Праведники

ГЛАВА 2

Пятница, 21:46, Манхэттен

Хористы сдержанно кланялись публике, а дирижер чуть не валился с ног от усталости, седая шевелюра его вся взмокла. Величественные своды собора теперь сотрясались от грома оваций. Уилл безошибочно выделял в общем шуме «первую скрипку» отца. Это были поистине громовые хлопки, живо напомнившие Уиллу один далекий день его английского детства…

В школе проводился конкурс ораторского искусства. Своих детей пришли поддержать многие родители. Пришел и отец. В первый и в последний раз. Уилл хорошо запомнил тот момент, когда поднимался на сцену актового зала за причитавшейся ему наградой в номинации «Поэтическая декламация». Ему хлопало около сотни людей, но из общего шума резко выбивалась ни с чем не сравнимая отцовская овация. В ту минуту десятилетний Уилл был полон гордости не за себя, а за этого едва знакомого ему мужчину, который хлопал так, что, казалось, в зале вот-вот вылетят стекла. Отец представлялся ему тогда самым сильным человеком на Земле.

И вот он снова был рядом и снова аплодировал. Ему было уже под пятьдесят, но он почти не изменился. Все такой же крепкий и подтянутый, с коротко стриженными светлыми волосами. Удивительно, но отец сроду не бегал утренних кроссов и не тягал штангу в тренажерных залах. Разве что в выходные ходил под парусом в Саг-Харборе и единственно этому был обязан своей прекрасной физической формой.

Уилл скосил на него взгляд и с удивлением отметил про себя, что отцовские глаза увлажнились. Музыка всегда брала его за живое, но Уиллу ни разу еще не приходилось видеть отцовских слез. Его губы тронула легкая улыбка. Этот сильный, как гранит, человек, оказывается, способен плакать при звуках хоровой музыки.

В следующее мгновение Уилл уловил требовательную вибрацию своего мобильного. Он вынул его из кармана и быстро пробежал глазами SMS-сообщение от редактора отдела городских новостей «Нью-Йорк таймс»: «Есть работа. Браунсвилл, Бруклин. Убийство».

У Уилла засосало под ложечкой. Его организм всегда реагировал подобным образом на известия, требовавшие от него активных действий и сулившие за это награду. Он числился репортером криминальной хроники отдела городских новостей — с этого свою карьеру в «Нью-Йорк таймс» начинали все, даже самые многообещающие журналисты. Не важно, что тебя ждет впереди: слава военного обозревателя по Ближнему Востоку, высокий пост редактора пекинского представительства или даже кресло руководителя мировой корреспондентской сети, — начнешь ты все равно с городских новостей-«молний», ибо только так можно освоить азы практической журналистики. Редактор отдела Глен Харден любил говаривать по этому поводу: «Военных переворотов и путчей на твой век хватит, а пока побегай-ка по цветочным ярмаркам, красавчик! Учись не смотреть, а видеть! Не задавать вопросы, а общаться!»

Не делая попытки перекричать шум аплодисментов, Уилл виновато улыбнулся отцу и перевел взгляд на телефон.

— Работа, — беззвучно, но выразительно шевельнул он губами и взялся за сложенный на спинке стула плащ.

Отец понимающе кивнул, и Уилл порадовался за себя. После стольких лет, проведенных под сенью громкой славы отца, он наконец дорос и до собственных «важных» дел.

— Осторожно, — шевельнулись в ответ отцовские губы.

Выйдя на улицу, Уилл поймал такси. Водитель как раз переключал радио на новости Эн-пи-ар. Уилл попросил его сделать погромче. Он не рассчитывал услышать первые сводки о происшествии в Браунсвилле — просто никогда не упускал случая послушать радио или посмотреть телевизор, будь то в машине, в магазине или даже в баре. Уилл чувствовал себя в мире последних новостей словно рыба в воде. И так было всегда, сколько он себя помнил.

Но главные новости он пропустил и теперь внимал сообщениям зарубежных корреспондентов. Первой на очереди, разумеется, была Великобритания. Уилл по привычке держал ухо востро, когда узнавал что-то новое о стране, которую считал родной. Пусть на свет он появился по эту сторону Атлантики, однако почти вся его сознательная жизнь прошла на Британских островах.

В анонс выпуска диктор вынес сообщение о канцлере казначейства Гейвине Кертисе. Уилл весь превратился в слух. На второй день после зачисления в штат, будучи преисполненным энтузиазма и желания доказать начальству, что он, выпускник экономического факультета Оксфорда, не намерен надолго задерживаться в отделе городских новостей, Уилл подготовил заметку для еженедельного обозрения «Нью-Йорк таймс» с броским заголовком: «Требуется банкир земного шара!» Никто эту заметку, конечно, не напечатал. А речь в ней шла о вакансии нового руководителя Международного валютного фонда. И на фоне остальных претендентов Кертис смотрелся главным фаворитом.

