Порочная преданность

7

БЕЛЛА

Когда я просыпаюсь, я ненадолго дезориентирована. В одно окно проникает солнечный свет, но он не там, где обычно бывает в моей спальне у Габриэля, и это заставляет меня чувствовать себя незакрепленной, словно я плаваю в каком-то промежуточном месте, не имея ни малейшего представления о том, где я на самом деле нахожусь. Парализующий страх пронзает меня, когда на короткую секунду мне кажется, что я все еще у Игоря, в комнате, где он держал меня последние три дня. Но солнечный свет не к месту, и я медленно моргаю, чувствуя, как глаза слипаются, и медленно приподнимаюсь в постели.

Я чувствую сонливость, то странное ощущение, что я почти не знаю, кто я, которое возникает после особенно крепкого и глубокого сна. Я разглядываю покрывало винного цвета, под которым лежу, мягкий матрас, ковер кремового цвета, темные деревянные панели. И, по мере того как прошлая ночь возвращается ко мне по кусочкам, я вспоминаю, где нахожусь.

Частный самолет. Личный самолет Габриэля, чему я не очень удивляюсь, зная, что у него есть самолет, но, тем не менее, это немного удивляет. Я провожу рукой по волосам, глядя на пустое место рядом со мной в кровати, и чувствую еще один небольшой толчок в груди.

Должно быть, он встал не так давно. Я все еще вижу, что простыни помялись от того, что он спал рядом со мной, и все еще чувствую пряный апельсиновый запах его лосьона после бритья. Я провожу рукой по мягкой простыне и жалею, что его здесь нет, и что я не проснулась рядом с ним.

Но это не то. Я отдергиваю руку от простыни, в тысячный раз напоминая себе об этом факте. Скорее всего, мне придется напоминать себе об этом еще тысячу раз, так как я собираюсь оказаться в ловушке в поместье в Италии с Габриэлем 24 часа в сутки 7 дней в неделю. Полагаю, ему будет чем себя занять, ведь он говорил о том, что у него там бизнес, но, судя по его описанию поместья и близлежащего городка, не думаю, что это будет тот вид бизнеса, который заставит его сидеть в офисе с девяти до пяти. Мы будем находиться рядом друг с другом больше, чем когда-либо прежде, именно тогда, когда нам, вероятно, лучше всего было бы немного отстраниться друг от друга.

Я прикусываю губу, складываю руку в кулак на коленях, чтобы не коснуться простыней снова. Прошлой ночью Габриэль ясно дал понять, какие у него приоритеты, и это не значит, что между нами снова что-то начнется. Это то, что я сказала, что хочу. То, о чем мы оба договорились.

Так и должно быть. Ради всеобщего блага.

Дверь открывается, и я чуть не выпрыгиваю из кожи. Я прижимаю одну руку к груди, чувствуя под ладонью биение сердца, когда в комнату входит Габриэль с подносом, от которого пахнет блинчиками.

— Завтрак, — говорит он, ставя поднос на кровать. На подносе стоит накрытая тарелка, стаканы с апельсиновым соком и водой, а рядом с тарелкой, крошечные запечатанные баночки с сиропом. Я смотрю на это, все еще чувствуя себя полусонной.

— Это ты приготовил?

Габриэль фыркает.

— Ни в коем случае. Вот. — Он снимает крышку с подноса, и я вдыхаю пар, запах сладкого теста и масла. — Свежие блинчики и фрукты.

— А ты?

— Я кое-что перехватил, пока Агнес собирала это для тебя. Заодно проверил, как там дети. — Он опускается на кровать рядом со мной, берет вилку и подталкивает ее к моей руке. — Тебе нужно поесть, Белла.

— Разве сейчас время завтрака? — Я понятия не имею, какая разница в часовых поясах между Нью-Йорком и Италией, и какое сейчас время суток. Но блинчики пахнут чудесно, если я смогу заставить себя есть. Мой желудок по-прежнему завязывается узлом и подкатывает тошнота каждый раз, когда я вспоминаю, что нас ждет, и чувство ужаса возвращается.

Габриэль с усмешкой качает головой.

— Нет. Мы приземлимся примерно через два часа. Значит, там, куда мы летим, сейчас около четырех часов дня. Технически, это очень поздний завтрак. Но я подумал, что тебе понравится. — Он колеблется. — Я подумал, что это поможет тебе почувствовать себя немного нормальнее. Проснуться от завтрака, даже если через несколько часов будет ужин.

Я прикусываю губу, чувствуя, как в груди сжимается от его заботы. Он всегда такой со мной — нежный, заботливый, милый, и от этого мне гораздо сложнее справиться со всеми чувствами, которые я к нему испытываю. Как я могу не влюбиться в такого мужчину?

Но как я могу позволить себе влюбиться в него, когда он ясно дал понять, что любовь для нас не существует? Когда одно мое присутствие здесь подвергает его и его семью невозможной опасности?

— Спасибо, — говорю я, забираю вилку и тянусь к стакану с апельсиновым соком. Во рту пересохло, и холодная жидкость, именно то, что мне нужно. Она сладкая и немного терпкая, и я откидываюсь на подушки, чувствуя, как немного расслабляюсь.

Здесь, в воздухе, я в безопасности. Я не знаю, что произойдет, когда мы приземлимся в Италии, и что сделает Игорь, но, по крайней мере, в ближайшие два часа мне нечего бояться. Я должна позволить себе оттолкнуться от этого, отогнать страх хотя бы на этот короткий промежуток времени, иначе я знаю, что развалюсь на части. Ни одному человеку не дано испытывать такой страх постоянно. Я сильная, но даже у моей силы есть предел.

