Порочная преданность

23

БЕЛЛА

Габриэль молчит во время ужина, почти нехарактерно для него, хотя в последнее время он молчит больше обычного. Он ничего не говорит до тех пор, пока не провожает меня наверх, в постель, и идет в ванную, чтобы переодеться в штаны и футболку для сна. Когда он возвращается, то выглядит усталым, круги под глазами темные, как будто он плохо спал.

— Я сегодня разговаривал с Джио. — Он садится на край кровати, спиной ко мне, проводит рукой по волосам. Мне приходится бороться с желанием протянуть руку и прикоснуться к нему, утешить его, но с тех пор, как сегодня днем, после того, что мы сделали у озера, и того, что было сказано по дороге домой, он отдалился от меня. Я не могу его винить: я открыто сказала ему, что планирую уйти от него. Независимо от причин нашего брака или того, что он чувствует ко мне, будь то просто похоть или нечто большее, я не могу представить, что это приятно. Мысль об уходе разбивает мне сердце, и я представляю, что ему тоже больно.

— Что он сказал? — У меня в животе завязывается узел от предвкушения чего-то плохого. Возможность того, что надвигающаяся грозовая туча наконец рассеется.

— Твой отец, дон и Игорь заключили перемирие из-за тебя.

На минуту я не уверена, что правильно его поняла.

— Что? — Мои руки крепко вцепились в одеяло, по коже пробежал холодок. — Мне нужно, чтобы ты повторил это.

— Перемирие. — Габриэль медленно выдохнул. — Полагаю, ты думаешь о том же, о чем и я.

— Игорь ни за что не согласится на это.

— Я был прав. — Габриэль мрачно усмехнулся. — Один из тех случаев, когда я жалею, что не был прав. Мне было бы легче, возможно, я даже считал бы себя параноиком, если бы ты так быстро не пришла к тому же выводу.

— Что… — Я делаю глубокий вдох. — Что заставило их подумать, что это возможно? Что заставило их согласиться или решить… — Я не могу привести свои мысли в порядок. Не может быть, чтобы все это так просто закончилось. Не может быть, чтобы Игорь просто отступил после того, что, я уверена, он считает унижением. Что человек, не принадлежащий ни к одной из крупных семей, ворвался в его дом и увел женщину, которую он планировал насильно взять замуж.

— Между вами и Игорем не было официального обручения. Так что по указу дона у него ничего не украли. Мой брак с тобой законен, с точки зрения церкви и закона. — Так что, по словам Сальваторе, Игорь должен отступить, потому что ты — моя жена. Любые его дальнейшие действия — это еще один акт войны с мафией, и с ним поступят соответствующим образом.

— Как они поступили с ним после того, что случилось в церкви. — Я не пытаюсь скрыть горечь в своем голосе. Я не знаю многого из того, что было сказано и сделано после этого, отец не счел нужным посвящать меня в подробности. Мне не нужно было знать, поскольку я не участвовала в тех переговорах. Не имело значения, что он причинил мне такую жестокую боль и что знание могло бы помочь облегчить мой страх и травму. В глазах отца того факта, что я дома и снова под его защитой, должно было быть достаточно. Но тот факт, что Игорь обладает такой же властью, как и сейчас, что он остался невредим, говорит о том, что на самом деле ничего особенного сделано не было. Что все это просто разговоры.

Вот так.

— Сальваторе возвращает своих людей, — тяжело говорит Габриэль, усталость сквозит в каждом слове. — Он говорит, что перемирия достаточно, и нет смысла держать его людей здесь, в Италии, когда он может использовать их дома.

Мое сердце падает при этих словах, страх холодной волной накатывает на меня.

— О чем он думает? — Вопрос риторический, я прекрасно знаю, о чем он думает. Но то, что он так быстро лишил меня своей защиты, кажется ударом.

— Он думает, что Игорь будет человеком слова, как и Сальваторе. — Габриэль тяжело вздохнул. — Но Игорь не такой. Он уже должен знать это, но у честных людей часто бывает слепое пятно, когда дело доходит до таких вещей.

— Или я просто мало что для него значу. Двоюродная сестра в семье — не та, кого стоит защищать. — Горечь в моем голосе сгущается, заставляя меня чувствовать холод до самых костей. Тяжесть, которую я помню, как чувствовала до Габриэля, до того, как моя жизнь начала меняться к лучшему. — Он сделал то, что от него требовалось, а теперь ему это больше не нужно. Он не будет из кожи вон лезть, чтобы обеспечить мою безопасность.

— Может быть, а может, и нет. — Габриэль сделал паузу. — Но я буду, Белла.

Я смотрю на него, и эта тяжесть усиливается. В этот момент я чувствую, что мы все сделали неправильно. Что мы оказались в этом месте, где никто из нас не может сказать другому, чего мы действительно хотим, где мы мчимся к концу чего-то, что мы даже не понимаем, что это на самом деле значило. Я знаю, что всегда чувствовала к Габриэлю, но не уверена в нем. И с каждым разом все больше запутывается.

