Проект Тетис

Глава 11. Цея

Мы снова в пути. Картины звездного неба в верхнем куполе стремительно меняются друг за другом, перемежаясь с краткими моментами звездного “водопада”. Молчание Ведо, ощутимо быстрый ход корабля — уход от неминуемой судьбы в лице загадочных архитекторов — все это держит в парализующем напряжении.

Так могло продолжаться длительное время, но мне не хотелось запираться в своей каюте и сидеть в одиночестве, в четырех стенах. Я слоняюсь по кораблю. Изучаю его более детально.

Одиночество — то чувство, которое способно отправить в пучину отчаяния, заставить себя почувствовать загнанным зверем. Даже в плохие времена на службе я чувствовала, что не одна, что у меня есть поддержка моих сослуживцев, сограждан, государства, родных. Что чувствует сейчас Ведо? Знакомы ли вообще ему эти чувства?

— Илма, куда мы летим? — спрашиваю программу, ожидая снова услышать что-то в духе “доступ запрещен”, но та внезапно отвечает:

“Господин Ведо Исир не записал маршрут следования, конечный пункт знает только он. Вероятнее всего, мы движемся к системе Цея, планете Цея-2”, - ее голос тоже кажется слегка взволнованным, хотя, возможно, это лишь проекция моего состояния, — “Вскоре должны прибыть”.

— Что это за планета?

“Большинство данных имеют пометку скрытости. Сообщаю общие сведения: не колонизированная необитаемая планета второго класса земного типа. Вращается вокруг белого карлика Цея, период обращения 306 земных суток. В собственных сутках 25 земных часа и 4 минуты. Состав атмосферы преимущественно…”

Я пропускаю много информации. Во-первых, я очень плохо разбираюсь в измерениях, привязанных к Земле. Во-вторых, сама эта фраза. Земного типа. Она звучит невероятно.

— Что он задумал? — вслух произношу собственные мысли.

“Сбежать”, - отвечает Илма. Так просто, будто бы с усмешкой.

От ее тона по моей коже пробегает холодок. Невольно в голову закрадываются мысли: действительно ли она всего лишь программа?

Как бы то ни было, мы обе сейчас больше похожи на двух заложников ситуации.

Еще какое-то время я изучаю информацию о Цее-2. В конце-концов тревога берет верх, и я прошу Илму проводить меня назад в купол. Я была готова слезно умолять и грозно требовать, но меня пускают и без этого.

Ведо на своем месте. Выглядит напряженным: у переносицы залегли морщины, под глазами темные круги. Похоже, он не спал все это время.

— Мы приближаемся. Скоро посадка, тебе нужно занять свое место и пристегнуться. Надеюсь, технику безопасности при приземлениях ты знаешь, и мне не нужно ее повторять.

Эта попытка иронизировать также выдает его волнение.

— Я не хочу уходить в каюту.

Ведо внимательно смотрит на меня, думаю, догадывается, что мне страшно, и, к моей радости, соглашается.

— Хорошо. Почему бы и нет. Думаю, зрелище будет любопытным. В куполе наблюдать за ним лучше всего.

Я снова обращаю внимание на то, что происходит за панорамной стеной. Прямо по направлению следования сияет огромная белая звезда.

— Это Цея? Илма была права?

Ведо кивает.

— Илма часто бывает права. Сейчас нам необходимо разминуться с четвертой планетой системы. Она тоже очень красива, хоть и не пригодна для жизни.

Я подхожу почти к краю платформы. Страх перед будущим сильнее боязни пустоты за ней. Впереди, освещенным ярко-зеленым боком выплывает газовый гигант. По его атмосфере пробегают вихри, закручивая оранжевые облака на зеленом фоне в причудливые спирали. А на линии экватора можно разглядеть два небольших шарика — малые планеты этой системы. Как странно, что я вижу их, возможно в миллионах световых лет от родного Сатурна.

— Красиво, да? — Ведо тоже подходит к краю платформы, любуясь открывшимся видом. Занятно, думаю я, несмотря на то, что он проводит много времени в путешествиях и наверняка видел самые разные планетные системы, он еще сохранил способность видеть красоту и восхищаться ей. А я даже Япет видела только на картинке. Уверена, созерцание его вечных льдов также привело бы меня в восторг.

