При попытке выйти замуж

Глава 44 ГОША

Следователь Малкин, песенник МВД СССР, был любителем находить красивые выходы из запутанных уголовных лабиринтов. Все это знали. И когда он выходил на финишную прямую, никто не смел ему мешать и навязывать свои варианты и версии. «Гоша взял след, — говорили в МУРе, — все быстро отошли в сторонку».

Вот и сейчас Гоша, почуяв близкую развязку, полностью взял инициативу в свои руки, а Василий, Леонид и даже Сергей Иванович Зайцев покорно и тихо выполняли все его указания. Строго говоря, с чисто процессуальной точки зрения, Гоша брал на себя работу оперативников — не положено следователю колоть подозреваемых и устраивать им ловушки. Но — так уж повелось, и начальство смотрело на эту самодеятельность сквозь пальцы.

— Веди сюда свою красотку, — велел Гоша Василию. — Посмотрим, что за птица.

Лялька вошла в кабинет полковника Зайцева и, не дожидаясь приглашения, села в кресло. Сергей Иванович засуетился, собрал бумаги со стола и со словами: «Не буду вам мешать» — вышел. Гоша взял стул и сел напротив подследственной.

— Как себя чувствуете, Ольга Викторовна? — заботливо спросил он. — Я готов пригласить врача прямо сейчас, если пожелаете.

— Вы очень любезны, — мрачно сказала Лялька. — Спасибо, пока не надо.

— Поверьте, — продолжил Гоша, — наш сотрудник не хотел причинить вам вреда. Просто он не знал, что за дверью находится очаровательная хрупкая женщина. Согласитесь, ситуация не оставляла ему выбора.

Лялька кивнула.

— Вы позволите несколько вопросов? Уточняющего характера, так сказать. Первый: почему вы хотели убить Александру Митину? Не из праздного любопытства спрашиваю, а потому только, что правильно выбранный мотив способен существенно облегчить вашу участь.

— Это та девчонка, которая была на даче? — глухо спросила Лялька.

— Вот те раз! — удивился Гоша. — Вы даже не знакомы с ней? Не знаете, как ее зовут.

— И знать не хочу! — огрызнулась Лялька. — Она сломала мне жизнь.

Гоша поежился — столько ненависти было в голосе подследственной.

— Представьте, Митина тоже утверждает, что не знакома с вами. Но я вот чего в толк не возьму: как можно, будучи совершенно незнакомыми, что-то там сломать. Жизнь, кажется, вы так выразились?

— Зато она знакома с близким мне человеком, почти мужем. И если бы не она… — Лялька прикусила губу и отвернулась.

— Понятно! — обрадовался Гоша. — Тогда у меня для вас хорошая новость — ревность является смягчающим обстоятельством при попытке убийства. Я так всем всегда и говорю — если убивать, то только из ревности. И только в состоянии аффекта. А ведь вы были именно в таком состоянии?

Лялька кивнула.

— Ага, ага, так и запишем. И еще вопросик: не знаете случайно, зачем ваш сожитель Валерий Юрьевич Морозов пытался убить Митину? Ему она тоже что-то сломала?

— Вот его и спросите, — огрызнулась Лялька.

— Он, знаете ли, мертв, — вздохнул Гоша. — И оттого неразговорчив. Мы лишены даже простейшей возможности привлечь его к ответственности за отказ от дачи показаний.

— С чего вы взяли, что он пытался ее убить? — враждебно спросила Лялька.

— А очень просто. Мы обнаружили в квартире Митиной его хладный труп… да-да, уже хладный, стадия окоченения к моменту нашего приезда как раз наступила, так вот, его хладный труп с ножом в руке. Подумали и решили: убивать пришел. Сначала, правда, предположили — может, капусту шинковать, но потом отмели эту версию, потому как сейчас не сезон.

Лялька молчала.

