Праведники

ГЛАВА 28

Суббота, 21:50, Манхэттен

Десять лифтов выстроились в шеренгу и безмолвствовали, будто солдаты в строю. Возить им сегодня было некого. Их окружала тишина. Подобная картина наблюдалась в тот день во всех манхэттенских небоскребах: свет горит, охрана на местах, кондиционеры шумят — и никого.

Вестибюль здания «Нью-Йорк таймс» напоминал площадь маленького вымершего городка. В понедельник, в десять часов утра, он превратится в гудящий улей. К лифтам протянутся шумные, говорливые очереди, захлопают двери, ведущие на лестницу. Повсюду будут сновать озабоченные молодые люди с папками и дымящимся кофе в руках. Но это случится не сегодня. Сегодня здесь тишь и благодать. Лишь раз в час или даже, реже какой-нибудь из лифтов, вздрогнув, придет в движение, чтобы поднять в офис или спустить в вестибюль редкого субботнего посетителя.

Уилл вежливо кивнул охраннику, удостоившему его лишь мимолетным взглядом. Он был увлечен футболом, следил за игрой по служебному монитору, который был призван, показывать совершенно другие вещи — лестничный пролет, или пожарный, выход, или вход с улицы…

Уилл был рад вновь оказаться на работе. Ветераном «Нью-Йорк таймс» он, конечно, не являлся, и все же редакционные помещения казались ему почти родными. И потом, он все равно не смог бы сейчас заставить себя пойти домой. Сама мысль о том, что он переступит порог квартиры и не увидит там Бет, была непереносима. Все, решительно все будет напоминать о ней… вещи в шкафу, фотография на кухне, косметичка, забытая в гостиной, даже аромат ее духов…

В любом случае дом сейчас ничем бы ему не помог. Ему вновь вспомнился совет Юзефа Ицхака: «Думай о работе, думай о своей работе!» И теперь, освежив в памяти десятую главу Притчей Соломоновых, он, кажется, понял, что тот молодой иудей мог иметь в виду…

Входя в корзал, Уилл невольно ускорил шаг. Ему не хотелось, чтобы его кто-нибудь сейчас заметил. Он знал, что в дальнем углу вовсю трудится ночная смена. Там у него не было приятелей. Но он боялся, что кто-то увидит его и окликнет. Все, что ему сейчас нужно, — это добраться до своего рабочего места.

Еще издали он увидел, что на его столе высится какая-то коробка. Что за черт… Может быть, именно про это и говорил ему Ицхак? Может быть, ему следовало воспринять его слова буквально и, не теряя времени, бежать из Краун-Хайтса на работу, где его ждала эта коробка, способная дать ответы на все вопросы?

Уилл мысленно одернул себя и все же не сумел побороть нетерпение. Пулей подлетев к столу, он схватил коробку, ощупал ее со всех сторон, взвесил на руках и начал судорожно вскрывать. Коробка оказалась гораздо легче, чем можно было предположить, учитывая ее габариты. Открыть ее оказалось делом непростым. Но в конце концов двустворчатая крышка была откинута, и Уилл жадно запустил внутрь руку. Пальцы его наткнулись на что-то мясистое и мягкое. О, черт, что это? Сунув в коробку вторую руку, он обхватил неизвестный предмет и извлек его на свет.

Тыква для Хеллоуина. К ней была приколота записка: «Компания „Беттер рилейшнз“ приглашает вас на вечеринку…»

Господи, это же обычная рекламная акция… Рекламные и пиар-агентства заваливали «Нью-Йорк таймс» своими приманками, которые день ото дня становились все изощреннее и причудливее. Однажды кто-то из коллег Уилла получил по почте серебряный ключик, который оказался входным билетом на пресс-ленч, посвященный выводу на рынок новой модели сотового телефона марки «Эриксон». Уилла, воспитанного в пуританских традициях британской морали, лишь раздражала «креативность» местных рекламных зазывал. Вот и сейчас он поморщился и швырнул тыкву в мусорное ведро. Приземлившись, она раскололась надвое, и из нее во все стороны брызнули ошметки мякоти и семечки. Некоторые упали у стола Шварца.

