Проект Тетис

Глава 7. Предательство

На очередном утреннем построении Аммирин обходит нашу шеренгу, зловеще улыбаясь. Ничего хорошего это не предвещает. Придраться не к чему: ни к нашей выправке, ни к нашей вычищенной и застегнутой по уставу форме. Смотрим в одну точку позади нее, ожидая приказа.

— Вы, наверное, слышали, — начинает командир, — что нашей армии приходится несладко в приграничных конфликтах с Мимасом…

Мы молчим. Ответа не требуется. Каждая затаила дыхание, ожидая, к чему она ведет.

— … и это неудивительно, пока там задействованы слабаки из штурмовых и флота. Настало время показать всем, кто на самом деле является главной оборонной силой Рут. Командование приняло решение отправить несколько взводов автопехоты в зону конфликта, — Аммирин останавливается, оглядывая нас, — Поздравляю, девочки, вы в их числе.

Никто не дрогнул внешне, но я уверена, каждую обдало холодом. Об ужасах Мимаса слышали все.

— Наконец-то у вас появился шанс доказать, что вы можете послужить Родине не только как домохозяйки. Но как сильные и отважные бойцы! Защитники! Славные герои! — продолжает Аммирин. Она снова проходит мимо шеренги, выкрикивая слова так, что звук пронзает тело от макушки до пят, — Я верю в вас! Верю, что вы не подведете и не ударите лицом в грязь! Верю, что послужите верой и правдой на благо Отечеству!

Аммирин делает значительную паузу, и мы отзываемся послушным хором:

— Служу Союзу Рут!

— Я вас не слышу!

— Служу Союзу Рут!!!

— Славно, — удовлетворенно заключает командир, — Сегодня физ подготовка по расписанию. Дополнительные занятия в свободное время приветствуются. Но вечером оторвитесь, так и быть, я разрешаю. Вылет завтра утром, — она кивает на выход, — Шуруйте на стрельбище.

— Есть!

Мы слаженно топаем на полигон. По дороге я неверными руками набираю на комме “Нам надо срочно встретиться и поговорить. Срочно! Пожалуйста!”. Ответное сообщение приходит только в обед “Через полчаса в восьмом секторе”.

Когда мне удается вырваться из череды рутины в распорядке дня, Гастан уже ждет меня у гейта, заметно нервничает.

— Ну, наконец, — говорит он, завидев меня на входе, — У меня немного времени. И по правде говоря, оно уже выходит.

— Гастан! — я хватаю его за запястья, — Наш отряд завтра отправляют на Мимас! — выражение лица Гастана не меняется, и я уточняю, чтобы он понял, — на боевое задание!

— Хм, — наконец выдавливает он, — Неудивительно. Показатели отряда Аммирин — одни из лучших…

— Тебе это было известно??

— Послушай, — говорит Гастан, отцепляя мои ладони от манжетов своей куртки и беря под локоть, — В предстоящем нет ничего такого уж страшного. Там куча народа. Дела сейчас там идут хорошо.

— Ты в своем уме?? — захлебываюсь негодованием я, — Гастан, там война! Все зашло слишком далеко! Послушай, забери меня отсюда. Давай бросим все, уедем, начнем заново. Не знаю… давай создадим семью! Я согласна на все. Давай…

— Тетис! На нас смотрят люди! — одергивает меня Гастан. Он отпускает мою руку. Смотрю на него глазами полными слез, и картинка расплывается, в горле застрял ком, — Тебе нужно было раньше задуматься, во что ты впутываешься.

— Что? Мы же вместе решили, что вступим в ряды обороны…

— Я не об этом, — резко говорит он.

— Тогда о чем?

— Ты сама знаешь, не надо больше таиться. Уже все известно.

— Я не понимаю…

— Ты ведь связалась с гиперионцами, ведь так? Я знаю, ты давно этого хотела. Мечтала даже. Что они тебе пообещали? Место в научной группе? Новый паспорт?

— Чего??? Что ты несешь? Какими гиперионцами?

— Тетис, — холодно вздыхает мой возлюбленный, — Мне удалось поразбираться в твоем деле. Есть что-то, что ты не договариваешь руководству. И даже мне. Подозрительно. И я только по старой памяти это говорю, из уважения к нашему прошлому, так сказать. На что ты вообще рассчитывала, родная?

— Гастан, я правда не понимаю…

— Давай посмотрим фактам в лицо. Ты осталась единственной уцелевшей из всего отряда, а записи с твоих камер магически стерты. Зачем ты их стерла, Тет? Что ты сделала на Энцеладе?