— Белла, я… — Он начинает говорить, но я обрываю его, не в силах больше разговаривать, вообще ни о чем.

— Мне нужно побыть одной некоторое время. Я пойду приму ванну. — Я встаю, не глядя на Габриэля. — Я приду в постель через некоторое время.

Он молча кивает. Его взгляд падает на руки, и я вижу, что он погрузился в размышления. О чем, я не могу даже предположить. Никогда еще расстояние между нами не казалось таким огромным, как в этот момент. И пока я иду в ванную, уставшая после верховой прогулки и жаждущая понежиться в горячей воде, я отгоняю мысли о руках Габриэля на мне сегодня, в траве, обо всем, что он сказал, когда мы возвращались домой.

Теперь это не имеет значения. Поместье будет продано, и когда мы вернемся в Нью-Йорк, все будет кончено.

Сейчас меня должен волновать Игорь и его следующий шаг.

На следующий день я веду Габриэля на экскурсию по вилле. Мы с Агнес сделали все, что могли, за то время, что у нас было, и я безумно горжусь этим. Я сфотографировала виллу в том состоянии, в котором она была, когда мы приехали, до того, как мы начали проект, и я собираю свой фотоаппарат перед тем, как начать экскурсию с Габриэлем, желая сделать готовые снимки для «до и после». Этот проект, а также наше скорое возвращение в Нью-Йорк и перемены в моей жизни, которые оно принесет, заставили меня задуматься о том, чем я, возможно, захочу заниматься, когда перестану быть няней Габриэля. Раньше карьерные устремления никогда не были частью моей жизни, но теперь передо мной открыты все возможности. У меня есть хорошо пополненный банковский счет, а когда мы вернемся в город, у меня появится своя жизнь, которую я смогу строить по своему усмотрению. Я всегда думала, что выберу фотографию, если буду делать карьеру, но теперь я начала верить, что могу попробовать совместить это с чем-то еще, например, с декорированием интерьера или ремонтом дома.

Каким бы ни был конечный результат наших с Габриэлем отношений, я поняла, что, как бы мы ни расстались, я никогда не смогу пожалеть о том, что у меня это было. Он изменил мою жизнь к лучшему во многих отношениях. Благодаря ему у меня появились возможности, которых иначе у меня никогда бы не было.

Я просто хочу, чтобы некоторые моменты — те, которые подталкивают меня к неизбежному концу, были другими.

Габриэль ждет, когда я спущусь вниз, прислонившись к лестнице и засунув руки в карманы джинсов. При виде его сердце замирает в груди, как это всегда бывает. Мне становится интересно, как долго мы должны быть вместе, чтобы это перестало происходить. И перестанет ли вообще.

Он поворачивается, чтобы посмотреть на меня, когда слышит мои шаги, и его взгляд мгновенно падает на камеру.

— Я заметил, что ты не так часто фотографируешь, — тихо говорит он, поднимая на меня глаза. — Мне стало интересно, почему. Я думал, что ты точно будешь все фотографировать.

— Я была занята. — Я прикусываю губу, глядя на камеру. По правде говоря, я не была уверена, что хочу запечатлеть эти моменты. Не потому, что я не была счастлива, а потому, что, несмотря ни на что, здесь были самые счастливые моменты моей жизни. И скоро они уйдут.

Я фотографирую вещи, чтобы сделать непостоянное постоянным. Но я не знаю, хочу ли я оглядываться назад и вспоминать то, что у меня было раньше.

— Пойдем, — бормочу я, сдерживая жар, пылающий в глазах. — Я покажу тебе все вокруг.

Я веду Габриэля по дому, по пути делая снимки «после». Я показываю ему новые раковины, установленные на кухне, длинный обеденный стол из мясницкого бруса, который доставили вчера, и железные ручки шкафов, которые мы заменили. Я показываю ему перетянутую мягкой тканью мебель в каждой комнате, плитку, которую мы поменяли, и ту, которую удалось сохранить, новые шторы в гостиной и библиотеке, тщательно вычищенные и реорганизованные полки. Я чувствую, как он напрягается, когда мы доходим до библиотеки, и сосредоточиваюсь на фотографировании, немного боясь взглянуть на него. Я уверена, что если я это сделаю, то мы окажемся на одном из этих диванов со свежей обивкой. Воспоминания о том, что мы делали в этой комнате раньше, слишком близки.

— Вы проделали потрясающую работу, — тихо говорит Габриэль. — И ты, и Агнес. Вы вдохнули в дом новую жизнь, не потеряв при этом ни капли истории. Это все еще тот дом, в котором я помню, как рос, только обновленный.

Я не могу не улыбнуться.

— Именно этого мы и хотели. — Я жестом указываю на темно-зеленые обои с тонким виноградным принтом на дальней стене библиотеки, обрамленной другими светлыми стенами. — Сесилия выбрала обои. Она выбирала цвета для многих вещей. Мне кажется, у нее есть к этому талант.

