При попытке выйти замуж

Глава 34 ОБЩЕЖИТИЕ

А утром этого дня, еще задолго до приезда Саши, сразу после завтрака появился «тюремщик Евгений», как называли обитатели барака своего стража, и велел новенькому явиться на беседу. Ответом ему было гробовое молчание и скорбные лица.

— Видите ли, юноша. — Гинзбург взял тюремщика под руку и принялся прогуливаться с ним по бараку. — Психическая организация новенького оказалась слабовата. Вероятно, произошел иммунный сбой или что-то вроде этого. Стрессы, юноша, стрессы всему виной.

— Чего? — наконец очнулся тюремщик. — Чего?

— Он говорит, что все болезни от нервов, — крикнул Тропин из глубины барака. — И вчерашний наш гость слег. Заболел то есть.

Тропин показал пальцем на топчан, стоящий в темной части помещения. Тюремщик Евгений подошел к топчану и принялся внимательно разглядывать лежащего на нем Колю Бабкина. Зрелище было грустное. Тюремщика неприятно поразил цвет лица новенького — землисто-серый. Не лучше смотрелись бледные потрескавшиеся губы, темные круги под глазами и красные пятна на щеках. А уж нездоровый лихорадочный блеск глаз… Удивительно, но факт — болезненный вид состарил Колю на несколько лет, и скажи он сейчас, что ему двадцать шесть, Коле не просто поверили бы, но и запросто могли бы добавить: «А выглядите на все тридцать».

— А он не заразный? — заволновался тюремщик Евгений, с отвращением глядя на Колю.

— Нервы у него, тебе же объяснили, — раздраженно дернула плечом Люда. — А нервные болезни не заразные.

— Как сказать, — задумчиво протянул Тропин.

— А почему у него… вот здесь, — тюремщик ткнул себя пальцем в щеку.

— Пятна? — уточнил Гинзбург, а Маша испуганно замахала руками и закричала:

— Ой, на себе-то не показывайте, Илья Дмитриевич!

Тюремщик отдернул руку и совсем уже собрался уходить, и тут Коля подал голос. Слабый, но решительный:

— Я на все согласен, — четко произнес он. — Сколько нужно денег, я все переведу. Немедленно. Только бы здесь не оставаться.

После этой речи Коля зашелся в припадке хриплого кашля, под звуки которого тюремщик спешно покинул барак и уже через минуту докладывал Морозову:

— Парень-то вчерашний заболел. Страшный, как… Хрипит, трясется, говорит, согласный на все.

Морозов молчал и смотрел на тюремщика брезгливо. Тот помялся, повздыхал и счел нужным добавить:

— Заразный он, думаю. Как бы они не перемерли там все.

— Думаю! — Морозов плюнул на пол. — Заразный! Тащи его сюда, не мне же туда идти.

— Так он лежит, не ходит.

— Ясное дело — раз лежит, значит, не ходит. Пойди и приведи. Ноги-то у него не сломаны? Не может идти — приволоки. — Морозов уже почти кричал.

— Иду, — Евгений счел за благо не спорить. — Трогать его только боязно.

В бараке в это время царило радостное оживление.

— Молодец! — Тропин потирал руки. — Молодец, Роберт. Так держать. Умирай и дальше.

Женщин тоже распирала гордость.

— Вот что значит правильный макияж, — с гордостью говорила Люда. — Только мой Максимов этого не понимает. Он, дурак, всю жизнь мне талдычит: что мажься, что не мажься, рожа та же самая.

— Руку, руку вперед протяни, — просил Колю Гинзбург. — Проверим.

Коля вытянул руку, и все захлопали в ладоши: рука тряслась, как у запойного алкаша перед опохмелкой.

— Отлично!

В офисе автосалона Роберта Кунца в это самое время мирно попивали кофе старший оперуполномоченный Коновалов и младший оперуполномоченный Зосимов. Секретарша Кунца Ларочка усиленно строила глазки обоим:

— Все-таки какая мужественная у вас профессия. И благородная, — мечтательно говорила она. — И опасная, правда ведь?

— Не то слово, — кивал Василий, недрогнувшей рукой беря седьмое по счету пирожное.