«А, он даже не заметит», — подумалось Уиллу.

Он быстро просмотрел остальную почту — обычный ворох пресс-релизов и рекламных открыток. Было и несколько приглашений: на обед в британское консульство, на съезд еваигелистской церкви, на благотворительный вечер Церкви Воскрешенного Христа. Тут же валялось письмо из страховой компании по поводу новых услуг, которыми стоматологическая клиника готова была осчастливить корпоративных клиентов из числа сотрудников редакции. Все остальное бумаги лежали на тех же местах, на которых он оставил их в понедельник, когда был здесь в последний раз.

Прошла всего неделя, а ему казалось — целая вечность. Вся жизнь Уилла в эту неделю четко разделилась на две части — до похищения Бет и после. Первая был золотым, беззаботным временем… Первая командировка, проселочные дороги Монтаны… Подумать только, он еще переживал из-за того, что его заметка о наводнении не была напечатана! Вот идиот!

В мозгу у него прозвучала строчка из любимой песни жены: «Что имеем, не храним, потерявши — плачем…» И это был голос не Джони Митчелл, а Бет. Она любила петь, а он любил слушать. Ему это всегда нравилось. У них дома, где-то в углу, пылилась старая акустическая гитара — память о ее студенческой юности. Бет тогда сочиняла стихи о любви и разлуке и потом подбирала к ним нехитрую музыку. В последнее время она играла очень редко, Уиллу приходилось каждый раз упрашивать ее…

В глазах у него защипало. Ему нестерпимо захотелось рухнуть на стул, уронить голову на руки и завыть во весь голос…

Вместо этого он с мрачным лицом стал рыться у себя на столе в поисках блокнота, забытого здесь пять дней назад. Того самого, который он брал с собой в Браунсвилл.

Странное дело, его нигде не было. Ни под коробкой, ни под пачкой пресс-релизов, ни под журналами и газетами, которые он собирал весь последний месяц, чтобы в свободную минуту сделать из них аккуратную тематическую подшивку. Он проверил все ящики стола, которые выглядели точно так же, как и в первый день его работы здесь. Помнится, он разложил в них канцелярские принадлежности, старую визитницу, батарейки и кассетный диктофон — на случай если его мини-дисковый сломается — и с тех пор больше к ящикам не притрагивался. Может, он забросил туда блокнот машинально? Нет, его и здесь не было. В конце концов Уилл даже залез под стол и обследовал каждый квадратный дюйм ковролина — ничего.

Уилл вылез из-под стола и растерянно огляделся вокруг. Его взгляд упал на фотографию сынишки Эми Вудстайн, который увлеченно боролся с мамой и, кажется, побеждал, если судить по тому, что сидел на ней верхом и торжествующе ухмылялся. На лице Эми тоже была счастливая и безмятежная улыбка. Уилл не мог припомнить ни одного случая, когда бы она так улыбалась на работе.

Ему вдруг ни с того ни с сего вспомнились ее слова: «Послушай мой добрый совет: не оставляй без присмотра свой журналистский блокнот, когда Терри крутится где-нибудь поблизости. А когда говоришь по телефону в его присутствии, прикрывай трубку рукой».

Уилл медленно развернулся в сторону стола Терри Уолтона. На нем, как и всегда, царил безукоризненный порядок. Ни одной лишней бумажки. Да, собственно, вообще ни одной! Он сам не заметил, как подошел к столу вплотную. А когда заметил, боязливо оглянулся по сторонам. Никого поблизости не было. На столе красовалась пара статуэток, свидетелей многочисленных заграничных командировок Терри. Больше ничего.

Уилл задумчиво провел кончиками пальцев по полированной поверхности стола и, поборов смущение, легонько подергал за ручку верхнего выдвижного ящика. Тот был заперт.

