокуратура сумели так быстро изобличить ненавистного убийцу. Другим многонедельная травля Нэшвилла прессой позволила провести в губернаторы их кандидата - фанатичного расиста. Нелегальные держатели тотализаторов, обычно вынужденные действовать втихомолку, сейчас могли беспрепятственно принимать ставки на пари, заключаемые относительно исхода процесса. Спор, впрочем, шел лишь о том, приговорят ли Нэшвилла к смертной казни или к пожизненному заключению. Об оправдании никто и не заикался - за подобную ересь человека попросту избили бы.

Обязательную по закону защиту обвиняемого суд поручил 58-летнему адвокату Джемсу Вуду, прежде никогда не участвовавшему в процессах по делам об убийствах. До сих пор он защищал только бродяг да похитителей кур. Когда в первый день процесса Вуд на своем стареньком «шевроле» подъехал к зданию суда, толпа любопытных нехотя расступилась перед ним, как перед боксером, вызвавшим на поединок местного чемпиона и не имеющим шансов продержаться даже до конца первого раунда. Зато судью Фрэнка Митчелла из Атланты и прокурора Фрэнка Нэша встретили почтительными аплодисментами.

Джим Нэшвилл, появления которого главным образом и ожидали все эти сотни людей, из соображений безопасности был перевезен в суд еще накануне вечером. Присяжные - два торговца, владелец кинотеатра, банковский поверенный, три домашние хозяйки, два фермера, аптекарь, строительный подрядчик и учительница - были, само собой разумеется, белые. Своего предвзятого отношения к подсудимому никто из них и не скрывал. С первой минуты все 12 смотрели на него с гадливостью и отвращением.

Хотя всем было известно, что процесс этот - пустая формальность, однако уже самое начало дало публике повод для недовольства. На заданный в соответствии с установленным порядком вопрос председательствующего, признает ли подсудимый себя виновным, ответил не апатичный, безмолвный негр, а адвокат Вуд, которого никто не принимал всерьез:

- Не виновен, ваша честь.

Судье потребовалось несколько минут, чтобы восстановить в зале порядок.

Публика пришла в хорошее расположение духа, лишь когда прокурор заявил, что берется неопровержимо доказать вину подсудимого, и затем вызвал Бетти Мартин в качестве первой свидетельницы обвинения. Вся в черном, она медленно прошла через зал, поднялась на свидетельское место и еле слышным, страдальческим голосом произнесла слова присяги.

Подождав, пока появление скорбящей вдовы произведет должное впечатление на присяжных, прокурор заговорил подобающе сдержанным тоном:

- Миссис Мартин, все мы знаем, что вам пришлось перенести по вине подсудимого, какое на вас обрушилось горе. И все же я осмелюсь просить вас, чтобы вы в своих показаниях не позволили себе руководствоваться всем нам понятным чувством ненависти к подсудимому.

Бетти Мартин кивнула и прерывающимся голосом начала рассказывать о происшедшем в тот роковой вечер. Когда прокурор спросил, видела ли она и узнала ли убийцу, она на миг запнулась. Все в зале решили, что она охвачена болью воспоминаний. И судья Митчелл поспешил к ней на помощь:

- Миссис Мартин, мы уважаем ваши чувства. Но суду необходимы ваши показания. Если вам требуется перерыв…

Но Бетти Мартин уже овладела собой.

- Да, - сказала она решительно, - я видела его и сразу узнала.

В полной тишине прозвучал вопрос прокурора:

- Здесь ли сейчас этот человек?

- Да, - выдохнула Бетти Мартин.

- Тогда укажите нам его, пожалуйста.

Снова последовала пауза, потом женщина вытянутой правой рукой, в которой держала промокший от слез носовой платок, указала на скамью подсудимых:

- Вот он сидит. Это он!

В зале взрыв возмущения был быстро подавлен настойчивым звонком судьи Митчелла, но в «цирковом шатре» долго еще не смолкали гневные выкрики…

У прокурора не было больше вопросов к свидетельнице, и он, подав ей руку, помог спуститься в зал. Несколько шагов он сопровождал ее. Но, поравнявшись со скамьей подсудимых, она внезапно вырвалась, кинулась к балюстраде и выкрикнула в лицо испуганному Джиму Нэшвиллу:

- Почему вы это сделали, чудовище? Почему вы убили моего мужа? Ведь он не сделал вам ничего плохого…

Адвокат Вуд поспешно встал между нею и своим доверителем и, удерживая ее рукой, обратился к судье:

- Ваша честь, я прошу вас указать свидетельнице, что она должна ответить и на мои вопросы.

