При попытке выйти замуж

Глава 9 ЛЕОНИД

Из офиса фирмы «Mirro» Леонид на полчаса заскочил в МУР, намереваясь оттуда отправиться в дом, где до своего исчезновения жили Кузнецовы. «Mirro» ремонтировала квартиру этажом ниже кузнецовской, и Леонид надеялся, что рабочие видели воров и похитителей. Рабочих было всего трое, и этот факт Леонида радовал — в толпе рабочих злоумышленнику было бы легче затеряться, а консьержке и соседям было бы труднее запомнить их всех в лицо. Но ремонтники были югославами, и этот факт Леонида расстраивал. Младший оперуполномоченный Зосимов ничего не имел против дружбы народов, но у него была привычка допрашивать свидетелей по-русски, а в случае с югославскими рабочими это было практически невозможно. Леонид как человек добросовестный совсем уже собрался приступить к изучению сербскохорватского языка, но полковник Зайцев, известный душитель просвещения, пресек его намерения. Запрет он аргументировал так:

— Когда это ты во время допросов русским языком пользовался? Братки, что ли, хорошо русский знают? Приди в себя, Зосимов. Возьми любую кассету с допросом, освежи память-то. Что ни слово, что ни фраза — ну прямо Пушкин, Толстой и этот… ну, как его? Какой-то еще был русский писатель…

— Да. — Леонид почесал голову. — Помню, был еще один.

На лицах обоих — и полковника, и лейтенанта — застыло мученическое выражение. В таком виде их и застал Василий.

— О-о, — обрадованно встретили его коллеги. — Русский писатель, но не Толстой и не Пушкин, — требовательно поприветствовал старшего оперуполномоченного Зайцев.

— Сколько букв? — уточнил Василий.

— Мы тут не кроссворд разгадываем, — строго заметил полковник. — Нам это нужно для дискуссии.

— А! — Василий кивнул. — Тогда — Достоевский.

— Достоевский — это следователь Генпрокуратуры. Редкая сволочь, между прочим, — опроверг Василия полковник.

В этот момент раздался телефонный звонок. Звонила, разумеется, Саша.

— Очень кстати, — обрадовался Василий. — Назови фамилию русского писателя, Пушкина и Толстого не предлагать.

— Достоевский, — уверенно сказала Саша.

— Нет, не годится, — вздохнул Василий, — Сергей Иванович говорит, что это не писатель, а следователь прокуратуры.

— Федор Михайлович? — изумилась Саня.

— Федор Михайлович? — Василий вопросительно посмотрел на полковника.

— Нет. Вадим Сергеевич. Трус и козел, — ответил тот.

— А что у вас там происходит? — поинтересовалась Саня. — Решили книжку почитать? Не советую начинать с Достоевского. Он, хотя и следователь, для вас сложноват будет. Возьмите «Дядю Степу» — это в самый раз. Во-первых, про мента, во-вторых, коротенькая, в-третьих…

— Ладно, мы поняли, — перебил ее Василий. — Отдыхай.

Но, положив трубку, все же спросил у полковника:

— А вам зачем, Сергей Иванович?

— А затем, что Леонид прикидывается, что он на допросах со злодеями по-русски разговаривает.

— Понятно, — кивнул Василий. — Ничего не понял.

Попытался объяснить Леонид:

— Да, братки по-русски не очень, зато я по-ихнему могу. А тут югославы…

— Ничего. Захочешь — поймешь. Тем более язык славянский, близкий, — подвел итог полковник. Василий же пожал плечами и решил не вдаваться в суть сложной дискуссии. А когда полковник вышел, Василий опять позвонил Сане:

— «Дядя Степа», говоришь? Это что — детектив? О героических буднях российского уголовного розыска?

Леонид, залившись нервным смехом, покрутил пальцем у виска, послал Василию воздушный поцелуй и отправился в дом номер 20 по Малому Тверскому переулку, где еще совсем недавно проживала чета Кузнецовых и, чем черт не шутит, может быть, еще когда-нибудь будет проживать. Леонида терзали серьезные сомнения относительно своих способностей с ходу освоить иностранный язык путем погружения в языковую среду, поэтому, для надежности, он заехал в «Книжный мир» и купил сербскохорватско-русский словарь, а для закрепления эффекта — мятных конфет «Рондо», которые, как известно, облегчают понимание.