— Только не пытайтесь выгораживать эту вероломную Митину, — попросил Гоша. — Я ценю ваше благородство, но, согласитесь, человек, который направо и налево ломает всем жизни, недостоин сострадания. Итак, что она сделала Морозову?

— Очень жаль, что он ее не убил, — сказала Лялька. — Если бы он мне сказал, что собирается, то я бы… — она не договорила и испуганно посмотрела на Гошу.

— То вы бы… — Гоша понял, что подследственная едва не проболталась, и сказал первое, что пришло в голову, то есть ткнул пальцем в небо: — То вы бы не стали ему мешать?

Лялька молчала и уже не враждебно, а затравленно смотрела на Гошу.

— Пока вы не затянули петли на своей прекрасной шее, хочу вас проинформировать, — вдохновенно врал Гоша, и его в буквальном смысле трясло от близости разгадки таинственного убийства Морозова, — что баллистическая экспертиза подтвердила: Морозов убит из того самого пистолета, с помощью которого вы собирались пришить Митину.

— Я не хотела! — вскрикнула Лялька.

«Слава богу! — с облегчением подумал Гоша. — Вот ведь как я здорово попал!»

— Я все понимаю, — сочувственно сказал он. — Я уверен, что вы ЭТОГО не хотели. Но видите, как все ужасно получилось.

Он так горько и так натурально вздохнул, что Ляльку затрясло.

— Но я не хотела в него стрелять! — закричала она. — Точнее, я не думала, что это он. Я пришла к этой девчонке, ждала ее там, а пришел почему-то он. Темно было, вот и вышла такая глупость.

Гоша даже вспотел от радости — вот уж кого они никогда бы не заподозрили в убийстве Морозова, так это Гузеву.

— Да, кстати, а где вы взяли пистолет? — уточнил он.

— У него и взяла, у Морозова. В ящике стола. А потом спрятала его на чердаке…

— Ага, ага, стало быть, неумышленное убийство. Да вам сегодня определенно везет! Еще одно смягчающее обстоятельство. И последнее: как вы относились к противоправной деятельности своего сожителя по похищению людей и вымоганию у них денег? Вам ведь не нравилось то, чем он занят? Я прав?

Лялька внимательно посмотрела на Гошу и промолчала.

— Вы можете сказать, что ничего не знали о его проделках. — Гоша замахал руками, как бы защищаясь от такой наглой лжи. — Но — не советую. Ничего не видеть, ничего не замечать с вашим-то вниманием и вашим интеллектом вы не могли. А помощь следствию, как ни крути, еще одно смягчающее обстоятельство. Грех не воспользоваться.

— Всего не знала, — обреченно сказала Лялька. — Так, кое-что. Про собак знала. Про Зеленского. Про Огурцова.

— Вот-вот-вот, с этого места поподробнее, — обрадовался Гоша. — Кто такой Зеленский?

— Какой-то префект вроде, точно не знаю. А Огурцов — его бывший сослуживец. Морозов говорил, что он плохой человек, что может кинуть его, сбежать. Он им не верил.

— А кто у них главный? — безразлично уточнил Гоша.

— Не знаю. Морозов кого-то называл шефом.

— Ага, ага. Давайте так. Вы сейчас все напишете подробно, что знали, о чем догадывались. А я уж постараюсь создать вам условия. Кофе? Чай? Минералки?

— Сто грамм водки и пачку сигарет, — сказала Лялька. — «Яву» только не предлагайте, я не привыкла курить всякую дрянь.

— Ничего, дорогая, скоро привыкнешь, — тихо сказал Гоша, закрывая дверь кабинета. — «Ява» еще не худший вариант.

Огурцова взяли прямо дома. Он, правда, все отрицал, смотрел на Гошу высокомерно и зло и обещал, что дело развалится в суде, как карточный домик. Гоша хохотал до слез, выслушивая подследственного, чем разозлил того еще больше.

