Преследуй меня

Глава 4

СОФИЯ

Я разглаживаю свое черное винтажное платье от Dior, разглядывая сверкающую толпу на ежегодном благотворительном гала-концерте Four Seasons. Мою кожу покалывает от осознания, я ищу высокую фигуру со стальными серыми глазами, прежде чем спохватываюсь. Черт бы его побрал. Три дня размышлений о высокомерной самонадеянности Николая Иванова — это слишком много.

Мое внимание привлекает блеск красных губ, и меня переполняет облегчение. Таш стоит у мраморной колонны с шампанским в руке, всем своим видом напоминая королеву общества в красном Chanel.

— А вот и мой любимый сноб в искусстве. — Ее понимающая ухмылка становится шире, когда я приближаюсь. — Ты выглядишь совершенно загнанной, дорогая.

— Мне нужен алкоголь. Побольше. — Я беру бокал у проходящего официанта.

— Ммм. Это как-то связано с тем, что некий русский спрашивал о тебе?

Я давлюсь шампанским. — Кто «Он»?

— О, пожалуйста. — Таш берет меня под руку, уводя нас в более тихий уголок. — Я знаю тебя со времен Колумбии. Ты так хмуришься, только когда кто-то достает тебя. Выкладывай.

— Тут нечего говорить. мистер Иванов — просто клиент, который не понимает границ.

— Великолепный, богатый клиент. — Она выгибает идеальную бровь. — Который, так случилось, наблюдает за тобой прямо сейчас.

— Очень смешно. — Я допиваю шампанское. — Вероятно, он планирует свой следующий враждебный захват власти в логове какого-нибудь злодея.

— Логово злодея? Боже мой. Кто-то насмотрелся слишком много шпионских фильмов. — Глаза Таш озорно блестят. — Хотя, должна сказать, опасная и таинственная атмосфера ему идет.

— Ты ужасна. — Я поджимаю губы. — И меня не интересуют мужчины, которые думают, что могут...

— Кстати, о твоей незаинтересованности... — Таш понижает голос. — Твой русский направляется сюда. Не оборачивайся.

— Прекрати. Я не поведусь на...

— София. — Его глубокий голос пробирает меня до костей.

Каждый мускул в моем теле напрягается. Я придаю своему лицу привычный нейтральный вид, прежде чем повернуться.

Николай возвышается над нами в черном смокинге, который стоит больше, чем моя ежемесячная арендная плата. В его посеребренных волосах отражается свет, а эти стальные глаза пригвождают меня к месту.

— Мистер Иванов, — я горжусь тем, что мой голос звучит спокойно и бескорыстно. — Какой сюрприз. — Я позволяю сарказму задержаться в моем последнем слове.

— Неужели? — Уголок его рта приподнимается. — Кажется, я упоминал, что мой фонд спонсирует это мероприятие.

Ну конечно. Я забыла об этой детали в своем стремлении не думать о нем.

— Наташа. — Он наклоняет голову в сторону моей подруги. — Рад видеть тебя снова.

— Взаимно. — Улыбка Таш — чистая улыбка чеширского кота. — Я как раз рассказывала Софии, как нам повезло, что у нас есть такие преданные покровители искусства.

Я бросаю на нее предупреждающий взгляд, но она невинно распахивает глаза и намеренно делает шаг назад.

— Не позволяй мне прерывать вас, — мурлычет она. — Я вижу кое-кого, с кем мне просто необходимо поговорить.

Предательница.

— Потанцуй со мной. — Это не просьба, но я отказываюсь подчиняться.

— Я не думаю, что это уместно.

— Потому что я клиент? Или потому что ты боишься того, что может случиться?

— Я ничего не боюсь, — парирую я.

— Нет? — Он подходит ближе, и воздух между нами сгущается. — Тогда докажи это.

Я вздергиваю подбородок. — Мне не нужно тебе ничего доказывать.

— Один танец, София. — Он выгибает бровь. — Уверен, что твоя профессиональная этика выдержит три минуты вальса?