Под протестующие выкрики зрителей судья Митчелл предложил Бетти Мартин вновь подняться на свидетельское место.

Вуд еще раз просмотрел свои записи, нервно сдернул очки и, стараясь не обращать внимания на шум, робко заговорил:

- Миссис Мартин, по материалам полицейского расследования я хорошо представляю себе обстановку, в которой все это происходило. Здесь говорится, что свет в комнате не горел…

- Был включен телевизор, - перебила Бетти Мартин.

- Да, но это очень скудный источник света, а вы вышли из ярко освещенной ванной. Могли ли вы при таких обстоятельствах с уверенностью узнать человека, стрелявшего в вашего мужа? Ведь когда выходишь со света в темноту, требуется некоторое время, чтобы глаза при выкли.

- Но я его узнала, иначе мне не было бы известно, что это он, - раздраженно возразила женщина.

- Может быть, вы все-таки ошиблись? Может быть, вам кажется, что вы видели подсудимого, потому, что уже на другой день все газеты писали о нем как об убийце вашего мужа?

- Я его видела и узнала! - повысила голос Бетти Мартин.

Шум в зале нарастал. Звонки судьи уже не могли восстановить тишину. Публика не давала адвокату раскрыть рта. Пришлось прервать заседание и вызвать с улицы нескольких полицейских. Только тогда можно было продолжить слушание дела. Адвокат Вуд, однако, не решился и дальше дразнить публику. На карту была поставлена не только жизнь его доверителя. Он сам был жителем города, люди обращались к нему за юридическим советом и помощью. Если бы этим процессом он восстановил их против себя, он лишился бы средств к существованию.

Ничем более не прерываемое судебное следствие было доведено до конца, и, как Джим Нэшвилл ни клялся в невиновности, на третий день процесса присяжные, посоветовавшись всего только час, признали его виновным в убийстве Джорджа Аллана Мартина. Тут же спокойным, ровным голосом, каким он за 13 лет своей судебной деятельности объявил тысячу других приговоров, судья Митчелл произнес:

- За убийство первой степени подсудимый Джим Нэшвилл приговаривается к смертной казни на электрическом стуле. Приговор должен быть приведен в исполнение через месяц, считая от сегодняшнего числа.

Джиму Нэшвиллу оставалось надеяться на то, что в течение четырех недель произойдет чудо. Но и у его адвоката имелось в распоряжении четыре недели, чтобы исследовать некое обстоятельство, незаметно для других вскрытое им при допросе майора полиции Хантинга.

Это получилось чисто случайно. В соответствии с американским Уголовно-процессуальным кодексом все вещественные доказательства, положенные в основу обвинения, предъявляются адвокату. Только после того, как он своей подписью заверит, что признает их, они могут быть использованы для вынесения приговора. Так в руки Вуда попал пистолет «уэбли», из которого Джим Нэшвилл якобы застрелил Джорджа Мартина. И вот, осмотрев оружие, Вуд понял, где следует искать действительного убийцу. Помимо обязательного фабричного номера, на этом пистолете была выгравирована буква, а буквами клеймится только оружие, предназначенное для полиции.

Вуд некоторое время стажировался в уголовной полиции Атланты, и ему было известно, что серия, обозначенная этой буквой, используется именно там. Более того, на служебном полицейском оружии, кроме фабричного, есть и другой номер - контрольный, который ставится между стволами и рукояткой. Незаметно дотронувшись пальцем до этого места, Вуд сразу обнаружил, что номер спилен напильником. Правда, он все-таки признал пистолет «уэбли» вещественным доказательством. Он и сам не мог бы сказать, почему так поступил. Может быть, из страха перед публикой, не допускавшей никаких сомнений в виновности негра. Может быть, потому, что не хотел, чтобы полиция узнала о сделанном им открытии. А может быть, просто потому, что дрожал за свою репутацию и заработок и вовсе не имел намерения расследовать это дело дальше.

Когда на Джима Нэшвилла снова надели наручники, перед тем как отправить его в камеру смертников, он еще раз на миг обернулся к своему адвокату.

- Сэр, я хочу поблагодарить вас за то, что вы вообще стали меня защищать. Я знаю, что все другие адвокаты отказались от этого, чтобы не иметь неприятностей. - И затем, понизив голос, спросил: - Как, по-вашему, есть еще какая-нибудь возможность добиться пересмотра приговора?

Вуд, чтобы не встречаться с ним взглядом, принялся собирать свои бумаги и сказал:

- Пока не знаю, Джим. Я должен все обдумать.