— Ты дурак, капитан, — сказал Гоша, вытирая слезы. — Тебя видели все ваши заложники, когда ты приезжал за их платежными поручениями. Подвел тебя Морозов, ничего не скажешь. Не вовремя отошел в мир иной, пришлось тебе за него работу доделывать. Они видели тебя и запомнили. Одиннадцать свидетелей — это серьезно. Ты ж сам юридически грамотный, понимаешь. Мне от тебя и показаний никаких не надо.

Огурцов тоже расхохотался:

— Ну, приехал за их бумажками, попросили меня. Знакомый попросил. Какой знакомый? Зовут Иван Иваныч, фамилии не знаю.

— И ты не заметил, что люди заперты в подвале и что их охраняют два вооруженных бандита?

— А вот это не мое дело! — заорал Огурцов. — Откуда я знаю, зачем они забились в подвал? Может, скрываются от налогового инспектора.

— Приятно посмотреть, как человек трудолюбиво роет себе могилку, — сказал Гоша. — Тебе ведь что надо решить? Сдать нам вашего шефа или взвалить на себя его вину. Вот так просто. Так кто у вас шеф?

— Мой шеф, как ты выражаешься, полковник Круш-кин, начальник нашего отделения. — Огурцов подмигнул Гоше. — Будете брать?

— Смешно, — согласился Гоша. — А кто твой неформальный шеф? Наставник не по правоохранительной, а по преступной деятельности.

— Такого шефа у меня нет! — гордо сказал Огурцов.

— Если даже допустить, что шефа никто не знает или что его вообще в природе нет, то ты и получаешься главный заказчик. Валяй, бери на себя, нам только легче. Дело закроем, благодарность получим. Думай.

Огурцов думал. И не торопился принимать решение. Он хорошо усвоил мудрую истину уголовников, прошедших через его милицейские руки: «Расколоться никогда не поздно. Главное не спешить».

Гоша, в свою очередь, понимал, что Огурцов не будет торопиться с чистосердечным признанием, но верил, что деваться ему некуда. Нужно подождать и заинтересовать подследственного.

В самый неподходящий момент в кабинет, где следователь Малкин допрашивал подследственного Огурцова, ввалился Василий.

— Я от шефа, — заговорщическим тоном сказал он, — он просил передать, что операция начнется завтра на рассвете. Сигнал к атаке — два зеленых свистка.

— Я дальтоник, — сквозь зубы ответил Огурцов. — Зеленый цвет не вижу.

— Ладно, красных, — легко согласился Василий. — Только давай позвоним в штаб, надо предупредить товарищей о твоем дефекте. Дальтоник! Как таких только в органы берут? Не дури, Петюня, кайся по-хорошему. Не сегодня мы твоего шефа возьмем, так завтра. Не завтра, так при получении денег. Лови момент.

Огурцов молчал.

— Ну, как знаешь, — пожал плечами Василий. — Я-то считал, что ты человек практический и от хорошей сделки не откажешься. Условия такие: либо ты каешься, и тогда я договариваюсь о четырехместной камере, сам привожу тебе классного адвоката, Гоша тебя проводит по делу как второстепенную фигуру, и все основное сваливает на шефа твоего и на Морозова. Он же сдаст тебя с рук на руки своему судье, ты знаешь, у него хорошие связи в судах. Вариант другой: ты молчишь, как дурак, и тогда проходишь по делу организатором похищения людей, подозреваемым в убийстве подельника…

— Вот этого — не докажете, — прохрипел Огурцов.

— Не докажем, — легко согласился Василий. — А может, и докажем. Мотив-то был — все деньги себе захапать. Не суть. Если доказательств не хватит, то такое подозрение наверняка украсит дело и настроит судью на кровожадный лад. Судью, кстати, мы подберем строгого, если, конечно, ты до суда дотянешь. Потому что во время следствия будешь ты, Петюня, проживать в камере на шестьдесят человек, тьфу, то есть что это я? Не человек, а уголовников. Как они ментов любят, ты знаешь.

— Предполагается, что я должен тебе верить, — медленно проговорил Огурцов.

