Праведники

ГЛАВА 57

Понедельник, 17:13, Дарфур, Судан

Вечер, в который было совершено тридцать пятое убийство, выдался удушающе знойным и тихим. У людей — от недоедания и всех перенесенных страданий — не было ни сил, ни желания шуметь или тем паче веселиться. Да и угасший день был такой же полумертвый. Лишь время от времени тишину разрывал крик муэдзина, созывавшего правоверных на молитву.

Мохаммед Омар задумчиво и устало смотрел на горизонт, линия которого подергивалась в дрожавшем знойном воздухе пустыни. До заката оставалось всего ничего. Скоро спустится ночная прохлада, и многим полегчает. В Дарфуре всегда так было: солнце по утрам вставало стремительно и неумолимо и весь день немилосердно жгло, а вечером так же быстро пропадало за горизонтом, даруя всему живому краткий отдых. Мохаммед не знал, как было в других местах. За всю свою жизнь он ни разу не покидал Судана и не видел ничего, кроме этого бесконечного и унылого пейзажа — камень, песок, камень, песок…

Близилось время вечернего обхода лагеря. Первым делом он решил заглянуть к тринадцатилетней Хаве, которой выпала тяжкая доля стать матерью для шести младших сестренок. Они пришли в лагерь две недели назад — после того, как повстанцы спалили их деревню. Хаве та ночь запомнилась плохо и была похожа на кошмарный сон. Она проснулась от криков. По улице скакали разъяренные и страшные всадники с факелами, которые они швыряли на крыши лачуг. Все вокруг горело, от жара нечем было дышать. Не раздумывая, Хава схватила в охапку малышей и бросилась с ними бежать. Когда она очнулась, то поняла, что совсем забыла про родителей. А когда с рассветом вернулась в деревню — деревни уже не было. На пепелище лишь дотлевали трупы, среди которых она нашла и мертвых родителей.

Мохаммед выделил ей крошечную палатку, крытую соломой. Хава сидела на пороге и кормила овсянкой трехлетнюю сестру. Мохаммед приветливо кивнул девочке и пошел дальше. Его следующей остановкой была больница. Так они называли дощатую лачугу, погруженную во мрак и источавшую тяжелый запах. Косар, санитарка, поджидала его на пороге.

— Сколько сегодня? — тихо спросил Мохаммед, натолкнувшись на ее мрачный взгляд.

— Трое. И четвертый уже отходит, — ответила женщина почти равнодушно.

Каждый день они теряли как минимум по три ребенка. И это продолжалось уже несколько недель. У них не было ни достаточного количества еды и чистой воды, ни лекарств. У них в лагере не было ни одного человека с медицинским образованием, не было даже старухи знахарки. Мохаммед и Косар не знали, как положить конец этим смертям.

Он обреченно огляделся вокруг. Голый кусок пустыни. Лишь несколько сгорбленных и тощих деревьев на северной стороне. Не дававших ни тени, ни воздуха. Клонившихся к земле, словно в насмешку. Трудно было вообразить себе место, более непригодное для обустройства лагеря беженцев. Но Мохаммед никогда прежде не устраивал таких лагерей. Он не был ни чиновником, ни доктором. Всю жизнь свою он шил одежду и больше ничего не умел делать. Но равнодушно смотреть на то, что творилось вокруг, он тоже не мог. Поначалу он сам бежал от ужасов войны в эту пустыню и жил здесь тихо и скромно. А потом ему все чаще стали встречаться люди. Главным образом дети. Колонны детей, которые валились с ног от голода и изнеможения. И с каждым днем их становилось все больше, потому что с каждым днем повстанцы сжигали все больше деревень, а те, которые не сожгли они, сжигали потом правительственные войска, расстреливая мятежников из минометов. Вокруг, куда ни посмотри, убивали и насиловали, земля содрогалась и стонала. И только небо оставалось все таким же тихим и безмятежным. И лишь изредка в нем проносились куда-то военные самолеты из столицы. Мохаммед смотрел на это, смотрел, а потом понял, что бездействовать больше не в силах.

Для начала он построил несколько убогих палаток рядом со своей, сшив куски грубой ткани стареньким «Зингером». Он отыскал несколько топоров и раздал их людям, чтобы те добыли топливо для костров. Те поначалу сопротивлялись. Пример показал Абдул, у которого руки обгорели почти до костей. Он почти не мог держать топор, но взял его. И тогда за ним последовали остальные.

А как только загорелся первый костер, к нему, как мотыльки на пламя свечи, потянулись другие. Теперь это был настоящий городок с населением в несколько тысяч человек. Взрослые составляли незначительную его часть, но все они раньше кормились от земли и умели добывать пищу даже в пустыне. Правда, еды было мало. Ее хронически не хватало. Каждую ночь здесь кто-то умирал от истощения. Многие умирали от всевозможных болячек, которые всегда сопровождают любую войну, как армия маркитантов.

