Победа для двоих

Глава 23

Веки казались просто неприподъемными. Уже пару минут, как я пришла в себя, но открыть глаза и встретиться с суровой реальностью я не могла… Ну хорошо. Может, не хотела.

В голове шумело, как рядом с однажды посещенной мной пасекой, тело казалось чужим. Онемевшие руки и ноги почти не чувствовались, а когда я попыталась шевельнуть пальцами, в первый миг даже не почувствовала отклика. Это испугало и заставило резко открыть глаза.

Комната оказалась небольшой и затененной. Определенно, я была тут первый раз, но все казалось знакомым. Белые стены, закрытые шторами окна, цветы на прикроватной тумбе… Только когда я чуть развернулась и увидела наполненный рядами склянок стеклянный шкаф, я догадалась, где нахожусь. Подсказкой также служил и запах лекарств, витавший в воздухе.

Получается, мне не привиделось. Нас действительно выдернули из Лабиринта, и Деймон… Он…

Ох, надеюсь, его не поймали! Боги… только бы он был в порядке!

Чувствуя сопротивление всего организма, я все же с трудом попыталась сесть и только после этого заметила задремавший в кресле мужской силуэт.

— Деймон⁈ — шепнула, чувствуя, как сердце ускоряет свой бег, но тут, услышав мой тихий восклик, мужчина поднял голову, и я вжалась в спинку кровати.

Дядя.

Его лицо казалось осунувшимся, кожа приобрела землистый оттенок. Белки глаз, сонно взиравшие на меня, подозрительно пожелтели, и даже в полумраке комнаты можно было заметить сеть лопнувших капилляров на щеках. Он выглядел так, словно не спал несколько суток. Обычно его строгий, волевой подбородок сейчас будто обмяк, а на лбу залегли глубокие морщины.

— Дядя? — повторила я вслух, и пересохшее горло засаднило.

Мужчина вздрогнул, словно его ударили током, и резко мотнул головой. В его обычно холодных серых глазах плескалась неприкрытая тревога. Это было так странно! Последний раз я видела его волнение лет восемь или десять назад…

— Катарина! Слава Богам, ты очнулась! — он попытался улыбнуться, но вышло лишь жалкое подобие, обнажившее его усталость и беспокойство. — Как ты себя чувствуешь? Что болит?

— Голова… немного. И все тело словно деревянное, — произнесла, чувствуя себя донельзя странно.

Может, все это сон? Может…

— Где мы? — переспросила я хрипло, комкая непослушными руками одеяло. — Это… Даркхольм? Или мы еще в Варласе? Как… как Деймон? Ему удалось сбежать?

Мгновение, и лицо дяди до этого мягкое, ожесточилось.

— Не смей даже произносить его имя! — прорычал он, вскакивая. — Что ты вообще себе позволяешь, Катарина⁈ Какого дракла ты ввязалась в этот проклятый Турнир, хотя я был категорически против! Кто дал тебе право покидать Даркхольм⁈ И, будто этого мало, ты связалась с ритуалистом! С ритуалистом, кардалаки тебя дери! — его голос дрожал от ярости. — Ты хоть понимаешь, что ты натворила, Катарина⁈

— Ничего плохого! — огрызнулась я, чувствуя, как слабость отступает под напором раздражения. — Я лишь делала то, что было необходимо!

— Необходимо⁈ — передразнил он меня, делая шаг вперед, привычно возвышаясь надо мной и давя своим авторитетом. — Тебе необходимо было опозорить меня перед всем Даркхольмом? Тебе было необходимо связываться с преступником⁈ С ритуалистом, Катарина! Ты хоть понимаешь, во что ввязалась⁈ Ты понимаешь, какие последствия будут у твоих действий⁈

Его слова, словно плети, хлестали по мне, но я больше не собиралась отводить глаза. Не забиралась замолкать.

Я больше не боялась. Внутри вдруг образовалась стальная уверенность.

Упрямо вскинув голову, я впервые за десять лет громко ответила на его ругань:

— Да, дядя! Я понимаю! Я понимаю, что ты привык решать за меня. Понимаю, что ты считаешь меня глупой и беспомощной. Но я больше не позволю тебе так со мной обращаться!

Он опешил.

Удивление на его лице было настолько искренним, что на мгновение я даже засомневалась в правильности своих слов. Может, не стоило так резко? Может, надо было попытаться поговорить спокойно? Но поздно. Слова уже были сказаны, и отступать нельзя.

Едва поймав в моих глазах отблеск неуверенности, он с силой ударил по стене над моей головой.

— Ты… Ты совсем обезумела, Катарина! — прорычал он, пытаясь вернуть себе контроль над ситуацией. — Ты не понимаешь, что я делаю это ради твоего блага!