Уилл машинально сделал соответствующую пометку в записной книжке, но размышлять над услышанным не стал. Сейчас у него были дела поважнее. Включив свой карманный компьютер, он отправил короткое послание Бет. Слава Богу, она быстро смирилась с его чисто британской любовью к электронной почте и не обижалась из-за редких звонков.

Подняв глаза от монитора, он понял, что приехал. Темень сентябрьских сумерек разрывалась двумя красными проблесковыми маячками патрульных машин нью-йоркской полиции, уткнувшихся бамперами чуть не друг в друга и перекрывших почти всю проезжую часть. Позади них желтела лента, наспех натянутая вокруг места происшествия. Уилл расплатился с таксистом, вышел из машины и направился к небольшой группе людей, теснившихся за лентой ограждения.

В самый последний момент дорогу ему загородила женщина-полицейский, равнодушно бросив:

— Дальше нельзя, сэр.

Уилл начал театрально рыться в карманах пиджака.

— А как насчет прессы? — спросил он, одарив девушку, как ему самому казалось, обезоруживающей улыбкой. И, не дождавшись ответа, ткнул ей под нос новенькое яркое удостоверение.

Та лишь скупо махнула рукой:

— Проходите.

Уилл нырнул под желтую ленту и мгновенно оказался среди таких же, как он. «Черт, опоздал», — мысленно обругал он себя. В отдалении с кем-то разговаривал мужчина примерно одних с ним лет, высокий, с безупречно прямыми, как у индейца, волосами и каким-то ненатуральным, оранжевым загаром. Уилл готов был поклясться, что видел этого человека прежде, но никак не мог вспомнить, как его зовут. И только заметив у его уха спиральный шнур от наушника, а на лацкане плаща — кнопку микрофона, хлопнул себя по лбу. Ну конечно! Карл Макгиверинг собственной персоной. Главная криминальная ищейка городского новостного телеканала. Остальные присутствующие были явно старше Уилла: пара-тройка этаких просмоленных всеми ветрами морских волков с внушающими уважение пластиковыми бейджами «Пост», «Ньюсдей» и несколько представителей местных бруклинских многотиражек.

— Что-то ты поздно, молодой, — усмехнувшись, бросил ему самый старший из них, очевидно, местная журналистская знаменитость. — На автобус опоздал?

Еще со времен практики в нью-джерсийской «Берген рекорд» Уилл крепко усвоил правило: смиренно и как должное принимать все насмешки старших коллег.

— На твоем месте я бы сюда вообще не торопился, — лениво заметил коротышка с бейджем «Ньюсдей» на груди. — Старая добрая уличная разборка. Подумать только, двадцать первый век на дворе, а местные ребята до сих пор бегают с ножами… Неандертальцы!

— Это сейчас мода такая, — возразил тот, что был из «Пост», и, вдруг как-то хитро подмигнув, заметил: — Кстати, о моде! Вышла бы недурная гламурная заметочка.

Присутствующие акулы пера весело заржали. Уилл чувствовал, что все они тут были друзьями-приятелями и, регулярно встречаясь друг с другом в подобных ситуациях, никогда не отказывали себе в удовольствии поболтать за жизнь. А он влез…

Уилл нахмурился. Он только сейчас вдруг заподозрил, что ремарка последнего репортера о гламурной заметке могла относиться к нему. Эти старики, очевидно, не особенно жаловали «Нью-Йорк таймс», считая ее слишком эстетской газетой для ведения настоящей криминальной хроники.

— Вы уже видели труп? — как можно небрежнее спросил Уилл.

— Ага, вон он валяется, — ответил местная знаменитость, кивнув в сторону полицейских машин.

Уилл направился туда. На капоте одной из машин развалился скучающий полицейский, попивая кофе из пластикового стаканчика. Рядом бесцельно бродил другой — с бланком протокола. Зато нигде не было видно полицейского фотографа. Видимо, Уилл действительно пропустил все самое интересное.

Далеко не сразу он заметил тело убитого. Оно было прикрыто темным одеялом и почти сливалось с мостовой. Уилл решил было приблизиться, чтобы получше рассмотреть место убийства, но один из полицейских вдруг проворно загородил ему путь:

— Дальше нельзя, сэр. Все вопросы вон к той леди.

Стоявшая чуть поодаль женщина в полицейской униформе негромко разговаривала с телевизионщиком.

— А кто она?

— Офицер по связям с общественностью, — ответил полицейский и при этом посмотрел на Уилла так, словно тот был десятилетним оболтусом, внезапно забывшим первую букву алфавита.

Уилл мысленно проклял себя за идиотский вопрос, кислым кивком поблагодарил полицейского и поплелся, куда сказали. Ему пришлось обогнуть труп, но в итоге он оказался ближе к нему, чем двумя минутами раньше. Уилл прищурился, пытаясь угадать под тонким одеялом человеческий силуэт. И ему это удалось. Однако силуэт никаких тайн не раскрыл и ни на какие репортерские озарения своим видом решительно не наводил.