Мой взгляд переходит на Габриэля, и у меня мелькает мысль, что мы могли бы провести следующие два часа вместе. Здесь, в этой постели. Он мог бы стереть все плохое, что случилось за последние несколько дней, хотя бы ненадолго. Это позволило бы мне не думать о том, что может случиться, когда Игорь узнает, куда мы убежали.

Я быстро отворачиваюсь, прежде чем он успевает поймать мой взгляд. Вместо блинчиков я тянусь к миске с фруктами, чтобы погрызть что-нибудь легкое, и пытаюсь думать о чем-нибудь, кроме возможности того, что Игорь собирается преследовать меня до самого другого континента.

Рядом со мной Габриэль медленно вздыхает.

— Я все хочу спросить, все ли у тебя в порядке, — тихо говорит он. — И я знаю, что это нелепый вопрос, потому что, конечно же, нет. Ты не можешь быть в порядке. — Он замолкает, и когда я снова смотрю на него, он сжимает губы в тонкую линию.

Я осторожно протягиваю руку и касаюсь его ладони.

— Мне лучше, чем было вчера, — мягко говорю я ему.

На данный момент — это правда. И на данный момент этого должно быть достаточно.

Хаос при выходе из самолета, когда мы приземляемся, отвлекает меня ненадолго. Нужно собрать багаж, загнать в угол двух маленьких детей, пока Габриэль собирает свою охрану, отводит их в один конец самолета, чтобы спокойно поговорить, пока Агнес помогает мне с Сесилией и Дэнни, готовя нас всех к высадке. Я нашла несколько вариантов одежды в сумке, которую упаковал для меня Габриэль, и остановила свой выбор на паре джинсов и черной шифоновой кофточке на пуговицах. Я чувствую себя достаточно комфортно, чтобы закатать рукава и собрать волосы в хвост, и вижу, как Габриэль смотрит на мои голые руки, когда я выхожу в проход. В его взгляде мелькнуло облегчение, он прекрасно знает, что если я покажу хоть немного кожи, то значит чувствую себя в некоторой безопасности, а затем легкая вспышка жара обдает меня, что заставляет меня сжать губы, чтобы не рассмеяться.

Вот к чему мы пришли, благодаря моим заморочкам. Мужчина возбуждается из-за моих голых рук, словно я в викторианском романе. Впрочем, эта доля легкомыслия — то, что мне нужно. Мы все выходим из самолета, где нас ждут два черных внедорожника, и я бросаю взгляд на Габриэля, пока пара охранников собирает сумки и укладывает их в багажники.

— Держу пари, ты бы хотел иметь здесь свой «Феррари» прямо сейчас, — тихо пробормотала я. Он смотрит на меня взглядом, который согревает меня со всех сторон, даже больше, чем поздний полдень итальянского солнца.

— Ты даже не представляешь, — отвечает он, его голос тихий и низкий, и у меня внутри что-то дрожит. Я прикусываю губу, гадая, не думает ли он о том дне, когда мы припарковали машину в лесу, о том, как он положил меня на нагретый солнцем металл и поглотил так, словно я была его последней едой. Обо всем, что он заставил меня почувствовать, чего я хотела, что помогло мне заново понять, что я думаю о сексе и удовольствии.

Именно об этом я думаю сейчас, когда вспоминаю его любимую машину. Но я не могу сказать, вспоминает ли он именно это или просто мечтает иметь ее, чтобы гнать на ней на извилистых проселочных дорогах, которые я могу видеть отсюда.

Правда в том, что для него было бы лучше и безопаснее, если бы он не хотел меня. Он уже дважды подвергал себя опасности ради меня, и это будет только опаснее, если в дело вступят эмоции. Но мои эмоции уже налицо, и то, чего хочет мое сердце, вступает в молчаливую борьбу с тем, что подсказывает мне здравый смысл, будет лучше для всех нас.

Вместо «Феррари» мы забираемся в ледяной кондиционированный салон одного из внедорожников — Габриэль, Агнес, Альдо, Сесилия, Дэнни и я в одном, охрана Габриэля — в другом. Я перебираюсь на ближайшее к окну сиденье с одной стороны, Сесилия вклинивается между мной и Агнес, Дэнни садится сзади вместе с Габриэлем, а Альдо — на пассажирское место. Когда машина отъезжает от асфальта, я ощущаю нервный трепет в животе, но также и возбуждение.

Предвкушение.

Я никогда раньше не выезжала за пределы страны. Рядом со мной Сесилия наклоняется ко мне, чтобы посмотреть в окно, и ее волнение ощутимо. Она забыла обо всех страхах и травмах, случившихся несколько дней назад, и хотя я уверена, что они снова будут ее беспокоить, сейчас восторг от происходящего и от того, где она находится, преобладает над ними.

Я хочу чувствовать себя так же. С надеждой. Возбужденной. Не настолько поврежденной, чтобы думать только о том, что хорошие моменты не длятся долго, а плохие всегда возвращаются, переполняя все до такой степени, что трудно вспомнить, что вообще что-то хорошее было раньше. Я не настолько боюсь того, что с нами случится, чтобы думать только о неизбежности того, что все закончится горем, когда Игорь узнает, куда я уехала.

Я пытаюсь сосредоточиться на проплывающей мимо сельской местности, ее красоте, зеленой траве, холмах и извилистых дорожках, виноградниках, усеивающих пейзаж. Старых домах из камня и черепицы, животных, пасущиеся на пастбищах, огороженных неровным каменным забором, и у меня перехватывает дыхание, когда я ненадолго теряю себя в этом. Я никогда не видела ничего подобного за пределами кино и фотографий, и у меня вдруг зачесались пальцы, чтобы запечатлеть все это.