— Ради моего блага⁈ — я горько усмехнулась, запрокидывая голову, чтобы продолжать смотреть ему в лицо. — Дядя Клаус, ты хочешь выдать меня замуж за старика, которого я видеть не могу, и называешь это благом⁈ Ты хочешь лишить меня свободы и права выбора и говоришь, что заботишься обо мне⁈

Я чувствовала, как внутри все кипит от гнева и обиды. Все годы подавленного страха и разочарования выплескивались наружу. Кажется, даже если бы я хотела замолчать — я бы не смогла.

— Ради моего блага⁈ — я горько усмехнулась, запрокидывая голову, чтобы продолжать смотреть ему в лицо. — Дядя Клаус, ты хочешь выдать меня замуж за старика, которого я видеть не могу, и называешь это благом⁈ Ты хочешь лишить меня свободы и права выбора и говоришь, что заботишься обо мне⁈

Я чувствовала, как внутри все кипит от гнева и обиды. Все годы подавленного страха и разочарования выплескивались наружу. Кажется, даже если бы я хотела замолчать — я бы не смогла.

— Это ты не понимаешь! Единственное, ради чего я хотела участвовать в Турнире, это деньги! Нет, молчи! — прервала я его, когда он скривился и попытался ответить. — Ты сам загнал меня в эту ситуацию! Я боялась, что ты заберешь меня из Академии. Скажешь, неправильно боялась? Молчи, говорю! Это риторический вопрос!

Меня трясло от эмоций, трясло от вырывающейся наружу правды и как же меня трясло оттого, что дядя продолжал привычно возвышаться надо мной!

Непослушными руками я скинула с себя одеяла и, продолжая говорить, придерживаясь за стенку, встала прямо ногами на кровать, чтобы быть с дядей одного роста.

— Ты всегда говорил, что я должна выйти замуж и быть обеспеченной. Так? Но что, если я не хочу ни того ни другого? Что, если я хочу сама зарабатывать себе на жизнь⁈ Что, если я хочу быть независимой⁈

Я замолчала, переводя дыхание. Дядя тоже молчал, словно оглушенный и от моих слов, и от действий. И это молчание почему-то давало мне сил. С каждым словом моя уверенность будто бы росла.

— Дядя Клаус, я знаю, ты считаешь, что магия — это не женское дело. Что я должна сидеть дома и вышивать крестиком. Но я люблю магию! Я хочу изучать ее, развиваться, создавать что-то новое! И я это сделаю, дядя! Даже если ты будешь против! — сжав руку в кулак, я не сильно стукнула ей по стене, как недавно дядя. — Ты обо мне совершенно ничего не знаешь. Вместе с другом я придумала новый артефакт. Мы посчитали прибыль, нашли инвестора… Да дядя, мы сами это сделали! Может, я бы и не поехала на Турнир, но прибыль с продажи артефакта мы сможем получить только через несколько лет. Мне нужен был этот приз, чтобы получить от тебя независимость!

Он смотрел на меня и продолжал молчать. Теперь не потому, что я его просила. Нет. Я знала, он молчал, потому что хотел меня услышать и это знание… окрыляло.

Никогда раньше я не чувствовала в себе столько сил и уверенности. Никогда не могла позволить себе сказать то, что говорила сейчас, и я говорила и говорила.

— Я могла бы сбежать, дядя, — понизив голос, призналась ему. — Я думала об этом. Правда, думала. Затеряться в Варласе. Что может быть сложного? Я могла бы начать все с чистого листа. Не слышать твоих указаний. Действовать так, как захочу… Через два года я бы даже прибыль с артефактов начала получать, понимаешь? — я тонко улыбнулась, позволяя понять: вовсе не возможная прибыль от изобретения удержала меня от побега. — Но я тут. Знаешь, почему?

Я с силой прикусила губу, давая ему сейчас возможность ответить. Даже возможность все испортить и обесценить мои слова, если захочет… Но он этого не сделал.

Уставшие серые глаза смотрели цепко, будто в первый раз.

— Почему, Катарина? — послушно произнес он то, что я больше всего хотела от него услышать.

Не ответ. Не показ того, что он все знает. А вопрос. Вопрос, означающий, что он действительно интересуется моим мнением.

И услышав его, внутри все заликовало.

Мое признание получился куда тише, чем обвинения. Наверное, так оно обычно и бывает.

— Потому что я люблю тебя, дядя… Да, ты меня раздражаешь, ты меня злишь, ты меня душишь своей опекой, но я все равно люблю тебя. И я не хочу тебя бросать.

Я видела, как меняется выражение его лица. От удивления к смятению, от смятения к… любви?

— Но я больше не буду молчать. Не смогу и не захочу, — подвела я итог, чувствуя, как слезы подступают к глазам. — Я буду говорить, я буду спорить, я буду бороться за свою свободу. И я надеюсь, что ты, хотя бы однажды, перестанешь видеть во мне маленькую девочку и начнешь воспринимать меня как личность.

Я замолчала, ожидая его ответа. Тишина в комнате казалась оглушительной. Я боялась даже дышать, опасаясь разрушить хрупкий момент понимания.