— Ужас! — продолжала восхищаться Танечка. — Ведь ни сна, ни отдыха…

— Ни росинки маковой во рту, — подхватил Леонид, выразительно глядя на горку вощеных оберток от пирожных около чашки Василия.

— Не могу принять твой несправедливый упрек, товарищ, — укоризненно качал головой Василий. — Тебя ведь тоже угощают. Ларочка — добрая душа. Кушай сладости, от них люди добреют.

Поедание дорогостоящих сладостей, однако, не принесло оперативникам долгожданного душевного покоя. Оба с тоской и надеждой поглядывали на телефон, вздрагивали от каждого звонка и матерились про себя по поводу того, сколько никчемного постороннего народа звонит в приемную Кунца и занимает линию.

В бараке между тем жизнь тоже не стояла на месте.

Тюремщик Евгений, оборвав своим появлением всеобщее веселье, виновато распорядился прямо от дверей:

— Командир велел ему прийти. — И тут же добавил нервно: — Ничего не хочу слышать.

— Ну, знаете, — возмутился Гинзбург. — Одного мы его не отпустим. Я как врач просто обязан сопровождать больного.

Тюремщик пожал плечами, но не нашел, что бы можно было возразить. А скорее всего не захотел — ему же лучше, не придется тащить парня на себе.

Коля с видимым усилием поднялся, встал, ноги его подкосились, но он не упал. Гинзбург кинулся к нему, подставил плечо, и они медленно двинулись на беседу. Тюремщик предусмотрительно держался чуть в стороне.

На Морозова внешний вид Коли тоже произвел впечатление. А поскольку почти каждое слово, сказанное Колей, сопровождалось отвратительным кашлем, Морозов согласился на посреднические услуги Гинзбурга. В результате Коля полусидел-полулежал на стуле, закрыв глаза, а беседу вел Гинзбург.

— Вы, надеюсь, сами видите, что срочно нужен врач, — агрессивно начал Гинзбург.

— Вам и карты в руки, — огрызнулся Морозов. — Насколько я помню, вы ведь не слесарь?

— Я гинеколог! — Гинзбург возмущался вполне искренно. — А перед нами, во-первых, мужчина, а во вторых, у него болезнь несколько иного рода, нежели те, которые приходится лечить мне.

— Ничем не могу помочь, — усмехнулся Морозов. — Считайте, что жизнь вашего товарища в ваших руках. Принимайте решение, соглашайтесь на наше предложение, и вперед. Но только все вместе, одновременно.

— Что ж, — Гинзбург гордо выпрямился, — теперь у нас нет выбора. Здесь собрались порядочные люди, то есть не здесь, а там, — он кивнул в сторону барака. — И мы не можем рисковать человеческой жизнью. — Гинзбург поддержал покачнувшегося и готового упасть Колю, посадил его поудобнее и продолжил: — Вот, Роберт предлагает начать с него. Он позвонит к себе на фирму и деньги вам тут же переведут.

— Нам без разницы, кто будет первым, — сказал Морозов. — Очередность не играет роли. Тем более что между первым звонком и последним, как мне кажется, не пройдет и нескольких минут.

Гинзбург подошел к Морозову и тихим, но злобным шепотом сказал ему в ухо:

— Пока молодой человек может разговаривать — ловите момент.

— Неужто помрет? — недоверчиво ухмыльнулся Морозов.

— Нет. Просто вырубится на недельку. Я видел, чем кончаются сильные потрясения у людей с подобной уязвимой нервной системой. Вы, надеюсь, понимаете, что реагирует на все происходящее он явно неадекватно. Явно чересчур.

Оставив Евгения присматривать за пленниками, Морозов с улицы позвонил шефу, и тот дал «добро» на звонок Коли на фирму.

— Ларочка, это я, — хриплым голосом сказал Коля, с трудом удерживая в руках мобильный телефон — руки его дрожали, пальцы не слушались, и трубка так и норовила вывалиться. Коле было бы легче, если бы он мог прижать трубку к уху, но Морозов категорически настаивал на том, чтобы телефон был повернут к аудитории, чтобы присутствующие слышали не только то, что говорит Коля, но и то, что ему отвечают на том конце провода.

— Кто это я? — строго уточнила секретарша Кунца Лариса.

— Роберт Михайлович, — рявкнул Коля.

