При попытке выйти замуж

Глава 2 ВАСИЛИЙ

Квартира Кузнецовых была в полном порядке. Никаких тебе вывороченных шкафов, никаких разбросанных бумаг из письменного стола хозяина. Чистая, аккуратная кража, как заметил один из понятых — профессор из квартиры напротив, — «чинная». Вскрыли сейф, взяли деньги и драгоценности — вот и все. Множество дорогостоящих вещей оставили.

Если бы это была простая кража, опергруппе МУРа делать здесь было бы нечего. Но кража была очень даже непростая, и таких краж за последние несколько дней в Москве произошло уже три.

Картина преступлений была настолько загадочна, что уже попахивало мистикой.

За каких-то три дня — с 24 по 27 декабря — в Москве бесследно исчезли четыре семейные пары приблизительно одного и того же образца: муж — состоятельный человек, бизнесмен, владелец процветающей фирмы; жена — домохозяйка, хотя этот термин оперативники употребляли по отношению к пропавшим женам условно, поскольку при каждой семье была домработница. Все бесследно пропавшие собирались уехать на рождественские каникулы за границу: одна пара — в Париж, другая — на горнолыжный курорт в Швейцарию, третья — в круиз по теплым морям. А раз люди уехали в отпуск, никто их не разыскивал и не стад бы разыскивать еще в течение десяти-двенадцати дней и тем более подключать к этому милицию, если бы в квартирах всех пропавших не побывали воры. Впрочем, и кражи могли остаться незамеченными, если бы не стечение обстоятельств.

О том, что Кузнецовых обокрали, сообщила их домработница, заехавшая в квартиру за какими-то своими вещами. В предыдущих трех случаях факт кражи тоже был установлен случайно. Один раз в квартиру нагрянула теща хозяина. Она, правда, не смогла объяснить, зачем поехала «в гости к дочери», точно зная, что дочь в отъезде, да это и неважно. Зато, открыв своим ключом дверь, она огласила дом зычным криком: «Караул! Ограбили!» В другом случае сосед пострадавших перелез на их сторону балкона за своей кошкой и в окно увидел, что «в квартире явно что-то не так». В третьем случае в квартире пострадавших прорвало трубу, и дверь пришлось вскрывать.

Иными словами, если бы не домработница, теща, сосед и слесарь из РЭУ, о кражах еще долго никто бы не узнал.

Неясного было слишком много. Ну, обокрали квартиру — это понятно, дело житейское, но зачем при этом похищать хозяев? Все сходились на том, что похищение обворованных — абсолютно новое слово в практике преступного мира.

Эксперты уверяли, что в квартирах пропавших граждан никто никого не убивал, во всяком случае, не было замечено никаких следов не только членовредительства, но и борьбы.

Оперативников более всего интересовала методика, ноу-хау: как можно похитить восемь человек так, чтобы никто, нигде и ничего не заметил? Ни шума, ни крика, ни выстрелов, ни следов поножовщины. Смазанная картина преступления повергла в тяжелую задумчивость руководство уголовного розыска — непонятно было, какому отделу МУРа поручить расследование. Промучившись два дня, решено было «повесить» все четыре преступления на второй отдел по расследованию убийств. Начальник второго отдела полковник Сергей Иванович Зайцев пытался сопротивляться, доказывал, что раз трупов нет, то, возможно, никого еще и не убили, но на него надавили и заставили взять дела себе. Логика у начальства была такая: раз людей нет и требований о выкупе никто не заявляет, то они, вероятнее всего, мертвы.

— Так не бывает! — орал на подчиненных полковник Зайцев на последнем совещании по «делам пропаж». — Не бывает, поняли?! Если их убили, то должны найтись трупы. Ищите, прочесывайте, копайте. Трупы всегда всплывают, вы это знаете не хуже меня.

И капитан Василий Коновалов, и лейтенант Леонид Зосимов, и следователь Георгий Малкин, которым было поручено «дело о пропажах», не сомневались, что Сергей Иванович прав, но вместе с тем они понимали, что к нынешней ситуации его правдивые сентенции подходят мало. Потому что если не всплыли восемь трупов подряд — это уже симптом. Это значит, что либо пропавшие граждане — не трупы вовсе, либо изменилась общая тенденция, и трупы отныне всплывать не будут.

