Продолжение бестселлера Маргарет Митчелл

ГЛАВА 42

— Вот мне и выпало счастье вновь танцевать с Вами, — прошептал Кевин Грейни, кружа Скарлетт в вальсе, — а я, признаться, уж и не мечтал об этом после Вашего категорического отказа остаться на сезон.

— Если Вы такие мелочи почитаете за счастье, мистер Грейни, то как же Вам мало для него нужно! — шутливо ответила Скарлетт, польщено улыбнувшись.

— Как это ни парадоксально, моя очаровательная прелестница, но я и в самом деле счастлив. Ну, что, собственно, я могу позволить себе в отношении порядочной замужней женщины, которая мне безумно нравится и я даже не имею сил этого скрывать?! — Только танец, на который очень рассчитываю и который она, ничем не рискуя, может мне подарить! Как Вы посмотрите на то, если я ангажирую Вас на все сегодняшние вальсы, миссис Скарлетт?

— Но я обещала следующий вальс Дрожечку!

— Тому, что танцевал с Вами котильон?

— Да!

— А кто он такой, откуда он вообще взялся, и как давно Вы с ним знакомы?

— Это что, допрос?

— Конечно, ведь Вы находитесь сейчас на полном моем попечении и я должен оправдать доверие мистера Левингстона. Я обязан следить за каждым Вашим шагом и ни в коем случае не подпускать к Вам всяких подозрительных типов.

— А этот по — Вашему подозрительный?

— Конечно!

— Почему же, позвольте узнать?

— У него слишком черные, густые усы! — прошептал Кевин нагнувшись к самому уху Скарлетт, — и они такие подозрительные! А вдруг он шпион?

— Шпион? — Скарлетт засмеялась. — Но при чем же тут я?

— Как, причем? А вдруг он приставлен к Вам инкогнито?

— Ко мне, для чего?

— Чтобы под видом незнакомого мужчины похитить Ваше сердце! Он похитит его, уйдет, снимет свои накладные усы и Вы никогда не узнаете вора.

— Скарлетт весело рассмеялась. — Какая пикантная шутка, мистер Гренйи и коль Вы намерены так же весело шутить и впредь, то я, пожалуй, соглашусь подарить Вам все сегодняшние вальсы за исключением того, который обещала нашему шпиону.

— А все остальные танцы Вы, конечно же, подарите ему?

— Конечно, ведь Вы не претендуете на все остальные, а я не привыкла оставаться на балу без кавалеров.

— Да, это огромный промах с моей стороны, но ничего уж тут не поделаешь, все кроме вальса я танцую прескверно, а посему рискую навлечь на себя гнев такой несравненной партнерши, как Вы.

— Ничего, мистер Грейни, Вы ведь взяли на попечение не только меня но и Джулию, и должны будете время от времени приглядывать за ней, чем я и рекомендую Вам заняться в перерывах между вальсами. Посмотрите, как заинтересованно поглядывает на нее этот француз Кутерьме. Вам не кажется, что он тоже шпион?

— Этот? — Нет!

— Потому, что у него нет усов?

— Потому, что сердца крадут только у тех женщин, которые не позволяют их завоевывать добровольно, миссис Скарлетт!

— Вы что же, хотите сказать, что Джулия позволит завоевать свое сердце этому франту?

— А почему бы нет? Вполне возможно! Она молода, беспечна, неопытна и наверное грезит о неземной романтической любви, как и все девушки в ее возрасте. А эти французы! О…! — Кевин многозначительно завел глаза.

— Что значит 'О'?

— Уж очень они шустры по части романов, миссис Скарлетт, и при желании этому франту, как Вы изволили выразиться, не составит большого труда завоевать юное сердце нашей американской леди.

— А вот тут Вы ошибаетесь, мистер Грейни, — загадочно взглянув на него, сказала Скарлетт, осведомленная о тайной любви Джулии.

— Ошибаюсь? — возможно! Да Бог с ними, думаю, что они и без нас во всем разберутся. — И он нежно перехватил рукой Скарлетт за талию так, чтобы привлечь ее к себе поближе.

Маэстро Оффенбах, вволю наговорившись с французами, занял, наконец, свое дирижерское место на эстраде, предоставив Маречку возможность выпить и перекусить. С его появлением на сцене возбуждение в зале сразу же возросло. Люди перешептывались друг с другом по этому поводу и с обожанием поглядывали на сутулую спину великого композитора, виртуозно помахивающего своей дирижерской палочкой.