— Я ничего не стирала. Как вообще это можно сделать? Я…

— Вот что, — Гастан взмахивает рукой, прерывая мой невнятный лепет, — Прямых доказательств, конечно, нет. Но тебе нужно хорошенько выслужиться, чтобы всех переубедить.

— В чем переубедить?

Гастан хмыкает, и в этой усмешке, в этом взгляде я не узнаю человека, который до сего дня был самым дорогим для меня на всем белом свете. Впервые в жизни ощущаю себя мучительно, безысходно одинокой.

— Я не предатель, — тихо произношу я.

— Вот и докажи это, — его полуулыбка сменяется серьезным выражением лица штабного лейтенанта, — Servire populo (1), — чеканит он стандартную речевку.

— Ipsa vita est (2), — тихо отвечаю я, наблюдая как он удовлетворенно кивает, разворачивается и растворяется в толпе снующих по сектору людей.

—

Прим. авт.: (1) — Служение народу; (2) — есть сама жизнь

—

Накануне вылета я не могу уснуть. Ворочаюсь в постели, пока она не превращается в мучительные тиски. Стараюсь никого не будить, хотя что-то мне подсказывает, что остальные тоже не спят — в комнате подозрительно тихо. Выхожу в коридор.

Ноги несут меня на тренировочный полигон. Только командир, то есть Аммирин, может запустить автоматику, но я встегиваюсь в первую попавшуюся броню и прохожу трассу без запуска учебной системы, в темноте, раз за разом отрабатывая все команды, пытаясь убедить свое сознание, что я все помню, что ничего не забыла.

Не знаю, сколько времени я там провела. Когда усилием воли заставляю себя снять броню и идти досыпать оставшиеся часы, вижу как заступает на смену дежурство соседнего взвода.

Повинуясь странному чувству, следую за двумя сменившимися солдатами. Наблюдаю издалека, как они переговариваются о чем-то, затем один из них сворачивает в санитарный блок. Я иду следом.

Когда я вхожу в помещение, он уже наполовину выстегнулся из брони. Стоит ко мне спиной, и я вижу какими страшными шрамами покрыты его правое плечо и спина.

— Тет? — тихо произносит он.

Я не отвечаю. Не знаю, как он понял. Все равно.

Гавидон оборачивается на мои шаги, я подхожу ближе. Смотрю как он стремится унять сбивчивое дыхание. Касаюсь ладонью его груди.

— Завтра нас отправляют на Мимас, — говорю я, не сводя взгляда с татуировок на его смуглой коже.

— Тет, ты не должна…

— Молчи! — резко обрываю его я, вскидывая голову, — Пожалуйста, молчи. Завтра мне нужно будет знать, что кто-то любил меня.

Он опускает руку на мое бедро, прижимая к себе, когда я обхватываю ладонями его виски, снимаю визир и целую глаза. То, что от них осталось.

— Если ты думаешь, что без этой цацки я не буду знать, как ты выглядишь, ты ошибаешься. Я всегда буду помнить.

— Я знаю, — выдыхаю шепотом, — Я знаю.

Итак. Вот он, возможно, последний день моей жизни.

Четвертый час полета. В голове ни одной позитивной мысли. Тревожность зашкаливает, хотя вначале все выглядело похожим на стандартные учения: облачились в броневые костюмы, спустились в шахту. Раз — и мы уже на корабле. Два — и мы в приграничной зоне с Мимасом.

— Флот расчистил дорогу, так что дел у нас немного, — говорит Амми, пока идет предбоевое тестирование автоматических систем брони, — Приземляемся, по координатам идем к цели, уничтожаем склад и возвращаемся к точке сбора.

Она обходит наш строй, приготовившийся к выходу в шлюзовую камеру, затем сама встает во главе, но продолжает говорить с нами по внутренней связи:

— Понимаю, скучновато. Вам бы хотелось поучаствовать в штурме Рибата. Но и на здесь большая ответственность. Цель — ключевое звено в снабжении врага боеприпасами. Вы справитесь на раз — в этом я уверена. Вернетесь героями.

Рядом снует инженер, тощий как жердь парень в комбинезоне и визире, младше меня. С каких пор в автопехоту берут таких молодых?.. Он собирает результаты тестов и дает отмашку по готовности.

— Эй, — окликаю его я, увидев желтый значок в своем отчете, — Это что?

Инженер подключается к системе моей брони.

— В пределах нормы, не обращай внимание. Программа имеет погрешности в определении скорости реакции, — он что-то бегло набирает на коме и перезапускает диагностику. Новый отчет содержит только зеленые отметки, — Все, готово.

— Илина, что у тебя там? — строго спрашивает Аммирин.

— Неоднозначные результаты теста, — отвечаю я.