Старший оперуполномоченный Коновалов был заметной фигурой в МУРе, привлекающей внимание прежде всего своими внушительными размерами (рост — 185 см, вес — 110 кг) и вольным богемным стилем одежды (Василий предпочитал носить широкие свитера домашней вязки и потертые джинсы, зато неизменно хранил верность форменным ботинкам, которые раз в год выдавались бесплатно каждому сотруднику МВД).

Обращала на себя внимание также и прическа капитана Коновалова, которую в МУРе называли «под 0,5». Такую прическу сделать нетрудно: нужно побриться наголо и подождать две недели. То, что вырастет на голове за это непродолжительное время, как раз и окажется «стрижкой в стиле Коновалова». Каждое утро Василий любовался на себя в зеркало и со словами «Что-то я оброс» уверенно шел на работу. Поговаривали, что в нагрудном кармане капитана всегда лежит расческа и что Василий пугает задержанных, то есть подозреваемых в тяжких преступлениях, тем, что на допросах «причесывается» у них на глазах.

— Что ты там причесываешь? — поинтересовался как-то полковник Зайцев.

— Что-что, ноги, конечно, — ответил Василий.

Капитан Коновалов был также известен в широких милицейских кругах своим вызывающим аморальным обликом. Дело в том, что он, несмотря на свой сравнительно молодой возраст (30 лет), был трижды женат и столько же раз разведен. Сотрудников уголовного розыска не смущало количество женщин в жизни коллеги Коновалова, они не страдали ханжеством и справедливо полагали, что чем больше женщин, тем лучше. Удивляло и возмущало служащих МУРа другое, и об этом другом они частенько спрашивали Коновалова: «Зачем жениться-то каждый раз?»

Василий, как правило, от ответа уходил, старался переменить тему, но близким товарищам в минуты откровенности признавался: «Хотелось стираных носков, борщей, сытных завтраков, обильных ужинов — ну, любви то есть».

С бывшими женами — «старшей», то есть первой, Ксюшей, «средней» Аллой Михайловной и «младшей» Еленой — Василий поддерживал исключительно теплые дружеские отношения, регулярно наведывался к ним в гости то на обед, то на ужин. Трапезы, судя по его комплекции, оставались достаточно обильными.

Лейтенант Леонид Зосимов был не менее заметной фигурой в МУРе. До своей героической милицейской работы он целых два курса отучился в театральном вузе, и, говорят, ему прочили неплохое актерское будущее. Когда Леонида спрашивали, почему он бросил актерскую профессию и ушел учиться в Высшую школу милиции, он отвечал: «Шили не то амплуа». По внешним данным Леонид был типичным героем-любовником — высокий, стройный, красивый, яркий, но во время учебы в театральном вузе упорно претендовал на амплуа характерного актера.

Полковник Зайцев — начальник отдела по расследованию убийств МУРа, справедливо полагавший, что внешность оперативника должна быть тусклой и неброской, целый год после появления Леонида Зосимова в отделе бубнил и жаловался окружающим:

— Вот, прислали молодого. «Сыщика, — говорят, — из него сделай, незаметного, неприметного…» Как?! Как, я вас спрашиваю? Из такой оглобли разноцветной… Отдал его Коновалову, пусть шлифует.

С тех пор прошло три года. Коновалов с Зосимовым сработались настолько, что представить одного без другого никто уже не мог. Василий обучал молодого товарища секретам сыскного дела и уговаривал его жениться, неважно на ком, только поскорее. Василий считал, что худоба Леонида напрямую связана с его холостяцким положением.

— Вот, — говорил Коновалов, — причинно-следственная связь налицо. То есть — на тело. Неженатые мужчины — хлипкие и ломкие.

— Зачем же ты опять развелся? — спрашивал Леонид. — Уж не худеть ли собрался?

— Боже сохрани! — пугался Василий. — Просто достиг такого уровня, когда одна жена прокормить меня не может.

