Плата за молчание

УБИЙЦА НА БОРТУ

«…SOS… SOS… «Moppo Касл»… огонь на борту… необходима срочная помощь… сообщаю координаты… SOS… SOS… SOS…»

Трижды прозвучал в эфире 8 сентября 1934 года сигнал бедствия. Радисты береговой станции в Такертоне, пассажирского судна «Монарх Бермуд» и, грузового транспорта «Андреа Лукенбах» приняли его в 3 часа 21 минуту и тут же запросили «Морро Касл» о подробностях. Но ответа так и не получили, в наушниках не было слышно ничего, кроме потрескивания. Передатчик на гибнущем судне, видимо, вышел из строя.

По прошествии двух-трех минут береговая радиостанция стала передавать сигналы тревоги. «Монарх Бермуд» и «Андреа Лукенбах», ориентируясь по навигационным приборам, двинулись к пункту, указанному по радио. Однако надежды успеть не было. Уже двадцать часов на море свирепствовал ураган, и суда еле продвигались вперед, хотя машины работали на полную мощность.

Как ни быстро крутились колеса турбин, телеграфные аппараты еще быстрее разносили по всему миру весть о катастрофе на море. Спасательные суда еще даже не обнаружили «Морро Касл», а вся Америка уже знала, что крупнейший, современнейший и роскошнейший пассажирский пароход Соединенных Штатов длиной 156 метров, водоизмещением 11 250 брутто-регистровых тонн, стоивший 5 миллионов долларов, охвачен пламенем и всего в нескольких милях от берега терпит бедствие в Атлантическом океане. Утром газеты и радиостанции в специальных выпусках сообщили читателям и слушателям о размерах катастрофы: 318 пассажиров в опасности!

Газеты в передовых статьях уже ставили вопрос: как могло случиться, что на таком судне - ультрасовременном, оборудованном всеми необходимыми средствами, обеспечивающими безопасность, вообще возник пожар? Почему так поздно и всего несколько раз был подан сигнал SOS? Какие события на борту «Морро Касл» могли вызвать подобное бедствие?

Эти вопросы стали возникать еще тогда, когда о несчастье не было ничего известно, кроме принятого с парохода радиосигнала. Для радиостанций и газетных концернов происшедшее прежде всего явилось поводом поднять прибыльную шумиху. Между тем спасательные работы, которые могли бы уменьшить число жертв, велись с позорной безответственностью.

Но как ни фантазировали газетные репортеры, высказывая всевозможные предположения и догадки, они не могли даже представить себе, в чем истинные причины этого кораблекрушения, крупнейшего со времени гибели «Титаника».

Серым, хмурым и пасмурным было утро 8 сентября 1934 года на побережье Нью-Джерси. Осень началась необычно рано редкими по силе бурями. На морских курортах сезон закончился уже в последние дни августа. Отели, пансионы, элегантные рестораны и бары словно вымерли. Только в расположенном в 75 милях южнее Нью-Йорка Асбери-Парке, штат Нью-Джерси, царило оживление, какого не было в течение всего лета. Улицы были запружены машинами с нью-йоркскими номерами, гостиницы переполнены, а на приморском бульваре толпились десятки тысяч людей. Они стояли вплотную друг к другу, часами глядя в подзорные трубы и бинокли на бушующее море, хотя прибой то и дело ударял о каменную набережную, окатывая любопытных фонтанами воды. Никакое ненастье не могло заставить их отказаться от зрелища самой грандиозной из всех известных американскому флоту катастрофы.

Репортеры в специально нанятых газетными концернами самолетах первыми обнаружили в бушующем океане догоравшие обломки корабля и, словно коршуны, кружились над ними, делая снимки для экстренных выпусков. На обратном пути они торопливо строчили свои сообщения, красноречиво описывая раскаленный стальной остов судна и отчаянную борьбу спасателей. Америка во всех подробностях узнала о гибели корабля, всего две недели назад отправившегося в свое первое плавание на Багамы с 318 американскими богачами на борту. От репортеров же в Нью-Йорке стало известно, что обломки корабля вечером прибьет к берегу в районе Асбери-Парка.

Падкие на сенсации бездельники из высшего общества немедленно помчались на автомобилях в Асбери-Парк, чтобы стать свидетелями трагедии. Длинные караваны машин, точно паломники в Мекку, стягивались в маленький, уже покинутый туристами морской курорт. Сторонний наблюдатель, не знавший о несчастье, привлекшем сюда всех этих людей, решил бы, что в Асбери-Парке ожидается грандиозное празднество.

22 года спустя, когда итальянский роскошный пароход «Андреа Дорна», столкнувшись в тумане со шведским пассажирским судном «Стокгольм», затонул неподалеку от Нью-Йорка, снобам не пришлось уже тащиться в своих машинах на место катастрофы. В 1956 году телевизионная техника позволила им стать очевидцами кораблекрушения, сидя дома у голубых экранов.

Как и предсказали дотошные репортеры, останки «Морро Касл» были прибиты непосредственно к каменной набережной Асбери-Парка. То, что за этим последовало, представляется почти невероятным. Корпус корабля еще продолжал дымиться, а на набережной уже появился мэр Асбери-Парка во главе отряда полицейских и установил щит с объявлением:

«Эти обломки кораблекрушения 8 сентября 1934 года конфискованы мэром курорта Асбери-Парка на пользу и благо городской общины. Вход лишь с разрешения мэра и при наличии входного билета стоимостью пять долларов».

Этот официальный акт был не единственным и далеко не самым худшим из всех предприятий, затеянных с целью нажиться на несчастье, случившемся с «Морро Касл». Более двух лет остов погибшего корабля простоял у набережной Асбери-Парка, привлекая тысячи туристов в малопопулярный дотоле курортный городок. И поныне некоторые из тамошних жителей мечтают о втором таком же доходном кораблекрушении.

Прежде чем туристам было дозволено за пять долларов осмотреть погибшее судно, на нем появилась комиссия морского ведомства с целью расследовать причины катастрофы. Впрочем, члены комиссии - три человека - пробыли здесь недолго: разгуливать в густом дыму по раскаленному докрасна металлическому корпусу было бы равносильно самоубийству.

Пришлось отступить и агентам страховых обществ. В первое путешествие на борту «Морро Касл» отправились члены богатейших семей Америки, и страховые компании уже подсчитывали, какие огромные убытки придется им возместить. Одни только драгоценности представительниц высшего общества стоили миллионы. Можно было, конечно, надеяться, что часть этих драгоценностей осталась в несгораемых стенных шкафах роскошных кают. Однако, как уже говорилось, агенты страховых компаний были вынуждены повернуть назад. Даже ни перед чем не останавливающиеся репортеры, привыкшие ради сенсации рисковать головой, и те отступили.

И все же вечером того же 8 сентября один человек побывал на дымящемся остове «Морро Касл». Никем не узнанный, он в асбестовом костюме и противогазе провел здесь около часа, после чего вновь появился на трапе, тяжело спрыгнул на набережную и скрылся в толпе.

На другой день в газетах были напечатаны его фотографии, но кто был этот человек в противогазе и что он делал на судне, так и осталось неизвестным. Высказывались предположения, что это агент ФБР, или одной из страховых компаний, или какой-нибудь особенно изобретательный репортер.