Дядя долго молчал, сверля меня взглядом, словно пытаясь разглядеть что-то, скрытое глубоко внутри. В глазах его по-прежнему плескалась тревога, но теперь к ней примешалась и какая-то… растерянность?

— Ты… удивила меня, Катарина, — наконец произнес он, и голос его звучал глухо и как-то устало. — Я и представить себе не мог, что в тебе столько… силы. Сейчас ты так похожа на свою мать…

Я сглотнула. Дядя нечасто упоминал свою сестру — слишком болезненными были воспоминания. Но и теперь, едва слова сорвались с его губ, он отвернулся, подошел к окну и, ухватившись за край портьеры, невидящим взглядом уставился на улицу.

— Возможно, я действительно был слишком строг с тобой. Возможно, я не давал тебе возможности проявить себя. Возможно… я ошибался, выбрав такой способ твоего воспитания.

Он помолчал, словно собираясь с мыслями, а потом повернулся ко мне, и в его глазах я увидела такую тоску, что сердце болезненно сжалось.

— Но, Катарина, пойми… У меня не так много времени, чтобы понять, действительно ли ты сможешь позаботиться о себе. Ты говоришь о двух годах… Но я… Я не уверен, что у меня есть эти два года.

Дядя отвел глаза, а внутри меня все замерло. Словно в первый раз я увидела, как его бледное лицо отливает желтизной, как на лбу выступила испарина, как… болезненно он выглядит.

— Что ты имеешь в виду, дядя? — прошептала я, медленно оседая на кровать.

Он вздохнул и, будто я была маленькой девочкой, требующей утешения. Подойдя ко мне, он легко погладил по голове. Ладони его оказались холодными и дрожащими.

— Мое здоровье… печень… Она совсем плоха. Лекари говорят, что мне осталось недолго. Не знаю, сколько именно, но точно не два года.

Дядя замолчал, словно ожидая моей реакции, но я не могла произнести ни слова. Внутри будто все оборвалось. Я не могла выдавить и слова. Только смотрела на него, пытаясь осознать услышанное.

— Поэтому я и хотел выдать тебя замуж, Катарина. Не потому, что я такой злодей. Просто я знал, что Август сможет о тебе позаботиться, если меня вдруг не станет. Он обеспечить тебе достойную жизнь. Искать же тебе молодого мужа, присматриваться к нему, чтобы быть уверенным, что он тебя не обидит, не предаст… Я не уверен, что у меня есть на это время.

Вся обида, что копилась во мне после дядиных слов о замужестве, показалась такой глупой, так неважной!

Да, дядя мог мне сказать о своем здоровье, мог признаться. Но он всегда хотел выглядеть в моих глазах сильным и уверенным. Может, потому что видел меня маленькой и слабой? В таком случае, хорошо, что я решила это изменить.

Правда вопрос: какой ценой?

— Все эти переживания… — я обвела взглядом свою больничную палату, чувствуя, как слезы начинают душить меня. — Все это вряд ли пошло тебе на пользу. Прости…

— Нет, Катарина, — покачал он головой. — Не вини себя. Ты просто хотела быть собой. И я… Я должен был понять это раньше. Но, как я уже сказал, у меня не так много времени. Я должен убедиться, что ты будешь в безопасности, что о тебе позаботятся.

Он замолчал, глядя на меня с такой любовью и тревогой, что сердце разрывалось на части.

— Но я не люблю Августа, понимаешь? — прошептала я, вцепившись в руку дяди и прижав ее к щеке.

Внутри все разрывалось от осознания близкой потери. Слезы… они просто скатывались по лицу бесконечным потоком.

— Я знаю, Катарина, — вздохнул он, второй ладонью взлохматив мне волосы. — Но любовь — это не главное. Главное — безопасность и стабильность.

Я молчала, понимая, что он говорит правду. Его правду, не мою. Но как бы я не хотела сейчас поддержать дядю, я не могла смириться с этим. Я не хотела выходить замуж по расчету. Я хотела любить и быть любимой.

— Дай мне время, — взмолилась я, сжимая его руки в своих. — Дай мне шанс доказать тебе, что я могу сама о себе позаботиться. Пожалуйста… я не хочу с тобой враждовать. Не теперь!

Он долго смотрел на меня, а потом вздохнул и слабо улыбнулся.

— Хорошо, Катарина, — произнес он, и голос его звучал мягче, чем когда-либо прежде. — Я дам тебе время смириться со свадьбой. Скоро летние каникулы, вы сможете видеться с Августом чаще. Может, у тебя даже получиться его полюбить. А осенью все решим. Ну же, Катарина, улыбнись. Думаю, я смогу убедить Августа отпустить тебя в Академию, доучиться.

Что же… за один разговор чуда не случилось. Дядя все равно остался собой, но хотя бы у меня появилась надежда что-то в нем изменить.