Леонид жениться категорически отказывался и толстеть тоже, мотивируя это тем, что его утонченная душа просто умерла бы от страха в таком огромном и запущенном теле, как у Коновалова.

— Она бы металась там между желудком и глоткой и выла, — говорил Леонид Зосимов. — В таких грудах мяса, как у Коновалова, может жить только маленькая, жирненькая и неповоротливая душонка. Упала на дно — и дрыхнет.

Короче, у членов опергруппы были давно сложившиеся прекрасные отношения.

К радости старшего в группе Василия Коновалова, на место кражи выехал следователь прокуратуры Георгий Малкин по прозвищу Песенник МВД СССР. Прозвище это Георгий, а в просторечье — Гоша, получил еще в далекие советские времена за свою страсть к прикладной поэзии. Любое уголовное дело, ставшее предметом Гошиного профессионального интереса, вызывало у него прилив вдохновения, и на свет рождались стишки и песенки. Свой творческий метод Малкин называл «стилизацией», потому что при сочинении стихов в качестве исходника активно использовал как классические стихотворные произведения, так и тексты популярных песен.

Василий не относился к поклонникам Гошиного таланта, и каждый раз, когда Малкин с выражением зачитывал коллегам что-нибудь новенькое, капитан Коновалов выпучивал глаза, шумно дышал и хватался за голову. Леонид, наоборот, буйно веселился и хвалил Гошу за творческий дар, хотя каждое стихотворение следователя вызывало у него множество вопросов, которые он прямо на месте пытался прояснить.

Последний Гошин шедевр, как всегда, вызвал серьезную дискуссию среди сотрудников отдела по расследованию убийств. Звучал он так:

— Фамилия твоего дяди — Раскольников? — спросил Леонид.

— Нет, его фамилия — Кирпичев, — ответил Гоша. — Собственно, он и не дядя мне вовсе, а так, посторонний дядька, но в творчестве такие преувеличения допустимы.

— Врет он, — вмешался Василий. — Кирпичеву дали двенадцать лет, но эта цифра в его идиотский стишок не влезала. И не искали мы его три дня — сразу повязали. Впрочем, в Гошиных частушках никто правды и не ищет.

— Стихи, Василий, пишутся не для правды, а для эстетического удовольствия, — обиделся Гоша.

О пропадающих семейных парах Гоша пока ничего не написал, кроме: «Наступает Новый год, кто сегодня пропадет?» Он говорил, что тема сложная, скользкая, противная, но замыслы есть, идеи роятся, рифмы на прашиваются.

Гоша — низенький, толстенький и бесцветный, был особенно недоволен осмотром квартиры Кузнецовых:

— Почему не взяли аппаратуру? — недоумевал он, часто-часто моргая рыжими ресницами. — Она сумасшедших денег стоит! Я бы взял.

— Бери, Гоша! — Лейтенант Зосимов всегда проявлял невиданную щедрость в недограбленных квартирах.

— Чего ты удивляешься? — Василий попытался оторвать от пола тяжеленную стереосистему. — Они не берут крупногабаритные ценности, это как раз понятно.

— А хозяева, которые всегда пропадают бесследно, — это, по-твоему, малогабаритные ценности? Или здесь жили лилипуты? — Малкин был настроен на склочный лад. — Ну, куда опять делись хозяева?

— Не всякий хозяин — ценность, — философически заметил Василий, — не говоря уже о том, что редкий хозяин весит больше этого музыкального центра, а таких мелких следователей, как ты, Гоша, за один музыкальный центр кучку надо.

— Кучку? — Малкин вытянул ногу и внимательно осмотрел ее, видимо полагая, что величина объекта определяется длиной ног.

— Ну, полдюжины, — поправился Василий.

— По ценности товара? — Малкин, выгнув грудь колесом, двинулся в сторону Коновалова. Выглядело это забавно — что-то вроде схватки мопса с волкодавом.

— Нет! — Василий замахал руками. — Нет, Гоша, нет! По весу.

Вопрос же, который и оперативники, и следователь, и муровское руководство регулярно задавали: «Куда хозяева делись?» — опять повис без отвела.