9 сентября принесло новую жуткую весть. К берегу у Асбери-Парка прибило два трупа: молодого человека в форме простого матроса и другого, постарше, в белом офицерском кителе. Трупы были доставлены в морг и подвергнуты медицинскому освидетельствованию. Офицер, как было установлено, утонул, но матрос был застрелен: в затылке его зияли две раны. Вскрытие обнаружило и две пистолетные пули. А в кармане у офицера оказался пистолет с точно такими же пулями, причем в магазине недоставало двух патронов.

В задачу полиции Асбери-Парка не входило выяснение причин пожара. Этим занималось морское ведомство в Нью-Йорке, и потому местные полицейские органы ограничились составлением протокола, который и переслали в Нью-Йорк. Туда, однако, в эти дни поступали целые груды протоколов и актов, относящихся к кораблекрушению, так что вначале протокол из Асбери-Парка потонул в общей куче бумаг и на него не обратили внимания.

В первые дни после катастрофы важнейшей задачей морского ведомства было опознание найденных трупов и составление списков пассажиров и членов команды, спасенных другими судами или добравшихся до берега в шлюпках. Так были уточнены размеры катастрофы: из 318 пассажиров погибли 134, преимущественно женщины и дети. Потери среди экипажа были несравненно меньше: из 108 человек погибли только шестеро. Остальные сумели своевременно обеспечить себе места в немногих сохранившихся спасательных шлюпках.

Следующий пример особенно ярко иллюстрирует позорное поведение команды: единственная оснащенная мотором спасательная шлюпка, рассчитанная по меньшей мере на пятьдесят пассажиров, достигла берега, имея на борту только шесть человек. Это были старший инженер «Морро Касл» Эббот, мексиканский «оловянный король» Доррес с супругой и дочерью и двое матросов, управлявших шлюпкой. Некоторые спасшиеся пассажиры рассказывали потом, что тех, кто пытался ухватиться за борт шлюпки, Эббот багром сталкивал обратно в море. Шлюпка причалила в полумиле к северу от Асбери-Парка в семь часов утра, то есть меньше чем через четыре часа после того, как был принят последний сигнал SOS, поданный радистом «Морро Касл». Старший инженер Эббот сошел на берег в том самом белом парадном мундире, в котором присутствовал накануне на балу в салоне «Морро Касл».

- Он выглядел так, будто явился прямо с морского парада, а не с горящего судна, - рассказывали позднее очевидцы.

Уже вскоре разнеслись слухи, что на борту «Морро Касл» происходили вещи, которые пароходной компании желательно было бы скрыть. Хотя морское ведомство в Нью-Йорке сразу же занялось расследованием причин катастрофы, ход этого расследования сохранялся в строжайшем секрете. Можно было подумать, что речь идет о государственной тайне. В прессу не поступало никакой информации. Федеральная полиция и прокуратура подчеркнуто устранялись от дела, лишь коротко сообщив, что не видят повода вмешиваться в действия морского ведомства.

Только 12 сентября, через четыре дня после катастрофы, два страховых агента попали на сгоревший корабль. У них было задание разыскать бриллианты погибшей 73-летней мультимиллионерши Кэтлин Моррисон. Драгоценности были застрахованы на сумму в два с половиной миллиона долларов, и наследники уже успели потребовать возмещение ущерба.

С помощью автогена агентам удалось пробиться на нижнюю палубу, где размещались апартаменты Кэтлин Моррисон. Дверь в маленький салон стояла открытой и раскачивалась в такт прибою, вздымавшему и опускавшему останки судна.

Внутри обеих кают, из которых состоял номер, агенты нашли только покрытые копотью металлические перекрытия. Панели из драгоценного розового дерева и мягкая мебель сгорели дотла, как и все, что вообще могло гореть. В спальне, у задней переборки, лежали пружины от матраца, а вокруг громоздились груды пепла - все, что осталось от деревянного остова постели.

Сейф, вделанный между иллюминаторами, казался неповрежденным. Лишь приблизившись к нему с автогеном, агенты страховой компании заметили, что он не заперт и открывается простым поворотом ручки. Сейф был пуст. Не осталось даже золы от могущих гореть предметов.

Не требовалось особых криминалистических познаний, чтобы определить, что содержимое сейфа не погибло от огня, а кем-то взято, причем человек этот воспользовался ключом, так как оба крепких замка были отперты, а стальная дверца не носила следов взлома.

Может быть, сама владелица, когда начался пожар, вынула драгоценности из сейфа и захватила их с собой, а потом они вместе с ней погибли в океане?

Вскоре агенты убедились, что это не так. Пристальнее осмотрев остатки постели, они обнаружили не до конца сгоревший человеческий скелет и металлические части зубного протеза. Позднее по этому протезу было точно установлено, что мультимиллионерша Кэтлин Моррисон не утонула в океане, а сгорела в своих роскошных апартаментах. Вернее говоря, сгорел ее труп, потому что, будь она жива, когда начался пожар, она не осталась бы в своей каюте, расположенной у самого выхода на верхнюю палубу. В каждом номере имелось сигнальное устройство, автоматически включавшееся при пожаре. А кроме того, должно было пройти немало времени, чтобы огонь добрался сюда, так что Кэтлин Моррисон вполне успела бы выбраться на верхнюю палубу.

Проник ли убийца в каюту, когда в ней находилась мультимиллионерша, и убил ее, чтобы завладеть драгоценностями? Или она застигла вора в момент, когда он очищал сейф, и он тогда убил ее?

Страховые агенты пока не могли ответить на эти вопросы, но одно ужасное подозрение возникло у них сразу: не с целью ли скрыть следы ограбления и убийства был учинен пожар на «Морро Касл»? Быть может, убийца решил пожертвовать несколькими сотнями человеческих жизней, лишь бы избежать преследования?

В тот же день, 12 сентября 1934 года, почти в тот самый час, когда два страховых агента проникли на корпус сгоревшего судна, в Нью-Йорке началось заседание следственной комиссии морского ведомства, посвященное выяснению причин катастрофы. Комиссия в составе четырех морских офицеров высокого ранга должна была решить, было ли случившееся стихийным бедствием или результатом преступной халатности. В зависимости от этого дело было бы либо прекращено, либо передано полицейским и правовым органам для возбуждения уголовного преследования.

Четверо солидных седовласых господ в голубых, шитых золотом капитанских мундирах сидели в маленьком зале нью-йоркского морского ведомства за длинным столом, заваленным актами, блокнотами и морскими картами. Единственными украшениями на обшитых деревянными панелями стенах были звездный флаг и портрет Авраама Линкольна.

Человек двадцать присутствующих с нетерпением глядели на маленькую дверь, через которую должен был войти первый и важнейший свидетель - капитан «Морро Касл».

Наконец, тяжело волоча ноги, в зале появился высокий худощавый человек с орлиным носом. По залу пронесся шепот разочарования. Вся Америка сотни раз за последние дни видела в газетах фотографию капитана «Морро Касл», и присутствующие ожидали увидеть старого морского волка с волевым лицом.

Свидетель, который, робко озираясь, приближался к столу, был ничуть не похож на эти фотографии. Его неприметная внешность не внушала симпатии, и он нисколько не напоминал капитана. Впрочем, и звали его не Уилмотт, как гласила подпись под газетными снимками, а Уильям Уормс.

И все же этот тощий человек с крючковатым носом был последним капитаном «Морро Касл». Когда возник пожар, прежний капитан, знакомый всем по фотографиям в газетах и носивший фамилию Уилмотт, уже не командовал кораблем.