Мохаммед прекрасно знал, что могло бы стать для всех этих людей спасением. Помощь извне. Забываясь по ночам коротким тревожным сном, он грезил об этой помощи. Вот из-за далекого холма донесется ровный гул, потом брызнет луч света, и в лагерь въедет колонна грузовиков, в которых будет все, о чем только может мечтать человек: консервы, ящики с медикаментами, домашняя утварь, новые просторные палатки…

И он увидел свет. Два тонких желтых лучика, пробившихся сквозь сгущавшиеся сумерки. Огни фар явно приближались, подрагивая в волнах горячего воздуха. Мохаммед долгое время не мог поверить своим глазам, а когда наконец очнулся, побежал в сторону этих огней, отчаянно размахивая руками и крича:

— Мы здесь! Мы здесь!..

Грузовик оказался всего один, и в нем Мохаммед обнаружил лишь двоих. Один говорил по-английски, а другой тут же переводил сказанное.

— Мы прибыли сюда по воле Господа нашего Иисуса Христа.

— Добро пожаловать! — тут же отозвался Мохаммед, заискивающе улыбаясь. — Мы так ждали, так ждали хоть кого-нибудь!

— Мы привезли продукты и лекарства. Могут ваши люди помочь нам разгрузить ящики?

— О, конечно! Я сейчас, сейчас!

Вокруг машины уже образовалась довольно плотная толпа любопытствующих. Мохаммед тут же вызвал двух крепких юношей и отправил их в кузов, а рядом поставил двоих взрослых для охраны. Еще не хватало, чтобы из-за еды началась массовая драка…

— Нам необходимо поговорить, — проговорил высокий незнакомец на чужом языке.

Мохаммед пригласил обоих в свою скромную палатку. Высокий незнакомец нес в руках плоский черный портфель.

— Я долго искал вас и не сразу нашел. Вы здесь всем распоряжаетесь, я прав? Это вы основали этот лагерь?

— Да, — кротко ответил Мохаммед, не зная, на кого ему смотреть — на высокого незнакомца или переводчика.

— И вам никто не платит за то, что вы здесь делаете? Вы работаете на себя самого или на кого-то? Может быть, вы делаете все это исключительно ради людей, которые нуждаются в помощи?

— Я… Да, но это не имеет значения, — растерялся Мохаммед. — Не во мне дело! Дело в том, что у нас всего не хватает. Еды и лекарств особенно.

Высокий незнакомец улыбнулся при первых же словах Мохаммеда.

— Очень хорошо, — почему-то вдруг сказал он.

— Здесь каждый день и каждую ночь умирают люди. Дети. Я не могу передать, как мы благодарны вам за помощь. Я ведь уже почти отчаялся ждать…

Тот снова улыбнулся:

— Мы поможем вам и всем этим людям. Скажу больше! Мы даруем им то, чего не мог до сих пор даровать никто. Человечество столетиями ждало этого, и всегда напрасно. Но теперь время пришло.

С этими словами он раскрыл свой портфель, щелкнув двумя одинаковыми замками-застежками.

— Для меня большая честь увидеться с вами, господин Мохаммед Омар. Сам факт нашей встречи красноречиво свидетельствует о том, что праведники и в самом деле живут среди нас.

Он достал из портфеля шприц.

— Спасибо… но я… не понимаю…

— Я сделаю вам укол. Боли не будет. Вы не должны страдать. Это было бы несправедливо.

Переводчик неожиданно бросился на Мохаммеда, сбил его с ног на земляной пол и навалился сверху, схватив за руки. Тот попытался вырваться, но он был истощен и слаб и у него не было никаких шансов. Высокий незнакомец замер над ним со шприцем в руках. Он нараспев говорил что-то на своем языке, а переводчик горячо шептал в ухо оцепеневшему Мохаммеду:

— Ибо возлюбит Он праведных и не оставит в молитвах своих тех, него уповает на Него. Им будет дарована жизнь, а семя нечестивое обречено на погибель…

Мохаммед предпринял последнюю попытку вырваться. Переводчик боролся сними одновременно продолжал нашептывать:

— Нечестивец таит зло на праведника и на саму жизнь его, но Он да не оставит праведника без защиты и дарует ему вечную жизнь, когда придет время Суда. Спасение праведника, как и погибель нечестивца, в руках и в Суде Его…

Мохаммед успел почувствовать тот момент, когда в его тело вошла острая игла. Склонившийся над ним высокий незнакомец продолжал говорить, но голос его становился все тише, а его очертания стали размываться, пока пространство и все звуки не исчезли для Мохаммеда, и он не канул в пустоту…