— Твоя камера и объективы упакованы, — тихо говорит Габриэль позади меня, как будто он слышит мои мысли. Как будто он так хорошо меня знает. — Я подумал, что ты захочешь сделать снимки, как только окажешься здесь.

— Я хочу. — Слова прозвучали с придыханием, полные эмоций, потому что я полагала, что все это осталось в Нью-Йорке. То, что он додумался привезти это для меня, вместе с моей одеждой, любимыми туалетными принадлежностями и снотворным, в тот момент, когда вся его семья была под угрозой, а он был занят тем, что собирал осколки опасности, которую я принесла к его двери, — от этого у меня перехватывает дыхание гораздо сильнее, чем от любого пейзажа.

Я никогда не смогу заслужить этого человека, даже если он захочет стать моим. От этой мысли у меня болит в груди, и уже не в первый раз. Интересно, что было бы, если бы я встретила Габриэля до всего этого. До Петра, до моей обреченной свадьбы, до всех этих страхов и травм, а теперь и возмездия, которое Игорь Ласилов намерен обрушить на меня и на нас. Если бы Габриэль вдруг каким-то образом оказался тем человеком, которому отец решил меня пообещать.

Моя жизнь могла бы сложиться совсем иначе.

Но это не так, напоминаю я себе, когда внедорожник сворачивает на извилистую дорогу, которая постепенно становится все более грубой по мере нашего продвижения по ней. Моя жизнь такая, какая она есть сейчас. И ничто не может ее изменить. Я просто должна перебраться на другую сторону, чтобы мое сердце не разбилось на еще большее количество осколков, чем уже есть.

— Вот оно! — Визжит Сесилия рядом со мной, и мое внимание ненадолго отвлекается от собственных тревог и возвращается к пейзажу передо мной. Дорога, по которой мы едем, сузилась, две колеи петляют сквозь кроны деревьев к краю холма. На вершине холма стоит каменный дом — камни кремового и коричневого цвета, крыша терракотового цвета. Он имеет классическую форму итальянской виллы — трехэтажный сзади, с двухэтажной частью на восточном крыле и меньшим, Г-образным одноэтажным крылом, выступающим вперед. Деревья и кустарники окружают дом, а перед домом разбит сад, и я сразу вижу, что, хотя большая часть ландшафта ухожена, сад в основном игнорировался.

Агнес и Сесилия будут в восторге от этого, думаю я, пока машина катится к остановке. За холмом я вижу все, на что выходит дом: обширный виноградник, занимающий значительную часть территории, пастбища для скота и большой каменный амбар вдали, окруженный небольшими хозяйственными постройками. Некоторые из пастбищ выглядят более новыми, огороженными деревом, а другие имеют неровную каменную ограду, которую я видела, когда мы ехали сюда. Вдалеке виднеется мерцающая точка озера, о котором упоминал Габриэль.

Солнце садится над домом, небо окрашивается в пастельные персиковые и розовые тона, и я выскальзываю из машины, ощущая мягкое тепло на своей коже, и смотрю на дом и территорию с чувством, близким к благоговению.

— Что думаешь? — Спросил Габриэль, подойдя ко мне сзади, и я покачала головой, на мгновение потеряв дар речи.

— Дом в Нью-Йорке прекрасен, — тихо говорю я. — Но это…

— Это нечто другое, — соглашается он. — Пойдем. Мужчины занесут все вещи. Я покажу тебе дом.

Если от внешнего вида виллы у меня перехватило дыхание, то внутри оказалось нечто совсем другое. Я всегда любила старые вещи, старые фильмы, винтажные фотографии, классику первого издания, и внутреннее убранство дома семьи Габриэля задевает все эти струны и даже больше.

Дом явно нуждается в ремонте. Каждый предмет мебели покрыт салфетками и пластиком, а на каждом сантиметре, который не покрыт, лежит слой пыли. Все светильники старые, полы требуют ремонта, плинтусы, окна и почти все остальное нуждается в хорошей чистке, обновлении или и том, и другом. Краска и обои нуждаются в хорошей дозе лака. Это проект, к которому не притрагивались уже много лет, и я чувствую, прилив восторга с каждой новой комнатой, в которую мы заходим. Это ощущение — глоток свежего воздуха, на мгновение отгоняющий тяжелое облако ужаса и заменяющий его легкостью, которой я так давно не ощущала.

— Здесь прекрасно, — вздыхаю я, когда мы поднимаемся в комнаты третьего этажа в задней части дома, а Габриэль смотрит на меня со скептицизмом на лице.

— Это что-то вроде свалки — говорит он категорично. — Его не трогали, наверное, лет восемь. Он в запустении. Многие вещи нуждаются в ремонте. Их нужно было починить восемь лет назад, когда мои родители были еще живы и вкладывали в него деньги. Сейчас финансируются только те вещи, которые абсолютно необходимо поддерживать, — те, которые приносят доход. Лошади, виноградник. Дом уже давно не играет никакой роли.

— Это не свалка, — твердо говорю я, поворачиваясь кругом в коридоре. Я вижу то, что видит Габриэль, — выцветшие обои, потертые полы, двери, нуждающиеся в замене, но я также вижу, как этот дом выглядел раньше, в пору своего расцвета. Я вижу здесь всю историю, и от этого у меня чешутся ладони от желания приложить к ней руки. — Это будет прекрасный проект.