7 сентября, около 21 часа, когда «Морро Касл» находился еще в ста морских милях от Нью-Йорка и большинство пассажиров собралось в салон на прощальный бал, судовой врач доктор де Витт нашел капитана мертвым в его каюте. Уилмотт стоял на коленях, перегнувшись через борт ванны и уцепившись рукой за кран. Глаза и рот его были широко раскрыты.

Опытный врач с первого взгляда определил, что смерть капитана не была естественной. По всем признакам, она наступила от быстродействующего яда.

Затаив дыхание, присутствующие слушали негромкую речь Уильяма Уормса. Только когда он, сделав короткую паузу, потянулся за стаканом минеральной воды, напряженная тишина разрядилась покашливанием и бормотанием.

Расследование только началось - и уже такая сенсация!

Едва Уормс поставил стакан на стол, как снова мгновенно воцарилась тишина. Никто не хотел пропустить ни слова из дальнейшего рассказа этого человека, сменившего офицерский мундир на светлый штатский костюм.

Но тут один из членов комиссии начал задавать вопросы, причем вопросы такого рода, что вскоре это стало уже походить на допрос обвиняемого.

- Мистер Уормс, в то время, когда все это происходило, вы ведь были еще только первым помощником, не так ли?

Уормс коротко кивнул и хотел было говорить дальше, но спрашивающий опять помешал:

- А где были вы, пока капитан Уилмотт находился в своей каюте?

- На мостике. Как первый помощник, я, естественно, нес вахту, пока капитан отсутствовал, - с неудовольствием ответил Уормс, словно хотел сказать: не перебивайте же меня!

Однако ему все еще не дали продолжить рассказ:

- Это вовсе не так уж естественно, мистер Уормс. Кроме капитана и первого помощника вахту несут также второй и третий помощники. Иначе вам пришлось бы по двадцать часов в сутки проводить на мостике. Верно я говорю?

Уормс волей-неволей был вынужден согласиться:

- Да, но, когда доктор де Витт нашел капитана, я уже целый час находился на мостике.

- Есть у вас свидетель?

- Конечно. Рулевой, второй помощник, радист и некоторые матросы должны были видеть меня.

- Вы и в самом деле думаете, что после всего того, что произошло, кто-нибудь может еще вспомнить, были ли вы на мостике с восьми до девяти или только с половины девятого до девяти?

Уормс беспомощно пожал плечами:

- Не знаю. Но какое это имеет значение? Ведь в то время ничего еще не случилось.

- Вы забываете, что только что сами рассказали нам, капитан Уилмотт был найден отравленным около девяти часов. Не у каждого на корабле имеется возможность отравить капитана! Поэтому очень важно знать, где находились люди, у которых был постоянный непосредственный контакт с капитаном и есть ли у этих людей алиби!

Уормс без заметного волнения встретил этот недвусмысленный намек.

- В отношении меня это легко установить. Когда доктор нашел капитана, он…

Спрашивающий опять перебил его:

- Уормс, сколько времени вы плавали под командой капитана Уилмотта?

- Двадцать лет.

- И все это время первым помощником?

- Да. Сначала очень недолго вторым, а затем все время первым.

- Это было решение пароходной компании?

- Сам Уилмотт этого потребовал. Капитан вправе выбрать себе первого помощника. Уилмотт был очень доволен мной.

Здесь спрашивающий сделал долгую паузу, точно желая подчеркнуть значение следующего вопроса:

- Значит, пока капитан Уилмотт был жив, сами вы не могли бы стать капитаном, мистер Уормс? Вы нужны были ему в качестве первого помощника!

Уормс побелел как полотно и не сразу нашелся с ответом:

- Но со служебной карьерой всегда так: приходится ждать, пока освободится место. - Он выжидающе посмотрел на членов комиссии, но новых вопросов не последовало, и он продолжал:

- Итак, по вызову доктора де Витта я, передав командование кораблем второму помощнику, спустился в капитанскую каюту…

Не перебиваемый больше никем, Уормс смог наконец продолжить рассказ о дальнейших событиях.

Когда он спустился в капитанскую каюту, там кроме доктора де Витта находился старший инженер Гарри Эббот, который, судя по парадному мундиру, собрался на бал.

- Я случайно проходил мимо и увидел открытую дверь, - объяснил Эббот.

Доктор де Витт, стоявший на коленях возле капитана, поднялся и тихо сказал:

- Он мертв. Я явился слишком поздно. - Он подошел к иллюминатору, посмотрел в него и, сдерживая волнение, прибавил: - Но я уверен, что смерть его не была естественной. Черт знает, что за этим кроется…

Уормс и Эббот молчали. Врач снова повернулся к ним.

- Помогите положить его на койку, - сказал он Уормсу. - Завтра, как только прибудем в Нью-Йорк, труп должен быть направлен на вскрытие. На борту я не могу этого сделать, да я и не вправе. Это дело полиции.

Первый помощник и врач вдвоем не без труда перенесли на постель тяжелое тело капитана. Эббот, не трогаясь с места, наблюдал за ними тупым, неподвижным взглядом. Он вышел из ванной, только когда врач снова заговорил.

- Вот, возьмите, - сказал де Витт, передавая Уормсу связку ключей, которую он вынул из кармана мертвого капитана. - Хорошенько заприте каюту. До прибытия полиции туда никто не должен входить.

Уормс не решался взять ключи.

- Не лучше ли, если вы, как врач… И потом, вы ведь его нашли…

Накрыв труп простыней, де Витт сказал:

- Нет, так не положено. Вы старший помощник, а значит, теперь вы капитан. Вы осуществляете на борту также и функции полиции. Возьмите ключи и сделайте, как я вам советую. Иначе вам не избежать потом не приятностей.

Взяв связку, Уормс отыскал ключ от каюты и направился к двери. Эббот, продолжавший стоять у входа в ванную, посторонился, пропуская врача, который хотел вымыть руки. Вдруг Эббот заговорил:

- Мне думается, он это предчувствовал…

- Что? - не понял де Витт.

- Ну, что что-то должно случиться. Я разговаривал с ним два часа назад, когда он зашел в радиорубку. У него был отсутствующий взгляд, и он пробормотал что-то о том, что дело кончится плохо. Он был словно не в себе. Я не уверен даже, что он сразу меня узнал.

Уормс вернулся назад.

- Его встревожило предупреждение о надвигающемся шторме.

- Нет, это исключается! Предупреждение о шторме было получено гораздо позже. Роджерс сразу вызвал меня. С тех пор и часу еще не прошло.

Точно ему внезапно пришла в голову какая-то мысль, доктор де Витт еще раз подошел к койке капитана, откинул простыню и, расстегнув одежду, принялся осматривать труп. Еще не покончив с этим, он сказал Эбботу:

- Два часа назад он заходил в радиорубку? Этого не может быть. Трупные пятна уже отчетливо видны. Он мертв по меньшей мере три часа…

Эббот только пожал плечами:

- Неужели я мог так ошибиться? В семь часов я был в радиорубке. И я столкнулся там со стариком… Врач, покончив с осмотром, снова прикрыл тело простыней.

- Ну, пусть полиция ломает себе голову. Это не наше дело… - И он скрылся в ванной.

Через несколько минут все трое вышли из капитанской каюты. Уормс тщательно запер дверь и спрятал ключи в карман. Поблизости никого не было видно. Пассажиры веселились на балу. Услышав доносившиеся издалека звуки музыки, де Витт сказал:

- Там скоро хватятся капитана. Что вы скажете людям? Вы ведь не можете сообщить им о случившемся, Уормс?