Ах, до чего же хороша была музыка в исполнении маэстро, в ней было столько жизни, красоты и какого-то дерзкого вызывающего задора. На сей раз это было что-то веселое, вроде кадрили и быть может звучало так великолепно только под дирижерством самого автора, который, вложил душу в свое произведение и лишь один мог знать, как заставить музыкантов выразить то, что он задумал.

— О! Вы и по части кадрили мастерица, миссис Скарлетт. — Воскликнул Густав Дрожичек, взяв Скарлетт за руки. — Надо же, как ловко Вы обернулись в этой фигуре, я даже и глазом не успел моргнуть. У Вас на Юге, что, все дамы так виртуозно танцуют?

— Большинство, мистер Дрожичек.

— И все так же хороши собой?

— Большинство! Мистер…

— Густав, называйте меня просто Густав, а я буду называть Вас Скарлетт!

Скарлетт возмущенно подняла брови.

— Но я не давала Вам на это своего согласия, мистер Дрожичек.

— Ну, так дайте, Скарлетт! — и он, самоуверенно ухмыльнувшись, притянул ее к себе так близко, что щеки их почти соприкоснулись.

Скарлетт почувствовала, как краска прилила к лицу и волна возмущения тут же захлестнула ее рассудок.

— Что это значит, мистер Дрожичек? — строго спросила она.

— Вам не кажется, что Вы слишком вольно себя ведете? Или это Ваша норма поведения с женщинами?

— Вольно? — Ну, может совсем чуть-чуть! Однако такому поведению есть объяснение.

— И какое же?

— Вы понравились мне с того самого момента, как сели в мою карету, мэм!

— Ну и что?!

— Как, что?! Вы понравились мне и сейчас я хочу довести наше знакомство до определенного логического начала. Думаю, что сегодня для этого выдался самый удобный случай и мы с Вами должны расставить все точки над и в нашем обоюдном влечении друг к другу. К чему тянуть быка за рога, ведь у нас для этого не так много времени, Скарлетт. — И Густав самоуверенно ухмыльнулся.

А Скарлетт до такой степени была возмущена его наглым, беспардонным заявлением, что готова была тут же отвесить ему увесистую пощечину и очень сожалела о том, что вокруг слишком много народу.

— В чем дело, объясните мне, на что Вы намекаете? Я ничего не понимаю?!

— Не понимаете?

— Простите, нет! — Скарлетт так разозлила его самонадеянная ухмылка, что она, уже не контролируя себя, попыталась выдернуть свою руку из его руки и уйти не докончив танца.

Однако Дрожичек сумел ее удержать и взглянул на нее теперь удивленно.

— Ну, разве Вы сами не стремились произвести на меня впечатление? Разве это не являлось Вашей целью тогда, на Манхаттан-Бич?

— Я? С чего Вы взяли?

— С того, что Вы сначала сели в карету к двум одиноким мужчинам, а потом, любезно беседуя со мной, намекнули, что Вы здесь в Нью-Йорке одна, без мужа. Какую цель Вы тогда преследовали, мэм, позвольте узнать?

На этот раз Скарлетт без труда удалось выдернуть руку из расслабленной ладони Густава. И, резко повернувшись, она ловко проскользнула между несущейся следом за ними танцующей парой.

— У меня была только одна цель! — зло выкрикнула она недоумевающему Дрожечку. — Добраться до ресторана!

Незадачливый ухажер, постояв в растерянности с минуту, направился ее догонять и настиг уже возле самого фонтана, куда они подошли одновременно с Кевином Грейни.

— Что случилось? — взволнованно спросил Кевин, заглядывая ей в глаза, которые метали зеленые молнии.

— Ничего особенного, — сказала Скарлетт и постаралась улыбнуться. — Просто этот джентльмен слишком неловок, он так сильно наступил мне на ногу во время танца, что я, не выдержав боли, вынуждена была прервать его на самой середине и уйти.

— Миссис Батлер, простите меня за неловкость, — сказал Густав, и театрально приложив руку к манишке, поклонился. — И дайте мне возможность загладить свою вину. Надеюсь, что во время следующего танца я буду более осмотрителен и постараюсь не причинить Вам боли.

