Испанец лениво наблюдал, как спускалась тланчана с понтона в подземное озеро. Как шла неуклюже, словно во хмелю, как едва не поскользнулась на ровном месте. Чего лукавить? Некоторая причастность к этому её состоянию Эстебану очень льстила.
Но ему самому было мало.
Он только что нашёл дорогу в Эдемов сад, откусил кусок райского яблока и… не распробовал! Хотел ещё, и ещё, и ещё, пока не свихнётся на этой сумасбродной русалке окончательно. Если уже не свихнулся.
Он же совсем не думал о себе самом. Сегодня блаженный сад, а завтра темница? Казнь? Или ему теперь полагалась вендетта, кровная месть за посягательство на честь благородной особы?
Мысленно Эстебан махнул рукой.
Плевать. Если Иш-Чель не грозит беда, то более тревожиться не о чем. Да простит меня сеньор Господь, но я не чувствую ни капли раскаяния.
— Ты, кажется, звал меня купаться? — тланчана вырвала его из раздумий. — Или прохладные воды сенота больше не манят тебя?
Квартирмейстер усмехнулся.
Хитрая, как койот, пленительная, как дьяволица, и в глазах ни капли стыда.
— Да, милая, вот так русалки и заманивают в свои сети заблудших моряков. Сперва усыпляют бдительность, а потом топят окаянных в глубинах морских.
— Мне нравится твоя настороженность, Тиен, — Иш-Чель игриво брызнула в его сторону водой. — Я ведь, знаешь, тебя ещё не простила.
— Не простила? — Эстебан недоумённо вскинул брови. — Это ещё за что?
— Одержал нечестную победу в пок-та-пок, — начала тланчана загибать пальцы, — добился свидания у моего отца, обманом вытянул из меня строжайшую тайну. Список прегрешений у тебя внушительный!
На это заявление испанец рассмеялся.
Ох уж эти женщины! Обожают, когда мужчина кругом виноват.
Альтамирано молча поднялся со своего места, подошёл к краю понтона, нырнул и тут же оказался рядом с объектом своего бесконечного восхищения.
— Ты зубаста, как пиранья, любовь моя, — поймал Эстебан тланчану и притянул к себе. — Но, может, дашь мне шанс загладить свою вину? Клянусь семи морями, я буду очень убедителен.
На свой вопрос испанец и не думал дожидаться ответа — снова поцеловал первым. Чтобы у тланчаны не осталось времени на бесполезные возражения.
Его тянуло к ней каким-то непонятным, волшебным и порой даже страшным образом. Ему хотелось быть с ней в едином симбиозе, держать в объятиях и пить её дыхание целую вечность… и потом ещё немного. Он обожал скользить руками по узкой спине вдоль лопаток к пояснице и ниже. Сжимать руками ягодицы, покусывать, трогать, ласкать её худое гибкое тело.
Звуки поцелуев отражались от стен сенота. Сливались с редким звоном капель, стекавших с лиан в синеву подземного озера. Там, на побережье, древние майя оплели свои сеноты паутиной мистики и загадки. Называли их вратами в царство мёртвых и были в общем-то правы: сеноты Юкатана сообщались между собой и в конце концов имели выход в море. Однако Эстебан даже подумать не мог насколько прежние хозяева юкатанских земель были близки в своих предположениях.
Разомлевшую от неги Иш-Чель испанец подхватил под бедра и заставил обнять ногами его талию. Одной рукой прижал к себе, другой — скользнул вниз к развилке ног. Поглаживал её нежную плоть, ласкал, возбуждал. Кружил вокруг входа, распалял, дразнил намеренно.
Испугавшись, тланчана промычала что-то невнятное, — ну, а как иначе, покуда рот поцелуем занят? — заёрзала, попыталась вывернуться.
— Я держу тебя, мой ангел, не бойся, — Эстебан ненадолго оторвался от её губ. — Мы не утонем.
А затем ввёл два пальца в горячее пульсирующее лоно и от её чувственных непристойных всхлипов сам едва не застонал.
Испанец находил Иш-Чель прелестной в проявлениях удовольствия. В каждом жесте, каждом движении. Эта бесстыдница беззастенчиво насаживалась на его пальцы, цеплялась руками за плечи, требовательно ускоряла темп и громко возвещала весь сенот о своём наслаждении.
Не думал Эстебан, что сам так быстро возжелает её снова. Что из мучителя превратится в страдальца, изнывающего от сладкой пытки. Что едва дождавшись её блаженной судороги, поспешит овладеть ею. Задаст бешеный темп и финальным аккордом — издаст такой же непозволительно громкий стон.
— Теперь я прощён? — после безумных водных кульбитов прохрипел испанец, уткнувшись тланчане в висок.
— Вот ещё! — хохотнула русалочка. — Расплата несоразмерна деянию.
— Чего же ты хочешь, принцесса? Как мне теперь искупить вину?
— Ты сказал, что любишь авантюры, Тиен, — напомнила плутовка. — Как ты там выразился? Вся твоя жизнь — авантюра.
— И? — протянул квартирмейстер заинтригованно. — Какие приключения на свой прелестный зад ищет мой ангел?
— Давно мечтала пошуршать тайными письменами в закрытом архиве господина Чака. А ты, волей случая, как раз живёшь в его поместье. Вот так удача, правда? — на этот раз Иш-Чель посмотрела на Эстебана серьёзно, без лукавства. — Архив нашего тональпокуи неприкосновенен. Даже отец не может касаться ветхих фолиантов и кодексов. А я хочу. Мечтаю, жажду!
Квартирмейстер хмурился. Затея опасная, в неё не полезешь ради прихоти. Или теперь любопытство снедало и его самого? Увидеть древние кодексы, тайные исторические документы. Пусть он не сможет их прочесть, с ним рядом будет Иш-Чель. Она сумеет.
— Молчишь, — хмыкнула тланчана. — Не тревожься, Тиен, я неволить не стану. Не хочешь, не…
— Пойдём, — ответил моряк решительно. — Завтра я должен показать твоему отцу результат своей работы. Дай мне неделю, любовь моя, чтобы изучить привычки и распорядок дня вашего уважаемого историка. А потом добро пожаловать в мой флигель. Ночью. Сможешь?
— Смогу, — лицо Иш-Чель снова украсила соблазнительная улыбка. — Не сомневайся.