Праведники

ГЛАВА 46

Понедельник, 02:20, Дарвин, Северная Австралия

Музыка оборвалась, и он на цыпочках вошел в палату. Он всегда так делал, когда музыка обрывалась, будь то днем или ночью. Тихонько пробирался к изголовью высокой постели и менял один диск на другой. Их принесла сюда дочка больного. В основном классику, Шуберта и таких, как он. Она не просила Джалу следить за тем, чтобы музыка никогда не замолкала, но он знал, что так будет лучше.

Он вставил в магнитофон новый диск и нажал кнопку воспроизведения. Из соседней палаты донесся легкий стон, и Джалу позволил себе лишь несколько секунд постоять у изголовья кровати старого мистера Кларка, который так любил музыку. Он почти круглосуточно пребывал в забытьи. Лишь раз или два Джалу видел его бодрствующим, и оба раза старик радовался музыке как ребенок. «Он и сейчас ее слышит, только виду подать не может», — подумал Джалу. Впрочем, нет… Губы старика слегка дрогнули… Это был знак…

Джалу смочил губку в прохладной воде, выжал ее в пластиковый стакан и поднес к потрескавшимся губам старика. Тот уже не мог самостоятельно питаться. Он умирал, как и большинство стариков в этом заведении. Не от болезни. От старости. Его внутренние органы прекращали свою работу один за другим. И медицина тут была бессильна.

Со стороны это выглядело некрасиво и жестоко. Отец Джалу был невысокого мнения о «белой медицине», он говорил, что это голая наука, без души. Порой Джалу соглашался с ним. При этом он знал и видел многое из того, чего не знал и не мог видеть его отец. Старух, лежавших в лужах собственной мочи… Стариков, часами просивших принести им «утку». Джалу слышал, как срывались на умирающих пациентов хосписа молодые медсестры, обзывали их всякими словами, велели заткнуться…

В первые два месяца работы здесь Джалу плыл по течению, изо всех сил стараясь не привлекать внимания к своей скромной персоне. Ходил по коридорам серой тенью. По стеночке. Еще бы — в больнице служили всего два аборигена, все остальные были белые. Он кланялся каждой встречавшейся ему на пути сопливой студентке или сестре. С его-то резюме, в котором значились две тюремные ходки — одна за кражу, другая за ограбление лавчонки, — ему не пристало задирать нос. В любой момент могли указать на дверь. Поэтому он и не думал вмешиваться, когда слышал из своей каморки, как персонал кричит на умирающих стариков. Лишь включал телевизор погромче и прикрывал руками оттопыренные уши.

Испытательный срок вроде бы закончился. Джалу его выдержал. Но и теперь старался помалкивать. Ни разу никому не пожаловался на сестер — ни дежурному врачу, ни управляющему. А пару раз — вот стыд-то! — даже поневоле присоединился к общим сальным шуточкам про «эти лежалые бревна».

При этом Джалу делал для несчастных стариков что мог. Если слышал стон, всегда откликался. Он работал в красном коридоре и отвечал за два десятка палат, но когда поступал вызов от больного из зеленого или синего коридора, а сестры не оказывалось на месте — а когда она оказывалась-то? — он всегда шел туда сам. Иной раз сестра намеренно не собиралась являться по вызову, полагая, что больной «капризничает». Тогда Джалу пробирался в палату тайком от нее. Поводы и впрямь были пустяковые. Но это ведь как посмотреть. Мистер Мартин не мог дотянуться до стакана с водой. Мисс Андерсон хотела перевернуться на живот. Когда больные ходили под себя, Джалу убирал за ними, обмывал их влажной губкой, переодевал. В такие мгновения старух всегда охватывал нестерпимый стыд. Джалу переживал за них и старался делать все молча и ненавязчиво.

Ему доводилось слышать, как отзываются о нем некоторые больные.

— Эй, сестра, не позволяйте этому черному уроду прикасаться ко мне! — визгливо крикнула мисс Андерсон, когда Джалу впервые заглянул к ней в палату. — Я его боюсь!

В душе Джалу все списывал на их возраст и не обижался.

— Ты который из двоих? — спросил его мистер Кларк однажды.

— Не понимаю вас, мистер Кларк.