Уормс остановился и прислушался. Сквозь открытый люк слышен был надвигающийся рев шторма. Судно шло уже не прежним ровным ходом.

- Близится шторм, - сказал Уормс, направляясь к трапу. Только затем он ответил на вопрос: - Нет, конечно, нет, доктор. Но я отменю бал, отменю его в связи со штормом. Тогда и отсутствие капитана никому не бросится в глаза.

Старший инженер сразу подхватил:

- Верно, а пока я пойду в салон и скажу, что капитан занят на мостике! Пусть люди еще часок повеселятся. Тем меньше станут они потом о чем-нибудь спрашивать. И ведь погода еще не совсем испортилась.

Не дожидаясь ответа, он повернул назад. Доктор де Витт, поглядев ему вслед, укоризненно покачал головой:

- Ветреник. Ему самому охота часок повеселиться, я его знаю. Старик сегодня утром задал ему взбучку за то, что он снова провел ночь в каюте одной из пассажирок. Роджерс видел, как он оттуда выходил. Женщины его погубят. Теперь, когда он знает, что старик не может больше помешать, он придумает себе на ночь еще какую-нибудь забаву.

Не слушая дальше, Уормс поднялся по трапу и остановился у входа на капитанский мостик. Врач, кряхтя, вскарабкался следом за ним. Некоторое время они стояли рядом, не говоря ни слова. Доктор де Витт старался перевести дух, Уормс смотрел вперед, на нос корабля.

Близилась ночь. Шторм усиливался. Ветер ревел в снастях, рвал ванты, грохотал цепями спасательных шлюпок. Волны перекатывались через борт. Судно то и дело ныряло носом в бушующий океан.

- Да, веселенькая будет ночка, - произнес врач, на конец отдышавшись. - Похоже, начинается настоящий ураган.

- Так оно и есть, доктор. Береговые станции именно это и передали… Я просто не хотел раньше времени поднимать панику.

Уормс снова повернулся к врачу. Тот испытующе посмотрел на него, точно спрашивая: теперь, когда ты капитан, не страшно тебе? Ответа на свой немой вопрос он не получил.

Уормс вернулся к прежней теме:

- Скажите, доктор, если Уилмотт погиб от яда, он ведь не сам отравился? Я, во всяком случае, не вижу причин, зачем бы он стал кончать с собой.

- Он ничего такого и не делал. Он слишком любил жизнь. Нет, Уормс, старик этого не делал.

- Кто же тогда? Вы задумывались над этим, доктор?

- Я врач, а не полицейский. Что пользы, если я стану ломать себе над этим голову.

Уормс, однако, настаивал:

- Но ведь речь может идти только об очень узком круге лиц. Кто имел доступ в его каюту, у кого была возможность отравить его?

- У того, кто сегодня вечером пил с ним в его каюте виски, Уормс. На столе стояли две рюмки, и в одной из них был остаток порошка. Я спрятал эти рюмки и передам их завтра полиции. Может быть, по отпечаткам пальцев на рюмках полиция очень быстро сумеет установить, кто пил с Уилмоттом.

Уормс схватил врача за плечи:

- Там остались отпечатки пальцев? Доктор, да ведь это же важнейшее доказательство! Вы хорошо спрятали рюмки? Они не могут попасть в чужие руки?

- Я в присутствии Эббота запер их в письменный стол капитана.

- Эббот был при этом?

- Да, он как раз перед вами случайно заглянул в каюту. А я был даже рад иметь свидетеля. Ведь теперь на рюмках есть и мои отпечатки. И Эббот может подтвердить, как они там оказались. Иначе, чего доброго, и на меня могло бы пасть подозрение.

Доктор слабо улыбнулся. Уормс, сунув руки в карманы, опять посмотрел вперед, на бушующий океан. Днем в ясную погоду отсюда был бы уже виден в бинокль канал Амброз у входа в нью-йоркскую гавань. Но стояла кромешная тьма, и дальше носа корабля ничего нельзя было разглядеть.

22 часа 50 минут. Ураган всей своей мощью обрушился на «Морро Касл», срывая снасти. Грузовая стрела, державшаяся на четырех толстых вантах, упала, разбив одну из спасательных шлюпок.

Прощальный бал закончился, прежде чем Уормс успел отменить его. Пассажиры, мучимые дурнотой и страхом, разошлись по каютам. Уормс то и дело объявлял по бортовому радио: «Никакой опасности для «Морро Касл» нет. Судно способно выдержать и не такой ураган». С капитанского мостика в машинное отделение беспредельно поступали приказы увеличить скорость. Курс приходилось все время менять, чтобы увертываться от прямых атак шторма.

23 часа 10 минут. «Морро Касл» находится в сорока морских милях к югу от маяка Скотланд-Лайт; машины работают на полную мощность, ураган все не утихает.

Дверь на капитанский мостик распахнулась, и тут же штормовой ветер захлопнул ее за вошедшим вахтенным матросом. Тот подошел вплотную к Уормсу и прокричал ему прямо в ухо:

- На судне дым!

Уормс не сразу понял:

- Дым? Какой дым? Где?

Вахтенный сложил ладони рупором и заорал:

- На левом борту, сэр, из маленького вентилятора!

Уормс наконец понял, но не знал, что ему следует предпринять. Надо было бы, конечно, послать туда офицера посмотреть, что случилось, но у всех и так дел было по горло. Уормс потянулся к телефону вызвать старшего инженера. Эббот не ответил. Уормс позвонил в машинное отделение, затем в кочегарку, но Эббота не нашел. Несколько драгоценных минут было потрачено на эти бесплодные поиски. В сердцах бросив трубку, Уормс крикнул второму помощнику:

- Паттерсон, поглядите, что там стряслось!

Семь минут понадобилось второму помощнику, чтобы определить, что дым идет из салона туристского класса. Еще три минуты ушло у него на то, чтобы взломать запертую дверь. Навстречу ему вырвались клубы густого желтого дыма, пахнущего серой. Паттерсон зажал носовым платком рот, бросился на пол и на животе пополз к противоположной стене. Дым валил из стенного шкафа. Когда Паттерсон открыл дверцу, оттуда вырвались острые языки ярко-голубого пламени с таким едким запахом, какой бывает при горении химикатов. От жары, от дыма, от этого ядовитого смрада офицер едва не потерял сознание. Напрягая последние силы, он кое-как добрался назад, к двери салона. Ему удалось запереть ее, после чего он тут же свалился без чувств. А тем временем в салоне, по другую сторону двери, огонь жадно пожирал мягкую мебель, ковры, гардины, шелковые обои. Через вентиляционный ствол он прорвался в бальный салон, в бары, в кают-компанию, но все эти помещения были давно покинуты персоналом и пассажирами, так что о пожаре никто не знал.

Понятно, «Морро Касл» был оснащен наисовременнейшей автоматической сигнализацией, которая реагировала на колебания температуры и при семидесяти градусах должна была включаться. Однако ураган, уже несколько часов сотрясавший судно, вывел из строя эту высокочувствительную установку, так что она либо вообще не включалась, либо включалась только тогда, когда начинали раскаляться металлические переборки. А к тому времени огонь настолько разбушевался, что справиться с ним при помощи имевшихся на судне противопожарных средств было невозможно.