Он опустился в кресло Терри и принялся соображать, где мог быть спрятан ключ. Уилл был почти уверен, что Терри не забрал его с собой. Кому придет в голову носить на своей домашней связке ключ от ящика офисного стола? Хотя Терри, пожалуй, такая мысль как раз прийти могла…

Он провел ладонью под столом в надежде наткнуться на ключик, аккуратно приклеенный скотчем. Ничего. Откинувшись на спинку кресла и скрестив руки на затылке, Уилл задумчиво замычал. Где же он может быть в самом-то деле? Взгляд его скользнул по миниатюрной скульптуре, изображавшей Саддама Хусейна, по-отечески раскрывшего объятия двум детишкам, которые весело неслись к нему со всех ног. Эту скульптуру Терри приобрел во время первой войны в Персидском заливе, которую он освещал в качестве спецкора на одном из американских авианосцев. Рядом с иракским диктатором застыл чугунный бюстик вождя мирового пролетариата Владимира Ильича Ленина. Повинуясь внезапному импульсу, Уилл приподнял его. Так и есть. Прямо под Лениным прятался крошечный серебристый ключик.

— Добрый вечер, Уильям!

Уилл от неожиданности вздрогнул и резко обернулся. В проходе их закутка кто-то стоял. Лицо человека находилось в тени, и Уилл в первую минуту не понял, кто же его застукал. Но стоило незнакомцу сделать шаг вперед и в сторону, как он перестал загораживать собой свет, и Уилл с ужасом узнал в нем Таунсенда Макдугала, главного редактора «Нью-Йорк таймс».

— A-а… Добрый вечер! — поспешно не своим голосом пробормотал Уилл, покрываясь липким потом.

— Я всегда ценил в людях трудолюбие и преданность своему делу, Уильям, но то, что я сейчас вижу, пожалуй, перебор. Вы работаете субботними ночами… И не только за себя, но и — если зрение не подводит меня — за своего товарища! Это перебор, Уильям.

— Дело в том, мистер Макдугал, что я… Я пытаюсь кое-что найти… Мне кажется, я забыл здесь свой рабочий блокнот. На столе Терри…

Таунсенд Макдугал пробежался внимательным взглядом по девственно-чистой поверхности стола.

— У меня такое впечатление, Уильям, что здесь нет никакого блокнота. Или я ошибаюсь?

— Нет, сэр, вы правы… — смущенно пролепетал Уилл. Стул под ним шатался, и он рисковал в любую минуту растянуться на полу, у ног Макдугала.

— Кстати, Уильям… вчера мы не имели удовольствия видеть вас на работе, не так ли? Харден даже высказал предположение, что вас похитили.

Уилла словно окатили ледяной водой. Глаза слипались от усталости.

— Нет, на самом деле я работал… Над одним материалом…

— Над каким материалом, позвольте полюбопытствовать? Неужели вам повезло наткнуться еще на одного героя нашего времени, Уильям? У вас особый дар отыскивать бриллианты в куче мусора. Нет, я серьезно… Не каждый день встретишь преподобного сутенера и милитариста-бессребреника.

Уилл опустил глаза. Редактор либо посмеивался над ним, либо — что хуже — выражал таким образом сомнения в ценности проведенных им журналистских расследований. Кто-то из уважаемых репортеров старшего поколения обронил недавно в телеинтервью, что нынче, когда развелось так много газет и в каждой из них столько страниц, молодежь совершенно забыла о журналистике и «кропает дешевую беллетристику». В качестве примера приводился скандал с Джейсоном Блэром[23], стоивший кресла одному из предшественников Макдугала.

Уилл внезапно увидел себя глазами начальника. Небритый, нервный, с затравленным взглядом и темными кругами под глазами… сидящий в выходной день ночью в редакции… да к тому же еще и за чужим столом.