— Ну… вас тут всего две обезьяны. Ты который? У тебя имя-то есть, чучело?

Джалу жалел мистера Кларка, ибо знал, что тот доживает свои последние дни. Когда его навещала дочь, Джалу всегда приносил им в палату свежезаваренный чай и бисквитные пирожные. Мисс Кларк часто плакала. А однажды он заглянул в палату и увидел, что та прикорнула у отцовской постели на табуретке. Джалу разыскал в служебке одеяло и укрыл ее.

Возможно, отец был прав относительно «белой медицины», которая полагалась в основном на сложную аппаратуру и хитроумные приспособления, но не умела сопереживать тем, с кем имела дело. Джалу видел свое предназначение в том, чтобы сопереживать. Он знал, что старикам от этого легче. Пусть они и называют его черным уродом и обезьяной, но им становится легче.

Ночная смена была его любимым временем. Коридоры пустовали, и ему ни перед кем не приходилось отчитываться, почему он зашел в ту или иную палату. Одна старуха, лежавшая на втором этаже, любила, чтобы ей читали вслух газету. Днем это делать не удавалось, так как Джалу постоянно выгоняли из палаты врачи и сестры, полагая, что чтение утомляет больную. Зато по ночам он всегда приносил ей свежий выпуск, и они читали и обсуждали его вместе.

Он вздрогнул, услыхав, как за спиной открылась дверь. Вошедшая женщина тут же приложила палец к губам. На лице ее блуждала улыбка, словно она задумала сделать мистеру Кларку приятный сюрприз и не хотела, чтобы Джалу все испортил.

— Привет, Джалу.

— Вы меня напугали… — шепотом ответил он. — Разве вы сегодня дежурите?

— У смерти не бывает дневных и ночных смен, она приходит, когда захочет.

Джалу обратил на нее недоуменно-встревоженный взгляд:

— Кто-то умер?

— Пока нет. Но умрет.

— Кто?! Может, стоит позвонить…

— Джалу, не нервничай по пустякам, хорошо?

Женщина подошла к тумбочке и довольно бесцеремонно стряхнула на пол несколько музыкальных дисков.

— Эй, мисс! Это музыка мистера Кларка! Ему не понравится, если…

— Тихо, не мешай.

Она чуть отодвинула в сторону ночник и вытащила скрывавшийся за ним небольшой сверток. Удовлетворенно хмыкнув, положила его на постель и начала разворачивать. Мистер Кларк безмятежно спал, грудь его мерно вздымалась. Женщина попросила Джалу отойти от света и любовно посмотрела на оказавшиеся в свертке длинную иглу и шприц, заполненный какой-то мутной жидкостью.

— Что это? Вам врач велел это сделать? Он здесь?

— Нет, кроме нас, здесь никого нет, успокойся. Все будет хорошо.

Она натянула на руки латексные перчатки.

— Вы собираетесь сделать мистеру Кларку укол? Но я не слышал, что…

— Так, Джалу, я тебя уже просила — не нервничай. Лучше помоги.

— Не будите его, он так хорошо спит.

— Иди сюда. Ближе.

Женщина соединила шприц с иглой и выпустила из него тонкую струйку лекарства.

— Так… Положи руки ему на плечи. Наклонись, пожалуйста, вперед. Вот так, молодчина.

Женщина быстро зашла Джалу за спину, а в следующее мгновение он почувствовал легкий укол в шею и растущую тупую боль. Укол был сделан мастерски. Джалу и моргнуть не успел, как все уже было кончено. Он медленно выпрямился и обернулся к женщине, устремив на нее взгляд, исполненный растерянности и изумления. Они молча смотрели друг на друга с полминуты, потом Джалу мягко повалился на пол и замер у ног убийцы.

Женщина набросила на него одеяло и закрыла его остекленевшие глаза.

— Прости меня, Джалу Бангала, за то, что я с тобой сделала. Но я сделала это во имя Господа нашего всемогущего. Аминь.

Она вновь завернула шприц с иглой в тряпицу, сунула сверток в карман и бесшумно вышла из палаты. За все это время мистер Кларк даже не пошевелился, улыбаясь во сне тихой музыке Шуберта. Исполнялась одна из самых красивых его вещей — «Смерть и девушка».