— Не надо, Петя. Ты меня не первый год знаешь. Наверное, есть и у меня недостатки, хотя я лично пока не замечал. Но то, что я слово держу, тебе каждый скажет. Мы тебе поможем, но только при условии, что ты поможешь нам. Не просто все расскажешь, но и поможешь.

— Мне надо подумать, — уже безо всякой агрессии попросил Огурцов.

— A-а, это я понимаю. Сам любитель. — Василий уселся на диван и с видом мученика «начал ждать». Гоша показал ему глазами на дверь, и они вышли в коридор.

— Молодец! — похвалил Гоша. — Врал, как песню пел.

— Я и вправду ему помогу, — возразил Василий. — Все-таки не посторонний человек, хотя и гад.

— Да нет, — отмахнулся Гоша, — я об убийстве Морозова. Ловко ты ему чужое шьешь.

— Грех было бы не воспользоваться, — улыбнулся Василий.

В коридор выглянул Огурцов.

— Ладно, уговорили, — мрачно сказал он. — Пишите телефон. Вам ведь доказательства на него нужны, я правильно понял? Тем более что человек он влиятельный, с большими связями.

— Умник! — Василий послал Огурцову воздушный поцелуй. — Нам надо его с поличным взять. Давай, родной, оговорим подробности операции…

…Через полчаса Огурцов звонил по телефону шефу. Он был бледен, руки дрожали, но роль свою он сыграл неплохо, даже натурально:

— Алло. Это я. У нас неприятности. Евгений… да, охранник, сломал ногу. Плохо сломал, со смещением. Не знаю, говорит, с лестницы свалился. И Кирилл его увез в больничку и категорически отказывается возвращаться туда один. Не знаю! Ну, такие вот пуганые, других-то нет… Нет, выбраться они не выберутся, но и без еды-питья долго не протянут… Вот, я собрался поехать, но… Да, дело в том, что у меня тоже проблемы. Нет, нет. Касается моих прошлых дел. Нет, служебное расследование. Дело одно закрыл, хотя не следовало бы. Да. Меня пасут. Еще вчера заметил и через ребят выяснил — что, почему… Точно, за то дело, которое закрыл. Что, что! Взятку будут шить. Да.

Он помолчал, послушал и опять быстро заговорил:

— Нет, я ничего не предлагаю. Наоборот, я не могу придумать, как теперь быть. Да, да, деньги по идее должны прийти завтра… А как? Не-ет, вам я этого не предлагаю, но… Кого же я найду, когда за мной… У меня надежных людей нет… Думаю, не сложно. Там всего и делов-то — вывести их под дулом пистолета из дома и отвезти в лесок подальше. Сами поедете? Не советовал бы. Да, делать нечего.

Огурцов повесил трубку.

— Молодец, — похвалил Василий. — А чья это дача?

— Его, — ответил Огурцов.

— На него и записана?

— Нет, записана на его тетку. Он осторожный человек.

— Неужели ты всерьез надеешься, что он туда поедет? — спросил полковник Зайцев, только что появившийся в кабинете. — Ведь главным в его гениальной комбинации было как раз то, что никто из заложников его не видел.

— Поедет, — вяло сказал Огурцов. — Загримируется и поедет. Ему сложнее будет разбираться с одиннадцатью трупами, когда они все перемрут от голода и жажды. Вот и вяжите его с поличным.

— А кто будет получать деньги? — спросил Зайцев.

— Деньги будет получать не он, а подставное лицо. — Огурцов усмехнулся. — Вот с кем вы намучаетесь. Редкая гнида. Поляк литовского происхождения. Счет открыт на его имя. Кстати, шеф сегодня ждет его звонка.