— У тебя тоже. — Габриэль смотрит на меня, и мое сердце замирает в груди. Я знаю, о чем он думает — о том, что я буду делать после всего этого. — Может быть, у тебя есть будущее в дизайне дома.

— Именно об этом я и подумала. — Я стараюсь, чтобы мой голос оставался легким, но это трудно. Я слышу тяжесть в его голосе, и у меня такое чувство, что я знаю, что он собирается сказать, еще до того, как это вырвется из его уст.

— Я нашел покупателя, Белла.

Даже если я подозревала, что он собирался сказать именно это, это поражает сильнее, чем я могла предположить. Окончательность его слов ощущается как удар, как будто я не осознавала, как сильно надеялась на сказочный конец всего этого, каким бы маловероятным он ни был, пока реальность не ворвалась и не дала мне пощечину.

— Когда…

— Утром я лечу в Рим, чтобы встретиться с покупателем. — Габриэль тяжело вздохнул, засунув руки в карманы. — Я оставлю большую часть охраны здесь, с тобой и детьми, на всякий случай. А когда я вернусь…

— Мы вернемся в Нью-Йорк. — Я тяжело сглотнула. — Габриэль…

— Я знаю, что это значит. — Он поджимает губы. — Ты найдешь свое собственное место, и… это будет все. — Он смотрит на меня, и его лицо так тщательно закрыто, что я не могу прочесть на нем никаких эмоций. — Я сдержу свое обещание, Белла. Ты не должна об этом беспокоиться. Если ты хочешь развода, я дам тебе его. Я не буду заставлять тебя оставаться со мной.

— Я знаю. — Я отвожу взгляд, не зная, что сказать дальше. Какая-то часть меня, которая, как я знаю, нелогична, наполовину хочет, чтобы он попытался заставить меня остаться. Это бессмысленно, потому что именно его доброта, его терпение, его уважительное отношение, его готовность позволить мне быть тем, кем я хочу быть, не принуждая меня ни к чему, заставили меня чувствовать то, что я чувствую к нему.

Это заставило меня… полюбить его.

Но в то же время я хочу знать, что он чувствует ко мне. Его поступки говорят одно, а слова — другое. И какая-то часть меня хочет, чтобы он посмотрел на меня и сказал, что не отпустит меня.

— Ты все еще этого хочешь? — Его голос звучит тихо, и я хотела бы знать, что он хочет от меня услышать. Хотела бы я знать, что, если я открою ему свое сердце, он отдаст мне свое взамен. Но я слишком боюсь рисковать, не зная наверняка. Потому что каждый раз, когда я думаю об этом, все, что я могу вспомнить, это Габриэля в самом начале, который совершенно искренне говорил мне, что у нас может быть хоть что-то вместе, только если я пойму, что у этого нет будущего. Что любовь — это не то, что ему интересно исследовать, никогда больше.

— Я хочу… — Мое горло сжалось. — Да. — Я произношу это слово с усилием, глаза горят. Скажи мне, что ты не хочешь этого, — безмолвно кричу я. Скажи мне, что ты хочешь попробовать. — Это то, чего я хочу.

Впервые в жизни я солгала Габриэлю. Но я не знаю, что еще сказать. Он даст мне все, что я захочу. Он останется в этом браке по расчету, если подумает, что я хочу, чтобы защита и безопасность продолжались, если подумает, что я не хочу бросать детей. Он будет продолжать затягивать эту чехарду во имя того, чтобы сделать меня счастливой, даже если это разлучит нас обоих.

Это не может сработать. Не так.

Габриэль медленно кивает.

— Я обещал тебе, — тихо говорит он. — Но…

Пожалуйста… Мое сердце прыгает в груди, ожидая, что он скажет. Ждет, когда он скажет мне, что не хочет, чтобы я уходила.

— Еще одна ночь, Белла — говорит он, его голос все еще низкий, и когда его глаза встречаются с моими, они полны такой тоски, что мое сердце сжимается, как будто его сжимают в кулак. — Прежде чем я уеду завтра. Еще одна ночь здесь, вместе. Там, где мы поженились. Там, где мы были… — Он прерывается, и я впиваюсь зубами в нижнюю губу, желание и разочарование борются в моей груди.

Это — не признание в любви. Это не просьба остаться. Но это то, чего мы оба хотим. Я не могу притворяться, что не хочу. Было бы ложью сказать, что я хочу вернуться домой, раствориться в этом, никогда больше не чувствуя Габриэля внутри себя.

— Хорошо, — шепчу я. — Еще одна ночь. Только… только последняя.

Габриэль кивает.

— Как только мы сядем на самолет домой…

Я ненадолго закрываю глаза. Разве он не видит, как разбивается мое сердце? Разве он не видит, как мне больно? Когда я снова открываю их, мне кажется, что я вижу эту боль и в его глазах. Но если он это и чувствует, то не говорит об этом.