Только в 0 часов 50 минут впервые раздался сигнал: огонь на борту! Здесь, как и на любом другом корабле мира, этот сигнал означал: офицерам и команде немедленно занять заранее установленные посты! Пассажирам со спасательными жилетами выйти на палубу! Первые шлюпки с женщинами и детьми спустить на воду!

Однако на «Морро Касл» сигнал пожара породил неописуемую панику. Охваченная смертельным страхом толпа устремилась к трапам и выходам на палубу. Места в спасательных шлюпках брались с бою. Мужчины, кто в вечернем костюме, кто в одном нижнем белье, силой пробивали себе дорогу, кидались к шлюпкам, веслами, кулаками и ногами отталкивая и сбрасывая в воду женщин.

Для команды словно и не существовало никаких приказов. Едва ли хоть один из членов экипажа оказался на своем месте: каждый думал только о том, как бы спастись самому. На мостике метался новый капитан, не в силах навести порядок. Его распоряжений никто не слушал и не выполнял.

Неожиданно на капитанском мостике появился старший инженер Эббот, похожий на привидение в своем белоснежном мундире. Впереди, подгоняемый дулом его пистолета, шел второй радист Алагна. Уормс закричал Эбботу:

- Немедленно ступайте в машинное отделение, там ваше место! Где вы вообще пропадали?

Размахивая пистолетом, Эббот прокричал в ответ:

- Алагна хотел удрать! Прикажите ему подать SOS, или я забираю моторную лодку!

Из кочегарки инженер-механик по телефону доложил, что огонь подбирается к бакам с горючим и возникла угроза взрыва. Уормс приказал включить пенные огнетушители, перекрыть бензопроводы и остановить машины.

Эббот, услышав об угрозе взрыва, как безумный устремился вниз с мостика, пистолетом прокладывая себе дорогу к моторной лодке. За ним кинулись двое матросов, мужчина во фраке, дама в вечернем платье и девушка в пижаме.

Радист все еще стоял, точно пригвожденный к мостику.

- Это неправда, сэр, я хотел только найти первого радиста. Роджерс уже несколько часов не показывался. Что мне делать? Подать SOS?

Уормс был в нерешительности. Пароходная компания требовала, чтобы в случаях, когда судно терпит бедствие вблизи от берега, капитан, прежде чем подать сигнал SOS, запрашивал разрешение. Руководство компании постоянно стремилось избегать помощи чужих судов, так как за это надо было платить. И вот из-за нескольких тысяч долларов Уормс должен был поставить на карту жизнь 318 пассажиров и 108 членов экипажа.

Уормс на протяжении двадцати лет был исполнительным служащим пароходной компании. Он не осмеливался нарушить ее предписания.

- Попробуйте связаться с пароходством, Алагна, и дайте мне знать.

Пожав плечами, радист вернулся к себе в рубку и в течение сорока минут тщетно пытался наладить связь с пароходством в Нью-Йорке. Компания из экономии не держала на берегу ночных дежурных.

Сорок бесконечно долгих минут второй радист Алагна выстукивал телеграфным ключом точки и тире. В маленькой без окон рубке температура поднялась уже до семидесяти градусов. Рубка располагалась непосредственно над охваченным огнем салоном. В вентилятор вместо свежего воздуха проникали клубы вонючего дыма. Чтобы не задохнуться, Алагна повязал нос и рот мокрым полотенцем. Глаза его слезились от едкого смрада. Но он не имел права покинуть свой пост, пока не получит ответа на сигналы или пока его не сменит первый радист Джордж Роджерс.

Роджерс должен был стать на вахту в 22 часа, то есть примерно в то время, когда начался пожар. Он не явился.

Сейчас у Алагны не было времени раздумывать о том, куда девался Роджерс. Он должен был передавать сигналы Морзе и ждать.

Внезапно Роджерс оказался рядом с ним. Шатающийся, рыгающий, пьяный. Воротник его кителя был расстегнут, волосы в беспорядке падали на лицо. Поверх кителя на нем был спасательный жилет, в руке он сжимал пистолет. Еле ворочая языком, он набросился на Алагну:

- В чем дело? Придут они когда-нибудь нам на помощь, или мы должны так и подыхать здесь? А ну, пусти-ка меня!

Он попытался силой оттолкнуть Алагну от передатчика. Алагна отстранил его.

- Капитан не дал приказа. Нужно разрешение пароходства. А там не отвечают.

- Пароходство? Вы что, все с ума посходили? - Роджерс ткнул в Алагну пистолетом и переключил аппарат с «приема» на «передачу». - Живо давай SOS, не то получишь пулю в затылок…

Больше Алагна не сопротивлялся. Рука его почти автоматически выстукивала: «SOS… SOS…» Потом шло название судна, последние известные координаты и снова: «SOS… SOS… SOS… огонь на борту… срочно просим помощи…»

Только трижды смог Алагна повторить этот сигнал. Во время последнего SOS в рубке раздался взрыв: батареи радиопередатчика не выдержали жары. Серная кислота брызнула Алагне в лицо, и он упал, потеряв сознание. Роджерс вытащил его из рубки, бросил у самых дверей и убежал.

Алагна очнулся от жгучей боли в лице. С трудом поднявшись, он заковылял по проходу, но никак не мог найти трапа. Электричество на судне давно не работало. Алагна знал, что, если не найдет выхода на верхнюю палубу, он погиб. Пробираясь по темному, дымному лабиринту, он обо что-то споткнулся и упал, а когда стал на ощупь подниматься, почувствовал под руками неподвижное тело человека в мундире с галунами. Очевидно, это был кто-то из командного состава корабля.

Алагна потащил бесчувственное тело за собой и, найдя наконец трап, из последних сил поднял офицера на палубу. Здесь, в свете пламени, охватившего со всех сторон судно, он с ужасом разглядел, что пытался спасти мертвеца. Перед ним был труп доктора де Витта. На виске доктора была видна небольшая рана, а из нее струйкой текла кровь.

Тут один из матросов схватил Алагну за руку и потянул прочь от убитого.

- Скорее, сэр, сейчас отойдет последняя шлюпка!

Палуба уже опустела, а в море, на волнах, освещенные пламенем, мелькали бесчисленные темные точки, похожие издали на резиновые мячи.

Двое матросов спустили Алагну в шлюпку, в которой оставались еще свободные места. Затем шлюпка отвалила от борта полыхающего судна.

Только когда матросы отпустили тали и подхваченную могучей волной лодку сразу отбросило метров на пятьдесят от «Морро Касл», Алагна, несколько придя в себя, огляделся и увидел, что в этой последней спасательной шлюпке находятся исключительно члены команды, в том числе капитан Уормс и старший радист Роджерс.

Первая часть следствия, проводимого комиссией морского ведомства, закончилась установлением того прискорбного факта, что 134 пассажира, преимущественно женщины и дети, и шесть членов экипажа погибли: утонули, сгорели или попросту были убиты.

В течение трех дней перед комиссией предстали капитан Уормс, радисты Роджерс и Алагна, старший инженер Эббот, второй помощник капитана Паттерсон, инженер-механик и часть спасенных пассажиров. Каждый свидетель описывал катастрофу так, как она представлялась ему самому. Никто, однако, не смог или не захотел ответить на важнейшие вопросы: был ли отравлен капитан Уилмотт? У кого имелись причины убить его? Сам ли застрелился судовой врач доктор де Витт или его устранили, потому что он спрятал рюмку с отпечатками пальцев человека, который пил виски вместе с отравленным капитаном Уилмоттом? Отчего вспыхнул огонь, обнаруженный Паттерсоном в стенном шкафу салона туристского класса: было ли это следствием самовозгорания или результатом поджога, учиненного с целью скрыть следы каких-то преступлений? Позволяло ли странное поведение некоторых офицеров до и во время катастрофы предположить, что один из них убил муль-тимиллионершу, капитана и судового врача, а затем устроил пожар?