Зайцев понимающе кивнул и пошел к себе — звонить прибалтийским коллегам, просить, умолять, договариваться. На долю Василия выпала задача посложнее — уговорить недавних пленников барака вернуться в место их заточения. Внутренний голос подсказывал ему, что услышать однозначное «да, когда ехать, начальник?» он может только от Коли Бабкина. Но ошибся. Маша Зуб не просто согласилась, но и несказанно обрадовалась предложению. Когда Василий позвонил Зубам, она взяла трубку и засыпала его вопросами:

— Уже всех поймали? А на суд можно будет прийти? Ой, как интересно!

— Почти всех, — сдержанно ответил Василий. — Остался самый главный злодей. Но без вас мы не сможем доказать его вину.

— Все, что угодно! — пообещала Маша.

— Задание сложное, — осторожно начал Василий.

— Ух! — Машу просто распирали восторженные чувства.

— Нам необходимо, чтобы вы все на полдня собрались в той самой даче, где вас держали…

— Ой, вот здорово! — перебила его Маша. — Повидаемся, воздухом подышим. Правда, Паша?

Пал Палыч что-то протестующе закричал в глубине квартиры, но быстро стих, и Василий от души порадовался, что начал переговоры не с ним, а с его очаровательной супругой.

Илья Дмитриевич Гинзбург тоже вызвался помочь:

— Было бы черной неблагодарностью отказать вам, после того как вы нас спасли. Конечно, можете на нас с Таней рассчитывать.

Зато Максимов отказался наотрез.

— Об этом не может быть и речи! — визгливо вопил он в телефонную трубку. — Я и так чуть живой, мне плохо, у меня одышка!

Бросив трубку, Василий требовательно уставился на Гошу:

— Что делать?

— Найди похожего жиртреста с красной рожей и подсунь вместо Максимова. Вряд ли наш любимый шеф знает каждого в лицо. А скорее всего вообще не знает, — беспечно посоветовал Гоша.

— Тогда зачем мы всех сгоняем в кучку? — обрадовался Василий. — Наймем маленькую актерскую труппу и разыграем спектакль с трогательным названием: «Мамочка, нас похитили!»

— Не перебарщивай, — погрозил пальцем Гоша. — Твой покойный живодер мог достаточно подробно описывать пленников, докладывая, как продвигаются переговоры по вымоганию денег.

Василий вздохнул и набрал номер кузнецовского офиса:

— Хочу пригласить вас завтра на дачу. — С женой, разумеется. Компания хорошая — Тропины, Гинзбурги, Зубы и так далее.

Кузнецов помрачнел:

— Не хотелось бы. Я бы еще ничего, а вот Виолетта… Она до сих пор в себя прийти не может.

— Поймите, Игорь Владимирович… — заныл Василий.

— Все понимаю. Попробую. Позвоню вам вечером.

Василий по крохам собирал команду заложников, был то покладист, то напорист, то грозен, но Александр Максимов и Виолетта Кузнецова не сдались и ехать на дачу категорически отказались. В результате роль Виолетты была поручена симпатичной лейтенантке из Управления по борьбе с экономическими преступлениями, а Максимова взялся сыграть приятель Леонида по Школе-студии МХАТа. Он работал в каком-то богом забытом маленьком театре и даже там почти не получал ролей, так что предложение сыграть «нового русского» воспринял как подарок судьбы.

— Гамлет отдыхает! — радовался он. — Вот роль так роль, предел мечтаний!

Леонид с некоторой тревогой наблюдал за артистом, когда тот сосредоточенно выписывал «концепцию образа» Максимова.

— Только не переиграй, — просил он. — Я думаю, что твоя роль вообще может быть без слов. Так, сидишь в углу, страдаешь.

— Без слов я уже в театре настрадался, — сердито возражал актер. — С меня достаточно. Нет уж — играть так играть.

…В маленькой кухоньке, где расположились оперативники и заложники, было жарко и пахло мятой. Василий давал участникам операции последние наставления:

— Вы смертельно устали, думаете только о том, как бы выбраться отсюда. Как можно меньше разговоров, чем тише вы будете себя вести, тем лучше. Появиться он может в любой момент — час назад ему позвонил его сообщник из Прибалтики и сообщил, что деньги получены, так что держать вас здесь дальше не имеет никакого смысла. Прямо сейчас вы спуститесь в подвал и затихнете.