— Мистер Макдугал, я понимаю, как сейчас выгляжу, но клянусь, это не то, что вы подумали! — торопливо проговорил он, не глядя на собеседника, а тупо разглядывая коски своих туфель. — Мне просто потребовалось кое-что проверить… по делу об убийстве в Браунсвилле. Клянусь, я пришел сюда из-за своего блокнота. И я подумал, что, может быть, Уолтон…

— Зачем Уолтону мог понадобиться ваш блокнот, Уильям? А, кажется, я понимаю… Хотите совет, Уильям? Не верьте всему, что слышите в курилках и кафе. Журналисты не всегда говорят правду. Надеюсь, вы не настолько наивны, чтобы не знать это.

Ну вот, пожалуйста… Еще один замаскированный выпад в сторону его заметок. Неужели он всерьез считает, что Уилл фальсифицировал сведения по убийствам Макрея и Бакстера?

— Я вовсе не беру на веру… Я просто хочу отыскать свои записи!

— А зачем? У вас появились какие-то сомнения в том, что вы написали, а мы опубликовали?

Черт!..

— Нет. Напротив, мне вдруг пришло в голову, что я тогда узнал далеко не всю правду о случившемся.

— Вот как? И что же конкретно вам пришло в голову, Уильям?

— Я еще не знаю! Для этого я и пришел сюда!

— Будьте осторожны, Уильям. Осторожны и внимательны. Журналистика — ремесло небезопасное, «Нет ничего важнее заметки», — принято говорить в нашей среде. Это верно. Но не совсем. В жизни есть кое-что и поважнее, Уильям. Вы понимаете, о чем я?

— Нет, сэр.

— Сама жизнь, Уильям. Это самое ценное, что у нас есть. Дорожите ею. И, как я сказал, будьте осторожны. — Он помолчал, задумчиво потер переносицу и наконец произнес: — Я скажу Хардену, чтобы дал вам небольшой отпуск. Вам нужно отдохнуть, Уильям.

Он сделал неопределенный жест рукой, развернулся и царственно удалился. Уилл проводил его взглядом, а когда Макдугал скрылся из виду и шаги его затихли, откинулся на спинку кресла Уолтона и прерывисто выдохнул. Не иначе редактор решил, что он либо воришка и обманщик, либо крот, который пытается копать глубже, чем это возможно… и нужно.

С какой, интересно, целью он отправляет Уилла на «отдых»? Скорее всего это просто отстранение отдел, затеянное с тем, чтобы учинить проверку всей информации относительно убийств Макрея и Бакстера. А кстати… не в этом ли причина того, что он теперь не может отыскать этот чертов блокнот? Может быть, служба внутренней безопасности конфисковала его на время?..

Он вдруг поймал себя на том, что вертит в руках бюстик Ленина, который уже был влажным от его ладоней и грозил в любую минуту выскользнуть и грохнуться на пол. Оказывается, он держал его в руках в продолжение всего разговора с Макдугалом. Превосходно! Хорошо же он смотрелся в самом деле!

Уилл поставил бюстик на стол, и взгляд его вновь упал на маленький ключ. После визита редактора было сущим безумием продолжать сидеть за столом Уолтона, но Уилла это уже не волновало. Ему нужно найти блокнот, и ради этого он готов был сейчас пойти на все.

Уилл огляделся по сторонам, но не удовлетворился этим, поднялся из-за стола и внимательно осмотрел весь зал. В дальнем конце горел свет. Там явно кто-то работал. Но этот кто-то был далеко. Макдугала меж тем и след простыл. Не теряя больше времени, Уилл вернулся за стол, вставил ключ в замочную скважину выдвижного ящика и повернул.

Выдвинув ящик, он устроил беглый осмотр его содержимого и уже через пару-тройку секунд увидел между бумагами краешек знакомого переплета… Вынув блокнот, он вгляделся в надпись, сделанную от руки на обложке: «Браунсвилл».

Ну вот… Выходит, Вудстайн не обманывала его насчет Уолтона. Терри действительно украл его блокнот. Но зачем?! Ведь заметка была уже опубликована. Неужели Терри надеялся выжать из этой темы что-то еще? Ради чего, спрашивается, он похитил чужую вещь?

