Подводная конкиста (СИ)

Глава 20

Чужеземец резко замолчал. Закрылся. Спрятался, как отшельник, в свой панцырь и захлопнул раковину.

— Я сожалею. — шепнула ему тланчана. — Под водой корабли выглядят иначе и в тот раз я совсем ничего не…

— Причина крушения? — резко перебил её испанец. — Можешь сказать, что произошло?

— Его разбили. — голос Иш-Чель звучал виновато, как будто она сама лично бомбила судно. — Наша разведка обнаружила там много ядер таких… — тланчана изобразила жестом, — с цепью.

— Книппелей. Я понял. — кивнул Эстебан и снова притих.

Сидел с видом отрешённым и крутил в руках злополучную курительную трубку.

Мужчины умели молчать долго, тяжело, мучительно и при этом очень красноречиво. Владели этим искусством в совершенстве. Так они уходили от ответа, так предавались собственным размышлениям, так радовались и так горевали.

В эти минуты Иш-Чель ощущала себя лишней. Хотелось посочувствовать, сказать правильные слова, но перед ней — стена. Каменное изваяние. Хоть криком кричи — никто не услышит.

Тланчана засобиралась назад в поместье. Оставить моряка наедине с собой ей показалось самым верным. Вне всякого сомнения рухнул его привычный мир, погибла его самая большая любовь, однако облегчить его боль Иш-Чель никак не могла.

Имела ли тланчана право мешать искренней скорби?

— Мне жаль корабль и твоих собратьев, Тиен. — сказала Иш-Чель на прощание.

— Уходишь? — чужеземец тут же вышел из оцепенения. — Что ж, верно царственной отец будет искать тебя… Понимаю.

— Сегодня касик ещё долго не вспомнит обо мне. Прибыли вожди из дальних провинций. Он будет беседовать с ними едва ли не поздней ночи.

— Тогда… — Эстебан поднял на неё усталый взгляд. — Побудь со мной ещё немного. Пожалуйста.

Прозвучало так близко, так родственно, как просят того, кто всегда поймёт.

Как будто чужеземец заранее подарил тланчане своё доверие. Авансом.

— Ладно. — дочь вождя придвинулась ближе. — Давай угрюмо помолчим вместе.

Моряк хмыкнул. Провёл указательным пальцем по золотистым буквам на гравировке, дунул в табачную чашу.

— М-да… Жаль, нельзя закурить. А ведь, знаешь, меня Дюран избавил от виселицы. Я ему вообще-то жизнью обязан. Был.

Тланчана смекнула, что речь шла о капитане затонувшего судна. От упоминания виселицы, однако, вздрогнула. Такой вид казни в Кулуакане не практиковали, но разведка рассказывала о болтавшихся на рее бедолагах с побережья…

— Я тогда угодил к англичанам в Порт-Рояль. — продолжил чужеземец. — Они захватили торговый бриг, куда я нанялся матросом, и нас, испанцев, всех хотели предать суду.

В маленькое оконце впорхнула птичка. Красно-чёрная пиранга нашла лазейку, забралась в домик и теперь не знала, как вылететь обратно.

— Как же тогда твой друг помог тебе? — Иш-Чель подняла занавесь, открыла случайному гостю путь на волю.

— Мы сидели с ним в одной камере. — усмехнулся Альтамирано. — Дюран напал на конвоира, я подсобил. Ключи стащили, клетку открыли, вместе добрались до тайной контрабандистской гавани и нанялись на судно к работорговцам. Работёнка там была аховая — чистили за неграми клозеты и выносили трупы, если кто-то помирал. Зато благополучно достигли Эспаньолы.

Пичуга заметалась по комнате. Никак глупая птица не могла отыскать выход. Иш-Чель замахала руками, прогоняя, но пиранга, испугавшись, забилась под потолочные своды.

— Думаю, понятно, что англичан с тех пор мы на дух не переносили. — на русалкины манипуляции моряк внимания как будто бы не обращал. — На Эспаньоле получили каперское свидетельство. Мне пришлось поручиться за Дюрана, поскольку он, как француз, не мог служить Испанской Короне.

— Почему море? — спросила вдруг тланчана. — Ты сказал, что нанялся матросом, прежде чем попал в переделку. В море случаются беды, для двуногих вода — опасная стихия. Так всё-таки, почему?

— Хотел бы я наплести тебе, принцесса, что сама судьба вела меня в ваш русалочий мир. — Эстебан фыркнул. — На самом деле, мне сложно ответить на твой вопрос однозначно. Моя семья, в особенности матушка, желали во что бы то ни стало дать мне хорошее образование. Наскребли денег кое-как и отправили меня, молодого импульсивного, в столичный университет изучать историю и право. Юриста из меня делали. Оно же как? Кто платит, тот и ремесло выбирает.

Иш-Чель усмехнулась. Влиятельный родитель вершит судьбу своего отпрыска — это она знала не понаслышке.

— В стольном Мадриде я увлёкся буржуазной прессой. Там так сочно и живо писали о Новом Свете, так распевались о подвигах морских, о затерянных индейских богатствах, что в мой неокрепший ум втемяшилась крамольная мысль.

Испанец сделал паузу.

— Я не оправдал ожиданий своей дорогой матушки. Бросил учёбу и отправился в Кадис, в военно-морскую академию. Удовольствие там учиться было, отнюдь, не дешёвым, а финансирование, как ты понимаешь, мне отрезали на корню. Тогда я устроился подмастерьем в плавучий док на пристани, помогал с ремонтом судов. Днём учился, ночью работал. В таком безумии я прожил год. Потом плата возросла настолько, что мне уже было не потянуть.

Тем временем пиранга начала чирикать так громко и отчаянно, что едва ли не перекрикивала речь моряка.

Тланчана поднялась, хотела достать несчастную птичку да выпустить на волю. Эстебан опередил её. Сам полез за пернатой пленницей — с высоты его роста это оказалось сделать гораздо легче. Собственными руками подарил свободу горластой пичуге.

Он подошёл к тланчане близко. Очень близко. Непозволительно близко. От его приятного, манящего, волнующего запаха у дочери касика едва не закружилась голова.

Иш-Чель замерла в ожидании. Смотрела на него и ждала. Чего — сама не знала.

— Много раз я задавался вопросом, верный ли выбрал путь. — понизив голос, изрёк Альтамирано. — Море, как ты сказала, опасная стихия. Работа на корабле — тяжёлая, неблагодарная. Не понимаю хорош я или плох в своём деле, но другого ремесла я никогда не знал.

Снаружи послышался окрик служанки. Той самой полной женщины, которой тланчана велела привести испанца в этот дом.

— Сожалею, но на этот раз мне действительно пора идти. — Иш-Чель шепнула Эстебану едва ли не прямо в губы. — Надеюсь, когда-нибудь ты найдёшь ответ на свой вопрос.

— Непременно, принцесса. — испанец отошёл на шаг, пропуская к выходу. — Непременно.