— Дэн, какого?? — рычит командир, — Скоро высадка!

— Броня в норме, сержант, — оправдывается инженер, — Выход разрешен.

Аммирин едва заметно поворачивает голову в мою сторону. На ее шлеме появляется желтый отблеск сигнала готовности.

— До высадки три минуты, — объявляет она.

Я слышу свое шумное дыхание. Делаю глубокий вдох, еще и еще. Контролирую выдох, потому что, кажется, разучилась дышать.

— Минута.

Открывается шлюзовой коридор, мы проходим к выходу. Меня пробивает дрожь.

— Двадцать секунд… Десять… Вперед!

Вокруг мигают зеленые вспышки света.

Сначала выкидываются “куклы” — ложные цели для противника, но я этого не вижу.

Я вижу лишь гигантское око Сатурна и кратер Мимаса, в который мы летим. На тридцать градусов от нас купол и ангар полигонального типа — военный склад Рибата — одного из центральных куполов планеты. Нам необходимо прорваться через оборонительные заграждения, оставить взрывчатку в шахтах ангара и выбраться живыми.

Чуть дальше должны высадиться еще два отряда, в то время как основные силы сейчас штурмуют Рибат.

После относительно мягкого приземления Аммирин ведет нас к цели.

На внутреннем дисплее я вижу относительное положение всех своих сослуживцев. Ангар окружен кольцом малых кратеров, и нам приходится форсировать один из них. Гигантскими шагами мы преодолеваем около двух километров прежде, чем достигаем края. Здесь у нас есть небольшая передышка, но когда мы добираемся до его гребня, по равнине проносится череда взрывов, разбрасывая ледяные осколки Мимаса на сотни метров — нас ждут, и дело принимает серьезные обороты.

Амми останавливает нас и приказывает занять укрытия. Сканирование местности показывает, что ангар на первой линии защищают семь пушек и магнитный контур, способный вывести из строя броню.

Мы занимаем позиции, пока Амми переговаривается с командирами других отрядов. Отряд А-3-1 высадился в пределах кольца обороны врага. Он отвечает за выведение из строя магнитного контура.

В голову лихорадочно лезут обрывки бессвязных мыслей. О том, что я не смогу выбраться из кратера. О том, как не повезло А-3-1 и как чуть больше повезло нам не свариться заживо в своей броне. О том, что укрытие из скудного каменного грунта, за которым нахожусь я, — единственное безопасное место во всем космосе. В этот момент рядом со мной взрывом откалывает огромный кусок поверхности. Он падает в чашу кратера как в замедленной съемке, распыляя вокруг мириады ледяных брызг.

Мы не отстреливаемся — противник слишком далеко, и раскрывать свое местоположение мы не спешим.

“Как только отключат магнитный контур штурмуем пушки, задействуйте гравиконденсаторы”, - говорит Амми, — “У нас около двух минут. Лена, Тет, заходите слева, остальные — за мной”.

Все сигнализируют, что приняли команду, и теперь о том, чтобы остаться и переждать в кратере, не может быть даже мысли. Жизнь Лены зависит от меня, а моя жизнь зависит от Лены. И хотя кристально ясно, что это конец, вдвоем у нас чуть больше шансов, чем ноль.

Сканеры сигнализируют об отключении защитного контура противника. Я слышу команду Амми, голос Лены, и я бегу. Нет, не так. Мое тело бежит, прячется за естественными укрытиями, стреляет, целясь в шахты пушек… Но, наверное, плохо целясь, хотя это последнее, о чем я думаю.

В какой-то момент на внутреннем дисплее появляются маячки отряда А-2-6, и изображения транспортировщика противника, который выбрасывает на поверхность свой пехотный состав. На их солдатах новейшие комплекты автоброни гиперионского типа, сделанной по последнему слову техники.

“Ну надо же, как на параде,” — комментирует Лена по внутренней связи, — “Посмотрим, умеют ли они пользоваться этими жестянками”.

Противник тут же подтверждает, что может и еще как.

“Ускоряемся, пока не подоспели остальные гоблины,” — добавляет Амми, — “Мы уже у цели”.

Плотная стрельба идет со всех сторон, но мы с Леной каким-то чудом пробираемся дальше, и она подрывает одну из пушек. У нас все же численный перевес, количество маячков автопехоты Рут больше вражеских, и, может быть, в этом причина нашего везения. Я мельком отмечаю, что некоторые маячки гаснут, но у меня нет времени об этом задуматься как следует.