Все происходящее, все, что я вижу, кажется мне фантастическим сном.

— Что нас ждет там? На этой твоей планете?

— Этого я сказать не могу, — качает головой Ведо.

Я напрягаюсь. Как я устала от этого “не могу сказать”, от неизвестности, от скудности знаний. Тревога уступает место бессильной ярости, но капитан корабля, словно читая мои мысли объясняет:

— Потому что сам не знаю, что нас там ждет. Или кто. Но, по моим расчетам, мы все же должны оказаться там единственными людьми.

Зеленая планета “нырнула” вниз под платформу. Я еще несколько минут стою на краю, надеясь снова разглядеть хоть ее краешек, и вглядываясь в незнакомую россыпь звезд вокруг. Мне хочется задать все терзающие меня вопросы, но Ведо снова отходит к панели управления, и я замечаю, как сильно он устал. Он опирается на края панели, склоняется над ней ближе, чтобы видеть символы, которыми она испещрена.

Странно, до этого момента я воспринимала его почти как небожителя. Как совершенное инопланетное существо, не способное испытывать такие чувства как печаль или усталость. По крайней мере, знающее способ быстро от этих чувств избавиться. Но сейчас вдруг я отчетливо вижу, что он просто человек. Интересно, сколько ему лет? Какой жизнью он жил до того момента как цепочка событий привела его сюда, загнала в угол? Почему ему так важно сохранить то, что он называет своими трудами, пойти против всех?

Я мысленно прошу корабль, и он создает мне кресло, в которое я осторожно опускаюсь, стараясь не мешать. Здесь мне точно спокойнее, чем в каюте, и на какое-то время я проваливаюсь в дрему, пока голос Ведо снова не вырывает меня оттуда.

— Пора.

От кресла вырастают поды, растекающиеся по мне широкими сетками ремней, фиксирующими туловище, руки и ноги. Сон тут же спадает. Почему-то испытываю укол совести за то, что вообще могу позволить себе спать.

Впереди разворачивается завораживающее зрелище. Половину обзорной площади занимает бело-голубая поверхность еще одной планеты, бок которой ослепительным ореолом подсвечивает Цея, ставшая теперь к нам гораздо ближе.

Так вот она какая, землеподобная планета. Конечная точка нашего пути. Неведомый новый мир, который ищут все. За который каждый сатурнианец отдал бы жизнь.

Ведо садится в кресло рядом со мной и тоже пристегивается ремнями.

— Это опасно? — интересуюсь я. Планета гораздо больше любой из планет Сатурна. Приземление не обещает быть мягким. Капитан корабля только усмехается.

— Inaki adu mili ka ive a nemu, adu miliide kan arinem (Прим. авт.: Когда ты зашел так далеко, что не способен сделать еще один шаг, ты прошел лишь половину пути). Не бойся. Как видишь, у меня еще не было неудачных приземлений.

Я открыла было рот, чтобы спросить, а много ли их было вообще, но вся поверхность купола залилась белым светом, а корабль ощутимо дернуло вниз, так что мой желудок прилип к грудной клетке. Я судорожно вцепляюсь в ручки кресла.

Ослепительное сияние за куполом сменяется ровным свечением, исходящим откуда-то снизу. Над нами раскинулся градиент предрассветного неба, в котором одна за другой исчезают звезды, пока мы сами не исчезли в белой дымке облаков.

Дальше корабль тонет а них, как в бесконечно глубокой чаше с молоком. То слева, то справа нас ослепляет яркое пятно, в котором я угадываю Цею. Иногда “молоко” клубками завихряется у самой поверхности купола, а иногда занавесью расходится в разные стороны, словно открывая для нас ведущий вниз коридор.

В конце-концов молочная дымка рассеивается в воздухе. Ишияк загудел, заставив меня вздрогнуть, и перед глазами предстала поверхность таинственной Цеи-2.

— Невероятно! — я не удерживаюсь от восклицания. Мне хочется, как ребенку, дернуть своего попутчика за рукав и, тыча пальцем во все стороны, вопить от восхищения. Но я плотно прикована к креслу, так что все буйство эмоций приходилось переживать внутри.