— Проблема не в моей профессиональной этике.

— Тогда что же? — Тон его голоса становится глубже. — То, как подскакивает твой пульс, когда я рядом? Или, может быть, это то, как у тебя перехватывает дыхание? Или... — Он наклоняется, его губы почти касаются моего уха. — То, как ты не можешь перестать думать обо мне?

— Ты очень уверен в себе.

— Я уверен в том, чего хочу. — Он протягивает мне руку. — И прямо сейчас я хочу потанцевать с самой красивой женщиной в зале.

— Лесть на меня не подействует.

— Не лесть. Правда. — Его глаза встречаются с моими. — Потанцуй со мной, малышка.

Русское ласковое обращение проскальзывает сквозь мою защиту. Что-то в его взгляде меняется и становится почти нежным.

— Всего один танец, — бормочет он. — Потом ты можешь продолжать притворяться, что ничего не чувствуешь.

Моя рука поднимается сама по себе, ложась в его. Его пальцы смыкаются вокруг моих, теплые и сильные.

— Один танец, — шепчу я. — И все.

Его улыбка — чистое удовлетворение, когда он ведет меня на танцпол. — Посмотрим.

Он притягивает меня ближе, чем того требует соответствующая поза в вальсе. Струнный квартет начинает новую мелодию, и мы двигаемся вместе, как будто танцевали тысячу раз.

— У тебя более легкая походка, чем я ожидал от человека, который бросил балет в шестнадцать лет, — говорит Николай.

Я сбиваюсь с шага. — Как ты...

— Точно так же, как я знаю, что ты предпочитаешь Эрл Грей с медом, а не с сахаром. — Его большой палец рисует узоры на моей спине. — И что прошлым летом ты потратила время на реставрацию картины Вермеера в Амстердаме.

— Ты наводил справки обо мне? — спрашиваю я.

— Я считаю своим долгом знать все о тех, с кем работаю. — Он проводит меня через поворот. — Хотя я признаю, что ты гораздо более очаровательна, чем большинство.

— Это наглость, — отвечаю я.

— Правда? Или это разумно? — Его дыхание овевает мое ухо.

Его пальцы впиваются в мое бедро, и я изо всех сил пытаюсь сохранить самообладание. Гнев из-за его вторжения в личную жизнь борется с жаром, разливающимся по моему телу.

— Ты дрожишь, — шепчет он, касаясь губами моего уха. — Интересно, это страх или желание?

— Ты не можешь просто... — Мой протест обрывается, когда его рука скользит ниже по моей спине.

— Не могу что? Сказать тебе, как вспыхивает твоя кожа, когда я прикасаюсь к тебе? — Его голос понижается до хриплого мурлыканья. — Как я представлял тебя, распростертую на моей кровати, умоляющую о моих прикосновениях?

У меня перехватывает дыхание. — Мы на людях.

— Твое тело знает, что тебе нужно. — Его бедро собственнически скользит между моих. — Упорно сражаешься, чтобы сохранить свой фасад, в то время как тебе до боли хочется подчиниться.

— Прекрати. — Это больше похоже на хныканье.

— Перестань бороться с тем, что тебе нужно. — Его губы очерчивают уязвимый изгиб там, где шея встречается с плечом. — Ты хочешь, чтобы я точно сказал, что я с тобой сделаю. Как я свяжу эти нежные запястья у тебя над головой. Заставлю тебя умолять. Заставлю называть меня папочкой, пока я...

— Мистер Иванов, — выдыхаю я, впиваясь пальцами в его плечо.

— Николай, — поправляет он. — Или папочка. Твой выбор, малышка.

Это безумие. Мы окружены бостонской элитой, и он заставляет меня намокнуть от возбуждения, используя только свои слова.

— Ты так мило краснеешь. — Его рука обхватывает мою поясницу, кончики пальцев дразнят изгиб моей задницы. — Ты представляешь себе это, не так ли? Как хорошо ты будешь выглядеть, надев только веревку и мои метки.