— Вы уверены, что он приедет нас отпускать, а не убивать? — на всякий случай уточнил Гинзбург.

— Абсолютно уверен! — затряс головой Василий. — Он — не убийца, а просто предприимчивый человек, это во-первых. Он и стрелять-то не умеет — это во-вторых. И, в-третьих, подобная кровавая акция лишена всякого смысла. И, наконец, Колю Бабкина мы вооружили, так что вы не так уж и беззащитны. Ну, удачи!

Просидеть в подвале бывшим заложникам пришлось до вечера. И, если в первый час все были напряжены, взволнованы и вздрагивали от каждого шороха, то (так уж устроен человек) постепенно расслабились, отвлеклись и стали вести себя так же, как и раньше, когда запоры на дверях были не бутафорскими, а самыми что ни на есть настоящими.

Мужчины уселись играть в преферанс, женщины затеяли дискуссию по поводу конкурса красоты, показанного по телевизору вчера вечером.

— Королева красоты! — негодовала Наталья Тропина. — Только детей пугать. Рожа тупая, сама плоская, ноги кривые.

— Зато она намного выше человеческого роста, — вступилась за победительницу конкурса красоты Маша Зуб. — Так, на глазок, метра два с половиной.

— Зря вы, — Люда Максимова укоризненно покачала головой. — Польза от этих конкурсов огромная. Я вот смотрю и думаю каждый раз: какая же я красавица!

— А я! Я-то и вообще! — скромно заметила Наталья.

— Ты-то — конечно, — засмеялась Маша. — Ты — вне конкурса.

— Вот именно, что вне конкурса, — опять завелась Нататья. — В конкурсе принимают участие такие крокодилы, как вчера.

— Крокодилки, — поправила Люда. — Или кроко-дилицы. Как правильно?

— Правильно их вообще туда не подпускать на пушечный выстрел. А то у людей все ориентиры сбиваются, — опять завелась Нататья. — Им показывают черт-те что и говорят: вот как выглядит красота.

— Понятия о красоте со временем меняются, — философски заметила Маша. — Красавицы из прошлого века у нас были бы дурнушками. А красавицы с конкурса, не исключено, будут очень даже котироваться в следующем веке.

— Вот пусть их в следующем веке и показывают, — оборвата ее Наталья. — Нам-то зачем на них смотреть? Мы-то в нашем веке!

— Господи, да не смотри, — не выдержал Тропин, тасуя колоду. — Выключи телевизор и не смотри.

— Но мне же надо быть в курсе дел, — крикнула ему Наталья.

— А мне телки понравились, — пожал плечами Зуб. — Я бы их…

— Паша! — грозно крикнула Маша. — Замолчи.

— Зачем же? — Тропин рассмеялся. — Так вы бы их — что?

В подвале стало шумно, диспут на животрепещущую тему женской привлекательности набирал обороты. Поэтому, когда открылась дверь и на пороге показалась странная фигура в длинном плаще, никто ее не заметил. Наталья кричала, что мужики — грубые скоты, Маша ругалась на Зуба и требовала соблюдать приличия, а Гинзбург, как всегда, пытался всех утихомирить. Первым заметил гостя наемный актер, который в дискуссии не участвовал, потому что «настраивался на роль». Увидев человека наверху лестницы, ведущей из подвала к двери, он встал, расправил плечи, вытянул вперед руку и гортанно произнес:

— Входи, странник, преломи с нами хлеб.

Тропин удивленно вскинул брови и чуть было все не испортил:

— Коллеги, а наш вице-Максимов, похоже, с ума сошел. Фу, какая неприятность.

На Тропина зашикали, и Люда молча указала ему пальцем на пришедшего.

— С добром ли ты пришел к нам, о странник? — не унимался актер. — Нет ли у тебя, брат, камня за пазухой?