Первые три пропажи оперативники мучительно старались логически объединить, искали связи одного пропавшего бизнесмена с другим — то ли родственные, то ли деловые. Пытались связать их жен, матерей, друзей. Ликовали, как дети, когда выяснилось, что первый пропавший учился на одном курсе с бывшей женой третьего, правда, сам третий исчез не с ней, а со своей следующей женой. После загадочного ограбления и исчезновения четы Кузнецовых опергруппа вынуждена была признаться сама себе, что знакомство первого с бывшей женой третьего — простое совпадение.

На сегодняшний день руки у членов опергруппы опустились окончательно, и стоило кому-либо из начальства высказать предположение о том, что жертвы состоят в некой невидимой, но прочной связи друг с другом, оперативники зверели и выли. Нет, нет и нет. Они могли без запинки сказать, что их НЕ объединяло: они не посещали один и тот же спортивный клуб, не ходили в один и тот же театр, не были пациентами одной и той же поликлиники, не ездили на один и тот же курорт, не развлекались в одном и том же ресторане, не имели одного и того же хобби и так далее и тому подобное.

До всех этих проверок оперативники, по их собственным признаниям, даже представить себе не могли, насколько по-разному живут наши «новые русские» и сколь различны их привычки. Да, конечно, узок круг этих хозяев жизни, и один пропавший с другим пропавшим где-то встречался. Например, две пропавшие жены посещали один и тот же косметический салон, хотя косметологи у них были разные.

Выделенный опергруппе аналитик долго рисовал схемы пересечений пострадавших и порадовал оперативников циничным умозаключением, что, если бы не было этих совпадений, теорию вероятностей пришлось бы отменить. После чего руководитель группы Василий Коновалов, ссылаясь на мнение коллег, потребовал убрать аналитика из группы, «пока мы его… то есть пока жив». Начальство в лице полковника Зайцева укоризненно качало головой, но аналитиком рисковать не стало и перебросило его на другой объект, требующий осмысления, заметив при этом Коновалову: «Вам же хуже, останетесь совсем без мозгов».

Надо сказать, Кузнецовы идеально вписались в привычную схему: два дня назад Игорь Иванович Кузнецов, глава банка «Нефтекредит», ушел в отпуск и намеревался уехать в Египет. Жена его Виолетта — молодая особа двадцати двух лет — в отпуск не уходила по той простой причине, что нигде не работала.

Приходящая домработница, так своевременно посетившая квартиру Кузнецовых, обнаружив вскрытый сейф, позвонила в милицию. Сначала приехала опергруппа из районного отделения. Три часа местные милиционеры искали пострадавших с тем, чтобы сообщить им: «Вашу квартиру обокрали», но в офисе «Нефтекредита» милиционеров заверили, что придется с этой новостью подождать до возвращения потерпевших из Египта, «где сейчас, вы не поверите, прекрасная погода, примерно двадцать шесть тепла и солнце, солнце…». Информация о египетских погодных условиях была явно излишней и привела к тому, что завистливые оперативники из районного отделения, выглянув в окно в непроглядную муть и слякоть, моментально утратили последние крохи сострадания к потерпевшим и почти уже решили отложить выяснение обстоятельств дела до их возвращения на родину. Однако, обнаружив заграничные паспорта Кузнецовых в письменном столе хозяина дома, милиционеры задумались. А еще через полчаса у них мелькнула смутная догадка, что до Египта потерпевшие не доехали. Информация об этом пошла по инстанциям и дошла до МУРа. После чего забота по раскрытию преступления была переложена на плечи опергруппы под руководством капитана Коновалова.

— Говорят, вы коллекционируете бесследные исчезновения? — злорадно заметил капитан из районного отделения, горячо пожимая руку Василию. — Вот вам еще в копилочку.

— Соседей хоть опросили? — спросил Василий.

— Зачем же мы вам мешать будем? — ядовито улыбнулся капитан. — Это теперь ваш участок. Ну, удачи.