Отдаленное подобие я мечтала когда-нибудь увидеть на Титане: живой ковер органики, покрывавший поверхность планеты. Так много разнообразных объектов я не видела никогда, и не думала, что увижу.

— Илма, дай сведения о среде снаружи, — просит капитан.

Программа зачитывает сводку по атмосфере, времени суток, температуре, дает отчет с биосканера.

Сейчас вторая половина дня. Довольно скоро закат. Среда безопасна.

Поды кресел ослабляют хватку и исчезают в них совсем.

— Идем, — кидает мне Ведо.

Мы перемещаемся в древесный холл, по центру которого уже зияет провал и платформа с посадочной камерой.

Мне одновременно и любопытно, и тревожно покидать свою клетку из корабельных стен, в которых я провела так много суток. По крайней мере прошлый опыт схождения с борта Ишияк был неудачным.

— А скафандры? — спрашиваю я, заглядывая в провал, но внизу только темнота.

— Ты же слышала Илму — снаружи безопасно, — отвечает Ведо, — к тому же, это все-таки обитаемая планета.

— И кто на ней обитает?

— Как правило, я, — невозмутимо сообщает он, — Илма, что с генераторами? Дай свет.

“Принято к исполнению”, - отвечает программа.

С минуту ничего не происходит, а затем раздается гул работающей техники, и провал освещается.

Ведо спускается вниз, я осторожно следую за ним.

К моему удивлению, мы вышли не на открытую поверхность планеты, а оказались в зале, напоминающем сатурнианские общественные модули: серые стены, несколько обшарпанные, боксы-органайзеры и встроенные системы жизнеобеспечения. Минуя автоматическую дверь, мы оказываемся в следующем помещении, выглядящим чуть более жилым. Обшивка стен выцветшего зеленого оттенка напоминает тканевую, а в комнате даже есть предметы мебели, правда, тоже встроенные.

— Что это за место? Где мы?

— Это колонизационный модуль моих родителей. Планета принадлежала им, — отвечает Ведо. Он по-хозяйски роется в одном из боксов и вытаскивает из него плазматор, затем открывает следующую дверь, и нас ослепляет дневной свет извне, — Идем.

Он выходит наружу. Я в нерешительности замираю на пороге. В нос ударяет пьянящее ощущение чистого, свежего воздуха. Над головой пронзительно голубое, с белыми прожилками небо. То, что я вижу, кажется и прекрасным, и опасным.

Ворота модуля выходят в густые посадки высоких растений. Их вид мне не знаком, хоть он не выглядят отличающимися принципиально от выращиваемых в оранжереях сатурнианских баз. Однако, я инстинктивно настораживаюсь — мне неизвестно, что скрывают эти заросли.

— Не бойся, здесь нет опасной фауны и флоры, — заверяет Ведо, — На планете очень мало суши, вся растительность завезена и модифицирована. На момент открытия собственная жизнь здесь только зарождалась, но там пока псевдомногоклеточная стадия, не ведущая к конфликтам. Ну, а если даже что-то и встретишь опасное, держи, пальнешь из плазматора. Пользоваться, думаю, умеешь.

Он вручает мне оружие и продвигается вперед, в глубь зарослей по едва заметной тропе. Это меня обескураживает.

— Эй, подожди, — я тоже решаюсь сделать шаг наружу и догоняю его, — Ты так просто даешь мне оружие? Не думаешь, что я могу пристрелить тебя?

— Надеюсь, ты помнишь, что случится с кораблем в случае моей смерти, — не оборачиваясь оброняет Ведо. Он двигается уверенно и целеустремленно. Это место ему явно хорошо знакомо.

— Да, но сейчас мы не в космосе, а на пригодной к жизни планете. Думаю, пусть даже потратив уйму времени, я в конце-концов смогу расконсервировать корабль и отправиться домой.

Это не проняло господина логгера.

— Поверь мне, ты не имеешь столько времени, чтобы быть способной разобраться с кораблем.

— Что ты имеешь в виду?

Ведо молчит.

Мы шагаем сквозь заросли хвойника по сухим опавшим иголкам, ковром застелившими всю обозримую поверхность. Я инстинктивно жмусь поближе к своему спутнику, непрестанно оглядываясь по сторонам и держа оружие наизготовку. В действительности, конечно же, у меня не было мыслей пристрелить Ведо. По крайней мере сейчас.

