Подводная конкиста (СИ)

Глава 47

Кулуаканцы взяли контроль над дамбами. Затем ступили на сушу и первым захватили купеческий квартал. Воины Ицкоатля продвигались вперёд, теснили неприятеля, а Эстебан с малыми остатками флота был вынужден прикрывать то тыл, то фланг.

Битва за Тланчанпан разгорелась с новой силой. Кровь окрасила воды озера, земля содрогалась от топота тысяч ног. Столичные тланчане оказывали сопротивление, но натиск Ицкоатля был неудержим: кулуаканцы, воодушевленные прибытием подкрепления, яростно сражались, понимая, что на кону стоит их свобода. Эстебан, командуя остатками флота, умело маневрировал между дамбами, обстреливая неприятеля из пушек и поддерживая наступление сухопутных войск.

Тлалок бездействовал и это нервировало испанца. Не мог смертный человек быть хитрее древнего бога, военный успех кулуаканцев больше походил на ловушку.

Но на раздумья не было времени.

За купеческим кварталом пал ремесленный, затем опустели поместья вельмож, следом армия Ицкоатля ворвалась в церемониальный центр. Дворец тлатоани пылал, но вождь всех тланчан, правитель Атоятль, давно покинул собственную резиденцию. Последним плацдармом стала пирамида Тлалока. На неё Ицкоатль бросил все силы, приказав Эстебану высадиться на сушу и принять участие в штурме храма.

Альтамирано спрыгнул на влажную землю. Вместе с матросами он пробивался к основному войску и, объединившись, ринул вверх по ступеням пирамиды. Он поднимался, не зная устали. Он шёл на вершину и мысленно взывал к праотцам, дабы они благословили его праведный путь. Он превратился в героя хроник, в отважного сеньора, сражавшегося с древним идолом. Сопротивление тланчан было отчаянным, но обреченным. У них, истощённых и усталых, ломались макуауитли, стрелы почти не причиняли вреда неприятелю, не спасали от ран хлопковые кирасы.

Эстебан догнал своего вождя почти у самой вершины. Позади остались груды мертвецов и теперь перед взором кулуаканских солдат предстали трое — юноша, старик и древний Бог. В старце Альтамирано признал тлатоани Атоятля. Правитель оказался таким дряхлым и немощным, что сквозь набрякшие веки едва различал чей-либо силуэт. Двести лет правил тланчанами Атоятль и столько же тлел подобно угольку, связанный ритуалом клятвы. Его богатые одежды кричали, нет… вопили о царственном происхождении. Он словно сошёл с рисунков, которые Эстебан когда-то часами разглядывал на страницах рукописей испанских завоевателей.

— Мои поздравления, Ицкоатль, — голос Атоятля скрипел, как прогнившие доски забытого корабля. — Ты одержал верх. Отныне Тланчанпан в твоей власти, и твою голову украсит венец из перьев, достойный великого… кхе-кхе… — старик с трудом прокашлялся, речь давалась ему тяжело. — великого вождя.

Пленённый Аапо в объятиях агавовой верёвки что-то пискнул. Худой и бледный он стоял на коленях прямо у ног престарелого тлатоани, а за его спиной, сцепив руки, возвышался сам Тлалок.

— Заверши своё дело, Ицкоатль Тлилектик Акамапичтли Тлакаелель, — голосом змея-искусителя обратился к касику Бог Дождя. — Ты оставил позади себя реки крови, а теперь явился сюда, чтобы сместить правителя. Убей старика и займи его место. Стань моим верным слугой и почитай меня, как должно. Взамен, вождь, ты никогда не познаешь смерти.

Альтамирано поморщился. Что он несёт? Каким слугой? С какой это стати?

— Сеньор, — прошептал испанец правителю, склонившись к его уху, — мой мушкет готов к выстрелу, а порох превосходного качества. Нет нужды убивать старика, прикажите стрелять в Тлалока.

Господин Чак недобро сверкнул глазами. Голос его был низким, но рокотал так громко, словно вещали сами небеса.

— Подобно тому, как нельзя остановить дождь, так и тебе, теуль, не суждено лишить меня жизни. В твоих венах течет кровь, запятнанная предательством и изменой. Вся твоя сущность пропитана скверной, поскольку такова природа каждого теуля. — Тлалок достал письмо, начертанное испанцем, свернул его и вложил в зубы Аапо. — Смотри, касик, — получив тычок, Аапо пополз на коленях к Ицкоатлю. — Этот смертный человек взалкал золота и пожелал обмануть тебя.

Правитель развернул письмо и, хмурясь, прочёл его.

— Видишь, касик? — Тлалок дёрнул за край верёвки и Аапо снова вернулся к своему пленителю. — Этот человек желает присвоить себе древнее золото. Коснуться скверной к сокровищам, обагрённым кровью наших предков.

Эстебан заметил колебание на лице правителя, но не мог распутать коварной сети, которой Бог Дождя оплетал их.

— Чужеземец мой подданный, — неуверенность в словах касика сквозила, как ветер в открытых окнах. — Он достоин сокровищ и великой награды, я готов утолить его жажду золота. Без его кораблей, изобретений и добслестной службы, мы бы не добрались до сердца Тланчанпана.

Эстебан замотал головой.

Не надо золота! Ничего не надо, не слушайте, сеньор, этого прохиндея!

— Неужели? — Тлалок расплылся в хищной улыбке, предвкушая победу. — Ты готов отдать священную реликвию, доверенную мне на хранение, потомку теулей? О, ты глуп и невежественен, Ицкоатль, ибо если рука теуля присвоит себе хоть одну монету, древнее соглашение будет нарушено. Разрушится купол, весь подводный мир устремится на поверхность, тланчане утратят способность покорять моря и весь народ твой превратится в рабов. Как долго целый остров, усыпанный золотом, простоит незамеченным в водах, где царят корабли захватчиков?

Взмахом руки Бог Дождя привел в движение каменные механизмы, стены заскрипели, открывая вход в храм. Даже с большого расстояния тланчане увидели, что пирамида Тлалока до самого верха наполнена золотом.

— Выбирай, касик, — усмехнулся господин Чак. — Или ты станешь новым правителем, займёшь место хранителя, поклянёшься в вечной службе и будешь подчиняться мне или твой вассал предаст тебя и весь подводный мир погибнет.

Солдаты Ицкоатля, страшась измены, направили на Эстебана свои оружия. Тлалок победоносно сверкнул глазами.

— Так что выберет великий вождь для своего народа?