401-я камера с бетонными стенами толщиной в метр и зарешеченной дверью из трехслойной стали надежно изолирует заключенного от внешнего мира и исключает всякую возможность побега. Она имеет полтора метра в ширину и три метра в длину. Находится она в северной стороне верхнего этажа каторжной тюрьмы в Рейдсвилле и служит последним прибежищем для лиц, приговоренных в штате Джорджия к смертной казни. Дорога к 401-й камере ведет через ухоженный сад, где благодаря мягкому южному климату почти круглый год пестреют яркие цветы, будто приветствуя проходящих мимо смертников. До Нэшвилла этот путь по аккуратной, посыпанной гравием дорожке проделали 127 мужчин и женщин, и никто из них не вернулся назад.

Тридцать дней Нэшвилл провел в 401-й камере. Большую часть времени он сидел на грубо сколоченной табуретке, тупо уставившись в одну точку и так крепко сжав кулаки, что ладони покрылись струпьями от засохших царапин. Широкоплечий добродушный тюремщик Глен-дэйл - единственный, кто имел доступ в камеру смертника, - приносил ему еду, питье, принадлежности для бритья, но, несмотря на все старания, не мог вступить с ним в беседу.

«Спасибо, сэр», «пожалуйста, сэр», «да», «нет» - вот и все, что произносил Нэшвилл в эти недели. Он никогда не говорил о своей жизни, о своем процессе, о своем страхе перед казнью, о своей невиновности. Он не буйствовал, не плакал, не молился, не спрашивал о своем защитнике, о родных и друзьях. Он ждал утра казни с тупым безразличием.

Вечером на тридцатый день, в то самое время, когда Глендэйл, как правило, с точностью до минуты приносил заключенному ужин, чтобы поскорей освободиться и уйти домой, он явился без обычной пластмассовой тарелки. Вместо этого он принес ярко-красное одеяние, в котором узнику предстояло идти на казнь, и Библию. Он вошел так тихо, что негр не заметил его прихода. Кинув одежду на койку и положив Библию на вделанный в стену откидной столик, Глендэйл присел на край койки и наклонился к прикорнувшему на табуретке Нэшвиллу.

- Осталось 12 часов, Джимми. Это время я проведу здесь. Потом, согласно предписанию, ты наденешь этот костюм. А сейчас, если у тебя есть какие-нибудь желания,

скажи мне.

- Нет, сэр, спасибо.

- Таково предписание, Джимми. Каждый вправе вы сказать перед казнью какое-нибудь особенное желание. Закон справедлив. Не нужно, конечно, просить женщину

или вино. Это было бы аморально.

- Спасибо, сэр, мне ничего больше не нужно.

- Может быть, хочешь чего-нибудь вкусненького, - стал уговаривать Глендэйл, перечисляя яства, которые мог заказать осужденный на казнь.

Тюремщик вовсе не был жесток. Напротив, за эти 30 дней он по-своему привязался к узнику, который всегда был дисциплинированным и не доставлял никаких хлопот. Другие смертники обычно бунтовали, по крайней мере напоследок. Этот же продолжал оставаться безучастным, лишив Глендэйла удовольствия проявить человечность. Обиженный, он поднялся.

- Ну, если ты ничего не хочешь, я не могу помочь. - И он вышел из камеры, крикнув еще раз из коридора: - Парикмахер и пастор придут позднее. И свет будет сегодня гореть всю ночь. Но тебе он не помешает - ты все равно не сможешь уснуть.

Тихонько насвистывая песенку, он вернулся в свою стеклянную кабину, чтобы оттуда до утра наблюдать за Нэшвиллом и помешать ему, если бы он вдруг вздумал убить себя и таким образом избегнуть казни. Когда штат Джорджия приговаривает человека к смерти, он сохраняет за собой исключительное право привести приговор в исполнение руками специально нанятых служащих. Таков закон, а закон должен соблюдаться неукоснительно.

Вечер накануне казни Джима Нэшвилла его адвокат Джемс Вуд провел за своим письменным столом у телефона. После процесса он вынес долгую борьбу с самим собой и с окружающими. Его жена, 80-летний отец, чья адвокатская практика перешла к нему, ближайшие друзья - все уговаривали отказаться от борьбы. Его утверждение, что Нэшвилл не виновен и Джорджа Мартина по политическим мотивам убил кто-то из полицейских, чтобы не дать ему пройти в губернаторы, они считали недоказуемым.

- Не впутывайся в политику, - заклинал отец.

А жена умоляла:

- Не губи нас всех! Если ты что-нибудь раскроешь, они поступят с тобой, как с Мартином.

- Мы живем в государстве, где существуют право и закон, и мой священный долг адвоката - способствовать торжеству права.

