При попытке выйти замуж

Глава 33 АЛЕКСАНДРА

Миша, сотрудник охраны «Вечернего курьера», заехал за мной, как мы и договаривались, в пять вечера — я не видела никакого смысла ехать в то опасное место, где мы были с Гуревичем, при свете дня. Миша сам был за рулем и просто лопался от восторга. Он горячо заверил меня, что тихая сонная жизнь охранника редакции ему страшно надоела и что он жаждет приключений. Я пообещала, что опасностей и страхов будет в избытке.

К заброшенной ферме мы прибыли уже в полной темноте, причем последние два километра наш «жигуль» ехал с потушенными фарами.

— Класс! — шептал Миша. — Просто класс! Спасибо тебе, Сашка.

Для того чтобы он не разочаровался раньше времени, я всю дорогу сочиняла рассказы очевидца: что я якобы видела на ферме во время прошлого визита. В результате моих стараний количество вооруженных людей возросло с одного до трех, а двустволка одного из охранников объекта превратилась в три автомата «Калашникова».

— Разделимся на группы, — шепотом сказал Миша, — ты заходишь справа, а я — слева. Чуть что — кричи.

— Согласна, — я заговорщически подмигнула, хотя в темноте Миша все равно не мог увидеть моей гримасы. — Только чур командиром правой группы буду я.

— Разумно. — Миша вылез из машины и пошел к забору. Я — за ним. — Но сначала надо оценить обстановку. Итак, нам на руку, что здесь все затоптано, значит, следов мы не оставим. Темно, это тоже хорошо. Плохо то, что здесь негде спрятаться — ни сугробов, ни кустов. Поэтому, если кого увидишь, просто падай на снег и лежи неподвижно, как мертвая.

— Думаешь, посторонний труп, который валяется у забора, их не насторожит? — спросила я.

Миша посмотрел сквозь меня, сосредоточился и тихо скомандовал:

— Ну, вперед.

Он пошел «вперед», а я, соответственно, назад, поскольку двигаться нам надлежало в строго противоположных направлениях. Но не успели мы отойти друг от друга на пять шагов, как где-то совсем близко грубый и надтреснутый мужской голос злобно гаркнул:

— Куда?!

Миша немедленно продемонстрировал мне, как надо прикидываться мертвой — он как подкошенный рухнул в снег и замер в странной причудливой позе.

— Так ты больше похож на кучку мусора, — прошептала я.

Миша молча показал мне кулак и жестами предложил улечься рядом с ним. Пока я осматривала место для лежки, тот же голос, уже не столь агрессивно, произнес:

— Куда ты опять поперся? Хватит. Пошли греться.

Заскрипел снег, и через секунду я уже лежала рядом с Мишей. Кстати, я присоединилась к нему очень своевременно, потому что в то место, где я только что стояла, уперся луч фонарика. А еще через пару секунд мимо нас прошли два здоровенных амбала и, завернув за угол, исчезли в темноте.

Мы продолжали лежать, тесно прижавшись друг к другу, и со стороны (если бы кто-нибудь на нас посмотрел и если бы было не так темно) черт-те что можно было бы подумать. Не сказать, что настоящая эротическая сцена, но и не без развратного душка. Заботясь прежде всего о своей и без того подмоченной репутации, а также с целью не замерзнуть окончательно, я тихонько поинтересовалась:

— Миш, ты спишь?

Он не ответил. Я подергала его за куртку — и опять безо всякого толка.

— Они ушли, Миша, — сказала я злобно. — Ушли греться. Так что хватит здесь валяться. Если ты так страшно перепугался, иди в машину и отъезжай к дороге.

Этого доблестный охранник пережить не мог. Он вскочил и возмущенным шепотом принялся объяснять мне правила ведения зимней разведки. Оказалось, что эти правила предписывают нам двигаться не двумя группами, а одной, сплоченной, и не в разных направлениях, как было задумано первоначально, а в одном. Причем — ползком.

Ползти я категорически отказалась, но Миша обрадовался и тому, что мы пойдем на разведку вместе. Шли мы медленно, вплотную к забору, и вернулись к месту нашего недавнего залегания минут через десять.

— Большая территория, — констатировал Миша. — Солидная.

— Ценное наблюдение. Хорошо, что я взяла тебя с собой. Ты, Миша, молодец.

— Что ты злишься? — удивился он. — Я просто изучаю обстановку.

— А делать-то что будем? — Я решила быть требовательной. — Давай через забор перелезем.