— …Поэтому либо это было просто очередное сведение счетов между «собаками» и «пиратами», а Макрею перепало по ошибке… либо попытка бордельной сети Хьюстона прибрать к рукам его заведение, — донесся до него голос офицера по связям с общественностью.

Говорившая вдруг заметила Уилла и осеклась. Выражение лица ее при этом мгновенно стало сугубо официальным. У него было полное ощущение, что перед самым его носом вдруг захлопнули дверь. И Уилл все понял: откровенный и неформальный разговор предназначался строго для ушей стоявшего рядом с ней Карла Макгиверинга, но никак не незнакомого молодого журналиста.

Помявшись в сторонке еще с минуту и дождавшись, пока Макгиверинг уйдет, Уилл все-таки приблизился к девушке и представился:

— Уилл Монро, «Нью-Йорк таймс». Я могу узнать подробности случившегося?

— Разумеется. Убитый — афроамериканец, сорока трех лет, вес восемьдесят килограммов, рост около ста семидесяти сантиметров. Личность установлена: Говард Макрей. Найден мертвым на пересечении Саратога-стрит и Сан-Маркс-авеню около часа назад. В полицию обратилась местная жительница. Она обнаружила труп, когда возвращалась из магазина. Сразу же набрала девять-один-один.

— А где здесь магазин? — спросил Уилл.

— Вон там, — сурово ответила офицер по связям с общественностью и ткнула пальцем в темневший неподалеку силуэт невысокого здания. — Смерть наступила в результате обширного внутреннего кровотечения и ножевого ранения в область сердца. — Взгляд ее вдруг на секунду утратил официальность, и она, понизив голос, сообщила: — Его шинковали как капусту.

— Какова версия полиции относительно этого убийства?

— Классическая криминальная разборка. «Санитарное убийство»: одни бандиты кончают других. Впрочем, — тут же спохватилась она, — Управление полиции Нью-Йорка приложит все силы к скорейшему раскрытию преступления и к тому, чтобы все виновные предстали перед судом.

Что-то подсказывало Уиллу, что этой красивой фразой офицер по связям с общественностью заканчивает все свои официальные беседы с журналистами. Наверняка у этой девушки есть в арсенале и кое-что еще. На все случаи жизни. И их автор не она, а какой-нибудь полицейский спичрайтер. Может быть, тот самый, что придумал девиз американской полиции: «Служить и защищать!» Это надо же… «Чтобы все виновные предстали перед судом!» Звучит!

— У вас еще будут вопросы?

— Если позволите. Прошу прощения, что невольно подслушал ваш прежний разговор. Вы что-то говорили о бордельной сети…

— Не для печати?

Уилл торопливо кивнул. Формулировка «не для печати» в данном случае означала, что Уилл имел право использовать в своей заметке все, что мог сейчас услышать, но без ссылки на источник.

— Ну так вот. Макрей был известным всей округе сутенером. В нашей базе он числится как минимум пару десятков лет. Держал заведение на Атлантик-авеню. Этакий старый добрый, я бы даже сказала, консервативный бордель. Койки, девочки, бухгалтерия — все под одной крышей.

— Понятно. А как быть с тем, что его убили прямо на улице? Не кажется ли вам, что это несколько странно? Неужели убийцам было так трудно расправиться с ним в каком-нибудь более укромном месте и спрятать труп?

— Это обычное бандитское убийство. И труп, брошенный на виду у всех, соответствует типичному почерку таких преступлений. Когда средь бела дня джип нагоняет на светофоре другую машину и открывает по ее стеклам ураганный автоматный огонь, никто ничему не удивляется. Убийство Макрея — это урок не столько самому Макрею, сколько другим, таким же как он. Тем самым убийцы хотят сказать: «Посмотри, что мы сделали с ним. То же самое мы можем сделать и с тобой».

Уилл перенес все, что услышал, в свою записную книжку, искренне поблагодарил собеседницу и, отойдя в сторонку, набрал номер ответственного секретаря отдела городских новостей. Впрочем, надиктовать заметку ему не дали, сказав, что он вполне успеет доехать до редакции и написать ее лично. Когда Уилл спросил, на что он может рассчитывать, ему пообещали сто строк. Он не удивился, поскольку отлично представлял себе требования «Таймс» и понимал, что последнее в жизни Макрея приключение никак не тянуло на первую полосу.

При этом никто — ни ответственный секретарь редакции, ни офицер по связям с общественностью из полиции, ни встреченные им здесь коллеги-репортеры — не знал, что в карьере Уилла это было первое убийство. В «Берген рекорд» тоже была своя криминальная колонка, но Уилла к ней не подпускали на пушечный выстрел.

Уиллу казалось, что он заметил одну весьма любопытную деталь в связи с убийством Макрея. Но он не дал себе труда поразмышлять над этим. В конце концов, он приехал сюда последним. И надо быть самовлюбленным болваном, чтобы всерьез полагать, что эта подробность не была замечена никем, кроме него.