— Я планировал отремонтировать его — говорит Габриэль, все еще глядя на меня так, словно не уверен, что ему стоит воспринимать мой энтузиазм. — Это была часть бизнеса, которым я собирался заняться здесь. Но теперь… — Он прерывается, снова оглядывая зал. — Я могу поговорить с Агнес о работе над этим. Не уверен, как она к этому отнесется, но она любит хорошие проекты. И раз уж ты заботишься о детях…

— Я помогу, — сразу же говорю я, с энтузиазмом, который заставляет меня подмигнуть Габриэлю.

— Что?

— Я помогу с ремонтом. Я хочу помочь.

Габриэль поджимает губы.

— Ты знаешь что-нибудь о подобной работе, Белла?

— А Агнес? — Отвечаю я. — В любом случае, ты собираешься пригласить кого-то еще, чтобы сделать это?

Он качает головой.

— Нет. Я не хочу, чтобы здесь какое-то время находились незнакомцы. — Торжественность в его голосе оттесняет легкость, которую я почувствовала всего на мгновение, и мне хочется вцепиться в нее когтями, чтобы вернуть. Я чувствую, как сдавливает грудь, и подавляю панику, пытаясь сосредоточиться на возможности отвлечься, чего я вдруг очень, очень сильно захотела.

— Дом нужно привести в порядок, по крайней мере, сделать так, чтобы здесь было комфортно жить. — Я пожимаю плечами, стараясь выглядеть более непринужденно, чем чувствую. — А остальное звучит забавно, Габриэль. Мы с Агнес все придумаем. Держу пари, Сесилия тоже захочет поучаствовать.

Он смотрит на меня еще одно долгое мгновение.

— Я мог бы нанять тебя в качестве няни, Белла, но…

— Такие девушки, как я, обычно не драят плинтусы и не вытирают пыль? — Теперь моя очередь ухмыляться ему, и это приятно, как будто я становлюсь более собой. Как будто я действительно избавляюсь от страха и ужаса, которые терзали меня последние несколько дней. — Не знаю, понял ли ты это, Габриэль, но я не типичная принцесса мафии.

Его взгляд встречается с моим, и в нем снова появляется жар. Как будто он вспоминает все, что мы делали вместе, чего не сделала бы типичная принцесса мафии.

— Я знаю это, — тихо говорит он.

На мгновение мне кажется, что он может сократить расстояние между нами. Я жду, когда он потянется ко мне, прикоснется, снова поцелует. Я хочу взять назад все свои слова о том, что все закончится только одной ночью между нами. И в то же время я знаю, что это лучшее правило, которое я когда-либо устанавливала. Потому что для Габриэля границей было отсутствие чувств, а я уже знаю, что если проведу с ним слишком много ночей, то сильно упаду.

Сильнее, чем, возможно, уже падаю.

Он быстро отворачивается от меня, как будто думает о том же. Он открывает дверь рядом с нами и широко распахивает ее.

— Это твоя комната — говорит он, его голос немного хриплый, от чего у меня по позвоночнику пробегает дрожь. — Если только ты не хочешь другую. Но это единственная комната, кроме хозяйской и гостиной, на этом этаже, и я подумал, что ты захочешь жить на другом этаже, нежели Агнес, Альдо и дети. Просто чтобы иметь немного больше собственного пространства.

В голове мелькает дюжина разных мыслей, в том числе и о том, что он делает это на случай, если мне будут сниться кошмары, чтобы дать мне больше шансов на уединение… и что это означает, что я нахожусь на одном этаже с ним. Сплю в нескольких футах от его дверного проема. Только он и я здесь, и некому случайно столкнуться с ним посреди ночи, если…

— Белла? — Габриэль смотрит на меня с ноткой беспокойства на лице, и я отгоняю эту мысль. Похоже, он не думает об этом, и я тоже не должна думать.

Я прохожу мимо него в спальню. Она обшарпанная, в состоянии запустения и возможности, как и все остальное в этом доме, но почти пригодная для жизни. Пыльный паркетный пол с выцветшим ковром, расстеленным по центру, большие окна, занавешенные шторами, выходящие на две стороны поместья, и то, что выглядит как антикварная мебель под тряпками и пластиком, покрывающими каждый предмет.

— Здесь больше не работает домашний персонал, — извиняется Габриэль. — Я могу позвать Агнес, чтобы…

Я быстро качаю головой.

— Я справлюсь с этим, Габриэль. Агнес не нужно приходить сюда. Я все уберу… — Я делаю паузу. — А есть что-нибудь для уборки?

— Я попросил доставить кое-что в отель в Нью-Йорке, чтобы взять с собой перед тем, как мы полетим сюда. Не так уж много, но достаточно, чтобы сделать это место пригодным для жизни, прежде чем кто-то начнет в нем копаться. В сорока пяти минутах езды отсюда есть небольшой городок, где мы можем пополнить запасы. Там же можно купить продукты, одежду… в общем, все, что нужно, в пределах разумного. Правда, на каждую вещь найдется всего пара магазинов, — добавляет он с усмешкой. — Это не Нью-Йорк.

В его голосе слышится беспокойство, как будто он опасается, что я буду несчастна здесь. Как будто я могу быть несчастна из-за этого, потому что Габриэль достаточно заботился обо мне, чтобы увести меня прямо из-под носа одного из самых могущественных боссов Братвы в Нью-Йорке. Да и на восточном побережье Соединенных Штатов, наверное.