Миша с сомнением посмотрел вверх:

— Метра два с половиной, однако.

Меня уже трясло от злости:

— Настал час, когда я должна признаться тебе во всем. Ты думаешь, мы зачем сюда приехали? Обойти вокруг? Полюбоваться зимним полем? Полежать в обнимку под забором? Мы приехали, чтобы узнать, что там у них внутри! И ты, напоминаю, горел желанием совершить подвиг. А вместо этого ты стучишь зубами от страха и дискредитируешь меня в глазах общественности.

Миша затравленно повел глазами вокруг, видимо, в надежде обнаружить общественность, мнением которой я так дорожу. Но расчет на то, что ему станет стыдно, не оправдался. Он по-прежнему не рвался штурмовать забор.

— Ладно. — Я решительно развернулась и пошла вдоль забора. — Завтра я попрошу Юрия Сергеевича выделить мне в помощь человека похрабрее.

Вот этого Миша уже не мог вынести:

— Похрабрее? — Он даже присел чуть-чуть от возмущения. — Похрабрее меня?!

— Думаю, это несложно, — грубо перебила его я. — И вот этот надрыв в голосе совершенно неуместен. Звучит так же глупо, как если бы ты сказал: «Похрабрее зайца?» или «Похрабрее болонки?»

— Болонки?! — Миша совершенно забыл о конспирации и уже почти кричал. — Ты меня… болонкой?!

— А ты претендуешь на звание бультерьера?

— Ладно, лезь. — Миша сел на снег и подставил мне свои плечи. Я быстро, пока он не передумал и пока боль от моих оскорблений не стихла в его душе, вскарабкалась ему на спину. Он с видимой натугой поднялся на ноги и уперся руками в забор. Пирамида оказалась не самой высокой, но у меня появилась возможность схватиться руками за верхний край забора и заглянуть на охраняемую территорию. Миша кряхтел где-то у меня под ногами, бетонный забор неприятно холодил руки, а глаза мои упирались в непроглядную темноту. Я могла еще сколько угодно «осматривать» окрестности (точнее, столько, сколько выдержит Миша) — толку в этом не было никакого. Я их, окрестностей, в упор не видела, хотя точно знала, что они где-то там есть.

— Придется перелезать, — проинформировала я отважного напарника.

— А как же ты обратно? — осипшим голосом спросил он. Характерно, что он ни на минуту не усомнился, что перелезать придется именно мне, а не ему, к примеру.

— Не знаю, — я пожала плечами, отчего Миша покачнулся и чуть не упал. Во избежание падения с высоты Мишиного роста, я подтянулась на руках и уселась на забор верхом. Миша с видимым облегчением вздохнул и уже вполне бодрым голосом пожелал мне успеха:

— Я подожду тебя в машине, Сашенька. В случае чего — зови на помощь.

— И ты придешь? — спросила я с сомнением.

Миша не ответил.

Бывают же на свете отважные люди! Больше мне не хотелось с ним разговаривать, к тому же сидеть на заборе было холодно и жестко, поэтому я осторожно легла на живот, перевалилась внутрь, потом повисла на руках и плюхнулась вниз.

В принципе все прошло нормально. Даже отлично.

Учитывая мою везучесть, внизу вполне могла оказаться куча металлолома с острыми краями, или бетонные плиты, или еще какая-нибудь жесткая дрянь. Но я упала в снег, чему несказанно обрадовалась. Радость моя, впрочем, была недолгой — сидя по уши в снегу, я вдруг со всей очевидностью поняла, что теперь я вряд ли могу назвать себя свободным человеком. Свобода осталась там, с Мишей, за забором. Если все нормальные люди стремятся убежать из тюрьмы, то я зачем-то с нечеловеческими усилиями следовала в прямо противоположном направлении.

Вообше-то, я никогда не отказываю себе в удовольствии, сидя в голоде, холоде и темноте, поругать себя за идиотизм, но сейчас я не успела как следует предаться печали и самобичеванию — меня отвлекли: где-то вдалеке загорелся огонек и послышались голоса. Туда я и пошла, причем вело меня не столько чувство долга и даже не желание показать этому жалкому трусу там, за забором, как надо совершать подвиги, а дурацкая надежда на то, что где огонек, там и тепло, а где тепло, там и люди добрые. Увы, но моя филологическая мама слишком часто читала мне, маленькой наивной девочке, сказки и добилась-таки того, что я полюбила сказочных героев, поверила им. А они все, как зомби, увидев огонек, бежали к нему. И вот результат — я иду незнамо куда и явно нарываюсь на неприятности.