Читатель давно уже, конечно, понял, что события, развернувшиеся на борту «Морро Касл», не явились ни случайным стечением обстоятельств, ни результатом стихийного бедствия, что все это было обдуманным и коварным преступлением. Невозможно было бы, однако, с уверенностью сказать, кто именно скрывался за этим тройным убийством, хищением драгоценностей и поджогом: Уильям Уормс, старший инженер Эббот, второй помощник Паттерсон, старший радист Роджерс или тот неизвестный, который потом, после катастрофы, проник в асбестовом костюме и противогазе на остов сгоревшего судна.

Не смогла ответить на этот вопрос и заседавшая в Нью-Йорке комиссия морского ведомства. С, одной стороны, необходимых доказательств действительно не хватало, а с другой - было в высшей степени нежелательно, чтобы катастрофа, случившаяся с «Морро Касл», сделалась предметом сенсационного судебного разбирательства. Четверо членов комиссии были служащими крупных американских пароходных компаний. Двое из них являлись директорами той компании, которой принадлежал «Морро Касл». И все пароходства были, понятно, заинтересованы в том, чтобы богатые путешественники всего мира и дальше пользовались роскошными, дорогими судами для своих увеселительных поездок. Необходимо было поэтому во что бы то ни стало доказать, что комфортабельные пароходы являются самыми надежными и что укомплектованы они образцовым персоналом. Раз уж невозможно было сохранить случившееся бедствие в тайне, следовало представить его как результат злого рока, как волю провидения. Пароходные компании не без оснований опасались, что путешественники всего мира будут остерегаться пользоваться судами, которыми командуют замаскированные пираты, убийцы и поджигатели.

Вывод комиссии должен был развеять подозрение об умышленном характере катастрофы: «Следствием не обнаружено никаких доказательств того, что пожар на «Морро Касл» не являлся стихийным бедствием; тем более нет повода считать, что в случившемся в какой-то мере повинны офицеры и команда судна. Если они и не сумели противостоять катастрофе, то лишь по причине несовершенства человеческой натуры. Несчастье было ниспослано богом, а против божьей воли человек бессилен».

Итак, всю вину свалили на господа бога, людям же было дано отпущение грехов, дабы пароходные компании и впредь могли процветать, а трагедия как можно быстрее была предана забвению.

Но когда комиссия морского ведомства уже готовилась сдать дело в архив, страховое общество обратилось в прокуратуру с просьбой расследовать исчезновение драгоценностей миллионерши Кэтлин Моррисон. Следователь прокуратуры и детектив федеральной полиции тут же явились в морское ведомство, потребовали ознакомить их с материалами комиссии и в конце концов изъяли эти материалы.

В тот же день печать Америки в экстренных выпусках оповестила о сенсационном повороте дела: «ФБР и прокуратура забирают в свои руки расследование гибели «Морро Касл»! Что в действительности произошло с «Морро Касл»? Капитан Уормс на перекрестном допросе в ФБР».

Пока Уормс в федеральной полиции пересказывал во второй раз историю возникновения пожара на «Морро Касл», несколько десятков агентов ФБР мчались в Ас-бери-Парк, чтобы подвергнуть тщательному осмотру останки погибшего судна.

Руководитель следственной комиссии майор Кауф-холд и трое лучших детективов начали с осмотра капитанской каюты. Уормс и старший инженер Эббот показали на следствии в морском ведомстве, что труп капитана Уилмотта еще до пожара был заперт в каюте. Потом уже ни у кого не было времени снова заглянуть в эту каюту и позаботиться о сохранении трупа. Однако какие-то части скелета должны были остаться: бесследно человеческий труп даже в самом сильном огне не исчезает. А по костным останкам, как бы незначительны они ни были, можно было установить, действительно ли Уил-мотт был отравлен. Теперь, когда единственный обладавший специальными познаниями свидетель, доктор де Витт, умер, это доказательство приобрело особое значение.

По грудам пепла, щебня и обломков агенты ФБР добрались до капитанской каюты, дверь которой оказалась неповрежденной, а замок все еще запертым. Один из детективов отмычкой открыл его.

Тут перед вошедшими предстала совершенно неожиданная картина: огонь, не оставивший, казалось, на судне живого места, почти не затронул капитанской каюты. Как ни необъяснимо это было, факт оставался фактом: мебель лишь слегка обгорела. Очевидно, из-за отсутствия доступа кислорода огонь погас. Впрочем, сотрудников ФБР не интересовало сейчас объяснение этого загадочного явления - им нужен был труп капитана. Уормс показал, что вместе с врачом уложил его на койку, однако аккуратно застеленная койка была пуста. Майор Кауф-холд заглянул в ванную, тоже не пострадавшую от пожара. Трупа не было и здесь. При тщательнейшем многочасовом осмотре судна не удалось обнаружить никаких следов покойного капитана.

Число загадок, непроницаемой завесой окружавших трагедию «Морро Касл», все увеличивалось. Правда, возникновение огня удалось частично объяснить. В салоне туристского класса, с которого начался пожар, эксперты обнаружили остатки медного цилиндра со следами какого-то химического вещества. Лабораторные исследования позволили затем восстановить картину поджога. Преступник присоединил к штепсельной розетке металлический цилиндр с вмонтированной в него спиралью. Когда эта спираль достаточно разогрелась, произошла химическая реакция, в результате которой и возник пожар.

Следственная комиссия, естественно, заключила, что поджигатель обладал познаниями в технике и химии. Известное подозрение пало, таким образом, на старшего инженера Эббота, который к тому же из-за халатного отношения к своим служебным обязанностям и недостойного поведения с пассажирами был не в ладах с капитаном Уилмоттом и знал, что по окончании плавания будет списан с корабля. Эббот присутствовал и при том, как судовой врач нашел отравленного капитана и спрятал рюмки с изобличающими преступника отпечатками пальцев. Затем Эббот исчез и появился снова только тогда, когда пожар был уже в разгаре. Следовательно, у него было достаточно времени, чтобы учинить поджог и расправиться с врачом. Может быть, убийство миллионерши Кэтлин Моррисон и хищение ее драгоценностей также было делом его рук.

Хотя Эббот решительно отрицал свою вину и не было свидетелей, которые видели бы его в салоне туристского класса, в апартаментах миллионерши или поблизости от судового врача, его алиби было весьма шатким. Сам он утверждал, что перепил на балу, после чего улегся спать в своей каюте. Только когда на судне была объявлена тревога в связи с пожаром, он проснулся и, потеряв от страха самообладание, думал лишь о том, как спасти свою жизнь. Никто не верил россказням Эббота, но и опровергнуть их никто не мог.

В круг подозреваемых попал и Уормс, ставший вследствие гибели Уилмотта капитаном. Занявшийся проверкой его личности детектив установил, что Уормс по уши залез в долги и что срок подписанного им векселя на 10 000 долларов истекал к моменту возвращения «Морро Касл» из плавания. Уормсу, как и Эбботу, было известно, что на борту находятся очень богатые пассажиры. Может быть, он пытался похитить драгоценности Кэтлин Моррисон и был застигнут ею на месте преступления?