Впрочем, Уилл тут же выбросил из головы эти мысли. У него сейчас забот было по горло и без Уолтона. Он решил списать пока все на клептоманию, а разобраться потом.

Аккуратно заперев ящик, Уилл спрятал ключ под бюстик вождя мирового пролетариата. Хотя мог этого и не делать. Ведь редактор его уже поймал за руку, а бояться Уолтона было просто стыдно. Да и потом… если у того хватило наглости украсть чужой блокнот, почему Уилл должен стесняться своих попыток вернуть его?

Вернувшись за свой стол, он начал торопливо листать страницы. Это был его фирменный метод поиска. Сначала беглый просмотр в надежде с ходу наткнуться на что-то выбивающееся из общего ряда. И лишь в случае неудачи — изучение каждого слова под лупой. Кто знает, вдруг Юзеф Ицхак имел в виду именно это, когда просил Уилла подумать о работе. Может, он каким-то образом сумел вписать в него что-то от себя и намекал Уиллу, что не худо бы это прочитать.

Уилл пролистал блокнот до конца дважды. Ничего, кроме его собственных стенографических каракулей. Ни одной посторонней запятой. Вокруг стояла такая тишина, что Уилл слышал биение собственного сердца.

Проглядывая записи в третий раз, он наконец наткнулся на чужой почерк, но безумная надежда, вспыхнув, тут же угасла — это был адрес Розы, той женщины, которая обнаружила труп Макрея, выведенный ее собственной рукой. Уилл вспомнил, что обещал ей прислать номер газеты со своей заметкой, в которой она упоминалась.

Откинувшись на спинку кресла, он на пару минут прикрыл глаза и попытался привести свои мысли в порядок. Рано отчаиваться. Пусть он не нашел записей от Ицхака, это не беда. Глупо было и рассчитывать, что все будет так просто. Теперь нужно успокоиться и вспомнить, ради чего он вообще сюда пришел. Открыв глаза, Уилл раскрыл одну из последних страниц, и взгляд его упал на слова, сказанные Летишей, которая едва не начала торговать своим телом в отчаянных попытках вызволить мужа из тюрьмы: «Погибший был сутенером и содержателем борделя, он зарабатывал грязные деньги. И все же он был праведником. Самым настоящим. О таких только в книжках пишут».

Вот она, эта фраза…

Уилл мысленно перенесся в совершенно другое место и вспомнил свой телефонный разговор с Женевьевой Хантли, рассказавшей ему о добровольной жертве, на которую пошел Пэт Бакстер. «Мы обсуждали это происшествие с коллегами и вспоминали мистера Бакстера. И в очередной раз пришли к выводу: то, что он сделал для той девушки… то, что он собирался сделать с собой после смерти… это был поступок праведника».

Так-так, уже тепло…

Уилл припомнил, что, когда писал заметку про Бакстера, его так и подмывало вновь указать на то, что речь шла о «праведнике». Но тогда он удержался. Никто бы не поверил, что о Бакстере действительно так отзывались. Коллеги решили бы, что он просто хочет украсить свой материал беллетристическими изысками.

А ведь если разобраться… Между историями Макрея и Бакстера не было абсолютно ничего общего. Ничего, кроме его подписи под обеими статьями. Макрей и Бакстер жили в разных уголках страны, и гибель одного никак не была связана с гибелью другого. Одно дело, когда полиция ищет очередного маньяка. Об этом пишут все газеты, высокие полицейские чины выступают по национальному телевидению, по всем штатам рассылаются ориентировки… Тогда да, одно убийство еще как-то можно привязать к другому, совершенному в другом месте. Но здесь был явно не тот случай.