— Ой, — Ларочка испуганно вскрикнула, — а я вас сразу не узнала. Голос какой-то охрипший.

— Я приболел, — сказал Коля жалобно.

— Вот беда, — заохала Ларочка. — Надо же, во время отпуска. Как же вы так?

— С погодой не повезло, — объяснил Коля. — Лариса, найди мне Фридмана.

— Он на месте.

— Соедини.

В трубке послушалась музыка — симфонический оркестр играл «У самовара я и моя Маша», и вскоре Коля услышал до боли родной голос капитана Коновалова:

— Слушаю, Роберт Михайлович.

— Марк Петрович, будь другом, переведи деньги с моего счета, с того, на котором деньги для покупки дома, в банк «Полаза». Сейчас скажу, на какой счет.

— Что-то срочное? — уточнил Василий.

— Да. Сегодня сделай, если успеешь.

— Чего ж не успеть-то, утро еще. Сколько денег?

— Все.

В трубке наступило глухое молчание. Гинзбург вжался в кресло и думал только об одном: только бы менты не переиграли. Только бы удержались в зоне золотой середины.

Впрочем, волновался гинеколог напрасно — пауза была в меру долгой, но не слишком.

— Все? — в голосе Василия было одно сплошное удивление. — Все? Там пятьсот тысяч долларов.

— Я помню. — Коля, справившись с очередным приступом кашля, заговорил строже: — Вы же знаете, я дом покупаю.

— В Брянской области? — Василий, прекрасно игравший роль коммерческого директора автосалона Фридмана Марка Петровича, не собирался сдаваться после первого предупреждения. — За такие деньги?

— Нет, дом в Подмосковье. Просто я не успел вас предупредить перед отъездом. — Коля вдруг заговорил быстро, судорожно. Он не сводил испуганных глаз с Морозова, и было видно, как он хочет убедить своего коммерческого директора, как хочет развеять его дурацкое упорство. — Сделать это нужно срочно, я хочу этот дом, а желающих на него много.

— На дом стоимостью в пятьсот тысяч? — продолжал упираться капитан Коновалов.

— Да!!! — заорал Коля. — Это, в конце концов, мое дело.

— Хорошо, Роберт Михайлович, — ледяным тоном произнес Василий. — Но я не могу это сделать на основании телефонного звонка.

— Вот как? — в голосе Коли появились ядовитые интонации. — Вы, может быть, сомневаетесь, что я — это я?

— Нет, не сомневаюсь. Но такие деньги…

— Мне это надоело. Делайте, что вам говорят.

— Только после письменного распоряжения.

Морозов интенсивно закивал головой: соглашайся!

— Хорошо, я перезвоню. — Коля нажал кнопку, отключающую связь и все-таки уронил телефон.

— Я вернусь к вечеру, — пообещал Морозов. — Вероятно, подобные проблемы могут возникнуть у всех, так что готовьте письменные распоряжения.

— А вы готовьте липовые договоры и счета, — подытожил Гинзбург.

Потом он, почти волоком, притащил Колю в барак, где их с нетерпением ждали. Операция единогласно была признана удачной, в связи с чем компания немедленно приступила к распитию спиртных напитков, и даже Виолетта милостиво разрешила налить ей «капельку».

Организатор и вдохновитель операции Сергей Михайлович Тропин был так доволен, что разрешил Коле называть себя на «ты», но, отведя его в уголок, попросил до поры до времени соблюдать бдительность. Дело в том, что никто из обитателей барака, кроме Тропина и Гинзбурга, не знал, что Роберт — это Коля Бабкин, стажер МУРа. Не сказали они и о том, что на воле знают об их принудительном заточении — вдруг кто-нибудь выдаст себя, не сможет скрыть радость. А игру с гримом под тяжелобольного и последующим скоропостижным согласием Роберта отдать последнюю рубашку бандитам Тропин объяснил сокамерникам так:

— Тяжелая болезнь одного из нас должна заставить их суетиться. Заодно и схему проверим — бог даст, кто-то из наших финансистов почувствует неладное. Не каждый день мы просим их перевести такие деньги неизвестно куда.

Василий с Леонидом тоже пребывали на седьмом небе от счастья. Развязка была совсем близко, им казалось, что осталось всего ничего: повязать гонца, который привезет письменное распоряжение Кунца на перевод денег.