— Так будет лучше. — Я сильно прикусываю губу. — Я… — Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на остальную часть библиотеки, отчаянно желая хоть как-то отвлечься от того, что происходит сейчас. — Есть ли что-то, что тебе не нравится в доме? Что-нибудь хочешь изменить? — Кроме темы, которую я меняю прямо сейчас. Я говорю об этом, не в силах смотреть на Габриэля, мое сердце бешено колотится, пока я пытаюсь взять свои эмоции под контроль.

Может, и к лучшему, что мы не можем разобраться в этом. Кажется, я не приспособлена для таких интенсивных отношений. Я не знаю, как в них ориентироваться. Я не знаю, что мне делать.

Наверное, мне просто не хватает опыта.

— Дом идеален, — тихо говорит Габриэль. — Все, что ты здесь сделала, идеально.

А потом, когда он стоит у меня за спиной, я слышу его шаги, и он поворачивается и уходит.

После этого разговора я не совсем уверена в том, что произойдет сегодня вечером. Я больше не вижу Габриэля до ужина, и он старается избегать серьезных разговоров, вместо этого беседуя с Альдо о делах в поместье и хваля Агнес за ее помощь в ремонте дома. После ужина он выходит на улицу, чтобы выпить с Альдо, а я спешу наверх, как только заканчиваю помогать убирать ужин, как только Агнес видит мое лицо, то говорит мне, что до конца вечера с детьми будет разбираться она.

Я принимаю долгий горячий душ, оставаясь под водой так долго, как только могу. Мои нервы расшатаны, сердце бешено колотится, я нервничаю едва ли не больше, чем в брачную ночь. Нервничаю больше, чем в первый раз, это точно. В тот раз я знала, на чем мы остановились. Я знала, чего мы оба ожидаем, по крайней мере, мне так казалось. Но с тех пор все стало в тысячу раз сложнее, и я больше не знаю, чего хочет Габриэль. Я не совсем уверена в том, чего хочу я, за исключением того, что я не хочу возвращаться. И я не думаю, что хочу, чтобы это закончилось.

Но если мы будем продолжать в том же духе, он должен чувствовать то же, что и я.

Я вспоминаю о купленной ночной рубашке, когда выхожу из душа и вытираюсь насухо, наматывая на себя полотенце, чтобы высушить волосы. У меня возникает искушение надеть ее сегодня вечером. В конце концов, если мы вернемся в Нью-Йорк через пару дней, это будет последний шанс надеть ее для него.

Но надеть ее сегодня — значит признать это. Одна только мысль об этом заставляет мое сердце биться в груди. Если я не надену ее сегодня, это будет означать, что я оставляю хоть малейшую надежду. Малейшую возможность, что, возможно, что-то изменится, и мы с Габриэлем будем жить долго и счастливо. Поэтому, когда я возвращаюсь в спальню, полотенце все еще обернуто вокруг моей груди, я планирую надеть что-нибудь другое. Но до этого не доходит.

Я только успеваю выйти, как слышу, что дверь спальни закрывается. Моя рука автоматически летит к узлу полотенца, сердце бешено колотится, и я смотрю на Габриэля, который стоит там, закрывая дверь. Он смотрит на меня, сразу же неправильно истолковав испуганное выражение моего лица.

— Мы не обязаны этого делать, Белла. Если ты не хочешь меня.

— Я хочу тебя. — Это вырвалось у меня в спешке, потому что если я что-то и знаю, так это то, что я хочу его, а он хочет меня в ответ. Эта часть наших отношений, по крайней мере, никогда не была запутанной. Что бы еще мы ни не могли сказать друг другу, что бы еще ни оставалось непонятным, желание всегда оставалось.

Думаю, оно было с того самого дня, когда я столкнулась с ним в коридоре особняка моего отца, не зная, что в тот миг вся моя жизнь изменилась.

В тот момент, когда я говорю это, лицо Габриэля меняется. Его глаза темнеют, челюсть сжимается, и он превращается из мягкого, терпеливого человека, которого я вижу каждый день, в того, кого я вижу только в эти моменты, — человека, который держит свое желание на коротком поводке и который на этот короткий промежуток времени отпускает этот поводок.

Он пересекает комнату в три длинных шага, положив одну руку мне на талию, а другую запустив в мои волосы, когда его рот прижимается к моему. Он все еще полностью одет, в джинсах и футболке, и я с болью осознаю, что на мне только полотенце. Это осознание, ощущение того, что между его руками и моим обнаженным телом так мало места, заставляет мой пульс учащаться, а кровь бежать по венам от одной этой мысли.

Я уже вся мокрая, только от его губ на моих, и от тепла его руки, проникающей сквозь полотенце. Он прижимает меня к двери в ванную, толкая ее своим весом, его тело прижимается к моему, а его рот поглощает меня.