Огонек погас так же неожиданно, как и зажегся, и темнота навалилась на меня с удвоенной силой. Теперь я уже совсем ничего не видела и брела вперед (хотя, может быть, и назад — в темноте разве поймешь?) безо всяких ориентиров.

Если бы я шла быстро, то непременно разбила бы лоб о неожиданно возникшее на моем пути строение. Глубокий снег опять спас меня от тяжелой травмы — из-за него скорость моя была совсем невелика. Но лбом я все же стукнулась, хотя и не сильно. Обойдя вокруг дома, или коровника, или барака, или… что еще бывает?., я окончательно вымоталась и присела отдохнуть у его стены и обдумать план дальнейших действий. План не давался, то есть не складывался. Запрокинув голову, я занялась изучением звездного неба и пришла к выводу, что зимой оно значительно менее привлекательное, чем летом, — звезды какие-то мелкие, тусклые, холодные и вообще паскудные, как сыпь во время ветрянки. Но, разглядывая небо родины, я вдруг заметила прямо над собой тоненькую полосочку света. Даже не то чтобы полосочку, а так, еле видимую щелочку, и не то чтобы света, а скорее полумрака, но на фоне окружающей полной тьмы она выглядела приветливо и притягательно. Я не стала противиться ее зову и, вскочив на ноги, прильнула к щелке. Оказалось, что свет пробивается из-под деревянной ставни, закрывающей маленькое зарешеченное окошко. Ставня была прибита к стене намертво, но она треснула посередине, и образовался просвет шириной в полсантиметра. Надо сказать, впервые в жизни я пожалела, что не похожа на рыбу «телескоп», у которой глаза неприлично торчат из ее рыбьего лица. Очень удобно — сначала плывут глаза, потом опять глаза, и только потом уже остальная рыба. Такое лупоглазое чудовище живет в нашем редакционном аквариуме, и зовут его Виталий Алексеевич. Примечательно, что в нашем аквариуме не может жить никто, кроме Виталия Алексеевича, — все попытки запустить туда еще каких-нибудь рыбок оканчивались плачевно — дохли моментально. Вывод прост: острота и выпуклость зрения идут бок о бок с умением выживать в экологически гиблых условиях.

У меня не было таких красивых глаз, как у телескопа, а потому увидеть мне ничего не удалось. Зато я кое-что услышала.

В доме были люди, и они разговаривали. Слов я не разобрала, но уловила интонации. Сначала до моего правого уха, прижатого к щели, донеслось монотонное «бу-бу-бу-бу» — говорил явно мужчина. Потом встряла женщина — она чем-то возмущалась и предпочитала изъясняться на повышенных тонах. Далее послышался глухой мужской голос, потом — женский смех… Интересно. Я пошла вдоль дома в поисках другой щели и нашла ее! Но по дороге я совершила еще одно важное открытие — нащупала дверь. Дверь была железная, и на ней висел огромный амбарный замок.

С новой позиции (через новую шель) я увидела очень занимательную картинку: в глубине помещения стоял стол, на нем — настольная лампа, а вокруг стола сидели трое мужчин и две женщины. Одеты они были по-рабочему — в телогрейках, тулупах и спецовках, но даже издалека не производили впечатления строителей или фермеров. Было в их облике что-то неправильное, нелогичное. Странно выглядела норковая накидка, закутывающая шею одной из женщин, в сочетании с телогрейкой. Не очень гармонировала женская ажурная шаль с тулупом одного из мужчин. Одна из женщин все время по-балетному отводила руку в сторону и вяло помахивала ею — нет, точно не доярка.

Лампа освещала только стол и небольшое пространство около него, и понять, что это за помещение, было трудно. Но складывалось впечатление, что все, сидящие за столом, что-то усердно рассматривают на его поверхности…. Да, точно, судя по жестам, компания играла в карты.

Я тяжело задумалась. Странные, по-клоунски одетые люди сидят в холодном (судя по тому, что все они в верхней одежде) помещении, мирно играют в карты. Снаружи — замок, вокруг — забор, а вдоль забора ходят вооруженные охранники. Что бы это значило?

Собственно, я пришла сюда искать несчастных собак — голодных и замерзших; я даже подготовила себя морально к тому, что найду горы собачьих трупов, но то, что я увидела, никак не вписывалось в придуманный мною сценарий.