Около дома номер 2 по Малому Тверскому переулку Леонид присел на заснеженную лавку и закурил. Во дворе было хорошо, и младший оперуполномоченный откровенно наслаждался пейзажем, оттягивая встречу с иностранцами. По всему чувствовалось, что программа «Маленькая Москва» не обошла своим вниманием простой дворик в центре столицы, где резвились исключительно простые дети «новых русских». Там и сям из снега торчали разноцветные горки, качели и беседки; под снегом, вероятно, прятались песочницы, а в скверике чинно прогуливались с палками в зубах собаки стоимостью в годовую зарплату Леонида каждая. Благодать!

Леонид курил, любовался и приобщался к красивой и правильной жизни. Понятно, что жить в таком доме он никогда не будет, и дети его никогда не будут гулять в этом дворе, и собак таких ему никогда не завести. Зато можно посидеть на лавочке вблизи от всего этого, как будто он здешний, свой, и пусть все думают, что он выгуливает здесь своего ребенка, возможно, вон того, в красной шапочке.

Выбрав ребенка, Леонид и вправду стал внимательно следить за ним — как бы не упал, как бы не замерз, а то ишь как разбегался.

Младший оперуполномоченный докурил сигарету и совсем уже собрался покинуть дворик, и в этот момент к детям подошел пожилой человек в шапке-ушанке, в валенках, в телогрейке и с метлой. «Не иначе — дворник», — подумал Леонид. Человек что-то ласково сказал детям и принялся сметать снег с ледяной дорожки, которая была продолжением горки. «Ну ни фига себе, — подумал Леонид, — им здесь даже горки подметают. Во живут!» Дети терпеливо ждали, когда их дорожка будет готова к употреблению. Дворник торопился, махал метлой, как заведенный, и через пять минут лед уже сверкал на солнце. А еще через минуту дети посыпались с горки, визжа и пихаясь.

Дворник же подошел к лавке, на которой сидел Леонид, и пристроился рядом.

— Сигаретой не угостите?

— Отчего же, — младший оперуполномоченный вынул пачку. — Пожалуйста.

— Благодарствуем. — Дворник затянулся и полез в карман.

— Сейчас, мил человек, найдем пепельницу, а то мусорить у нас здесь ни к чему.

Леонид окончательно обалдел. Курить во дворе и стряхивать пепел в пепельницу — такого он не то что никогда не видел, но и вообразить не мог.

— Зачем пепел? Зачем так говорите? Окурки, — пояснил дворник и извлек наконец из внутреннего кармана маленькую переносную пепельницу с крышкой. Удобнейшая, между прочим, вещь.

Но поскольку эта вешь нашлась лишь в кармане рубашки аккуратиста-дворника, ему пришлось расстегнуть телогрейку, и Леонид опять потрясенно замер. Нет, не подумайте, что под телогрейкой оказался смокинг, да и никакой праздничный наряд не порадовал бы Леонида так сильно. Там, под телогрейкой, был рабочий комбинезон синего цвета, на груди которого крупными желтыми буквами было написано «Mirro».

— Откуда? — прохрипел Леонид, неловко ткнув дворника в грудь.

— Костюм? — дворник заговорщически огляделся. — Не поверишь, мил человек, на помойку выбросили. Новый! Совсем новый!

— А злые люди говорят: «Курить — здоровью вредить», — радостно заорал Леонид. — Вот не курил бы я — да? И что? И не встретил бы вас. Правда? Ха!

Дворник, растерянно глядя вслед долговязому молодому человеку, бегущему к подъезду дома номер 20, бормотал себе под нос:

— Ворота делать надо, давно говорил. А то ходют тут…

Бригадира ремонтников звали Иван, что подтверждало правоту полковника о языковой близости славянских народов. Иван оказался здоровенным детиной двухметрового роста с огромными руками, которыми, при желании, можно было вырыть котлован любой глубины, не прибегая к помощи лопаты или бульдозера. Еще к особым приметам югославского рабочего Леонид отнес копну черных жестких волос, черные же горящие глаза и смуглую кожу — нет, Леонид совсем иначе представлял себе простых славянских парней.

— Здраво, — хмуро сказал Иван. — Шта треба?

— Иван, вы случайно не встречали в вашем доме человека в такой же форме, как ваша? — спросил Леонид и тут же запечалился — вопрос был сформулирован слишком сложно.

— О-о! Да! — бригадир, однако, что-то понял. — Униформа, да. Много грязя. О-о, грязя! — Иван поморщился. — Поправка.

Леонид распахнул словарь на букве «П».