— А твои родители — они из правящей прослойки общества? — спрашиваю я.

— Что? — не понимает он, — Нет, с чего ты взяла?

— Ты сказал, что планета принадлежала им.

— Да, — соглашается Ведо, — по праву открытия. Они были своего рода авантюристами. Но Цея расположена слишком далеко от основных колоний, а у цивилизации Лиамеды нет недостатка в землях. Нерентабельно поддерживать колонию и на этой. Родители использовали систему Цеи как место своего уединения.

— Ты хочешь сказать, здесь больше нет людей?

— Надеюсь, что нет.

— Ну вы и подонки! Все сатурнианские государства глотки были бы готовы друг другу перегрызть, только бы заполучить в распоряжение хотя бы похожую по характеристикам планету. А тут — целый мир и принадлежит только двоим??

Ведо не отвечает. Он идет впереди, и я не вижу выражения его лица, но мне почему-то кажется, что его забавляет моя наивность.

В один момент заросли растений расступаются, и перед нами открывается равнина, большую часть которой занимает гладь водоема, весь берег которого зарос невысокой, но густой растительностью. В поросли у тропы зияет широкая брешь. Мы пробираемся через нее, проходим ближе к воде. Я вглядываюсь в ее толщу, пытаясь разглядеть, что она в себе таит.

На сатурнанских базах, конечно же, есть водоемы. Рукотворные, искусственные, как и все, что имеет наша цивилизация. Вода в них кристально прозрачна, как талый лед. А здесь у воды красноватый оттенок, и дно едва различимо. Однако я все равно не могу удержаться от восхищения.

По поверхности водоема вдоль берега разбросаны зеленые кляксы растений, напоминающих кувшинки, увенчанные желтыми цветами. Легкий ветер колышет их, а предзакатная Цея огненными искрами поджигает водную гладь. Будто мы в жерле вулкана, но лава не обжигает. Только природа может создать красоту, недоступную ни одному человеческому мастеру.

Ведо усаживается на один из прибрежных камней, наблюдает как я осторожно подхожу к самой кромке воды, держа плазматор так, словно вот-вот выстрелю — самое тихое на первый взгляд место все же не должно усыплять бдительность.

— Ты хочешь встретиться со своими родителями? — спрашиваю я, убедившись, что видимой опасности в округе нет. Ведо как всегда темнит. Он ведь не упоминал своих родителей, когда несколько дней назад на Ишияк я расспрашивала его о семье.

— Нет, их нет в живых, — отвечает он.

— Соболезную твоей утрате, — я привычно складываю пальцы левой руки в скорбном жесте. Не особо при этом опечалившись.

— Не стоит. Это произошло много, очень много лет назад.

Он наклоняется, загребает несколько камушков и начинает кидать их в воду по одному. Камни отскакивают от водной поверхности, в несколько прыжков преодолевая значительную дистанцию, прежде чем затонуть. Смысл развлечения, судя по всему, как можно дольше не дать камешку уйти под воду.

Я тоже устраиваюсь на соседнем валуне и осторожно интересуюсь:

— Ведо, у тебя ведь есть план?

— Несомненно, — загадочно отвечает он, не сводя глаз с озера.

Его слова не прибавляют мне уверенности. Мы молчим какое-то время. Для себя я заключаю, что хотя и неплохо знать о намерениях моего спутника, главное, чтобы план был у меня самой. А он у меня есть. В общих чертах.

— Ты был ребенком? Ну, когда они умерли?

Мой спутник качает головой.

— Они не умерли. Вернее, отец погиб, да. А мать не захотела быть восстановленной без него.

— Восстановленной?

— Думаю, ты должна знать, что жизненный цикл у нас проходит не так, как у сатурнианцев.

Что ж, можно было ожидать.

— Ты уже спрашивала, что позволило лиамедской цивилизации продвинуться так далеко. Но это сложно объяснить без знания языка. Во многом мы еще сохраняем традиции, цепляемся за них, а язык позволяет это сделать… Это то, что мы называем aukulti taak.