Я прикусываю щеку, чтобы сдержать стон. — Ты невозможен.

— А я уверен, что ты промокла. — Он крепче прижимает меня к своему бедру. — Что бы я только не сделал, чтобы почувствовать, как твоя хорошенькая маленькая пизда истекает для меня.

Музыка меняется, разрушая очарование его слов. Реальность возвращается — я посреди музея Метрополитен, сражаюсь с одним из самых смелых мужчин Бостона, на глазах у половины городской элиты.

Я отстраняюсь от него, игнорируя его мрачнеющее выражение лица. — Извини меня.

Я убегаю, лавируя между группами светских львиц, потягивающих шампанское. Мне нужны воздух, пространство и дистанция от его опьяняющего присутствия.

Манит служебный коридор. Табличка указывает, что он предназначен только для персонала, но мне все равно. Звуки гала-концерта стихают, когда я толкаю дверь, мои руки дрожат.

Сильные пальцы сжимаются вокруг моей руки, разворачивая меня. Николай прижимает меня к стене, одна рука находится рядом с моей головой.

— Это было очень грубо, малышка. — От его голоса меня бросает в дрожь. — Убегаешь, как испуганная маленькая девочка.

— Отпусти меня, — требую я.

— Нет. — Он хватает меня за подбородок. — Тебе нужно научиться кое-чему важному. Ты не поворачиваешься ко мне спиной. Никогда.

— Или что? — Я бросаю вызов, хотя мое сердце бешено колотится.

— Или мне придется научить тебя хорошим манерам. И поверь мне, София... — Он прижимается ближе, пока каждая его твердая линия не прижимается ко мне. — Мои уроки могут быть очень эффективными.

— У тебя нет никакой власти надо мной.

— Пока нет. — Его хватка усиливается. — Но ты научишься. Так или иначе.

Его губы нависают над моими, шепот соприкосновения, который воспламеняет каждое нервное окончание. Я наклоняюсь вперед, отчаянно желая сократить этот последний разрыв, но он отстраняется, в его глазах пляшет темное удовлетворение.

— Хорошего вечера.

Затем он уходит, оставляя меня дрожащей у стены. Ярость и разочарование борются с болью между моих бедер. Как он смеет? Этот ублюдок сыграл на мне, как на скрипке, и просто ушел.

Я разглаживаю платье дрожащими руками и заставляю себя дышать. На моем отражении в ближайшем зеркале видны раскрасневшиеся щеки и расширенные зрачки. Боже, я выгляжу совершенно распутной, а он едва прикоснулся ко мне.

Вернувшись в главный зал, я направляюсь прямиком к бару. Вспышка красного привлекает мое внимание, когда Таш появляется рядом со мной.

— Срань господня. — Она хватает меня за руку. — Что с тобой случилось? Ты выглядишь так, словно… — Ее глаза расширяются. — О Боже, вы с Ивановым...?

— Нет. Ничего не было. — Я подаю знак бармену. — Водка с мартини. Двойная.

— Ничего? — Идеально изогнутая бровь Таш называет это чушью. — Милая, у тебя размазалась помада, и у тебя походка типа “Мне нужно сменить трусики”.

— Таш! — Я шиплю, оглядываясь по сторонам.

— Что? Я просто говорю то, что все думают. Сексуальное напряжение между вами двумя было настолько сильным, что его можно было разрезать ножом. — Она наклоняется ближе. — Расскажи мне все. Сейчас же.

— Он высокомерный, властный... — Я допиваю половину своего мартини. — Он думает, что может просто... а потом он...

— Мне бы пригодились полные предложения, дорогая.

— Он прижал меня спиной к стене, а потом просто ушел! — Слова вырвались шквалом.

— Ты имеешь в виду, что он возбудил тебя и ушел. — Красные губы Таш изгибаются в понимающей улыбке. — Судя по этому румянцу, я бы сказала, что миссия выполнена.