Унылые и понурые, Василий, Леонид, Георгий и выделенный им в подмогу юный стажер Коля Бабкин побрели опрашивать соседей. А эксперт Жилин приступил к осмотру места происшествия, проклиная районных оперативников за то, что они «все затоптали».

— Никаких посторонних! — твердо и даже агрессивно заверила муровцев консьержка. — Что вы! У нас такие люди в доме живут, мы всех фиксируем, гостей, сантехников, если лифт починить и все такое. Вот.

В доказательство она предъявила «журнал входов» (так было написано на обложке большой амбарной книги), где действительно были отмечены все посетители подъезда за прошедшие полгода. Гошу заинтересовала запись «ремонтники».

— Да, на третьем этаже идет ремонт. Таскают цемент, кирпичи, все такое. Грязи развели! — пожаловалась консьержка.

— Неужели вы всех в лицо запомнили? — усомнился Гоша.

— А то! Они ж тут несколько месяцев колупались.

Ремонты-то сейчас какие делают — ого-го! А потом — их же видно, они же в форме.

Под формой консьержка подразумевала заляпанные краской рабочие спецовки. Но — фирменные.

— Такие синие, и вот так, — консьержка дернула рукой поперек своего пышного бюста, — желтым не по-нашему написано.

— Давай, Леня, — распорядился следователь, — поищи «ремонтников». Вдруг что-то и нащупаешь. Хотя… — Гоша безнадежно махнул рукой. Леонид, выяснив, что ремонт делала фирма «Mirro», уехал в офис означенной фирмы. Остальные же, обойдя все квартиры подъезда безо всякого толка, вернулись к Кузнецовым. Домработница как раз старательно описывала Василию драгоценности хозяйки. Как явствовало из ее слов, среди украденного было несколько антикварных вещей, тянущих на немалую художественную ценность.

— Вот. — Гоша слегка оживился. — Давай ориентировку по антикварным магазинам. Тут что-то может выплыть.

На магазины был откомандирован стажер Коля — любимчик начальника отдела полковника Зайцева. Коля Бабкин, надо отдать ему должное, лояльностью начальства не злоупотреблял и усиленно делал вид, что самый авторитетный для него человек в МУРе — это капитан Коновалов. Василий, напротив того, не упускал случая напомнить стажеру об особом расположении к нему полковника. И сейчас, посылая Колю в антикварный магазин, капитан Коновалов ревниво пробурчал.

— Работай, Николаша, получше, а то, не ровен час, тебя товарищ полковник любить перестанет.

Светлое чувство полковника Зайцева к Коле Бабкину родилось чуть больше года назад, в День милиции. Убойный отдел свято соблюдал традиции, и к трем часам дня столы уже были накрыты. Коле Бабкину, тогда еще мало кому известному практиканту и дипломнику Юридической академии, жаждущему попасть на работу в отдел по расследованию убийств, тоже налили сто грамм.

— А разве на работе можно выпивать? — испуганно спросил Коля.

— Выпивать можно — напиваться нельзя, — объяснил Сергей Иванович Зайцев. — С пьянством, мальчик, мы боремся нещадно. И потому заруби себе главную заповедь: выпил свои семьсот пятьдесят — и домой.

Для Коли, учитывая его субтильное телосложение и юный возраст, и двести грамм могли оказаться смертельной дозой. Но моральные принципы не позволяли ему противопоставлять себя коллективу, в который он стремился всей душой. И Коля старался, как мог. Продержался он полчала, после чего Сергей Иванович любезно разрешил отнести мальчика к нему в кабинет и положить на диван. Вечером, повесив Колю на руку (так обычно носят плащ), полковник Зайцев вызвался сам отвезти его домой. С тех самых пор при появлении Коли в отделе и даже при упоминании его имени глаза Сергея Ивановича подергивались теплотой и лаской, а глаза капитана Коновалова при виде глаз полковника Зайцева от удивления увеличивались в размере вдвое.

Отослав Колю, Василий отправился с докладом к полковнику. По улицам родного города старший оперуполномоченный ехал медленно и печально, хотя вообще-то был лихачом. Не иначе, Василий использовал такую манеру езды для того, чтобы оттянуть момент встречи с руководством отдела.