— Нет, — глухо ответил человек в плаще. — Зато у меня есть пистолет, о чем я вас и предупреждаю. Сейчас вы все выйдете, сядете в машину и поедете со мной.

— Не многовато ли переездов? — ворчливо спросил Тропин. — Надоели, знаете ли. Мы здесь только-только обосновались. Что вы нас таскаете-то туда-сюда?

— Я намерен вас отпустить, но не здесь, — ответил гость.

— О-о, добрый человек! — взвыл актер. — Красота души твоей мерцающим звездопадом…

— Извините. — Маша подбежала к актеру, зажала ему рот рукой и с мольбой заглянула ему в глаза. — Извините, он у нас не в себе.

— Вижу. — Человек сделал шаг в сторону и крикнул: — Выходите по одному с интервалом в десять секунд и садитесь в фургон.

— А вы кто? — спросил Тропин. — У нас теперь что ни день — то новый начальник.

— Я — никто. Выполняю поручение, не более того. Прошу, уже пора.

Заложники медленно поднялись по лестнице, дошли до машины и расселись в кузове закрытого фургончика. Лже-Максимов по-прежнему простирал руки к спасителю и с пафосом произносил странные тексты, надерганные, вероятно, из различных театральных постановок:

— Смею ли признаться в большой братской любви к тебе, о странник? Пусть благодарность наша, омытая слезами, сделает твой путь чистым и высоким.

— Чур я у окошка! — закричала Маша.

— Нет, я! — запротестовала Люда.

В фургоне не было окон, и, запирая дверь, человек в плаше горестно вздыхал: «Да они здесь все с ума посходили».

Машина тронулась, и все набросились на актера.

— О, дорогой мой, — прошептал Тропин, давясь смехом. — Боюсь, вы плохо знакомы с лексиконом современных предпринимателей. Настоящий Максимов изъяснялся несколько иначе.

— Да уж, — согласилась Люда. — Я бы сказала: строго наоборот.

— А мне кажется, я был неплох, — гордо сказал актер. — И зря вы пытались выдать меня за психа.

— У нас не было выхода, — сказала Маша.

— Дорогие мои, — Гинзбург хлопнул в ладоши, стараясь переключить компанию на другую тему. — Нам было велено его рассмотреть и запомнить. Но это весьма затруднительно, потому как он скрыл от нас свою внешность: темные очки, явно приклеенная борода, шляпа.

— А ты бы как хотел? — спросил Тропин. — Чтобы он специально засветился? И документы еще тебе предъявил? Вот, запоминайте, граждане, я такой-то и такой-то, выгляжу так-то.

— Я понимаю, — протянул Гинзбург, — но все же…

Машина резко затормозила, загремел замок, и поступила команда: «На выход». Заложники вышли и принялись растерянно озираться. Вокруг был темный заснеженный лес, над которым жутковато зависла огромная полная луна.

— Красота-то какая! — воскликнула Маша. — Просто дух захватывает.

— Я рад, что вам здесь нравится, — сказал загримированный «странник». Отсюда до ближайшей станции — пять километров. Больше я вас не задерживаю.

— Пардон, — Наталья вышла вперед. — Вы хотите сказать, что нам придется идти пять километров по сугробам? Да вы за кого нас принимаете?

— Необязательно по сугробам, можно и по дороге. Впрочем, как вам будет угодно.

— Ну уж нет! — возмутилась Наталья. — Мы не альпинисты и не полярники. Вы просто обязаны нас довезти до трассы.

— Увы, это в корне противоречит моим интересам. — Он достал из кармана пистолет и грубо скомандовал: — Отойдите подальше от машины.