Я многого боюсь. Многое заставляет меня чувствовать, что в любой момент я борюсь с паникой и слезами, борюсь за то, чтобы оставаться сильной перед лицом всего этого. Но пребывание в этом доме, с Габриэлем, далеко от того, что могло бы сделать меня несчастной.

— Все будет хорошо, — успокаиваю я его. — А теперь давай я займусь работой, пока мы оба не начали чихать.

Единственное, что я чувствую, это крошечный кусочек разочарования, который закрался в меня, когда я поняла, что Габриэль поселил меня в моей собственной комнате, а не в его. Мне удается не показывать этого на лице, но, когда он просто кивает и уходит, закрывая за собой дверь, это задевает меня еще глубже. На первый взгляд, я понимаю, что он ведет себя как джентльмен, давая мне пространство, позволяя привыкнуть к тому, что является еще одной перестройкой в череде дней, наполненных хаосом, страхом и шоком, усугубляя мою и без того слишком близкую травму от моей катастрофической свадьбы, которая осталась позади менее чем на полгода.

Есть три способа интерпретировать все это: как быстро он перестал прикасаться ко мне прошлой ночью, как осторожен он был со мной с тех пор, какое расстояние он оставил между нами, как он устроил меня в моей собственной комнате в этом доме. Один из них заключается в том, что он соблюдает букву соглашения, которое мы заключили, когда на короткое время изменили свое отношение друг к другу, перейдя от бизнеса к удовольствиям и обратно. Другой вариант — он просто старается не предполагать, чего я хочу, и ждет, когда я сама приду к нему, скажу, что хочу, чтобы он прикасался ко мне, что хочу спать с ним в одной постели, что хочу еще больше усложнить наши и без того запутанные отношения.

Третья возможность, однако, — это причина, по которой я не могу попросить его ни о чем из этого, и почему я не могу поговорить с ним обо всех этих запутанных чувствах, бурлящих в моей груди. Третья возможность заключается в том, что одной ночи для него было достаточно. Даже если это не так, все, что произошло с тех пор, лишь подтвердило его решение с самого начала, что чувства между нами невозможны. Если не считать его небольшого промаха прошлой ночью, который мог быть результатом адреналина, а не реального желания меня, он просто больше не хочет меня такой, и он не чувствует ничего близкого к тому, что я начала чувствовать к нему.

И помимо этого, есть еще и тот непреходящий факт, что чем ближе мы друг к другу, тем опаснее для всех. Если Габриэль будет испытывать ко мне еще больше чувств, он может принять еще более глупое решение, чем то, что он уже сделал. И чем больше я чувствую к нему, тем больше вероятность того, что мое сердце разобьется на еще более мелкие кусочки к тому времени, когда все это закончится.

К тому времени, когда наступило время ужина, я успела привести свою комнату в порядок настолько, чтобы в ней можно было комфортно спать. Все покрывала сняты и убраны, пол подметен и вымыт, а мебель вытерта от пыли. Свежее постельное белье придется подождать, придется перестирать горы белья, но тряпка от пыли уберегла саму кровать от всего этого. Она застелена темно-синим пододеяльником с вышивкой, подушки с кисточками уложены на более мягкие подушки за ними, и у меня возникает внезапное желание просто забраться в кровать и заснуть.

Вместо этого я спускаюсь вниз, чтобы узнать, не нужна ли Агнес помощь с ужином.

— Продуктов хватит на несколько дней — говорит она мне, когда я захожу на кухню, окидывая ее взглядом. Сесилия стоит на стремянке у гранитной стойки, нарезая овощи, а Дэнни сидит за длинным деревянным столом с комиксом. Это могло бы быть сценой прямо из дома, из которого мы только что сбежали, и я чувствую, что немного расслабляюсь, видя это. Маленькая частичка нормальности, вернувшаяся на место. — Габриэль попросил управляющего имением забрать некоторые вещи и подготовить их для нас. Но нам придется съездить в город.

— Звучит неплохо, — пробормотала я, рассеянно оглядываясь по сторонам. Кухня далеко не похожа на ультрасовременную, обновленную кухню в нью-йоркском доме Габриэля. Агнес явно прибиралась здесь, пока я занималась уборкой своей спальни, но плита и холодильник очаровательно устарели, пол в том же состоянии, что и остальные полы в доме, а мебель видала лучшие времена. Столешницы тоже не мешало бы заменить. — Интересно, сколько денег Габриэль готов вложить в ремонт, — бормочу я, оглядываясь по сторонам, и Агнес хихикает.

— Он сказал что-то о том, что ты вбила себе в голову, что возьмешь это в качестве проекта. Он сказал, что собирался просто спросить меня, не соглашусь ли я прибраться здесь, но ты представляешь себе нечто большее. — Она поднимает бровь, и я смеюсь, сама того не желая. Смех звучит странно, так как звенит в ушах после стольких дней, когда я думала, что у меня больше никогда не будет повода для смеха, но мне приятно.

— Габриэль сказал, что хочет сделать ремонт. А мне бы не помешало отвлечься. — Я прикусываю губу, снова оглядываясь по сторонам. — Не знаю. Думаю, это может быть весело.

— Вообще-то я согласна — говорит Агнес, удивляя меня.

— Правда? — Я смотрю на нее, удивляясь, а она в свою очередь смеется.

— Нам всем не помешает немного отвлечься — говорит она, беря раскатанный корж для пирога и кладя его в рифленую керамическую тарелку для пирога. — А я работала на родителей Габриэля, еще до него. Я помню это место во времена его расцвета. Я бы не отказалась вернуть его к тому времени.

В животе у меня затрепетало от волнения, и я улыбнулась Агнес, наполненной товариществом.