— Ты худшая подруга на свете, — стону я, но не могу удержаться от улыбки при виде ее ликующего выражения. — Ты бросила меня ради этого... этого...

— Потрясающе красивого миллиардера, который явно хочет тебя изнасиловать? — В глазах Таш пляшут озорные огоньки. — Я знаю, я ужасна. Однако ты простишь меня?

— Никогда. — Я допиваю свой мартини. — Я все еще злюсь на тебя.

— Нет, это не так. — Она толкает меня в плечо. — Ты любишь меня. И честно? Это было самое волнующее событие на этом душном гала-концерте за последние годы.

Я прижимаю холодный стакан ко все еще пылающей щеке. — Ненавижу, что ты так хорошо меня знаешь.

— Послушай. — Ее тон меняется, поддразнивание сменяется искренней заботой. — Ты выглядишь так, будто тебе не помешало бы сбежать. Хочешь выбраться отсюда? Мы могли бы выпить, по-настоящему выпить, в том маленьком винном баре, который ты любишь. В том, где потрясающая сырная тарелка?

— Боже, да. — Облегчение захлестывает меня. — Пожалуйста, вытащи меня отсюда, пока я не наделала глупостей. Например, выследить его и... — Я ловлю себя на последнем слове.

— И что?

— Неважно. Пойдем. — Я беру ее под руку. — Тем не менее, ты платишь в качестве наказания за то, что было раньше.

— Достаточно справедливо. — Таш хватает свой клатч. — Хотя я не даю никаких обещаний о том, что буду вести себя лучше в будущем. Кто-то должен поддерживать твою жизнь интересной.

Прохладный ночной воздух ударяет мне в лицо, когда мы с Таш выходим из парадных дверей музея. Моя кожа все еще горит в том месте, где Николай прикоснулся ко мне, и я борюсь с желанием оглянуться через плечо.

— Твоя машина или моя? — Таш роется в клатче в поисках телефона.

— Определенно твоя. Я воспользовалась услугами автосервиса. — От мысли, что я сейчас останусь одна, у меня скручивает живот.

По моему позвоночнику пробегают мурашки — отчетливое ощущение, что за мной наблюдают. Я оглядываю толпу расходящихся гостей, но не вижу никаких признаков его внушительной фигуры.

— Боже, я выставила себя такой дурой. — Я прижимаю ладони к разгоряченным щекам. — Наверное, все видели нас на танцполе.

— Пожалуйста. — Таш машет своему водителю. — Половина этих чопорных светских львиц, вероятно, делала заметки. Самое время кому-нибудь оживить одно из этих мероприятий.

Но мой разум воспроизводит каждое мгновение — как я таяла в его объятиях, как я практически терлась о его бедро, как отчаянная...

— Прекрати. — Резкий тон Таш разрывает мою спираль. — Я слышу, как ты слишком много думаешь даже отсюда.

— Ты не видела, как я себя вела. — Мой голос падает до шепота. — Я полностью потеряла контроль.

Ощущение того, что за тобой наблюдают, усиливается. Мой взгляд устремляется к темным окнам музея, теням между припаркованными машинами, камерам слежения, предусмотрительно установленным наверху.

— Может быть, это не так уж и плохо. — Таш садится в ожидающий ее автомобиль, похлопывая по сиденью рядом с собой. — Когда ты в последний раз испытывала что-то настоящее?

Я проскальзываю рядом с ней, благодарная за тонированные стекла, скрывающие меня от воображаемых наблюдателей. Но даже когда мы выезжаем со стоянки, я не могу избавиться от ощущения, что нахожусь под наблюдением. Мои пальцы сжимаются на коленях, когда я вспоминаю, сколько влиятельных людей были свидетелями моего выступления.

— Эй. — Таш сжимает мою руку. — О чем бы ты сейчас ни думала? Прекрати. Тебе позволено быть человеком.

Но так ли это? После того, как я позволила Николаю Иванову разрушить мой идеальный фасад перед всеми, кто имеет значение в этом городе, я уже не так уверена.