— Но, уж нет, мистер Дрожичек, я не хочу вернуться домой с покалеченными ногами и танцевать с Вами больше не стану! Я слишком требовательная партнерша и не допускаю даже малейших погрешностей во время танца, а уж эта Ваша и вовсе не находит себе никаких оправданий! Так, что, придется Вам подыскать себе другую партнершу, да к тому же, все остальные танцы я обещала мистеру Грейни. — И она, ядовито взглянув на оставшегося ни с чем ухажера, взяла под руку Кевина Грейни и повела его к столику за которым сидел мистер Лангстер.

— Проводите меня, Кевин, у меня пересохло в горле и я хочу чего-нибудь выпить, — сказала она.

— Так что все-таки произошло у Вас с этим джентльменом? — спросил Кевин, как только они удалились на некоторое расстояние от Густава Дрожечка. — Вы не хотите сказать мне?

— Нет. Вернее, не считаю нужным обращать на это Ваше внимание.

— Ну, тогда я сам поговорю с ним и все выясню.

— Я благодарна Вам, Кевин, но, право, все это не стоит и выведенного яйца. — Постаралась успокоить его Скарлетт, подумав о том, что не хватало только, чтобы двое мужчин, один из которых оставил дома беременную жену, устроили сейчас в Гильмор — Гарден скандал из-за нее, да к тому же в присутствии четырех десятков органов нью-йоркской прессы!

— Но он испортил Вам настроение!

— Испортил настроение? Вовсе нет! — Скарлетт весело улыбнулась. — Я хочу шампанского и побыстрей, потому, что за кадрилью непременно последует вальс и мы с Вами не должны его пропустить.

Ее настроение действительно улучшилось через некоторое время. Она танцевала с Кевином Грейни и Джоном Лангстером, который на удивление для такого солидного мужчины, прекрасно владел своим телом и двигался намного лучше Кевина. Зато Кевин рассказывал ей пикантные смешные истории, часть из которых была абсолютной выдумкой, и это ее веселило.

Густав Дрожичек после отказа Скарлетт переместился в другую часть зала и больше не напоминал ей о себе, а их столик вскоре оккупировали французы, — театрал Кутерьме и пара его молодых друзей, которые наперебой приглашали танцевать Джулию и Нели.

Итак, три молодые дамы были окружены мужчинами, которые наперебой наполняли их бокалы шампанским и старались развеселить, да к тому же не давали им пропустить ни единого танца.

— Я совершенно не понимаю о чем говорят друзья этого Кутерьме — сказала Скарлетт Кевину во время очередного вальса, — слова вроде бы звучат по — английски, правда с ужасным акцентом, но их все же можно разобрать, однако полный смыл всего сказанного никак до меня не доходит.

— Это происходит потому, что они не могут правильно сформулировать смысл предложения.

— А Вы их понимаете?

— Понимаю, но только потому, что знаю французский.

— А я в свое время его совсем не изучала, даже не смотря на то, что моя мама была француженкой и прекрасно им владела.

— На Вас это очень похоже. Мне вообще кажется, что в детстве Вы были сущим дьяволенком в юбке, этакой непослушной своенравной упрямицей.

Скарлетт засмеялась.

— Вы абсолютно правы, именно такой я и была. Но как Вам удалось это определить?

— Очень просто. Вы и сейчас такая же!

— Что?

— Вы и сейчас такая же, миссис Скарлетт, и это делает Вас еще привлекательней во сто крат!

Как необычно ведет себя Кевин для влюбленного мужчины, — подумала Скарлетт. Он не навязывает ей своих чувств и не добивается взаимности, однако он нежен, предусмотрителен, готов защитить ее честь, умеет пошутить ради ее удовольствия и угодлив ровно настолько, насколько ей это приятно. Он любит ее как бы издалека, не приближаясь, и это либо расчетливый ход умелого ловеласа, либо проявление застенчивого нрава обреченного на большое чувство мужчины.

Но чем бы это не объяснялось, Скарлетт чувствовала некий комфорт, находясь в его обществе и ей вовсе не хотелось от него отказываться. Это было чем-то вроде теплого мехового манто в зимний промозглый холод, или стаканом воды, вовремя поданным в летний зной.

Бал приближался к концу и многие уже покидали Гильмор-Гарден, прощаясь с друзьями и знакомыми. Скарлетт взглянула на часы. — Боже мой! Уже без четверти четыре, а она и не заметила, как быстро пролетело время.

— Да, до конца бала осталось пятнадцать минут, — сказал Кевин, тоже взглянув на часы, — и надо полагать, что этот вальс последний. Сейчас зазвучит котильон и на этом все закончится.

— А где Джулия? — Скарлетт принялась озираться по сторонам, — что-то ее не видно.