— Белла… — Он стонет мое имя у моих губ, и я чувствую, как он тверд для меня, толстый, напряженный гребень на моем бедре, и полотенца недостаточно, чтобы я не почувствовала его. — Я заставлю тебя кончать очень много раз.

Он убирает руку с моих волос, когда его рот снова прижимается к моему, хватается за узел полотенца и дергает его. Он немного отстраняется от меня, достаточно, чтобы полотенце упало, а затем снова прижимается ко мне, и трение его одежды резко контрастирует с моей обнаженной кожей.

Габриэль снова запускает руку в мои волосы и наклоняет мою голову на одну сторону, а его рот скользит по челюсти.

— Ты чувствуешь, как сильно я хочу тебя, Белла?

Я все чувствую. Прикосновение его хлопковой футболки к моей обнаженной груди, грубое трение джинсов о мои бедра, между ног. Его бедра надвигаются на мои, толстый гребень его члена вдавливается в нежную кожу моего бедра, джинсовая ткань, закрывающая молнию его джинсов, толкается между моих складок.

Я задыхаюсь, как только чувствую, что он трется о мой клитор.

— Ты кончишь для меня вот так, — бормочет Габриэль, его губы касаются раковины моего уха. — Ты кончишь для меня еще до того, как я разденусь. Я хочу, чтобы ты намочила переднюю часть моих джинсов. И если ты кончишь на меня так, как хорошая девочка, ты сможешь получить все остальное.

Единственный ответ, на который я способна, — это всхлипывающий стон. Это Габриэль, который заставил меня кончить в библиотеке, который трахал меня так, словно я принадлежала ему, сразу после того, как он сказал мне, что мы поженимся. Мужчина, который доверяет мне, чтобы я сказала ему, если это слишком, и который дает мне все, что нам обоим нужно.

Сейчас я отчаянно нуждаюсь в том, чтобы он доставил мне все то удовольствие, которое обещает.

Утром я буду болеть. Я знаю это, даже когда грубая ткань трется о мой чувствительный, набухающий клитор, но мне все равно. Это так приятно, как будто это все, что мне нужно, и я позволяю своей голове откинуться на дверь, задыхаясь, когда бедра Габриэля прижимаются к моим. Я чувствую, как он пульсирует на моем бедре, его желание едва сдерживается, и эта потребность только разжигает мою.

— Как быстро ты сможешь кончить от этого? — Пробормотал он мне на ухо, снова покачивая бедрами. — Потому что я не знаю, как долго смогу ждать, чтобы попробовать тебя на вкус. Я хочу, чтобы ты была мокрой и чувствительной для меня, когда я проведу по тебе языком. Я хочу, чтобы ты умоляла меня о втором оргазме.

— Габриэль! — Я вскрикиваю, когда он вжимается в меня, одной рукой сжимая мое бедро, а другой подталкивая меня ближе, и мое тело сжимается от желания быть заполненным, пока я приближаюсь к своему оргазму.

Я никогда не знала, что у него такой грязный рот, который шепчет мне на ухо подобные вещи. Я никогда не знала, что буду хотеть этого. Но каждое грязное обещание, каждое слово, произнесенное его хриплым, полным похоти голосом, посылает через меня толчки удовольствия, которые только усиливают толчки, проходящие по моей коже.

Я так близко. Он снова покачивает бедрами, трется об меня грубой тканью, а его рука скользит к моей груди и зажимает сосок двумя кончиками пальцев. Он прижимается ртом к уголку моей челюсти, продолжая теребить мой сосок, и в темноте за моими глазами вспыхивают звезды, и я падаю за край.

Одна моя рука вцепилась в его спину, другая прижата к двери, мои бедра выгибаются, когда Габриэль нежно сосет мягкую плоть моего горла, в противовес грубому, непрекращающемуся скрежету его джинсов по мне. Я чувствую прилив влажного тепла, все мое тело вздрагивает, колени слабеют, а рука Габриэля обхватывает мою талию, удерживая меня в вертикальном положении, пока он замедляет качание бедер.

— Хорошая девочка, — пробормотал он мне на ухо, его голос стал глубоким и хриплым. — Ты так сильно кончила для меня. Мои чертовы джинсы промокли, милая. Это было так чертовски хорошо.

Он отстраняется, на кратчайшую секунду, и мои глаза устремляются вниз. Он не лжет, я вижу, как он прижимается ко мне, когда я кончаю, и мое возбуждение пропитывает ткань. Линия его члена, все еще напряженного так, словно он может разорвать ткань, мокрая.

Мои щеки вспыхивают, и Габриэль ухмыляется, его глаза темнеют от вожделения.

— Нечего стесняться, — пробормотал он, опускаясь на колени и хватая меня обеими руками за бедра, прижимая к двери. — Теперь намочи мое лицо, как ты намочила мои джинсы, детка.

— Габриэль… — Я едва успеваю попытаться протестовать, сказать ему, что не знаю, выдержу ли я это, как его рот оказывается у меня между ног.