— Драгоценный сосуд! Эти слова произносили те люди на вашем совете.

— Ты подслушивала? — улыбается Ведо. Он не смотрит на меня, полностью увлеченный своим бестолковым занятием.

— Ты не запрещал, — возражаю я.

Он утвердительно кивает. Кажется, он даже ожидал, что я так поступлю.

— Но простыми словами, aukulti taak — лишь мутация, позволившая приобрести нашей расе генетическую память. Да, можешь воспринимать это именно так.

— Любопытно. И что же это все-таки значит?

— Это значит, что если ты убьешь меня, то мое тело и сознание относительно легко смогут реплицировать заново по моей генетической информации, которая постоянно копируется в общую базу. Более того, я буду помнить все, до единого момента из своей предшествующей жизни.

— И это будешь действительно ты, а не твоя говорящая копия?

— Это буду действительно я.

В священном ужасе смотрю на Ведо, переваривая услышанное. Получается, если Ведо не лжет, лиамедцы действительно подобны бессмертным богам, только из рода людей. Я не верю своим ушам, а мой собеседник невозмутимо продолжает:

— Это дало нам безграничные возможности запоминать информацию, экспериментировать и практиковаться в новых навыках. В какой-то момент цивилизации стало выгоднее реплицировать уже живших граждан, чем создавать новых. Деторождение практически сошло на нет.

— То есть ты…

— Да, много раз.

— Сколько же тебе лет?

— Биологически — двадцать семь. Около девяти сатурнианских единиц. Кстати, было бы полезно, если бы ты научилась пользоваться земными системами исчислений.

— Нет, — мотаю головой я, — не биологически, а вообще?

— Очень много. Честно говоря, я не вел счет. Но мое первое рождение пришлось на Ukseumi Uyiawan — время начала распространения мутации. Около пятнадцати тысяч лет назад.

— Пятнадцать тысяч лет???

— Живу я далеко не все это время, лишь малую часть. Не все живут одновременно. Те, кто будет реплицирован в тот или иной период времени определяется архитекторами, в зависимости от нужд цивилизации и навыков конкретного человека. Когда-то больше нужны созидатели, когда-то — воители, когда-то — ученые. Цивилизация живет циклично, приобретая новые навыки, совершенствуя их и применяя. Открывая новые пространства, осваивая их и облагораживая. И так далее. Иногда бывали и неудачи. Случались и катастрофы. Однако, все накопленные знания всегда остаются при нас. И то, как они будут применяться, решают архитекторы.

— Так вот зачем вам нужны эти важные шишки, — фыркаю я. Лично на меня встреча с архитекторами не произвела приятного впечатления.

— Эти шишки — самые мудрые члены общества, — встает на их защиту Ведо, — они понимают и знают больше любого из нас.

Я внимательно вглядываюсь в лицо своего собеседника, пытаясь понять, не шутит ли он. Но Ведо серьезен. Он действительно полностью доверял своим архитекторам, словно всевышнему. По крайней мере, до недавнего времени.

— Все равно не понимаю. Неужели все согласны с таким положением дел? Невозможность иметь детей, слепое подчинение воле какой-то кучки людей, распоряжающихся чужими жизнями… Они что, возомнили себя богами?

— Жизнь одного человека — ничто по сравнению с задачей выживания целой цивилизации. Посмотри на свой Союз Рут. Несмотря на потребительское отношение государства к своим гражданам, ты была готова умереть за его идеи, да и сейчас ничего не изменилось, все строишь планы как вернуться туда… Не смотри на меня так, я вижу тебя насквозь. К тому же, отсутствие четкой иерархии, отрицание идеи самопожертвования, не раз приводила земные и сатурнианские цивилизации к краху. Сколько я видел таких падений!

— И что, абсолютно все из вас соглашаются лечь на алтарь во славу цивилизации?

— Почему же алтарь? Репликация — дело добровольное. Но кто не захочет жить вечно?

— Твоя мать не захотела.

— И это глупо.

Ведо с силой запустил очередной камешек в воду. Звенящую тишину нарушает лишь всплеск воды.

Повисает тяжкое молчание.