— Тогда начнем уже завтра.

Проснувшись утром, я впервые почувствовала надежду с тех пор, как Игорь и его люди ворвались в дом Габриэля. Вечер накануне, наш первый вечер на вилле, прошел хорошо. Я помогла Агнес доделать пирог со стейком и грибами, который она готовила, а потом мы все столпились вокруг стола и поглощали его, а также салат, который помогла приготовить Сесилия. Габриэль нашел в погребе бутылку отличного красного вина, и, когда Сесилия и Дэнни в изнеможении упали в постель, все четверо взрослых допили его на кухне, поскольку гостиная все еще была завешана пыльными салфетками.

Самое сложное — не дать своему разуму разгуляться. Слишком легко представить, что было бы, если бы мы с Габриэлем переехали в этот новый дом вместе, если бы все это было нашим, а не его, если бы мы были чем-то большим, чем то, чем мы на самом деле являемся друг для друга. На бумаге я такой же работник, как Агнес и Альдо, но он с самого первого дня относился ко мне не так, как к ним. На самом деле я никогда не была просто работником. И сейчас, как никогда, я чувствую себя частью этой семьи.

Только не в той роли, которую, в глубине души, мне уже хочется занять.

Я чувствую запах готовящегося завтрака, как только встаю. Я начинаю понимать, почему в доме Габриэля в Нью-Йорке царит уют и тепло, что так редко встречается в особняках миллиардеров, на этой вилле царит та же деревенская теплота, и я не удивлюсь, если его родители построили свой дом в Нью-Йорке, в котором он вырос, по этому образцу. Я надеваю потертые джинсы и футболку с короткими рукавами, убираю волосы в пучок и спускаюсь по лестнице, бросив лишь мимолетный взгляд на дверь спальни Габриэля.

Прошлой ночью было трудно уснуть, даже с таблетками, зная, как близко он находится. Больше всего на свете мне хотелось пойти и постучать в его дверь, спросить, могу ли я остаться, и проскользнуть к нему в постель. Я чувствовала, что он согласится, хотя бы потому, что будет волноваться за меня. Но я не хочу, чтобы он позволил мне спать рядом с ним из жалости. Я хочу, чтобы он сделал это, потому что он тоже этого хочет. Я хочу, чтобы он сам попросил меня.

Я сделала первый шаг, когда попросила о нашей предварительной договоренности. Когда я сказала ему, что доверяю ему быть тем, кто поможет мне научиться нормально относиться к тому, что ко мне снова прикасаются. Когда я сказала ему, что доверяю ему быть для меня первым — это было то, чего я хотела. Если между нами снова что-то произойдет, я хочу, чтобы на этот раз он был тем, кто попросит.

Но я знаю, что он этого не сделает.

Я спускаюсь вниз по лестнице и иду на кухню, где Агнес подает завтрак. Габриэль потягивает кофе, выглядит потрясающе красивым и слишком бодрым, его темные волосы зачесаны назад, он одет в джинсы и рубашку на пуговицах. Сесилия и Дэнни уже приступили к еде: вафли, гора яичницы и ветчина. К ветчине подают сироп, блюдо с чем-то похожим на медовую горчицу, графины с апельсиновым соком и водой, а также кофейник и керамический стаканчик со сливками.

Дом. Именно об этом я думаю, как только ступаю на кухню, и от этой мысли у меня щемит в груди. За относительно короткий промежуток времени дом Габриэля в Нью-Йорке стал для меня домом. Я не ожидала этого, но это произошло. И теперь это чувство возвращается снова и снова.

Мне еще больше, чем раньше, хочется засучить метафорические рукава и вложить немного красок в ремонт виллы.

Я опускаюсь в одно из кресел, автоматически накладывая себе еду на тарелку, хотя не знаю, сколько смогу съесть. Я питалась как кролик в течение нескольких месяцев, с тех пор как почти вышла замуж за Петра. Бег и тренировки с Габриэлем в его подвальном спортзале заставили меня есть немного больше, повысили аппетит, но после того, что случилось с Игорем, мне снова трудно есть. Каждый раз, когда я откусываю кусочек, я чувствую, как мой желудок скручивается в узлы, и это чувство ужаса не отстает ни от одного из хороших чувств, которые то и дело мелькают в нем.

Я чувствую, как мои щеки пылают, совсем немного, при мысли о тех тренировках с Габриэлем. О том, чем еще мы занимались в его подвале. Я также чувствую, как он смотрит на меня, и не решаюсь поднять глаза, потому что уверена, что он увидит по моему лицу то, о чем я думаю, если я это сделаю.

— Что вы собираетесь делать сегодня? — Спрашивает Габриэль, скользя взглядом между мной и Агнес. Я смотрю в свою тарелку, пытаясь отогнать мысли о том, чтобы остаться с ним наедине, и сосредоточиться на отвлечении от предстоящего нам проекта.

Что угодно, только не гадать, что сейчас делает Игорь, узнал ли он, куда я ушла, или уже строит планы, как вернуться и забрать меня обратно.

Мы немного поговорили о доме вчера вечером на кухне за вином. Агнес сказала Габриэлю, что мы с ней обе собираемся заняться ремонтом, а Габриэль повторял, что нам не нужно брать на себя обязательства. Но я была уверена, что увидела на его лице хотя бы небольшое облегчение.

— Сначала мы проведем осмотр — сказала Агнес. — Посмотрим, что нужно сделать в первую очередь, и начнем с этого.