Отец возразил:

- Право в штате Джорджия должно служить на пользу его гражданам, а не во вред. Раскрытие такого скандала повредило бы штату, а потому не может считаться правым делом.

Однако хуже, чем все сомнения и муки совести, было то, что поначалу Вуд не имел никакой возможности выследить подлинного убийцу. Для этого ему был необходим тот пистолет «уэбли», из которого застрелили Джорджа Мартина. Только с помощью спектрального анализа можно было восстановить уничтоженный контрольный номер. Но пистолет находился в суде и после приговора больше не подлежал осмотру, разве что верховный суд штата кассировал бы приговор и передал дело на новое рассмотрение. А для этого Вуду требовался веский кассационный повод. Надо было доказать, что судом присяжных допущена ошибка в самом ведении процесса.

Дни и ночи напролет Вуд изучал свои заметки, текст приговора, а также сотни газетных и журнальных отчетов о ходе процесса. Наконец ему попался снимок, сделанный во время допроса майора полиции Хантинга. На заднем плане видна была скамья присяжных. Вуд и сам не знал, почему ему вздумалось пересчитать их. На скамье сидело только 11 человек. Это являлось серьезнейшим нарушением уголовно-процессуального порядка. Ведь присяжный, отсутствующий при допросе одного из главных свидетелей обвинения, не мог составить собственного суждения о его показаниях, следовательно, оценка доказательств, положенных в основу смертного приговора, была дана лишь 11 полностью осведомленными присяжными. Такой приговор не мог считаться законным.

Вуд получил бесспорный повод для кассационной жалобы, но он должен был еще доказать, что один из присяжных действительно отсутствовал. Американский закон не признает фотоснимки доказательственным материалом, поскольку они могут оказаться фотомонтажом или подретушированы. 10 дней затратил Джемс Вуд на то, чтобы разыскать 12 присяжных: во избежание постороннего влияния на присяжных адреса их сохраняются в тайне. Наконец Вуд все же выяснил, что отсутствующим присяжным был банковский поверенный. Он с самого начала процесса жаловался на зубную боль и на второй день с утра отправился удалять зуб мудрости. Регистрационная карточка врача, произведшего удаление зуба, являлась неопровержимым доказательством.

Утром 30-го дня, когда по приговору суда Джим Нэшвилл еще сохранял право на жизнь, Вуд получил из Атланты письменное уведомление, что кассационная жалоба признана обоснованной. Однако для решения вопроса об отмене или утверждении смертного приговора верховному суду штата требовалось время - недели, может быть, месяцы. А до тех пор приговор оставался в силе. Отсрочить казнь мог лишь губернатор штата Джорджия, избранный на этот пост благодаря убийству Джорджа Мартина.

Джемс Вуд немедленно помчался в Атланту. Губернатор, сообщили ему, отсутствует, но, как только его местопребывание станет известно, прошение об отсрочке казни будет передано ему по телефону.

С того времени прошло 14 часов. Была полночь. Вуд уже раз десять звонил губернатору и на службу и домой, но никак не мог его поймать. Оставалось только восемь часов.

Глендэйл в своей стеклянной кабине изо всех сил боролся со сном. Он взглянул на большие электрические часы в конце коридора. Без одной минуты три. Негр, уже облачившийся в красный костюм, стоял у зарешеченной двери камеры и тоже смотрел на часы. Секундная стрелка бесшумно и безостановочно обежала еще один круг; минутная прыгнула на деление вперед. Глендэйл зевнул. Еще пять часов. Эта ночь тянулась слишком медленно. Слава богу, после нее он целые сутки будет свободен, сможет наконец выспаться, поработать в саду, вечерком сходить в кино. Он снова зевнул и поднялся, разминая затекшие ноги.

Зазвонил телефон. Глендэйл снял трубку:

- Да, иду.

Это явился тюремный парикмахер. Глендэйл впустил его в коридор, а затем проводил в камеру к Нэшвиллу, надев на негра наручники: не раз бывало, что осужденные пытались вырвать у парикмахера бритву и перерезать себе горло.

Джим Нэшвилл не делал таких попыток. Он покорно позволил себя побрить и выбрить на макушке круг диаметром в два сантиметра. Выходя из камеры, Глендэйл пояснил:

- Это чтобы приложить электрические контакты…

Джим Нэшвилл, снова освобожденный от наручников, лежал на койке. Объяснение он выслушал с закрытыми глазами.

Следующий телефонный звонок раздался в стеклянной камере Глендэйла только в семь часов. Пришел пастор, маленький полный человечек с кротким лицом.