— Да вон она, стоит у столика вместе со своим французом. Похоже, они прощаются с мистером Лангстером и его дочерью.

Скарлетт оглянулась. Мистер Лангстер стоял возле столика под руку с Нели, а Кутерьме в это время о чем-то с ними разговаривал. Затем француз поцеловал девушке руку и следом за ним это проделали его друзья, а Джулия чмокнула в щеку свою новую подругу.

— Похоже так. — Скарлетт забеспокоилась.

— Нам тоже следует попрощаться с ними, посмотрите, они уже уходят.

Однако Кевин на этот раз проявил настойчивость.

— Нет, это наш последний танец и я скорее буду выглядеть полным невеждой в глазах мистера Лангстера и его дочери, чем откажусь сейчас от него.

— Но, я…

— А Вы моя пленница и на этот раз я Вас никуда не отпущу. — И он крепче прижал ее к себе.

Они долго прощались с французами на крыльце Гильмор-Гарден, пока Скарлетт, наконец, не замерзла.

— Джу, нам пора! — сказала она подруге и решительно взяла ее за руку.

— Нет, нет, мистер Кутерьме, это вообще не в моем вкусе. — Что-то горячо доказывала в этот момент Джулия своему новому французскому другу.

— Сейчас, сейчас, миссис Скарлетт, еще одну минутку.

— Оставьте ее пока, — сказал Кевин, — а я пойду отыщу свою карету и велю кучеру подъехать поближе к крыльцу.

Кевин подъехал быстрее, чем Джулия довела до конца свою беседу, и у Скарлетт на этот раз лопнуло терпение.

— Джу, мы уезжаем! — крикнула она девушке и взяла под руку подошедшего к ней в это время Кевина.

— Все, иду! — Джулия поочередно протянула руку для поцелуя троим мужчинам. А потом легко спустилась по ступенькам и подбежав к Кевину с другой стороны, тоже взяла его под руку, весело напевая себе под нос одну из мелодий маэстро Оффенбаха.

Ночь оказалась ветреной и пока они шли к карете, с них чуть не сдуло шляпки, которые, с каждым новым порывом ветра приходилось ежеминутно придерживать рукой.

Кевин помог Джулии первой забраться в карету, чтобы потом занять место рядом со Скарлетт. И молодая леди, веселая и возбужденная, усевшись поудобней, тут же принялась восторженно рассказывать о своих новых знакомых, один из которых был непревзойденным актером-комиком, а другой режиссером, и о том, какие прожекты строили они относительно своих новых спектаклей.

— Они говорили, что теперь театр в большей мере должен жить впечатлениями, чем словами и называли мусором помпезные исторические периоды ременисценции и красоты стиля в написании постановок! — Что оставляют они в душе зрителя, — констатировал мистер Бороу, — кроме малоосновательного предположения, что автор является человеком великой учености!

— И ведь он прав, миссис Скарлетт! В самом деле, прав! Они говорили, что ныне искусству нужны проповедники, заглядывающие в самое сердце зрителя, а играть нужно не для того, чтобы покрасоваться перед публикой, распуская ей напоказ пышный павлиний хвост, а ради блага ближнего своего. И как передают из рук в руки сокровище, так должны и слова драматургов в лице актеров передавать людям то, что природа вложила им в душу!

— Какие высокие слова! Согласитесь, мистер Грейни?

— Да, Джулия, я думаю, что он прав. И если все театралы будут придерживаться такого же мнения, в этом виде искусства и впрямь произойдет революционный перелом в скором времени.

— А как они раскритиковали Созерна, миссис Скарлетт, ну прямо в пух и прах! И высказали мнение, что все его спектакли уже давно себя изжили и их следует утилизировать. Они рассказывали мне о новых, современных течениях в театральной среде, и Вы знаете, это действительно очень интересно! Ах, как жаль, что у нас в Америке не существует такой серьезной театральной школы, как во Франции и мы всегда плетемся в этом вопросе позади них. — Сетовала Джулия.

Напрасно она переживала, что будет скучать на предстоящих балах, — подумала Скарлетт, слушая возбужденную болтовню девушки. — С таким темпераментом и жаждой общения ее оттуда и за уши не вытянешь!

Им пришлось довольно долго выбираться из толпы карет, оккупировавших все подъездные пути к Гильмор-Гарден и тоже старающихся поскорее выехать оттуда. И сколько не пытался кучер Кевина проскользнуть хоть в какую-то образовавшуюся брешь, ее тут же занимали крупы чьих-нибудь лошадей, или пятящиеся задки карет. Но вот, наконец, движение понемногу рассеялось и у них появилась возможность пробраться вперед, а спустя некоторое время выехать на широкую дорогу одиннадцатой авеню.