— Наверное, нам стоит сосредоточиться на тех помещениях, которые мы используем чаще всего, — добавляю я, наконец-то подняв взгляд от своей тарелки. Выражение лица Габриэля нейтральное, я не могу прочесть на его лице ничего из того, о чем он думает. Он безмерно спокоен во всем этом, и я задаюсь вопросом, действительно ли он не боится того, что может произойти, или просто скрывает это ради меня. — Гостиная, спальни и так далее. А потом мы займемся другими помещениями, которые не так часто посещаются.

— Конечно. — Габриэль кивает. — Берите все, что вам нужно. Я верю, что вы обе сделаете все, как надо.

Я бросаю взгляд на Агнес.

— Я отложу свою обычную пробежку до вечера. Мы можем начать работу по дому после того, как приведем себя в порядок после завтрака?

Она улыбается мне, и я чувствую небольшой прилив тепла, чувство принадлежности, которого у меня никогда не было с моей собственной семьей. Я не знала свою мать, а мой отец всегда был самым далеким от «теплоты», какую только можно себе представить. Чем ближе я становлюсь к Агнес, тем больше радуюсь тому, что в моей жизни есть кто-то вроде нее.

После завтрака Габриэль уходит, чтобы осмотреть поместье и пообщаться со своими работниками. Мы с Агнес убираем остатки завтрака с помощью детей, а затем начинаем инвентаризацию того, что необходимо сделать для ремонта виллы.

Пока мы занимаемся этим, Дэнни разрешаем гонять машинки по коридорам с деревянными полами, все равно их нужно перекрашивать, так что мы с Агнес считаем, что он не может нанести такой уж большой ущерб. Я открываю сайт с цветами красок и образцами обоев, чтобы Сесилия посмотрела, и говорю ей, чтобы она делала заметки о том, что ей нравится, пока мы идем по дому. Когда оба ребенка достаточно заняты, мы с Агнес начинаем обсуждать, что, по нашему мнению, следует сделать с домом.

С каждой комнатой я влюбляюсь все больше, ведь мы обсуждаем цвета, плитку, мебель и то, как сохранить винтажное, деревенское итальянское сердце дома, но при этом обновить его, чтобы он стал современным и пригодным для жизни. Но я также не могу остановить мелькание воображения, которое возникает в моей голове с каждой комнатой — видения жизни здесь с Габриэлем. Какой бы она могла быть, если бы мы с ним были чем-то большим. Если бы все было по-другому, если бы они были в безопасности, если бы он чувствовал, что способен снова влюбиться. Если бы меня не захлестывало чувство вины каждый раз, когда я думаю о том, чего ему уже стоили отношения со мной и чего они еще могут стоить в будущем.

До того, как Игорь во второй раз перевернул мою жизнь с ног на голову, я думала, что меня вполне устраивает то соглашение, к которому мы с Габриэлем пришли. Я планировала, что он станет первым, но не единственным мужчиной, с которым я буду вместе, кем-то надежным, но эмоционально недоступным, чтобы помочь мне снова почувствовать себя комфортно в интимной жизни, прежде чем я попытаюсь найти своего человека. Но это было раньше. До того, как я поняла, что Габриэль — это тот, кто мне нужен, когда все рушится.

Мой психолог может назвать это травматической связью. Она могла бы сказать, что эмоции от потери девственности, смешанные со всеми моими худшими страхами, которые снова дают о себе знать, заставили меня привязаться к Габриэлю так, что это не имеет ничего общего с любовью. Но я думаю, что влюбилась бы в него независимо от этого. Думаю, все уже началось, еще до того, как он прикоснулся ко мне. И я думаю, что мне будет очень, очень трудно найти мужчину, который сможет соответствовать той планке, которую Габриэль установил для других мужчин.

Если у меня вообще будет шанс попытаться это сделать.

Может, это и к лучшему, говорю я себе, пока мы с Агнес смотрим на потрескавшуюся старинную плитку в одной из гостевых ванных комнат и пытаемся решить, можно ли ее спасти. Пока что я нахожусь в Италии и не спешу впускать кого-то еще в свою жизнь. Я даже не знаю, могу ли я поверить, что у меня есть шанс на то будущее, на которое я начала надеяться. Думать о том, найду ли я когда-нибудь человека, который будет соответствовать высоким стандартам, установленным Габриэлем, — все равно что ставить телегу впереди лошади.

Сейчас я могу надеяться только на то, что мы все переживем это. Что я не буду стоить Габриэлю еще больше.

Эти мысли крутятся по спирали, беспокойство становится все настойчивее, и я начинаю чувствовать себя суетливой и тревожной по мере того, как проходит день. Когда Агнес объявляет, что ей пора идти готовить ужин, я поднимаюсь наверх, переодеваюсь в свою беговую одежду и отправляюсь на пробежку, чтобы выплеснуть излишки эмоций. Я не забегаю далеко, нахожу грунтовую дорожку, которая спускается к виноградникам и петляет обратно к дому. Я не хочу слишком много исследовать, пока не узнаю больше о том, кто еще здесь живет. Но просто находясь так далеко от Нью-Йорка, я чувствую себя свободнее и безопаснее, чем чувствовала себя там уже несколько месяцев. На пробежку я надела топ с короткими рукавами и леггинсы, и теплое итальянское солнце на моих руках заставляет меня улыбаться, глубоко вдыхая свежий сельский воздух.

Какая-то часть меня уже хочет остаться. Если бы не Клара…

Клара. Я с ужасом понимаю, что должна позвонить ей. Последние несколько дней были наполнены таким хаосом и травмами, что мне даже не пришло в голову, что она, возможно, в панике, спрашивает, почему я ей не позвонила. По-моему, это самый долгий отрезок времени, когда мы не разговаривали. Возможно, Габриэль решил сообщить ей об этом, но я не хочу этого предполагать, особенно учитывая, что у него на уме столько других вещей. А даже если и так, она наверняка уже беспокоится, раз я не позвонила.

