Подводная конкиста (СИ)

Глава 12

— Ай-йа, я всё жду тебя, а ты, оказывается, здесь, Человеческий Господин! — всплеснул руками Аапо. — Неистовая жара Кулуакана сморила тебя, но пойдём со мной! Куда лучший отдых ты получишь, будучи в чистоте, да после славного ритуала парения.

Эстебан полулежал на топчане, подложив под голову стопку одеял. Руки он воинственно скрестил на груди и, прищурив глаз, слугу милостиво выслушал. Совет, однако, нахально проигнорировал. Лишь, поёрзав, примостился ещё удобнее, всем своим видом демонстрируя нежелание куда-либо идти.

Бедолага Аапо так и вертелся угрём вокруг заупрямившегося гостя. Обходительно деликатничал. Почтительно лебезил и угодничал. Уговаривал, как дитя малое — всё без толку.

Испанец был твёрд и непоколебим. Нахохлился, как воробей, и фыркал из-под окладистых усов.

— Смилуйся, гордый Человек, — заволновался юноша, — скоро хранитель писаний, достопочтенный господин Чак, закончит свои дела и велит мне привести тебя. Он накажет бедного Аапо. Да-да! — для пущего убеждения парень активно закивал. — Узнает, что твой покорный слуга не исполнил своих обязанностей и велит Аапо наказать!

— Скажу, что ты всё сделал превосходно и заслуживаешь высшей похвалы. — в нарочито флегматичной манере ответил Эстебан. — А зачем этот твой господин Чак вдруг пожелал видеть меня?

— Как зачем? — Аапо комично раскрыл рот. — Так разве не должен хозяин почтить своего гостя? Разве не положено знать, кто пригласил тебя в свой дом?

Квартирмейстер еле слышно усмехнулся.

— И почему же хозяин дома сразу не явился? — из уст испанца прозвучало так, будто бы он благородный дворянин и требует к себе особого отношения. — Не показал свою, так сказать, резиденцию?

— Наш тональпокуи — занятой тланчанин. — терпеливо объяснял Аапо, — каждый день он учит детей благородных господ истории нашего славного и очень древнего народа. Знал ли ты, Человеческий Господин, что Кулуакану уже больше тысячи лет?

Нашёл чем удивить! Севилью построили в Древнем Риме как некогда крупный портовый город Гиспалис. При большом желании можно поискать руины времён давно ушедшей империи.

— Занятия с детьми и отроками хранитель писаний не пропускает никогда, — продолжал слуга, — считает свою науку самой важной! Великий тональпокуи ни при каких обстоятельствах не прерывает своих лекций.

Известное дело! Каждый учитель причисляет свой предмет к дисциплине архизначимой.

— Здесь, в своём доме господин Чак хранит рукописи великих тланчан: свитки, кодексы, слоистые фолианты. Некоторые писания так ветхи, что рассыпаются прямо в руках. А наш тональпокуи научился бережному обращению с этой древней реликвией и всю свою жизнь посвятил изучению старых архивов.

— А учит он только отпрысков благородных вельмож? — испанец приподнял одну бровь, не заметив, как резко сбросил маску безразличия, — Простой народ не знает своей истории? Сам то ты писать, читать умеешь?

Аапо помялся, кашлянул в кулак, глаза скосил и ответил сконфуженно:

— Нет, Господин, я — не умею. Мне не положено…

У квартирмейстера тут же взыграла совесть. Обидел мальчонку, а сам, можно подумать, высокоинтеллигентный столичный франт. Учился кое-чему, да лучше всех наук знал, как натягивать ванты. Такие умения не даст ни один гувернёр с жабо да бантами на туфлях. А слуга то по-испански балякает! Где ещё хвостатый пацан мог научиться, если не с наставником за партой?

— Ладно, полно тебе стыдиться, — привстав, Эстебан похлопал юношу по плечу, — подумаешь, не умеешь. Эка невидаль — закорючки рисовать! Ты, как я погляжу, неплохой управляющий. И по-нашему хорошо болтаешь. Вон как лихо распоряжения давал…

Хотел испанец подсластить свою грубость примитивной лестью, да не успел. С улицы послышался окрик служанки на непонятном квартирмейстеру наречии. На язык местных похоже.

— Господин Чак ждёт тебя. — ещё сильнее расстроился Аапо, — Занятие окончено. Позволь, Человеческий Господин, проводить тебя в его кабинет.

С первого взгляда показалось, что историк и хранитель писаний читал газету. Эстебан сразу подумал о печатном издании «Торговой почты Испании и ее Индий». Эта газета выходила в Мадриде дважды в неделю — по понедельникам и четвергам — и быстро стала авторитетной прессой в среде испанской буржуазии.