Сбоку от меня опять зажегся огонек, и я наконец смогла разглядеть, куда меня так влекло последние полчаса. А влекло меня к покосившейся сторожке, или, как говорят иногда, к бытовке — в городах в подобных сооружениях обычно переодеваются строители, а в садово-огородных товариществах в них хранят лопаты. Сторожка, судя по всему, была пристроена к забору снаружи, но попасть в нее можно было только изнутри, войдя через ворота на охраняемую, огороженную забором территорию. Вероятно, поэтому охранники время от времени совершали внешние обходы. Сейчас оба охранника стояли на железном крылечке сторожки и подслеповато щурились.

— Колотун, — глубокомысленно заметил один из них. — Че-то я…

— Давай-давай, — подтолкнул его другой. — Погрелись уже. Не зли командира.

Вид у них был скорее жалкий, чем страшный. Одинаковым жестом натянув шапки поглубже, они побрели в темноту. Я побежала за ними.

Они дошли до ворот, долго возились с запорами, брякали ключами и лениво переругивались. Из их обрывочных реплик можно было заключить следующее: в сторожке сидит некий страшный шеф, который принуждает их совершать постоянные вооруженные прогулки вокруг территории, огороженной забором.

Вернувшись к сторожке, я заглянула в окно. В ней спиной ко мне сидел мужчина внушительной комплекции — на глазок килограмм под сто весом. Сказать о нем что бы то ни было еще не представлялось возможным, потому что сидел он неподвижно и лицо свое тщательно скрывал.

Я проторчала у окна минут двадцать в надежде, что он повернется, но мужик не шевелился.

Вскоре появились охранники, с громким топотом поднялись на крыльцо, отчего сторожка затряслась, как стакан в едущем поезде. Я своевременно спряталась и дождалась, когда они войдут внутрь. После этого, метнувшись к окну, я смогла насладиться только их синими мордами — командир по-прежнему сохранял неподвижность и демонстрировал мне только затылок и упитанную спину.

Между тем ноги мои уже потеряли всякую чувствительность по причине низкой температуры окружающей среды, и самое время было подумать о возвращении домой. Но как? Впрочем, особого выбора не было, и я решила дождаться очередного выхода в свет охранников.

На этот раз они засиделись в сторожке и выскочили на крылечко виноватые и взъерошенные, понукаемые выкриками изнутри.

— Давай, Евгений, шевелись! — неслось из сторожки. — Давай, давай.

Похоже, командир гневался и осуждал их пагубное пристрастие к теплу.

— Че… орать-то? — обиженно пробормотал один из них, вероятно, он-то и был Евгением. Другой злобно посмотрел на дверь сторожки и выразительно плюнул под ноги. Дальше мне оставалось уповать только на их тупость и замедленность реакции. Я надеялась на то, что поговорка «внешность обманчива» в корне неверна и что под их топорными мордами не может скрываться высокий интеллект.

Догнав охранников у забора в тот самый момент, когда ворота уже были открыты, я, не скрывая своего волнения, бросилась прямо под луч их фонаря:

— Ребята! Ребята! Женя! — крикнула я. — Командир просит вас вернуться! Скорей, там что-то случилось, скорей.

Тот, в котором я подозревала Евгения, понял меня буквально и крупной рысью понесся обратно. Другой же оказался не так прост. Он направил фонарь мне в лицо и неприятным подозрительным тоном спросил:

— А ты кто?

— Ну здра-а-асьте! — обиженно протянула я. — Ты что, совсем обалдел?

Лицо охранника исказила болезненная гримаса — он старался вспомнить, старался изо всех сил, но не мог.

— Да Зина я! — мне искренне хотелось облегчить его страдания. — Зина. Узнал?

Он неуверенно кивнул и тут же пошел на попятный:

— Не, не помню.

— Ладно, — весело сказала я. — Пойдем, сейчас вспомнишь.

И я бодро зашагала к приоткрытым воротам. Он протянул руку с тем, чтобы схватить меня за куртку, я сделала вид, что не замечаю его приставаний и еще более активно принялась зазывать его наружу:

— Пойдем, пойдем, не тяни.

У меня были все основания торопить его, потому что в глубине охраняемой территории уже явственно слышались шага.

— Чего ты? — Я капризно топнула ногой. — Мало тебя командир мордой об стол возил?! Еще хочешь?

Бедный охранник совсем запутался. Конечно, он не хотел сердить командира, но, видимо, не был уверен, что выполнение моих указаний полностью обезопасит его морду. Он робко двинулся за мной, потом остановился, отступил назад и оглянулся — услышал, гад, что к нам бегут, громко топая и тяжело дыша.

