Подводная конкиста (СИ)

Глава 22

Немонтеми — пять несчастливых дней. Время, когда прекращались всяческие работы и объявлялся всеобщий пост.

Уходили на отдых крестьяне, закрывали свои лавки торговцы и ремесленники, пустели прилавки рынков, возвращались назад отряды подводной разведки.

Но почему — почему! — это правило не относилось и к наукам? Зачем сидеть за партой и слушать лектора, когда все вокруг предавались безделью?

Сегодняшним утром после урока каллиграфии Иш-Чель ждала занятий господина Чака без особого рвения.

Историю подводного острова, а так же легенды о Тлалоке и его деяниях она знала почти наизусть. Что нового мог рассказать хранитель писаний?

Мысли русалочки, как и всё это время ранее, занимал моряк.

Сначала она с трепетом вспоминала их недавнюю встречу. Затем изнывала без нового свидания.

Посещая уроки истории, намеренно проходила мимо флигеля, где обитал испанец. Надеялась увидеть. Мельком. Одним глазком. А потом и вовсе узнала — чужеземец снаряжался спозаранку в сады Тлалока мастерить какую-то лодку.

Каждый день.

О, разве можно оставлять женщину надолго со своими мыслями?

Эстебан не искал встречи, Иш-Чель — выдвигала версии.

А вдруг он разочаровался?

Или испугался гнева вождя — кто ж захочет тайно связываться с дочерью касика?

А может — не приведи Тлалок — его окрутила хорошенькая тланчаночка? Вон, ходят же служанки мимо флигеля, хвостами крутят. То баньку натопят, то передадут поручение. И им не надо тайно убегать из поместий: поманил пальцем — и вот она тут. Готовенькая.

Иш-Чель вздохнула. Нарисовала в уголке пергамента символ из двух слогов. Вообразила как бы писалось на чонталь его имя…

Логограммы «ти-ен» на языке тланчан попросту не существовало. Необходимо было использовать силлабограмму — совокупность отдельных слогов. Русалочка изобразила знак с именем чужеземца так, как сумела. Правее добавила ещё один глиф — «иш-чель».

Вышло так, что символ её имени как бы смотрел сердито на бедного «ти-ен» и не давал покоя.

Но сегодня немонтеми.

Работать запрещено. Сады Тлалока пустовали.

Может, отправиться этим вечером в домик на дереве? Возможно, сегодня он будет там?

Или нет.

Где это видано, чтобы дочь правителя за вниманием чужеземца охотилась?

Ответ на свой вопрос тланчана получила незамедлительно: в кабинет истории вошёл Эстебан, уселся за парту и с видом непоколебимым выразил готовность внимать науке. А заодно и подмигнул лукаво ошалевшей от удивления Иш-Чель.

Ученики и ученицы тут же принялись перешёптываться и хихикать. Новый «студент» всколыхнул общество благородных тланчан одним лишь своим присутствием.

— Мой дорогой гость решил присоединиться к нам? — едва господин Чак вошёл, галдёж тотчас прекратился. — Весьма занимательно. Признаться, я даже рад. Возможно, сегодня мы услышим историю двуногих от самого их представителя.

— А знания, уважаемый учитель, ваша разведка черпает, подслушивая корабельные байки? — хмыкнул моряк.

— Отчасти. Тланчане наблюдают за людьми по всему побережью. Слушают их речь, следят, запоминают рассказы. Скажем, нам хорошо известно о прибытии бледнодицых пришельцев двести лет назад. Прежние хозяева именовали их теулями, а сами пришельцы гордо называли себя конкистадорами. И мы знаем, что те самые чужеземцы совершили переворот, добились полной смены власти. Изменили быт, религию, календарь, язык, традиции — всё, до чего дотянулись.

Иш-Чель видела, как ровно и спокойно испанец соглашался с учителем. Слушал да кивал.

— Могу со всей уверенностью заявить, — добавил хранитель писаний. — Нам, тланчанам, повезло, что такие как вы не явились сюда под своды купола. А иначе что было бы? Я уверен, мы бы точно так же как и бедолаги с поверхности потеряли свою самобытность. Но, — на этот раз историк обратился ко всем ученикам, — милостью Тлалока Кулуакану больше тысячи лет. Наш мир меняется с течением времени, мы перенимаем изобретения, традиции и даже язык у людей с побережья. Однако самое важное — мы делаем это добровольно. Берём только то, что приносит благо.

— Скажи, человек с корабля, — робко обратился к Эстебану один из учеников. — Правда ли теули, бледнолицые пришельцы, безжалостно убивали прежних хозяев побережья? А кого не убили, превратили в рабов?

— Мне сложно ответить на ваш вопрос однозначно, — замялся вдруг моряк. — Они действительно творили разные… вещи. Иногда кощунственные…

— А зачем? — с академическим видом уточнил другой студент. — Зачем так… радикально?

— Увы, я не могу знать о чём думали предки двести лет назад. — чужеземец юлил. Уходил от ответа. Боялся гнева тланчан и отвечал насколько мог дипломатично. — Войны случались во все времена и я не могу назвать причину каждой из них.

— Золото, — господин Чак дал простой лаконичный ответ. — Пришельцы с далёких земель убивали ради золота.

По классу прокатился удивлённый шёпот. Тема, что задал хранитель писаний, будоражила умы тланчан и саму Иш-Чель волновала не меньше.

Русалочий народ был равнодушен к сокровищам, а вот байки о таинственных пришельцах их действительно увлекали.

— И они его получили? — не унимался ученик. — Своё золото.

— Я бы так не сказал, — ответил Эстебан. — Огромная часть богатств, просто гигантские запасы внезапно исчезли. Испарились. И до сих пор не известно, что с ними стало.

Дочь касика была готова поклясться — в этот момент господин Чак самодовольно усмехнулся. Торжествующе так. Недобро.

— Что ж, Тлалок им судья, — историк резко оборвал тему и начал говорить о другом. — И нам с вами стоило бы вспомнить о деяниях нашего великого Бога, покровителя тланчан…

Хранитель писаний затянул привычную лекцию. Увёл беседу в сторону.

Интерес публики постепенно схлынул, тланчане взяли в руки писчие инструменты, принялись рутинно конспектировать слова учителя.

Иш-Чель его уже не слушала. Позабыла об истории, каллиграфии и всех науках вместе взятых. Потому что ловила жгучие взгляды чужеземного моряка, улыбалась ему в ответ и ликовала.

За весь урок на листе её пергамента не появилось более ни одного символа. Лишь два маленьких глифа на полях.