Я ловлю себя на мысли, что впервые вижу Ведо таким. Живым. Человечным. Словно, сойдя с борта корабля, он стал совсем другой личностью, со своими мыслями и эмоциями. Правда, эмоции, обуревающие его сейчас, судя по всему, не самые положительные.

Прав ли Ведо? Хотела бы я жить в таком обществе? Как удивительно то, что подобное вообще возможно во вселенной. Как удивительно то, что меня это так мало удивляет.

За последние дни случилось столько всего, что сложно пересказать, сложно даже вообразить. Еще пару недель назад я и подумать не могла, что моя судьба так круто изменится. А сам факт того, что я оказалась за пределами системы Сатурн — фантастичен. Все выглядит так, словно я пребываю в болезненном сне, и все, что я могу делать — наблюдать, к чему приведет его безумный сюжет.

Мы сидим на берегу водоема, каждый поглощенный своими мыслями. Цея все ближе опускалась к горизонту, визуально увеличившись уже почти вдвое, — вот-вот окунется в озеро.

Вообще стоило бы промолчать, но что-то во мне подсознательно старается вывести Ведо из себя еще больше, прощупывая границы дозволенного и пытаясь докопаться до его истинной сущности.

— А твои “великие” и “мудрые” архитекторы не захотели реплицировать твоего отца? — не самым сочувствующим тоном спрашиваю я.

— Нет, дело не в этом, — помолчав все же отзывается он, — У него не было нужной мутации. Только мать обладала ей. А я наследовал от нее.

Я тоже подбираю одинокий плоский камушек и закидываю его вперед, пытаясь повторить трюк, но он с печальным хлюпом сразу же уходит под воду.

— Наверное, она его любила.

— Наверное, — сухо отвечает Ведо, встает и подходит ближе к кромке воды, опускает в нее руки. Меня, привыкшую ждать опасности отовсюду, этот его жест заставляет сильно напрячься.

— Не подумала бы, что вам знакомо это чувство.

Лиамедец разворачивается и задумчиво смотрит на меня, словно размышляет над этими словами.

— Это было очень давно. Тогда все было по-другому. К тому же, ты забываешь, что мы тоже люди. И лиамедцы, и сатурнианцы — дети одной планеты. Да, — задумчиво повторяет он, словно ему пришло откровение, — одной.

Мне не хочется нарушать этот момент человечности, но я не могу удержаться от любопытства. К тому же понимаю, что что-то изменилось. И это что-то может стать решающим для меня.

— Ведо?

— М?

— Почему ты мне рассказываешь об этом сейчас?

— А почему бы и нет? — отвечает он, вставая и потягиваясь. И звучит при этом почти весело, — Я осознаю ценность информации и удовольствие обладания ею. Но теперь это не имеет никакого значения.

Чтобы это значило? Озадаченно смотрю на своего спутника.

— Тогда что мы здесь делаем?

— Мне нужно завершить некоторые дела прежде, чем нас найдут.

— А нас найдут?

— Определенно. С вероятностью 78 %. С вероятностью 52 % — раньше. С вероятностью 86 % — позже. Я постарался сделать все, чтобы было позже. Но Цея-2 не закрытая планета, она есть в общем реестре.

— И что нам делать? Какой у нас план? — с волнением спрашиваю и одновременно с досадой отмечаю, что уже говорю о нас как о какой-то команде. Но никакой команды нет. Есть я, есть человек, который вмешался в мою судьбу, и есть те, кто хотят моей гибели.

— Что делать? — усмехается Ведо, — Жить. И по возможности с наибольшим удовольствием.

Внезапно он стягивает с себя одежду и обувь, оставаясь в том скромном облачении, которое бы я назвала сильно укороченным термо комплектом, и лезет прямиком в воду.

Я с ужасом наблюдаю за ним.

— Эй, не хочешь попробовать? — кричит он мне издалека, делая мощный гребок, — Вода теплая!

Я мотаю головой. Ни за какие коврижки.

Сумерки уже спускались на местность, делая ее еще более таинственной, непредсказуемой. Мне неуютно сидеть в одиночестве на берегу и смотреть как развлекается мой спутник, ежеминутно подвергая себя опасности. Я принимаю решение возвращаться в модуль.

Видимо, каждому из нас теперь есть, что обдумать. Мне уж точно.