Он не берется сразу за мой клитор, как будто знает, что я пока не могу выдержать прямого контакта. Вместо этого он скользит губами по моим складочкам, его теплое дыхание ощущает каждый сантиметр кожи, слегка посасывая и покусывая шов моей киски. Его язык скользит вниз, кружась вокруг моего входа, а он большими пальцами раздвигает мои складочки, подставляя мой набухший клитор прохладному воздуху, когда его язык упирается в меня, и он вводит его внутрь.

— О Боже! — Я вскрикиваю, хватаясь одной рукой за его волосы, когда мои колени почти подгибаются, а тело сжимается вокруг его языка. Мне нужно было что-то внутри, нужно было, чтобы меня заполнили, и он вводит в меня свой язык, как уменьшенную версию своего члена, его нос ударяется о мой клитор, когда он начинает трахать меня языком всерьез.

Я не знаю, как мне удастся удержаться на ногах. Мои бедра дрожат, все тело сотрясается от ощущений, и я знаю, что он заставит меня кончить еще раз, как сейчас. Одна из рук Габриэля скользит по моему бедру, удерживая меня там, пока его язык проникает внутрь меня, продолжая надвигаться, когда я вскрикиваю, и еще один беспомощный стон вырывается на свободу.

— Пожалуйста… — задыхаюсь я, когда он снова делает толчок. — Мне нужно…

Его глаза встречаются с моими, а большой палец скользит вверх, прижимаясь к моему клитору, пока он продолжает трахать меня языком. Он катает его под большим пальцем, быстрыми, жесткими кругами, и я чувствую, как мои глаза закатываются назад, когда очередной оргазм нарастает до точки разрядки.

Сколько раз он заставит меня кончить, прежде чем оттрахает? Понятия не имею, но я не хочу, чтобы он останавливался. Это так хорошо, почти слишком хорошо, и я вскрикиваю, звук складывается в нечто похожее на его имя, когда он снова проводит большим пальцем по моему клитору, и фейерверк взрывается у меня перед глазами во второй раз за несколько минут.

Мои бедра бьются о его лицо, бедра дрожат, когда я оседлала его язык, пропитывая его рот и подбородок своим возбуждением, пока наслаждение обрушивается на меня.

— Габриэль-Габриэль! — Снова кричу я, сильно кончая ему на лицо. Я жду, что он отстранится, но вместо этого он просто наклоняет рот вверх, заменяя язык двумя пальцами, а его губы находят мой клитор и всасывают его в рот.

Я уже не знаю, где заканчивается один оргазм и начинается другой. Его пальцы грубо проникают внутрь меня, два… теперь три, трахают меня, пока он сосет и ласкает мой клитор, вгоняя меня в бесконечную петлю удовольствия, которое то достигает вершины, то падает снова и снова. У меня кружится голова, колени дрожат, и на короткую секунду я понимаю, что сейчас рухну, так как бьюсь об его лицо, снова и снова кончая для него.

Одним быстрым движением, едва я не падаю, Габриэль поднимается на ноги и, схватив меня за талию, поднимает на руки. В три шага он доносит меня до кровати и кладет на нее, одной рукой хватаясь за рубашку, другой срывая ее с себя, а сам переползает на кровать поверх меня.

— Мне нужно быть внутри тебя. — Его голос грубый, хриплый от желания, глаза темные. — Блять… — Он возится с передней частью джинсов, дергает молнию вниз, а затем спускает джинсы и боксеры достаточно низко, чтобы выпустить на свободу свой толстый, твердый член.

Он заметно пульсирует, кончик мокрый от спермы, вены резко выделяются на фоне остальной бархатной длины. Он крепко обхватывает себя одной рукой, наклоняя кончик вниз, чтобы прижаться к моему мокрому входу, и его глаза встречаются с моими, пока он удерживает себя там.

— Скажи, что я могу трахать тебя так сильно, как захочу. — Его голос умоляющий, хриплый, столько желания и потребности заключено в этих словах. — Скажи, что я могу трахнуть тебя, Белла.

Он так долго сдерживался. Делал все возможное, чтобы я чувствовала себя в безопасности. Я хочу почувствовать, как он высвобождает все это. Я хочу, чтобы он взял меня так, как захочет.

— Ты можешь трахать меня так, как захочешь, Габриэль, — шепчу я, поднимая на него глаза, и на его лице появляется нечитаемое выражение, такое похотливое, что у меня перехватывает дыхание.

— Боже, я… — Он наклоняется вперед, упираясь одной рукой, и я чувствую, как его набухшая головка толкается в меня за мгновение до того, как его бедра подаются вперед, и он резко всаживается в меня.

Я задыхаюсь, вскрикиваю, и он мгновенно затихает, каждый дюйм его пульсирующего члена оказывается внутри меня.