Уормс, как и Эббот, присутствовал при том, как доктор де Витт обнаружил отравленного капитана, и знал, что врач спрятал рюмки с отпечатками пальцев. Подозрение против Уормса усиливалось еще и тем обстоятельством, что он имел специальность электрика.

Рулевой хотя и подтвердил, что во время пожара Уормс находился на капитанском мостике, но не мог с абсолютной уверенностью сказать, не оставлял ли тот на несколько минут своего поста.

Третье подозрение возникло, когда выяснилось, что старший радист Роджерс в свободное время мастерил маленькие отопительные приборы для аквариумов - аппараты из листовой меди со спиралями, присоединяемыми к штепсельной розетке. Доказать свое алиби Роджерс не мог. 7 сентября он должен был заступить на ночную вахту в 22 часа, а появился в радиорубке только в третьем часу ночи. В протоколе его показания относительно всего этого времени выглядели так: «Примерно до двадцати часов я сидел в офицерской кают-компании и писал письма, затем читал. Позднее я отправился к себе, лег спать и проспал вахту, так как до того мне пришлось отдежурить 14 часов: третий радист накануне вечером попал в лазарет в связи с приступом аппендицита. Разбудил меня только сигнал тревоги. Поднявшись на палубу, я стал помогать пассажирам усаживаться в спасательные шлюпки и наблюдал за порядком. Поэтому я не смог сразу явиться в радиорубку. Мне думалось, что чрезвычайные обстоятельства оправдывают такую задержку».

Подозрительных моментов и у Роджерса оставалось предостаточно, однако доказательств не было и здесь.

Два других загадочных события, случившиеся уже после того, как остов судна прибило к молу Асбери-Пар-ка, объяснились самым неожиданным образом.

Агенты ФБР занялись было розысками таинственного незнакомца, который в асбестовом костюме и противогазе первым поднялся на «Морро Касл», но тут из Центрального разведывательного управления поступило распоряжение прекратить это дело, так как «не в интересах правительства США выяснять, кто этот человек и что он делал на судне».

Только в наши дни, когда тайна, окутывавшая историю «Морро Касл», несколько прояснилась, стала понятна роль, впрочем второстепенная, которую играл в ней «незнакомец». Каюты части пассажиров «Морро Касл», по политическим или военным соображениям представлявшихся американскому правительству подозрительными, были оборудованы подслушивающим устройством. Так как не было известно, насколько огонь разрушил эту аппаратуру, ЦРУ послало своего агента устранить оставшиеся следы.

Выяснились также обстоятельства, касающиеся застреленного матроса и офицера, в пистолете которого недоставало двух патронов. Пассажиры, попавшие после своего спасения в больницу и потому допрошенные не сразу, позднее показали, что видели, как офицер застрелил матроса, который в момент эвакуации занялся мародерством. Сам офицер был затем смыт с палубы волной и утонул. Здесь, таким образом, разгадка была проста.

Все остальное, однако, продолжало оставаться неясным. Репортеры прилежно заполняли газетные полосы всевозможными домыслами и предположениями, следствие же, проводимое ФБР, полностью зашло в тупик. Взволнованную публику несколько успокоили судебным процессом против капитана Уормса и старшего инженера Эббота.

Обвинение против Уормса состояло из шести пунктов:

1) Он не обеспечил выполнения офицерами и матро

сами противопожарных предписаний морского устава.

2) Своевременно не выяснил размеров пожара.

3) Своевременно не остановил корабль.

4) Не обеспечил надлежащего порядка эвакуации

пассажиров.

5) Не подал вовремя сигнала SOS.

6) Оставил спасательные шлюпки без руководства.

Уормс был приговорен к двум годам тюремного заключения. Старшего инженера Эббота приговорили к четырем годам тюремного, заключения за то, что он «из трусости покинул свой пост в машинном отделении и, не приняв никаких мер к спасению пассажиров, одним из первых оставил горящий корабль».

Приговоры эти, однако, уже через несколько недель были отменены кассационной инстанцией, которая оправдала Уормса и Эббота за недостаточностью улик.

Все же служебная карьера обоих офицеров на этом закончилась. Морское ведомство, которое при своем первом расследовании не нашло в их поведении ничего предосудительного, лишило их теперь офицерских патентов. Уормс стал работать докером и погиб во время второй мировой войны. Эббот уже через два года после катастрофы на «Морро Касл» кончил жизнь в лечебнице для алкоголиков.

Только третий подозреваемый, старший радист Роджерс, извлек из несчастья выгоду в истинно американском духе. На протяжении нескольких недель он ежедневно при переполненном зале выступал в театре «Риальто» на Бродвее и по изготовленному ловким писакой сценарию описывал свои переживания во время пожара на «Морро Касл». Он выручил за это 10 000 долларов и снискал вдобавок славу героя «Морро Касл».

Впрочем, эта слава была недолгой. Как только название «Морро Касл» исчезло с газетных полос, у публики пропал интерес и к рассказам радиста. Катастрофа была предана забвению. Протоколы пылились в архиве, у агентов ФБР не оставалось времени охотиться за убийцей и поджигателем с «Морро Касл». Злодеяния гангстерских банд Эль-Капоне и Диллинджера нагоняли на всю Америку страх и ужас.

Три с половиной года пресса ни словом не упоминала о «Морро Касл». А затем совершенно неожиданно 4 марта 1938 года эта история снова оказалась у всех на устах. В газетах опять запестрело набранное крупным шрифтом имя старшего радиста. Только теперь речь шла вовсе не о геройских подвигах, о которых он повествовал на Бродвее. Заголовки газет кричали: «Роджерс поджег «Морро Касл»!, «Старший радист «Морро Касл» - убийца!»

Что же случилось? Каким образом прежний герой вдруг оказался убийцей и поджигателем? Может быть, он сознался? Может быть, были наконец обнаружены доказательства?

Ничего подобного.

По окончании эпопеи с «Морро Касл» Роджерс поселился в Бейонне, маленьком городке в штате Нью-Джерси, и поступил на службу в полицию. Год он был простым полисменом, а затем его перевели работать на радиостанцию. Здесь он снова встретился со своим сослуживцем по «Морро Касл», бывшим третьим радистом Дой-лом. Теперь, однако, Дойл оказался его начальником. Это привело к раздорам, причем Дойл не скрывал своего мнения о событиях на «Морро Касл». Он считал Роджерса убийцей и поджигателем.

После одной такой ссоры на Дойла было совершено покушение. В полицейском участке кто-то оставил для него пакет, в котором находились отопительный прибор для аквариума и записка следующего содержания: «Уважаемый лейтенант, мой прибор сломался. Вы разбираетесь в подобных устройствах. Отремонтируйте, пожалуйста».

Дойл не был особенно удивлен: коллеги часто обращались к нему с такого рода просьбами. Поэтому, ничего не подозревая, он включил прибор в сеть, чтобы определить причину неисправности. Раздавшийся в тот же миг взрыв сбил его с ног. В тяжелом состоянии Дойл был доставлен в больницу и немедленно прооперирован. К счастью для него, ранения оказались не смертельными, и вскоре он снова приступил к работе.

Шефу уголовной полиции Дойл сказал:

- Это подстроил мне Роджерс. Именно так он поджег «Морро Касл». И потому, что я об этом догадался, он решил прикончить и меня.