— О, благодетель, не бросай нас здесь, в царстве тьмы и ветров! — взвыл актер, и бросился к машине. Маша побежала за ним, Зуб — за Машей. Орали они при этом как резаные. Все остальные с замиранием сердца наблюдали за возникшей у машины свалкой. Больше всех растерялся бандит. Он пятился назад и вертел головой то вправо, то влево, пытаясь удержать на прицеле всех, что было совершенно невозможно, потому что сплоченная прежде группа заложников распалась на две части. Прижавшись спиной к толстой березе, он изо всех сил закричал на Машу, Пал Палыча Зуба и актера, приказывая им вернуться к остальным. Они нехотя, но повиновались. Бандит немного успокоился и с видимым облегчением опустил руку с пистолетом.

— Так-го лучше, — сказал он.

И в этот самый момент где-то совсем рядом послышался шум двигателя, и из темноты на дорогу выскочил милицейский «УАЗ». Уж на что плохая машина, но фары светят ярко. Точнее, слепят. Переход от тьмы к яркому свету был столь резок, что ни заложники, ни бандит не увидели, как из двери милицейской машины посыпались на снег омоновцы, зато все услышали зычный крик капитана Коновалова:

— Всем лежать! Падайте на снег, на землю падайте!

Упали все, кроме бандита. Он, щурясь, как крот, принялся палить во все стороны и успел выстрелить четыре раза. Омоновцы, сопя, сжимали кольцо, и ближайшее будущее разбушевавшегося бандита уже не вызывало сомнений: считанные секунды — и он будет лежать на снегу лицом вниз, придавленный увесистым омоновцем. Но Василий Коновалов не относился к числу тех людей, которые легко отдают лавры победителя бодрым ребятам из отряда особого назначения. И ему смертельно хотелось лично заломать именно этого злодея, с которым у старшего оперуполномоченного были свои счеты. Поэтому Василий повел себя как полный дурак, хотя сам-то он полагал, что совершает подвиг. Он вошел в полосу света и, глядя бандиту в лицо, грозно скомандовал:

— Брось пистолет, сука!

В следующую секунду раздался еще один выстрел, и Василий упал. «Ой, мамочка, ой!» — крикнула Маша, и наступила тишина. Бандит неуклюже попятился и, развернувшись, побежал в лес. Омоновцы дернулись было следом, но капитан Коновалов неожиданно ожил, вскочил на ноги, велел всем «ждать! здесь ждать, я сказал!» и тоже понесся в темную чащу. Через минуту он вернулся с торжествующим видом, волоча за шиворот почти безжизненное тело. Театральным жестом бросив его к ногам омоновцев, Василий плюхнулся в снег, схватился за плечо и сказал обиженно и удивленно:

— Ну ты подумай — попал. Вот сволочь.

Пока Гинзбург и Маша хлопотали вокруг старшего оперуполномоченного, рана на плече которого оказалась пустяковой, омоновцы, весьма удивленные странной выходкой Василия, надели наручники на «клиента» и усадили его под березу.

— Вот и все, — спокойно сказал Василий. — Всем спасибо. Сейчас снимем с товарища грим, все друж-ненько посмотрим на него, запомним его неотразимую внешность — и по домам.

Самый молодой из омоновцев наклонился к человеку в плаще, резко дернул за фальшивую бороду, содрал с него очки и, присев на корточки, добродушно поинтересовался:

— Не ушиблись? Я не слишком вас помял?

— Безмерно рад нашей встрече, — сказал Василий. — Давно хотел познакомиться поближе. Ильин, если не ошибаюсь? Вениамин Гаврилович? Защитник всего живого?

Бандит пытался держаться мужественно.

— Давно бы и зашли, — ответил он. — Зачем же было себя сдерживать? Я работаю ежедневно с девяти до шести.

— Повода не было. Но зато теперь мы проведем вместе много упоительных часов. В беседах, конечно, поймите меня правильно.

— Только в присутствии адвоката, — голос бандита дрожал.

— Только не говорите, что дело развалится в суде, как карточный домик, — зло сказал Василий. — Я этого уже слышать не могу. Кроме того, дела о вооруженных нападениях на сотрудников милиции никогда не разваливаются. Никогда.