— Белла? — Он смотрит на меня сверху вниз, в его взгляде беспокойство спутано с похотью, и я качаю головой, пытаясь говорить так, чтобы воздух не выходил из моих легких.

— Не останавливайся, — шепчу я, обхватывая его шею одной рукой и притягивая его рот к своему. — Пожалуйста, не останавливайся.

Это конец, и мы оба это знаем. Все, чего мы хотим, произойдет сегодня ночью, или не произойдет вовсе. Габриэль закрывает глаза, с его губ срывается стон, когда он делает толчок, вытаскивая из меня каждый дюйм своего члена, пока внутри не остается только его кончик, а затем снова вколачивает себя в меня. Он трахает меня так несколько раз, длинными, жесткими толчками, которые заставляют меня вскрикивать с каждым толчком, прежде чем он внезапно вырывается, закидывает одну ногу, берет свой член в одну руку и направляет его к моим губам.

— Дай мне свой рот, — умоляет он. — Всего на минуту. Позволь мне увидеть, как эти красивые губы обхватывают мой член.

На этот раз страха нет. Я раздвигаю губы, наслаждаясь выражением крайнего вожделения на его лице, когда скольжу ими по его набухшему кончику, ощущая вкус его спермы и собственной влаги, когда он скользит членом по моему языку. Я провожу языком по мягкой коже под головкой, и Габриэль стонет сквозь стиснутые зубы, его челюсть напрягается, когда он проталкивает свой член глубже к моему горлу.

— Возьми… охренеть, возьми как можно больше. Пожалуйста. Блядь, твой рот такой горячий, он такой охуенно приятный… у тебя самый красивый рот, блядь…

Все это льется с его губ, как литания, когда я беру его член глубже в рот, откидывая голову назад, распластывая язык, обхватывая его губами и посасывая. Дюйм за дюймом, все глубже и глубже, пока я не чувствую, как кончик упирается в горло, и я поднимаю голову, пытаясь взять больше, а его рука скользит по моему затылку и захватывает мои волосы.

— О, черт. О боже. О Боже, я не хочу кончать. Черт, черт… — стонет Габриэль, слегка покачивая бедрами, когда мой нос касается его живота, и я чувствую, как он пульсирует на моем языке.

Он рывком вытаскивает себя из моего рта, его рука ложится на основание члена, и он сильно сжимает себя.

— Я не хочу пока кончать, — простонал он. — Я не хочу, чтобы это закончилось…

Все еще крепко сжимая член, он опускается ниже, его рот снова оказывается между моих ног, и он жадно скользит языком по мне, трепеща на моем клиторе, когда он всасывает его в рот. Я вскрикиваю, выгибая спину, каждая частичка моей киски настолько перегружена оргазмом и жестким трахом, который он устроил мне минуту назад, что я уже на пределе.

— Габриэль-Габриэль…, — стону я вслух, выгибаясь, и трусь о его язык, приближаясь к очередному оргазму. Это так приятно, и я хочу еще. Я хочу, чтобы он продолжал заставлять меня кончать, я хочу…

Я не хочу никогда останавливаться.

Это почти слишком, когда наступает следующая кульминация. Я испускаю стон, почти крик, когда Габриэль проводит губами по моему клитору, его язык трется о него, а я разрываюсь на части, мои руки вцепляются в одеяло, когда я бьюсь о его рот. Я слышу, как я стону его имя, умоляя о большем, и он снова приподнимается надо мной, его член резко входит в меня, и я чувствую, как сжимаюсь и пульсирую вокруг его длины.

Его пальцы мгновенно находят мой клитор.

— Я хочу, чтобы ты кончила от моего члена раньше, чем я, — рычит он, сильно толкаясь, его пальцы беспрестанно перекатываются по мне, посылая толчки удовольствия по моей коже. Это слишком сильно, но я не хочу, чтобы он останавливался. Удовольствие граничит с болью, но это все равно хорошо, все хорошо, и я знаю, почему он пытается удержаться от собственного оргазма, потому что я так же сильно хочу, чтобы мы могли делать это вечно. Чтобы нам никогда не пришлось останавливаться.

— Я не могу больше ждать, — задыхается Габриэль, снова насаживаясь на меня, впиваясь в меня до самого основания. — Я так чертовски близок, кончи для меня…

Он зажимает мой клитор между пальцами, растирая его между большим и указательным пальцами, и снова делает толчок, наклоняя бедра, и я слышу свой крик, когда очередной оргазм обрушивается на меня.

Я сжимаюсь вокруг него, сжимая его член, когда он глубоко входит в меня, и Габриэль громко стонет, его спина выгибается дугой, он впивается руками в подушки рядом с моей головой, его бедра дико бьются.

— О боже, это так хорошо, ты такая чертовски мокрая, такая тугая, о боже…

Его член пульсирует, горячий поток спермы заполняет меня, когда я чувствую, как он отпускает его. Он вздрагивает, покачивая бедрами, как будто может войти еще глубже, его мышцы напрягаются, и я чувствую еще одну горячую струю.