— Вот видишь! — раздраженно крикнула я, надеясь на то, что Миша за забором меня услышит. — Они уже бегут! Дождался?

В этот момент из темноты выскочил охранник Женя и еще некто в кроличьей шапке-ушанке и кашемировом пальто — видимо, здесь, на охраняемой территории, был принят смешанный стиль одежды: если телогрейка, то с норковым манто, а если смокинг, то с валенками.

Выбора у меня не осталось, и я рванулась к воротам с невиданной для себя резвостью, ни секунды не сомневаясь, что сейчас, вот-вот, за моей спиной послышатся выстрелы, после чего мой хладный труп рухнет к ногам кровавых убийц. Господи, грустно-то как! И как не вовремя!

Между тем за моей спиной послышалась какая-то возня, скрип снега, кто-то грязно выругался, и я поняла, что командир решил меня сначала поймать, а уж потом убить. Они бежали за мной, и бежали быстро, уж точно быстрее, чем я. Короче, надежды на спасение не было никакой, я так себе и сказала: «Ну, все», и тут кто-то схватил меня за руку и с силой рванул в сторону. Я упала и тут же провалилась в узкую яму. «Молчи, — прошептал Миша мне в ухо, — и пригнись посильней».

Я потом долго думала, как Мише удалось отыскать в кромешной темноте эту дырку, полностью к тому же засыпанную снегом? Похоже, здесь когда-то росло большое дерево, которое зачем-то выкорчевали или оно само ушло в ближайший лес, истосковавшись по общению с себе подобными. А в земле осталось приличное углубление почти в человеческий рост. Миша втолкнул меня туда и втиснулся рядом. На головы нам посыпался снег с краев нашего окопчика, и мы притихли. Преследователи мои продолжали метаться по полю, шарили фонариком и громко спрашивали друг друга, куда это я могла деться. Мерзкий Женя твердил: «Она где-то здесь, я прямо чувствую», его напарник орал: «Убью!», а шеф обещал, что жизнь их отныне будет очень пакостной, но одно утешение — недолгой.

Мы с Мишей в беседе участия не принимали по той простой причине, что находились в снегу по самую макушку и даже глубже, а говорить, уткнувшись лицом в сугроб, чрезвычайно неудобно. Кстати, и дышать тоже. Мне казалось, что, если эти трое не уберутся на свою ферму в течение пяти минут, мы задохнемся.

Устав от беготни, наши преследователи остановились в нескольких метрах от нас.

— Я знаю эту девку, — сказал кашемировый командир. — Я ее знаю. И она от меня не уйдет.

И тут я узнала голос. Морозов! Живодер! Так вот кто у нас здесь командиром работает! Только он сам на себя не похож — борода, волосы из-под шапки длинные торчат — чудеса!

Недооценила я скромного любителя ножа и топора, когда предлагала ему шенка. Я-то приняла его за «шестерку», за исполнителя, а он, гляди-ка, — целый командир!

Наконец наши преследователи ушли, а мы с Мишей, подождав для верности еще несколько минут, выбрались из окопчика, короткими перебежками добрались до машины и тихонечко поехали к шоссе. Миша держался хорошо, хотя его слегка потрясывало, я же впала в транс и первое, о чем попросила Мишу, — отвезти меня к маме. Сегодня мне хотелось, чтобы обо мне заботились, чтобы меня кормили и гладили по голове.

— Я не понимаю одного, — рассуждал по дороге Миша, — допустим, там собачья тюрьма, как ты говоришь. Но зачем так ее охранять и на людей с ружьями кидаться?

— Я думаю, что там живодерня, а не тюрьма. А издевательство над животными — это уже статья.

Миша бросил на меня косой презрительный взгляд:

— Саш, вроде взрослая уже девица, про бандитов пишешь, про криминал, про ментов, а чушь несешь несусветную. Где и кого у нас судили того, кто собаку убил. Бездомную. Не-ет, что-то там они посерьезнее прячут. В милицию поедем?

— Я сейчас туда позвоню, своему знакомому оперу, — ответила я. — Спасибо тебе.

— И тебе, — Миша по-отечески похлопал меня по плечу. — Развлекла, ничего не скажешь. О, да, этот бандюга сказал, что он тебя знает. Значит, и ты его знаешь. А?

— Знаю. Его-то я и выслеживала все время, но в шапке и в бороде не узнала. Потом только, по голосу.