Проданная Истинная. Месть по-драконьи

Эпилог

Я впервые видела императора и Ее юное Величество Эльене вживую, и не в силах побороть любопытства, искоса рассматривала их весь обед. Оба выглядели замученными и одновременно счастливыми. Им досталось не меньше, чем нам. Может, даже больше.

Больше всего на свете я радовалась, что смогла рассказать Теофасу, где искать его пропавшую Истинную.

Мгновенная смерть повредила кристаллическую связь Сопределья со столицей, и предупредить императора о предательстве служанки его молодой супруги не представлялось возможным. А когда связь восстановили, выяснилось, что судьба императорской четы изменила рисунок. Эльене оказалась похищена, а Теофас измучен бесконечными стычками с темным магом, претендующим на корону Вальтарты. До нас долетали сплетни, что этот маг приходился императору сводным братом по отцу. Ну и Анвару, конечно, тоже.

Спасти Эльене я не могла, зато сумела локализовать поиски темного мага.

— Как ты догадалась, где искать Люче? — Теофас наклонился ко мне, рассматривая цепко, но с добрым интересом.

Люче — это уменьшительно-ласкательное от Эльене.

Мы с Анваром обменялись короткими взглядами. Он вопреки этикету взял меня за руку, а после и вовсе придвинул к себе вместе со стулом. Кажется, у Люче это вызвало какие-то забавные воспоминания, потому что та задумчиво улыбнулась. Потом взглянула на меня и покраснела.

— Если скажу, что это моя вторая жизнь, поверишь?

Мы уже договорились вчетвером тыкать друг другу, но я единственная из всех не чувствовала неловкости. Может, потому что я была из другого мира, а, может, потому что действительно прожила месяц фарх дважды.

Я решила не врать. Я-то знаю — стоит только начать, и уже через неделю окажется, что на пустом месте образовалась гора бесполезной лжи. А что уж они будут делать с этой правдой не мое дело.

Теофас сделал очень сложное лицо, а вот Эльене… мне поверила. Сразу. Сделала вид, что тянется за пирожным, а сама шепнула:

— Расскажешь потом?

Медленно моргнув, я обозначила полное согласие. Мне тоже хотелось узнать ее поближе. Теофас рассказывал мне о ней целый месяц, и я чувствовала, что знаю Люче лучше, чем собственную сестру.

А вот сестра… Лале, как ни странно, полностью стряхнула божественный морок, и с ужасом поняла, что натворила. Если первый месяц после нападения ифритов, мы с трудом удерживали ее в покоях, обложив периметр амулетами и стражей, то после не могли заставить ее перестать лить слезы. Думали, Сопределье утопит.

Я даже сочувствовала ей, пока не поняла, что прощение она просит только у Анвара. Причем днем и ночью. Днем еще ладно, а вот после ночного рейда рыдающей Лале в прозрачном неглиже, Анвар не выдержал и ласково, но настойчиво выпер ее в монастырскую глушь, где лечили выживших после договора с богами. И отказался обсуждать ее возвращение в ближайшие года три, хотя я все равно пообещала тайком матери, что вытащу ее пораньше. Года через два.

Маму было немного жаль. Итана отправили в пансионат для Пустых, Лале в пансионат для умалишенных, а я вышла замуж и научилась избегать душещипательных бесед. У меня для бесед муж был. А когда мама слишком уж настаивала, напоминала, что и у нее тоже.

Алаке, бывшая Фьорре, из захудалого рыцарского рода сотрясла основы великосветского общества, выйдя замуж за простолюдина. Но, положа руку на сердце, я ее не винила. Видела я ее вея — прекрасного, как фея в мужском обличии, веселого и глубоко влюбленного в свою жену. Ее, конечно принимали в обществе, благодаря нашему родству, но негласно она оставалась персоной нон грата.

Особенно злобствовал отец, жизнь которого сложилась не в пример хуже. Его земли методично разорял Анвар, и легкость задачи обуславливалась непомерным самомнением и пьянством отца. Его, как раз в обществе принимали, хотя и с усмешкой, как принимают местного гика или мима с набором новых фокусов, но ареал отцовской жизнедеятельности, к счастью, находился далеко от Велеша. Думаю, он давно понял, как сглупил, разведясь с мамой. Возможно, он все еще любил ее — ту далекую девочку, которая когда переступила гордость, семью и амбиции, и пошла за ним на край света. Да поздно теперь. Она теперь любила своего вея.

Я как-то пробовала поговорить с Анваром об отце, которого тот загонял в долги, но тот сделался настолько холодным, что и мне не по себе стало. Только один раз он вскользь оговорился, что драконирам, распускающим руки, не по карману семья.

Отец пытался со мной встретиться, но его не пустили дальше объездной дороги на столицу Сопределья. Я не возражала. Говорить мне с ним было не о чем, а денег в долг я не даю.

А в остальном в Сопределье царило редкое согласие и всеобщий мир, основанный на фанатской преданности герцогской семье.

Чудеса слепой любви коснулись и меня.

Если мужская половина беззастенчиво косплеила своего герцога, то бум женской любви пришелся на меня. Без всякого желания я ввела в моду: брюки, куртки военного образца, штаны военного образца, платья без корсетов, воротники стойки и рыжий цвет. И котиков. В глубине души последнее я считала личным достижением и верила, что после смерти попаду в рай.

Даже Диан со мной примирился. Он никогда не признавался, но мое несостоявшееся самопожертвование произвело на него гнетущее впечатление. Наверное, он все-таки не был женоненавистником.

Теперь он на пару с кланом Леяш они все еще восстанавливали храм богини.