Нэшвилл отнесся к его появлению безучастно. Дотронувшись до плеча осужденного, пастор мягко сказал:

- Помолимся, сын мой.

Не отвечая, негр глядел в потолок. Пастор раскрыл Библию и принялся молиться. Затем произнес громче:

- Ты тяжко согрешил, сын мой. Помолись же вместе со мной, чтобы господь простил тебя.

Нэшвилл, не повернув головы, отозвался:

- Оставьте меня одного, ваше преподобие.

- Нет, сын мой, - теперь голос пастора звучал укоризненно, - так не годится. Ты тяжко согрешил, и теперь тебе остается надеяться лишь на милосердие господне…

- Ваше преподобие, - взволнованно перебил его Нэшвилл, - я не убийца, и мне не в чем раскаиваться. У меня только одна просьба: оставьте меня сейчас. Если богу угодно, чтобы я умер, я сделаю это и без напутствий. Пожалуйста, уйдите.

Пастор с неохотой поднялся.

Когда Глендэйл снова занял место в своей кабине и собрался было полистать журнал, лампы вдруг замигали и на несколько секунд свет их почти померк. Нэшвилл испуганно вскочил с койки.

- Ничего, ничего! - успокоительно крикнул ему Глендэйл. - Это просто проверка, в порядке ли стул. На пряжение в таких случаях всегда падает. - И он снова взялся за журнал.

В 7 часов 45 минут появился директор тюрьмы, сопровождаемый тремя чиновниками в парадных мундирах. Глендэйл отпер дверь камеры. Джим Нэшвилл вскочил, придерживая слишком широкие для него красные штаны и пытаясь по-военному выпрямиться, как учили его, когда он служил в армии.

Не удостоив осужденного взглядом, директор тюрьмы достал из папки бумагу, развернул ее и зачитал:

- «По делу народа Джорджия против Джима Нэшвилла. Глубокоуважаемый сэр! Мне поручено привести в исполнение вынесенный Вам достопочтенным судьей Фрэнком Митчеллом смертный приговор. Казнь назначена на сегодня, на восемь часов утра, о чем довожу до Вашего сведения».

Не дрогнув ни одним мускулом, стоя навытяжку, Нэшвилл выслушал это сообщение. Когда спутники директора быстрым, натренированным приемом схватили его, опасаясь, должно быть, что он упадет в обморок, он сказал только:

- Я пойду сам.

Никакой телефонный звонок не раздался, и в последнюю минуту ничто не помешало санкционированному судом убийству. Шериф Брукс, прокурор Нэш и представитель присяжных наблюдали за экзекуцией через пуленепробиваемое стекло и в 8 часов 10 минут засвидетельствовали в протоколе, что смертный приговор приведен в исполнение в соответствии с законом.

Адвокат Вуд узнал об этом из дневного выпуска «Атланта-экземинер». Заголовок на всю полосу извещал: «Молящийся убийца обезврежен», а под ним был напечатан отчет ведущего репортера газеты, присутствовавшего при казни. Заканчивался отчет словами: «Убийца Джорджа Мартина умер без покаяния и молитв, а потому слишком быстро. Все продолжалось только четыре минуты и десять секунд».

Из канцелярии губернатора Вуд на другой день получил следующее сообщение: «Ходатайства об отсрочке казни приносятся губернатору лично и в письменной форме с подробной мотивировкой не позднее чем за 48 часов до назначенного судом срока исполнения приговора. Уже по этим соображениям ходатайство, заявленное Вами устно, не может быть рассмотрено…»

Свое мнение по существу дела губернатор высказал в печати, обвинив Вуда в крючкотворстве, не достойном адвоката: дескать, зубную боль одного из присяжных он использовал как повод для обжалования справедливого и законного приговора, вынесенного врагу штата.

Кто-то после опубликования этой заметки ночью порезал шины автомобиля Джемса Вуда и на вывеске его адвокатской конторы написал: «Друг черномазых».

Шесть недель спустя с явной целью продемонстрировать объективность и независимость правосудия в штате Джорджия верховный суд штата удовлетворил кассационную жалобу Вуда, отменив давно приведенный в исполнение смертный приговор и направив дело на новое рассмотрение.

Белые восприняли это как неслыханное оскорбление и еще больше настроились против черных, а главным образом против адвоката Вуда. Однако люди, сведущие в политике и в вопросах права, были довольны. Некоторые американские газеты продолжали сомневаться в виновности поспешно казненного негра, и вторичное рассмотрение дела в суде давало возможность самым элегантным образом покончить с этими сомнениями. Спустя три месяца другой, но столь же предубежденный состав гриффинских присяжных вынес в «отсутствие» Джима Нэшвилла тот же вердикт, подсудимый снова был приговорен за убийство Джорджа Аллана Мартина к смертной казни на электрическом стуле!