И лишь когда они с Тишей склонились над страницами дешевенького издания Библии, которую им не желал отдавать бомж из «Макдоналдса»… Лишь в ту минуту в мозгу Уилла, несколько раз подряд наткнувшегося на слово «праведник», что-то зашевелилось…

Праведный, праведник…

И все равно логика говорила ему, что это невозможно! Каким образом жестокое убийство темнокожего сутенера в Нью-Йорке могло быть связано с гибелью белого отшельника-милиционера в лесах Монтаны?.. Это были два абсолютно разных мира, не пересекавшихся между собой ни в одной точке. Это все равно как уподобить гибель эскимоса, замерзшего в северных льдах в своем каноэ, с гибелью центрально-африканского пигмея, павшего в неравной битве с хищным зверем…

«А с другой стороны…» — продолжал терзать себя Уилл.

Эти две жизни и эти два убийства что-то объединяло. Оба человека вели, мягко говоря, не ангельский образ жизни, однако оба совершили в своей жизни поступки, достойные святых-подвижников. Праведные поступки. И обоих убили при невыясненных обстоятельствах — ни улик, ни подозреваемых…

Уилл включил компьютер, открыл интернет-версию «Нью-Йорк таймс», отыскал собственную статью о Макрее и впился в нее глазами.

С Бакстером все было иначе. Если Макрея зарезали, то Бакстера застрелили. Уилл нашел на сайте свою вторую заметку и быстро отыскал глазами то место в ней, где описывался способ убийства.

Уилл жадно дочитал статью до конца, словно видел ее в первый раз. Фраза о следе от укола повисла в воздухе, не получив в материале никакого продолжения.

Он полез в рюкзак за новым блокнотом, с которым ездил в Сиэтл. Нашел конспект своего разговора с Женевьевой Хантли, которая сделала операцию Бакстеру по удалению почки. Пробежал записи глазами и восстановил в памяти тот разговор почти дословно, Черт бы его побрал, ведь ему тогда даже в голову не пришло спросить ее о том уколе! Хотя его можно было понять… Услыхав рассказ Женевьевы, он моментально отмел версию о нелегальном заборе почки у Бакстера, и совсем позабыл о том странном следе на его теле.

Уилл вспомнил свой визит к Алану Расселу, непосредственно предшествовавший разговору с Женевьевой Хантли. Именно Алан, проводивший вскрытие, отыскал у убитого след от укола на правом бедре. А когда Уилл спросил его, как давно, по ею мнению, был сделан тот укол, Рассел ответил: «Насколько я могу судить, укол был произведен непосредственно перед наступлением смерти».

Все это подводило Уилла к единственному возможному объяснению: убийца или убийцы на самом деле ввели Бакстеру анестезию, прежде чем покончить с ним.

Уилл вновь вернулся к заметке о Макрее. Тут никаких следов обнаружено не было. Какой там укол, если живот Макрея был искромсан десятками изуверских ножевых ударов!

Уилл вдруг поймал себя на мысли, что отчаянно хочет доказать связь между двумя убийствами. Простую и логическую, а не эмоциональную, основанную на том, что обоих покойников кто-то назвал праведниками.

Связи не просматривалось.

«Итак, что я имею?.. Ничего обнадеживающего, если говорить по правде. Кто-то угрохал двух грешников, на деле оказавшихся святыми. При этом Бакстеру ввели обезболивающее, прежде чем пустить пулю в живот. И это все».

Хотя, хотя… С чего это он взял, что на теле Макрея не было следа от укола? В полицейских отчетах об этом ничего не говорилось, но ведь он и не интересовался специально. Сам он тело Макрея не осматривал и с патологоанатомом не встречался. И неудивительно, что данных о вскрытии не опубликовал никто из его коллег-конкурентов. Никому не было дела до погибшего сутенера. Если не считать статьи Уилла в «Нью-Йорк таймс», широкой огласки та история не получила.

Уилл хмыкнул, полез в карман за телефоном и начал рыться в его памяти в поисках нужного номера. Ему сейчас мог помочь только один человек на свете, и Уилл точно знал, что его номер есть в памяти телефона.

Ага, вот и он: «Джей Ньюэлл».