Хуже других пришлось Кастору. Род Шиин был ближайшим вассалом Фалаш, и его глава не мог уехать, чтобы что-нибудь восстанавливать или кого-нибудь спасать. И мы день за днем сталкивались на совещаниях, обедах и балах, что доставляло откровенный дискомфорт и мне, и Кастору, и Анвару. Кастор просто смотрел на меня и молчал, и я молчала. Вроде и сказать друг другу нечего, а все равно — одному больно, второму не по себе.

Анвар болезненно переживал чувства Кастора ко мне, хотя их дружба пострадала не так сильно. Они росли вместе, воспитывались старым герцогом, как принц и его тень, и даже любовь не могла их разделить. А когда я чувствовала, что все-таки могла, то влезала в конфликт и разводила их по разным углам, как нашкодивших мальчишек. Кастора-то нельзя было сослать в какой-нибудь пансионат, как Лале.

А вот с богиней мы встречались уже дважды.

Как и обещала, я поднималась на гору и добросовестно ждала указаний свыше. Но если бы меня спросили, что за зелье варилось для богов, я бы не ответила. В памяти не осталось ни названий ингредиентов, ни качества огня, ни слов песни, что шепталась над котлом. Оставалось только чувство радости, как от встречи с очень хорошим другом.

Между прочим, приезд императорской четы мне предсказала Милене. Сказала, что в моей жизни наступают спокойные дни, и что бояться больше нечего, а император с женой страшные сладкоежки.

Вообще-то Теофас приехал тайно, и очень удивился обнаружив, что ему подготовили покои, прислугу и даже маленький сад из флаций для Ее Величества Эльене.

Этот обед был первым в череде наступающих спокойных дней.

— Допустим, верю, — сказал Теофас осторожно. — Допустим, ты живешь вторую жизнь, ставленница богини Смеха. Это возможно. Знаешь что, называй меня Тео, а я буду называть тебя А…

— Аланте, — холодно перебил его Анвар. — И скажи спасибо, что просто Аланте, а не Ее Светлость вейра Фалаш.

— Все мои братья какие-то не братские, — шепотом пожаловался Тео, и я не выдержала, засмеялась.

Следом засмеялась и Люче.

И Анвар, и Теофас выглядели взъерошенными, но расслабленными и счастливыми.

Вечером, я вопреки традиции не пошла в зельеварные, а устроилась рядом с Анваром, просматривающим последние схемы по восстановлению разрушенных построек. Но стоило мне только потереться носом о зазолотившийся чешуйками висок, как Анвар откинул бумаги, и затащил меня к себе на колени.

Глаза потемнели.

— Скажи, что любишь меня? — потребовал жестко.

Он часто задавал этот вопрос, особенно если мы виделись в этот день с Кастором или кто-то из дракониров делал мне комплимент. Или вот как сегодня, когда Тео предложил перейти на близкую форму общения.

Объяснять, что Теофас до умопомрачения влюблен в собственную Истинную, было бесполезно. Анвар и сам это знал. И знал, что его любовь такая же счастливая и взаимная, но все равно изо дня в день спрашивал свое пугающее «любишь?»

То ли не верил, то ли боялся верить.

Период моей холодности навсегда остался в его памяти, как и дурацкая шутка про свадьбу с Кастором, как и моя несостоявшаяся смерть. В моей охране состояли лучшие дракониры Сопределья, в каждое платье были вшиты защитные руны, а в покоях лежало около сотни амулетов на все случаи жизни. И Анвар лично каждое утро их проверял.

Драконья суть брала верх над разумом.

Я не умела утешать, и, наверное, не умела быть убедительной, поэтому ночь за ночью лечила Анвара от темной стороны его магии, как умела. Клала на колени его голову, перебирая волосы прядка за прядкой, потом наклонялась и целовала, слушая, как учащается его дыхание, гладила плечи, а после разрешала делать с собой все, что ему захочется. Тем более, что хотелось нам одного и того же.

Тогда уже я требовала признаний в любви. И получала их с лихвой ночь за ночью.

Наутро Анвар успокаивался, светлел. Становился обратно сказочным сияющим принцем, по которому сходит с ума половина Вальтарты.

В глубине души, я понимала, что на нас сказываются моя детская недолюбленность и месяц фарх, вина Анвара за нашу первую несостоявшуюся свадьбу и его кошмары, в которых я умираю от Мгновенной смерти,

Но… Мы научились жить с этим. Любовь горела, как факел, освещая самые темные закоулки наших душ, поэтому вместе было нестрашно. Вместе было светло.

— Ты ведь знаешь ответ, — легонько подула Анвару на лоб, глядя, как разлетаются волосы. — Зна-а-аешь.

Он уже перетащил меня на кровать, притиснув к груди, как плюшевую игрушку, и глубоко и жарко дышал мне куда-то в ухо.

— Знаю, — согласился тихо. — Но это ведь как амулет, который надо подзаряжать каждое утро. Ты забываешь, а я просто напоминаю.

С трудом удержалась от смешка. Ну-ну. А кто каждую ночь так подзаряжает, что скоро местные дракониры начнут трубки от нас прикуривать?

— Ты надо мной смеешься? — вдруг уточнил Анвар.

Его пальцы ласково пробежались по ребрам, вызывая новый приступ смеха, и я тут же закивала. Моя же драконица меня и сдала, попробуй, соври тут.

Анвар сначала повеселел, а после, когда я разомлела от щекотки и смеха, резко опрокинул спиной в одеяла и навис сверху, неотвратимый, как сама судьба. И я сдалась. Обняла его, прижалась тесно-тесно и шепнула:

— Люблю.