И все же этот, второй процесс позволил Джемсу Буду выполнить давно задуманное дело. Ему удалось на несколько дней получить приложенный к делу пистолет «уэбли», подменив его на это время пистолетом той же марки, купленным в магазине. По просьбе Вуда в Нью-Йоркском металлургическом институте произвели спектральный анализ и восстановили уничтоженный контрольный номер. Со времени работы в полиции у Вуда там сохранились кое-какие связи, и он сумел потихоньку выведать, кто был последним владельцем этого пистолета. Им оказался Рокки Ротшильд, сыщик-сержант из отдела по борьбе с самогоноварением и контрабандной продажей алкоголя. За две недели до убийства Джорджа Мартина он был уволен со службы за взяточничество и вскоре бесследно исчез из Атланты.

При повторном рассмотрении дела в суде Вуд, однако, ни словом не обмолвился о сделанном открытии. Джиму Нэшвиллу уже не помогли бы недоказуемые заявления, а сам он, Вуд, был бы навеки заклеймен как враг штата.

Остается загадкой, почему Джемс Вуд, несмотря на свое столь трудное положение и на очевидную бесперспективность дальнейших расследований, вообще продолжал розыски действительного убийцы Джорджа Мартина. Из чувства ли профессионального долга, из политических соображений, из любви к сенсациям? Джемс Вуд вовсе не относился к числу сильных адвокатов, окруженных ореолом славы, описывающих и продающих издательствам каждую свою мысль, каждое слово, каждый шаг. Поэтому его дальнейшие действия, приведшие в конечном счете к изобличению убийцы, нашли в печати лишь скудное освещение.

Во всяком случае, целых два года Вуд продолжал потихоньку вести свою мелкую адвокатскую практику, довольный тем, что его роль в деле об убийстве Джорджа Аллана Мартина стала постепенно забываться и что в Гриффине ему больше не ставили в укор чрезмерное рвение, с каким он защищал черного.

Так продолжалось до 14 июля 1967 года, когда «Атланта-экземинер» сообщила, что при облаве на скачках в Кентукки арестован некий Рокки Ротшильд, державший нелегальный тотализатор и при аресте тяжело ранивший полицейского.

Прочитав сообщение, Джемс Вуд не мог успокоиться. Рокки Ротшильд не такое уж редкое имя, это мог быть и не тот, кого он искал. А вдруг все-таки тот? Нельзя ли тогда попытаться выведать у него, не он ли стрелял в Джорджа Мартина или, по крайней мере, имел отношение к этому убийству?

Путь к решению проблемы Вуд нашел быстро. Он написал Ротшильду в тюрьму и предложил бесплатно свои услуги адвоката. Ротшильд ответил согласием, но, когда оба они впервые встретились в камере для свиданий следственной тюрьмы Спартенбурга, Вуд заметил, что готовность гриффинского адвоката безвозмездно защищать его вызывает у Ротшильда подозрения.

- Все очень просто, Рокки, - попытался объяснить Вуд. - Ваше дело дает неизвестному провинциальному адвокату возможность выдвинуться, открывает ему путь

к карьере. Ради этого каждый готов потрудиться разок бесплатно.

Но бывший сыщик был не такой простак, чтобы сразу попасться на удочку:

- Как это? Что за лавры может вам принести мое дело? Я ведь убил полицейского. Или вам не известно, что он уже умер?

- Конечно, известно, Рокки.

- На что же вы рассчитываете? Ведь это убийство первой степени. За него меня отправят на стул. Без всякого снисхождения. Настолько-то я и сам знаю законы…

- Правда? Откуда?

Ротшильд не доставил Вуду удовольствия и не сказал: «Я служил в полиции и там приобрел некоторые юридические познания».

- Не имеет значения.

- Ничего вы не смыслите в законах! Вы видите дело не в том свете, в каком следует.

Впервые слова адвоката произвели на Ротшильда некоторое впечатление.

- А в каком свете вы его видите?

- Совершенно иначе, Рокки. Не вы все это начали. Полицейский вам угрожал. Он ударил вас, оскорбил. Вы с испугу схватились за оружие, спустили курок. Разумеется, не целясь и уж менее всего намереваясь кого-то убить! Вы подтвердите это под присягой в суде, и тогда пусть прокурор попробует опровергнуть ваши показания. Человек с телом и затылком гориллы и с детским лицом примерного ученика насмешливо ухмыльнулся:

- Неплохо, мистер… Но быки ¹ [¹ То есть полицейские (жаре.). (Примеч. перев.)] под присягой покажут обратное. И боюсь, что присяжные скорее поверят им.