— Ага, поправка — ремонт. А чужих, чужих вы не встречали в том доме, где сейчас работаете? Где поправку делаете? Или поправляетесь… ну как сказать-то? — Леонид виновато посмотрел на Ивана.

— Поправлямо кучу, — подсказал тот и тут же возмутился: — Какво идиото правило ту кучу?!

— Так. — Леонид задумался. — Идиот. Не про меня ли?

Словарь показал, что обижаться Леониду не на что. Югослав всего-навсего возмущался теми, кто построил этот дом, или по-сербски «кучу».

— Так вот, когда вы поправляли кучу, — младший оперуполномоченный обучался языку на лету, — чужих не встречали?

— Чужих човек?

— Да, да, чужих человек, — обрадовался Леонид. — Ты видеть здесь чужой? Тут здесь? — Леонид, в ужасе от того, что произнес, густо залился краской. Он понимал, что, коверкая русский, он вряд ли приблизится к сербскому, но говорить нормально ему мешали детские впечатления, основанные на фильмах о Великой Отечественной войне. Немцы из этих фильмов чудовищно обращались с русским языком.

— Тут? Здесь? Хозяйку сам видео. Хозяйка. Знаш, каква лепотица! Очи, ноге! У вас у Русии женске су весома лепы, весома сгодны.

Леонид тоже считал, что женщины в России лепы и сгодны, но не о женской красоте он пришел сюда беседовать.

Заметив, что Леонид загрустил, Иван бросился к шкафу, достал оттуда бутылку с прозрачным содержимым, два стакана и радушно предложил.

— Попиемо ракию? Домача!

Леонид помотал головой.

— Само едну! — стал уговаривать его Иван. — Едну ты, едну я.

— Ладно, давай, — махнул рукой младший оперуполномоченный. — Может, лучше поймем друг друга.

Иван налил водку, и они выпили. Помолчали, посмотрели друг на друга, и Иван вопросительно кивнул в сторону бутылки. Леонид кивнул утвердительно. Они выпили по второй, потом по третьей. Леониду заметно полегчало, и он рискнул возобновить разговор:

— Ты вообще-то по-русски понимаешь?

Иван нахмурился:

— Я добро говорим русски.

— Отлично. Скажи, кто мог выбросить вашу форму, вот такую, как на тебе? Просто выбросить на помойку. Вот так. — Леонид расстегнул пиджак, грубо скомкал его и швырнул в угол комнаты. — Понимаешь меня?

Иван с испугом и осуждением наблюдал за действиями младшего оперуполномоченного:

— Нико не може загубити добру униформу. — Он бросился вслед за пиджаком, отряхнул его и бережно повесил на спинку стула. — Ню треба куповати.

— Тьфу, ты опять за свое. Я не понимаю. Никто не мог, ты считаешь?

Иван кивнул.

— А ты видел здесь человека в такой же форме?

Иван задумался:

— Да. Био у истой униформе. Высоки, дебели, гадни, бела коса…

— О господи! — ужаснулся Леонид. — Высокий дебильный гад с белой косой?

— Ебемте бога! — Иван схватился за голову, а Леонид опять за словарь, в котором он почему-то принялся искать перевод не «дебели» и не «гадни», а только что услышанного матерного ругательства, хотя и безо всякого словаря прекрасно понял его смысл. Каково же было его удивление, когда оказалось, что Иван и не ругался вовсе, а сказал просто-напросто. «Господи боже мой».

— А ничего у вас язык, — похвалил Леонид. — Выразительный.

Иван, отобрав у оперуполномоченного словарь, принялся сам искать нужные слова. Оказалось, что характеристика незнакомца в форме «Mirro» была не столь уничижительной. Речь всего-навсего шла о высоком, толстом, светловолосом человеке.

— Не кажит «здраво», ездит на «Лада». Позадина ее покривлена.

— Чья позадина покривлена? — Леонид выхватил словарь у Ивана.

— У «Лады». — Югослав не сопротивлялся.

Записав приметы незнакомца, который не здоровается при встрече и разъезжает на «девятке» синего цвета с помятым задом, Леонид покинул гостеприимный дом номер 20 по Малому Тверскому переулку. Иностранный разговор так утомил и даже измотал его, что, выйдя на свежий воздух, младший оперуполномоченный плюхнулся на лавку и долго листал сербскохорватско-русский словарь, что, безусловно, свидетельствовало о крайнем нервном истощении.