Как только я вернулась на виллу, я сразу же направилась в свою комнату, все еще потная после пробежки, и стала рыться в сумке, чтобы проверить, не положил ли Габриэль мой мобильный телефон. Я нахожу его в одном из боковых карманов и быстро подключаю, пока принимаю душ, так как он разрядился.

В душе невероятные ощущения. Я натираюсь до розового цвета, а вся ванная комната пахнет теплыми персиками, и я дважды мою волосы после того, как весь день ходила по дому и совершила пробежку. Я надеваю треники и свободную футболку и хватаюсь за телефон. В Нью-Йорке сейчас только час дня, так что Клара на работе, но ее босс довольно снисходителен, и я чувствую, что она найдет минутку, чтобы отлучиться.

Она отвечает на первом же звонке.

— Боже мой, Белла! Что происходит? Я звонила и писала, я даже не знаю, сколько раз. Я думала, с тобой что-то случилось.

— Я знаю. Я только что включила телефон и увидела все пропущенные звонки и сообщения. Что-то действительно случилось. — Я опускаюсь на край кровати и провожу рукой по недавно выстиранному пледу, рассказывая Кларе сокращенную версию того, что произошло за последние несколько дней. Я не хочу рассказывать ей обо всем: об ужасных вещах, которыми угрожал Игорь и которые я до сих пор не могу заставить себя произнести вслух, или об абсолютной глубине моего страха перед тем, что будет дальше, но это облегчение, что я могу рассказать ей хоть что-то из этого. С тех пор как я рассказала ей правду о Петре, о своей свадьбе и о причинах всех моих неврозов, я чувствую, что с моих плеч свалился груз.

— Белла. Это ужасно, — шепчет Клара. Я слышу, как она встает, ее шаги по плитке, а затем щелчок двери за ее спиной. — Я отошла в тихое место. Теперь ты в безопасности? Где ты?

— Я в Италии. У семьи Габриэля здесь вилла. Не знаю, в полной ли безопасности я нахожусь, но, по крайней мере, здесь безопаснее, чем в Нью-Йорке. — Я колеблюсь, не желая рассказывать ей, как здесь на самом деле опасно, но и не желая лгать. — Пока, — добавляю я. — Но Габриэль обещал, что позаботится о нашей безопасности. — Сердце колотится в груди, но мне удается сохранить спокойный голос. Я не уверена, что верю в то, что Габриэль сможет. Не из-за него, а из-за того, насколько страшен Игорь. Не знаю, сможет ли кто-нибудь уберечься от него.

Клара присвистнула и тихонько засмеялась.

— Ну, если уж тебе пришлось бежать и скрываться, то, по крайней мере, ты делаешь это на вилле миллиардера.

— Тут нужно много работать. — Я тоже смеюсь, неожиданно, и это приятно. Вслед за этим накатывает тоска по дому, не по Нью-Йорку, а по моей лучшей подруге. У меня возникает желание спросить ее, может ли она прилететь сюда, но я сдерживаюсь. Вероятность того, что кто-то следит за ней или выслеживает ее, чтобы добраться до меня, невелика, но все же возможна. А если бы она была здесь, а Игорь нашел меня… Я не могу позволить себе даже думать об этом. — Но это хороший проект. Чем-то занять свой ум. — Я заставляю себя вернуться к дому, к темам, которые не связаны с возможностью причинения Игорем вреда людям, которых я люблю.

— Итак, ты ремонтируешь виллу миллиардера. Сначала няня, теперь строитель. Ты действительно носишь много шляп в эти дни, Белла. — Голос Клары легкий и дразнящий, и я чувствую, что расслабляюсь еще больше.

— Прости, что я так долго не звонила…

— Не стоит, — сразу же говорит она. — Учитывая то, что у тебя произошло, тебе не о чем сожалеть. Я просто рада знать, что ты в безопасности.

— Теперь я смогу поддерживать с тобой связь, — обещаю я ей. — Из-за разницы во времени это будет сложновато, но я постараюсь. По крайней мере, я буду писать тебе. Теперь, когда мы обустраиваемся, все станет немного нормальнее. — Я стараюсь говорить, как можно увереннее, чтобы убедить не только ее, но и себя.

— Просто делай все, что тебе нужно, чтобы чувствовать себя хорошо, — твердо говорит Клара. — Не беспокойся обо мне. Просто пиши мне, когда у тебя будет время. — Она заколебалась. — Мне нужно вернуться к работе. Повеселись в Италии, Бел.

— Я постараюсь. — Я тихонько смеюсь. — Поговорим позже.

От этого короткого разговора мне становится легче. Знакомый голос Клары — это еще один маленький кусочек дома, который возвращается на место, и я чувствую, как страх понемногу отступает, а на поверхности появляется маленькая надежда, что, возможно, все будет хорошо.

Габриэль обещал мне, что позаботится о нашей безопасности. И как бы мне ни было страшно верить в то, что это может быть правдой, я хочу ухватиться за эту мерцающую капельку надежды.

Я так устала бояться.

Я так устала чувствовать, что нахожусь на грани развала. На короткий промежуток времени в Нью-Йорке все было лучше. Я знаю, как больно будет снова потерять это. Но я также хочу чувствовать это, по крайней мере, еще некоторое время.

Может быть, особенно если мне предстоит потерять это снова.