- Это будет зависеть от тактики допроса. - Вуд все больше входил в роль адвоката-пройдохи, готового любыми средствами спасти подзащитного от электрического

стула.

Ротшильд с неудовольствием покачал головой:

- Никакая тактика допроса ничего не сможет изменить в том факте, что пуля вылетела из моего оружия. И эксперты-криминалисты не позволят вам их запутать, мистер. С этими я немного знаком.

На сей раз Вуд удержался и не спросил - откуда.

- Не в том суть, Рокки!

- Думается, прокурор сочтет, что суть именно в этом…

- Но человек, в которого вы стреляли, прожил после этого еще десять дней.

- Это не меняет дела. Решает не то, когда он умер, а то, отчего умер. А вскрытие с несомненностью показало: он умер оттого, что я прострелил ему кишки…

Адвоката эти слова явно позабавили. Рассмеявшись, он потрепал Ротшильда по широкому затылку:

- Рокки! Врачебные заключения никогда не бывают несомненными, их всегда можно оспаривать.

- Заключение подписано тремя профессорами.

- Я найду тебе шесть профессоров, из которых каждый скажет что-нибудь другое. И если на процессе мы выпустим их одного за другим, присяжные в конце концов вообще перестанут понимать, отчего на самом деле умер полицейский. Может быть, врач слишком рано или слишком поздно сделал операцию, и тогда убийцей фактически явился он, а не ты.

Круглое лицо Рокки постепенно начало светиться надеждой. Он смотрел на Вуда уже чуть ли не с благоговением, а тот продолжал развивать свою мысль:

- При таких обстоятельствах прокурору ни за что не удастся установить непосредственную причинную связь между твоим выстрелом и смертью полицейского. Значит, он не сможет предъявить тебе обвинение в убийстве первой степени. Неужели тебе это непонятно?

Рокки благодарно кивнул:

- Вы правда думаете, что можете спасти меня от стула, мистер?

- О смертном приговоре вообще не может быть речи, Рокки, - рассмеялся Вуд.

- О чем же тогда?

- О чем угодно, только не об убийстве первой степени. О тяжких телесных повреждениях со смертельным исходом; в самом худшем случае - об убийстве второй степени, а если тебе очень посчастливится - о превышении пределов необходимой самообороны, за что полагается лишь денежный штраф. Все будет зависеть от тебя самого, от твоей прошлой жизни. От того, всегда ли ты был гангстером или сделал когда-нибудь и что-то хорошее, а может быть, даже честно трудился. Я ведь пока еще не знаю твоей жизни. Но присяжные будут на ней основывать свой вердикт, а судья - меру наказания.

Ротшильд некоторое время молчал, затем доверительно произнес:

- Всего два года, как я сбился с пути. До этого я и сам служил в полиции. В Атланте. Сыщиком-сержантом…

Джемс Вуд усилием воли подавил переполнявшие его эмоции.

- То, что ты служил в полиции, Рокки, не обязательно свидетельствует в твою пользу. Почему ты оттуда вылетел?

В тот день Джемс Вуд еще не получил ответа на свой вопрос. Только после многократных длительных бесед он сумел завоевать полное доверие Рокки Ротшильда, и тот рассказал ему, почему был уволен из полиции, а заодно и историю убийства Джорджа Мартина. Однако в самом важном пункте Рокки продолжал лгать.

- Я работал в отделе по борьбе с самогоноварением и контрабандной продажей алкоголя. Раз вы из Гриффина, вам должно быть известно, что в Джорджии запрещено продавать черномазым водку. Это и есть причина самогоноварения и продажи спиртного из-под полы. За самую дешевую сивуху с негров дерут три шкуры и зарабатывают на этом миллиарды. Я, конечно, имею в виду боссов.

- С ними-то ты и боролся, а?

Рокки чуть смущенно улыбнулся:

- Только сначала, когда прямо из армии попал в полицию и не был еще в курсе дела.

- А потом, когда вошел в курс?

- Тогда уже нет. Мы получали от синдикатов свою долю - долларов триста в месяц чистоганом, без всяких налогов.

- За это ты, значит, и вылетел?

- Что вы! - рассмеялся Рокки. - Ведь свою долю получают все, вплоть до начальника полиции. Кто стал бы меня за это выкидывать?

- И все же ты вылетел?

- Но не по этой причине.

- А по какой же?