До дома Полтнеров и Левингстонов, которые находились на одной улице и располагались один напротив другого, было около получаса езды, и Скарлетт, убаюкиваемая монотонным стуком колес и несмолкаемой трескотней Джулии, прикрыла глаза и слегка приклонила голову к спинке сидения. У нее было только одно желание, — поскорей добраться до дома и прямо с порога сбросить тесные бальные туфли, в которых нестерпимо гудели ноги. Она только сейчас поняла, как устала за эту ночь, да и было от чего, ведь ей не пришлось пропустить ни одного танца!

Едва пробивавшийся сквозь небольшие оконца кареты свет ночных газовых фонарей, стоящих вдоль дороги, то и дело отбрасывал свои блеклые тени на лица сидящих в карете, и тут же исчезал, снова погружаясь в кромешную тьму. Скарлетт уже почти совсем задремала и вдруг в какой-то момент ощутила над своим виском горячее дыхание Кевина, а потом нежное прикосновение его губ к своей щеке.

Она слегка встрепенулась и напряглась, но Кевин тут же предусмотрительно взял ее за руку.

— Простите меня, но я не в силах от этого удержаться. — Чуть слышно прошептал он, склонившись к самому ее уху и тут же снова стал нежно целовать ей затылок, волосы, шею.

Скарлетт не шевелилась, лихорадочно оценивая происходящее. Она не могла воспротивиться действиям Кевина, ни словом, ни жестом, чтобы не привлечь внимания сидящей рядом с ней Джулии. Сделай она это и Джулия тут же стала бы невольной свидетельницей того, как женатый мужчина позволяет себе заниматься такими непотребными вещами с чужой женой. И ей не хотелось также обидеть Кевина своим возмущением и втоптать в грязь те чувства, которые им сейчас владели. Ведь он делал это не потому, что подобно Дрожечку, беспардонно позволял себе всякие непристойные вольности по отношению к ней, и тем самым, заведомо оскорблял, а только лишь потому, что не в силах был от этого удержаться, и она не могла не считаться с его чувствами!

С другой стороны, она сидела и позволяла постороннему мужчине целовать себя, так, как ему вздумается! Да еще прикрывала его перед своей подругой, предоставляя ему, тем самым, полную свободу действий, из которой он мог заключить, что она поощряет его поступки. А вот это, ей уже абсолютно не импонировало! Одним словом, Скарлетт была в полной растерянности, не зная, как следует поступить, и поэтому, ничего не предпринимая, так и доехала до дома.

Слава богу, что карета остановилась сначала у дома Полтнеров, — с облегчением подумала она, и любезно расцеловалась с Джулией, а потом поспешно подала руку Кевину, который, упредив ее, первым вышел из кареты и помог спуститься с подножки.

— Простите меня, Скарлетт, и прощайте, — нежно сказал он ей возле самой калитки и поцеловал руку.

Она не видела его глаз в темноте, но думала, что они были полны печали, уж слишком грустно звучал его голос.

— Как знать, возможно судьба и сведет нас еще когда-нибудь, а если нет, то я и за это ей благодарен!

— Прощайте, Кевин! — Скарлетт, открыв калитку, скрылась в ночи.

Она лежала и долго думала о том, что случилось. Теперь, когда все было позади и Скарлетт не мучили вопросы, касающиеся приличий допустимых или недопустимых норм поведения, в голову ей приходили совершенно другие мысли. Ей захотелось понять, как сама она относилась ко всему происходящему. Ее целовал мужчина и он не был ей неприятен, что должна была чувствовать она, если б, к примеру, находилась не в карете, рядом с Джулией, а где-нибудь в укромном спокойном месте вдвоем с Кевином? Интересно, захотелось бы ей после этих поцелуев пойти дальше? Она представила, как Кевин, охваченный желанием, начинает ее раздевать, касаясь своими губами ее губ, шеи, груди, как он ласкает ее, призывая к близости… и не почувствовала ничего! Ни один мускул не дрогнул в ее теле и она не обнаружила никакого влечения. Нет, Кевин не смог бы вызвать у нее желания и овладеть ею! Только Ретту теперь это было под силу, и Скарлетт, со слезами на глазах снова вспомнила их последнюю ночь!