Роджерса тут же арестовали. Домик, купленный им за 10 000 долларов, обыскали сверху донизу. В маленькой мастерской полицейские нашли листовую медь, спирали и все необходимое для изготовления портативных отопительных приборов. Роджерс, однако, отрицал вину, объяснив, что уже ряд лет изготовляет на продажу отопительные установки для аквариумов. Таким образом, заявил он, отправителем мог быть любой из его покупателей. Роджерс высказал даже предположение, что преступник покушался именно на него: ведь окажись он в это время на радиостанции, он непременно испытал бы прибор.

Шефа полиции это объяснение, понятно, не убедило. А вскоре за дело снова взялось ФБР, пытаясь установить связь между покушением на Дойла и катастрофой на «Морро Касл». Девять месяцев тянулось расследование. Роджерс твердил только одно: «Если бы я совершил эти преступления на «Морро Касл», я завладел бы драгоценностями и мне не пришлось бы гнуть спину на полицейской радиостанции».

Ему отвечали: «Вы просто хотели переждать несколько лет, чтобы отвести от себя всякое подозрение. Если бы вы сразу продали драгоценности и зажили в свое удовольствие, мы уже давно напали бы на ваш след».

Все это звучало весьма логично и убедительно, однако главного доказательства - драгоценностей - по-прежнему не было. У Роджерса их не нашли.

В ноябре 1938 года ФБР прекратило следствие и предоставило бывшего старшего радиста в распоряжение бейоннских властей. Городской суд присяжных приговорил Роджерса за покушение на убийство Дойла к каторжным работам на срок от 12 до 20 лет. Приговор, впрочем, основывался лишь на косвенных уликах. Роджерс и на процессе до последней минуты продолжал отрицать свою вину, уверяя, что действительный поджигатель «Морро Касл» задумал это покушение против него, Роджерса, чтобы так или иначе убрать его с дороги.

Четыре года провел Роджерс в каторжной тюрьме, а затем совершенно неожиданно был помилован Верховным судом Соединенных Штатов. Самым удивительным в этом необычном акте помилования была ссылка на ходатайство осужденного, хотя в действительности Роджерс никакого ходатайства не подавал.

Несколько месяцев спустя Роджерса призвали на военную службу, которую он нес в качестве простого радиста на судне, перевозившем военные грузы в Англию. В 1945 году Роджерс вернулся в Бейонн и открыл мастерскую по ремонту радио- и электроприборов. Клиентура его состояла из новоселов города. Старожилы по-прежнему видели в нем убийцу с «Морро Касл», покушавшегося также на жизнь Дойла, и избегали общения с ним. Никто почему-то не задумывался, зачем человек, обладающий драгоценностями на сумму в несколько миллионов долларов, вообще вернулся в Бейонн, хотя мог бы спокойно процветать в любом другом месте земного шара.

Среди немногих людей, поддерживавших приятельские отношения с Роджерсом, были его соседи - 83-летний Уильям Хаммель и дочь Хаммеля - Альма. Хаммель настолько подружился с Роджерсом, что дал ему взаймы 7500 долларов на устройство мастерской.

С годами и в городке забылось прошлое Роджерса, и окружающие стали относиться к нему если не с уважением, то, во всяком случае, терпимо.

А 20 июня 1953 года произошло новое преступление. Уильям Хаммель и его дочь были найдены в своем доме убитыми. В гостиной комиссия по расследованию убийств обнаружила магнитофон с записью бурной ссоры между Хаммелем и Роджерсом. Речь шла о 7500 долларах, возврата которых требовал Хаммель. Роджерс обещал вернуть долг в ближайшие дни. Хаммель настаивал, чтобы это было сделано немедленно, угрожал в противном случае на другой же день обратиться в суд.

До этого следующего дня Хаммель не дожил.

Полиция была убеждена, что только Роджерс, уже судившийся в прошлом за покушение на убийство и, по общему мнению, являвшийся преступником с «Морро Касл», мог совершить это новое злодеяние.

Снова Роджерс отрицал свою вину, и снова против него свидетельствовали лишь косвенные улики.

24 сентября 1954 года Роджерс за двойное убийство был приговорен к пожизненному заключению в каторжной тюрьме. Однако в связи с развившимся у него во время судебного процесса психозом он попал не в тюрьму, а в больницу, где провел четыре года. За это время его множество раз посещали репортеры в надежде услышать из его собственных уст признание в преступлениях на «Морро Касл». Но Роджерс не понимал обращенных к нему вопросов. 10 января 1958 года он скончался от инсульта. Газеты писали: «Он выглядел, как добрый старый дедушка, а на самом деле был сатаной в человеческом образе». Один из известнейших американских журналистов Томас Галлахер выпустил книгу с жизнеописанием Роджерса, характеризуя покойного как самого закоренелого и бесчеловечного преступника из всех известных в истории криминалистики. На 500 страницах этой книги Галлахер рассказывал, как Роджерс убил капитана, судового врача и миллионершу и учинил на судне пожар. Однако куда Роджерс дел похищенные драгоценности, Галлахер не сообщал, да и не мог сообщить, потому что Джордж Роджерс не был тем закоренелым, бесчеловечным преступником, каким его считали.

12 января 1959 года в Венесуэле умер человек, являвшийся, по его собственному признанию, убийцей и поджигателем с «Морро Касл». Свидетельство о смерти было выдано на имя Кирка Стивенсона, однако американский паспорт умершего оказался поддельным. В 1934 году этот таинственный мистер Стивенсон с секретным заданием ЦРУ находился на борту «Морро Касл». Здесь он познакомился с миллионершей Кэтлин Моррисон, и ее бриллианты сразу же показались ему заслуживающими большего внимания, нежели его собственное секретное задание. На обратном пути он похитил драгоценности из сейфа, но, когда выходил из каюты, его заметила миллионерша. Сообщив о случившемся капитану, она потребовала, чтобы тот потихоньку вызвал Стивенсона и заставил его вернуть похищенное. Она вовсе не хотела поднимать скандал.

Стивенсон, однако, не знал, как дальше развернутся события. Сам он так говорил об этом в своем письменном признании, переданном на хранение венесуэльскому нотариусу, чтобы, как было сказано в приложенной объяснительной записке, гарантировать себя при жизни от преследований со стороны ЦРУ: «Я не знал, не возбудит ли капитан против меня уголовного дела, и потому решил устранить всех свидетелей. Я отравил капитана, застрелил Кэтлин Моррисон, а потом и судового врача, догадавшегося, что капитан отравлен. Чтобы скрыть все следы, я установил имевшуюся в моем распоряжении для служебных целей адскую машину…»

Можно ли верить этому признанию? Не выдумка ли это? Не плод ли болезненного воображения?

Многие детали и здесь остаются невыясненными. Не дан ответ и на вопрос о том, кто покушался на Дойла и убил Хаммеля и его дочь - Роджерс ли или и это тоже дело рук секретной службы? А может быть, здесь имело место случайное совпадение, и все эти преступления между собой не связаны?

В подтверждение сделанного признания свидетельствует то, что американская пресса упорно его замалчивала. И конечно же прошедшему огонь и воду агенту секретной службы проще было совершить столь изощренные преступления, чем обыкновенному радисту.

Все же автор должен извиниться перед читателями, которые ждут, разумеется, окончательного и точного ответа на все поставленные вопросы. Но жизнь не детективный роман, в котором на последней странице разъясняются все загадки.