Рокки помедлил, несколько раз затянулся сигаретой и только затем ответил:

- Из-за предвыборной борьбы. Джордж Мартин хотел пройти в губернаторы и, чтобы приобрести популярность у черных, которые в Джорджии все еще пользуются избирательным правом, принялся разоблачать контрабандную продажу спиртного и связанное с этим взяточничество.

- Но почему уволили именно тебя?

- Он, чтобы доказать, что намерен навести порядок, потребовал наказания для части наших людей.

- Для тебя?

- В том числе и для меня.

- А для кого еще?

- Всех я не знаю… Мне только сказал мой начальник, что против меня и некоторых моих товарищей в прокуратуру поступила жалоба, из которой раздуют дело, если ничто не помешает.

- Что же могло помешать?

- Мне не сказали.

- А что случилось в действительности?

- Убили Джорджа Мартина.

- Ты?

- Нет, один убийца из синдиката.

- Но твоим пистолетом?

Рокки не сразу сообразил, что попал в ловушку.

- Вот это-то и есть самое глупое, - сказал он. - Когда вскрытие показало, что Мартина застрелили из полицейского пистолета, меня тут же вышвырнули.

- Но пистолет ведь нашли у негра, и номер был спилен…

- Ну, это уладили в комиссии по расследованию убийств, для них такие дела не проблема… - Внезапно запнувшись, он схватил Вуда за плечи и потряс: - Откуда вы знаете, что это был мой пистолет и что номер спилен? В газетах об этом не писали, и на процессе тоже речи об этом не было!

Вуд высвободил пиджак из его когтей.

- Пусть это тебя не беспокоит, Рокки. Я хочу только помочь тебе. Но для этого мне необходимо знать, ты или не ты застрелил Джорджа Мартина.

Рокки, не слишком-то далекий, не сумел скрыть свои мысли, и Вуд по его лицу понял, что он вновь охвачен недоверием и лжет.

- Это сделал не я, - вымолвил Рокки. - Я лишь сдуру дал свой пистолет…

- Тогда назови убийцу, или я откажусь тебя защищать.

Рокки немедленно назвал имя:

- Лонни Нийл. Спросите моего бывшего шефа в Атланте. Он скажет вам, где его найти. Лонни - наш давний клиент…

- Хорошо! - сказал Вуд и позвонил, чтобы тюремщик выпустил его из камеры для свиданий.

- Вы ведь придете снова? - с внезапной тревогой спросил Ротшильд, пытаясь удержать адвоката за рукав.

- Если ты сказал мне правду, Рокки, - да!

Вуд нашел Лонни Нийла в тюрьме штата Иллинойс, где Нийл отбывал двухгодичный срок заключения за угон автомобиля. В последнее время он специализировался на угонах автомашин государственной монопольной торговли спиртом. Это облегчало подпольную продажу алкогольных напитков и позволяло экономить на сырье для самогона.

Лонни дал другую версию убийства Джорджа Аллана Мартина. Сам он, по его словам, лишь стоял со своей машиной «на стреме», чтобы помочь Рокки Ротшильду скрыться после преступления. В отличие от Ротшильда Нийл подтвердил свои слова доказательствами.

- Рокки был в полицейской форме. Он считал, что так его труднее будет узнать, потому что все полицейские похожи друг на друга. На обратном пути он в машине переоделся в штатское, а форму закопал на кладбище Саллис Крик, на полпути между Гриффином и Атлантой.

- Не могли бы вы точнее описать это место?

Лонни, чтобы его самого не обвинили в убийстве, охотно исполнил просьбу адвоката.

Джемс Вуд считал, что достиг величайшего триумфа, когда на другой день комиссия по расследованию убийств извлекла из-под цистерны на кладбище полицейскую форму Рокки Ротшильда, одного взгляда на которую было достаточно, чтобы понять, что Джорджа Мартина застрелил полицейский. Куртка возле правого кармана была продырявлена, а в кармане остались пять гильз от патронов к пистолету «уэбли».

- Полицейскую форму шьют из слишком хорошего сукна… - только и сказал при этом Хантинг.

14 января 1968 года в Колумбии, столице Южной Каролины, Рокки Ротшильд был приговорен за убийство к пожизненному тюремному заключению. Из краткого сообщения, промелькнувшего в газетах штата Джорджия, не ясно, о каком убийстве шла речь. Кто защищал Ротшильда, не известно. Во всяком случае, не Вуд, которого коллегия адвокатов Джорджии лишила патента «за бесчестное обращение с вещественными доказательствами», подразумевая под этим временную замену пистолета «уэбли». Раскрытие убийства Джорджа Аллана Мартина привело не к триумфу, а к краху адвокатской карьеры Джемса Вуда.