Но то, что держал в руках господин Чак, газетой быть не могло.

Историк листал пожелтевший лист бумаги из коры фикуса, сложенный гармошкой, с начертанными на нём уродливыми носатыми мордами, упорядоченными в столбцы. Иногда среди прочих знаков мелькала расписная картинка вполовину такой страницы, кое-где возле значков стояли точки, короткие или длинные чёрточки и красная разделительная полоса.

Сам вельможа сидел на низкой подушке, скрестив, как мавр, ноги, за таким же низким плетёным из лозы столом. Вместо арабского тюрбана, который в представлении Эстебана полагался бы этому «истинному мавру», историк носил высокую причёску, собранную в хвост, и головной убор, украшенный красными хлопковыми жгутами да тонкими полосатыми перьями. Эта конструкция комично торчала из под русалочьей «газеты», как чубатая верхушка ананаса, и оказалась первой деталью, которую заприметил квартирмейстер.

Тланчане-простолюдины носили длинные волосы до плеч, иногда собирали в низкий хвост. У этого на голове росла целая пальма.

— Человеческий Господин приветствует тебя, наш великий тональпокуи! — громко возвестил Аапо.

Историк оторвался от чтива, свернул педантично «гармошку» своих священных писаний и внимательно оглядел нерадивого гостя.

Видок мой оценил, не сомневаюсь.

Мысленно усмехнувшись, квартирмейстер выдержал бесстрастный взгляд хозяина поместья и, как велел слуга, повторил положенные слова приветствия.

— С милостью Тлалока, — хранитель писаний сделал взмах рукой, повелевая слугам удалиться, — ты стал моим гостем, двуногий человек. Для меня большая честь принимать в своём скромном жилище благородного спасителя чтимой нашей Иш-Чель, наследницы великого касика.

Какая, однако, неловкость выступать в роли спасителя! Сам я Иш-Чель в бочку посадил, сам выпустил. Уж не знаю, которую из версий русалочка озвучила своему царственному отцу.

— Всего ли тебе хватает, дорогой гость, всем ли ты доволен? — сощурился тональпокуи и от его глаз разбежалась мелкая сеточка морщин.

Интересно, сколько ему лет? Не пожилой, но и молодым назвать трудно. Тело его выглядит крепким, хоть и скрыто широкой туникой и штанами, а вот физиономией походит скорее на сушёный абрикос.

— Всего полно. Благодарю. — спохватившись, ответил Эстебан. — Ваши Боги будут довольны.

— Боги? — лицо историка вытянулось в недоумении, — У нас есть лишь один Бог — великий Тлалок, повелитель воды и распределитель дождя. Кому как не нам, тланчанам, чтить его? На твоей родной земле не так? У вас, у двуногих, много богов?

— Нет, конечно нет, — квартирмейстер стушевался. Думал, что знал об этих хвостатых хоть что-то, но опять попал впросак. — Я — христианин и Бог у нас один. Великий Создатель, Творец Неба и Земли.

… и ещё чёрт знает каких подводных царств….

Господин Чак выпрямился во весь рост, подошёл к стеллажу и вложил «русалочью газету» аккурат в зазор между такими же жёлтыми гармошкообразными листами.

Поворачиваться ко мне спиной не боится. Но… что это?

Прищурившись, испанец заметил знак на шее вельможи.

— Это поэтому у вас там, — забыв о положенной учтивости и каком-никаком этикете, квартирмейстер бесцеремонно показал пальцем на свою шею, — поэтому у вас на теле изображение этого вашего… Тлалока?

— О, — хранитель писаний вскинул брови от удивления и одобрительно кивнул, — так выходит тебе известен символ нашего Бога? Отрадно! Ну, что ж, тогда ты наверняка заметил, что каждый тланчанин, достигший совершеннолетия, с гордостью носит знак Создателя Воды.

У Иш-Чель такой был. Помню. Выходит, никакая это не тайна. Рисунок на шее — просто обязательный атрибут благочестия, как у христиан крестик?

— Ну что ж, двуногий человек, раз тебе известен наш Создатель и в моей резиденции тебе «всего полно», — процитировал Эстебана тональпокуи, — тогда позволь лично передать тебе приглашение касика на празднование Начала Дождей. Ты услышишь наши песни, увидишь танцы, насладишься поэтической декламацией и получишь шанс выразить почтение нашему вождю.

— Я… э-э-э… — испанец в миг растерялся.

— Рекомендую человеку всё же не пренебрегать баней и скромными нашими нарядами, — историк посмотрел на Эстебана с укоризной, — а то, чего доброго, правитель сочтёт это проявлением недоверия.