— Черт, Белла… — Он крутит бедрами, неглубоко толкаясь, растягивая удовольствие для нас обоих. Его руки вцепились в подушки, и долгое время, пока его оргазм угасает, он остается нависать надо мной, очень неподвижный, с закрытыми глазами.

И только когда он скатывается с меня и ложится на бок, пытаясь отдышаться, он, кажется, осознает, что только что произошло.

— Блядь, — вздыхает он, поворачиваясь, чтобы посмотреть на меня. — Черт, Белла, мне очень жаль. Я потерял контроль в конце. Я не отстранился. — Он смотрит вниз, и хотя выражение его лица озабоченное, я вижу, как его член дергается у бедра от осознания того, что он кончил внутрь меня. Он может беспокоиться сколько угодно, но я могу сказать, что мысль о том, что его сперма находится внутри меня, возбуждает его.

— Все в порядке. Я… — Я тяжело сглатываю, пытаясь говорить, не обращая внимания на внезапное сжатие в горле. — Я не думаю, что сейчас подходящее время месяца, чтобы это имело значение.

Я не говорю ему о беспокойстве, которое медленно росло последние несколько дней. У меня уже задержка месячных. Уже почти неделю я чувствую головокружение, усталость и тошноту. Я списала это на стресс, но это могло быть и что-то другое.

Впервые за все время Габриэль забыл полностью вынуть член. Но он трахал меня без презерватива уже дважды, и если я беременна…

Я знаю, когда это произошло, если да.

У меня есть тест, который я купила в городе, когда мы были там в последний раз, просто на случай, если он мне понадобится. Я откладывала его проведение, боясь того, каким будет ответ. Боялась того, как это может изменить решения, которые нам придется принимать.

Любим ли мы с Габриэлем друг друга или нет, уже не будет главным фактором. Будет что-то еще, что-то большее, так же, как было всегда, на протяжении всех наших отношений. Никогда не было только нас. И я боялась, что это будет означать для нашего будущего, если я забеременею.

— Это радует. — Габриэль сонно хихикает, его рука проводит по моему бедру, и моя грудь сжимается. Я знаю, что он говорит так, потому что мы договорились не заводить детей, а не потому, что он ненавидит эту идею. Но я не могу отделаться от ощущения, что, если его это успокаивает, значит, он не хочет от меня детей.

Это не вариант, говорю я себе, лежа рядом с ним. Он тянется к одеялам, срывает их и натягивает на нас обоих, а я сглатываю угрожающие слезы. Я подавлена и напряжена. Я опасаюсь за свою жизнь с того самого дня, когда Игорь взял нас всех на мушку. Сейчас ничто не является нормальным, ни эмоциональные, ни физические реакции моего тела.

Я лежу в тишине, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди. Габриэль до сих пор не выключил свет, и я смотрю на него, гадая, не заснул ли он раньше времени.

— Тебе не нужно уходить.

Как только Габриэль произносит это слово, оно пробивается сквозь оцепенение, заставляя мое сердце снова забиться. Он лежит рядом со мной, весь голый, потный, с загорелой кожей и мускулистым телом, и я жду, когда он скажет то, что я так давно хотела услышать.

— То, что перемирие объявлено, еще не значит, что станет безопасно. — Там, где раньше было желание, теперь его глаза полны беспокойства. — Мы оба согласны с этим. Если ты останешься, я буду оберегать тебя, несмотря ни на что, Белла. Независимо от того, будет ли этот брак настоящим или нет. Если ты не хочешь уходить одна, пока Игорь жив, если этого перемирия недостаточно, чтобы ты чувствовала себя в безопасности, я не стану тебя винить. И я никогда не буду винить тебя за то, что может случиться, если ты останешься.

Слезы застилают мне глаза уже в миллионный раз за сегодняшний день.

— Я знаю, — тихо шепчу я. — Но я не могу заставить тебя охранять меня вечно, Габриэль. Может быть… — Слова застревают у меня в горле. — Может, мне вообще нужно уехать из Нью-Йорка. Уехать как можно дальше от Игоря. Может быть, это единственный способ для меня быть в безопасности после всего этого.

Я вижу печаль, наполняющую лицо Габриэля. Тоску. Я вижу, как сильно он хочет потянуться ко мне, забыть о том, что мы говорили, всего лишь еще раз. Я вижу желание, тоску и потребность, но я не уверена, что вижу любовь, потому что не знаю, как она выглядит.

Чтобы убедиться в этом, мне нужно услышать это.

— Если это то, что тебе нужно, Белла, — тихо говорит он. Его рука лежит между нами на кровати, но он не тянется ко мне. Он больше ничего не говорит. Он просто закрывает глаза, пока я тянусь, чтобы выключить свет.

Он не говорит того, что мне так необходимо услышать.

И, лежа в темноте, я чувствую, как мое сердце разрывается снова и снова.