Мы проходим около километра прежде чем оказаться в непосредственной близости от ангара. Мои движения замедляются. Я списываю это на усталость и психологическую истощенность. Но Аммирин командует оставить взрывчатку в местах наибольшего урона и уходить на точку сбора. Значит, кому-то удалось прорваться к шахтам.

Лена с помощью кинетика отправляет свой запас на стенки ангарного купола и отступает.

“Тет, не тяни, давай за мной!”

Я следую ее примеру, но в какой-то момент спотыкаюсь и падаю. Споткнуться в броне невозможно, если ты хоть сколько-то умеешь ей пользоваться. Если такое происходит, это значит, что отказывает автоматика.

Ползу к ближайшему укрытию, но “боевой шаг” мне теперь недоступен. Меня накрывает паника, когда я, лежа лицом вниз, осознаю, что левая “нога” брони не работает. Когда взорвется ангар меня, скорее всего, убьет осколками и взрывной волной находящегося в куполе воздуха. Я не успеваю прочувствовать эту мысль до конца — мое укрытие разрывается множеством осколков и что-то оглушает меня, отбрасывая назад словно “куклу”.

Я вижу, как вражеский транспортник металлическим брюхом проползает надо мной, готовый раскатать по поверхности. Наверное, это начинается с ног, потому что я их не чувствую. Зачем-то зажмуриваюсь, чудом откатываюсь в сторону, но какая-то сила подхватывает меня, и в следующее мгновение вталкивает в чрево машины.

Внутри нее я могу открыть глаза. Дисплей испещрен сообщениями о критических повреждениях, но я еще жива. Приподнимаюсь на сколько это возможно и вижу за штурвалом Амми.

“Мне был… выда… инструкци… остави… тебя при …вой возможнос…,” — говорит она сквозь помехи, не переставая напряженно проворачивать штурвал, — “Ты коне… та еще идио…, Илина, но предатель? Нееет…”

Почему-то смеюсь, и чувствую во рту вкус крови. Я действительно идиотка. Идиотка, не умеющая отличать истину от лжи. Но теперь я смогу. Добраться бы.

Как только я думаю об этом, транспортник сотрясает мощный удар…

Когда я прихожу в себя, я быстро понимаю, что нахожусь не в больничной палате.

Небольшая комната, от стен идет слабое свечение, и похоже, это единственные источник света здесь.

Что это? Тюрьма? Плен?

Чувствую себя на удивление бодро. И даже могу двигаться и встать.

Комната, в которой я нахожусь почти пуста. Я сижу на единственном предмете мебели, если так, конечно, можно назвать небольшое возвышение в центре комнаты, мало похожем на кровать или софу, а скорее являющимся частью поверхности пола.

Я встаю, и возвышение втягивается в пол, принимая форму гладкой полусферы.

Его движение, произошедшее не по моей воле, и от того неожиданное, заставляет меня вздрогнуть. Интересная технология. На руке у меня нет кома, значит, комната управляет всем сама. Или за мной наблюдают.

В моей камере есть дисплей, утопленный по всей плоскости одной из стен, от пола до потолка. Я подхожу к нему ближе, чтобы понять, могу ли я его включить, и замираю.

По всей его поверхности раскинут бисер разномастных звезд. Ровное, холодное свечение, навевающие мысли о курортных станциях Япета с рекламных буклетов.

Только передо мной не страницы рекламы. И не дисплей. Это иллюминатор. Нет, не иллюминаторный дисплей, а полноценная дыра в стене, закрытая чем-то похожим на композитное стекло.

Я инстинктивно отшатываюсь в глубь комнаты и натыкаюсь на полусферу. Она услужливо принимает форму кресла, в которое я падаю.

Да, я уже была в открытом космосе и меня обучали сохранять спокойствие в условиях нахождения в нем. Но на мне всегда был костюм жизнеобеспечения, а сейчас…

Все тело до подбородка обтянуто эластичным тканым материалом, похожим на сшитые между собой бинты. Это не похоже ни на больничный, ни на тюремный комплект. Мне в нем тесно.

Мысли пляшут вокруг того, что я в плену у гиперионцев. Или, что еще хуже, у мимасцев. Хотя последнее — вряд ли. Едва ли в их распоряжении могут находиться подобные технологии. И тем, и другим, пожалуй, выгоднее было бы убить меня, чем содержать в одноместной камере. Значит, меня может ожидать что-то похуже, чем смерть.

На самом деле, я знаю, что делать. На этот случай у нас есть протокол Коппеля. Успокоиться, сосредоточиться на поддержании жизнедеятельности, уклоняться от вопросов, запоминать.

Я неподвижно сижу около минуты, пытаясь восстановить сбившееся дыхание и справиться с головокружением.

А из правого угла иллюминатора тем временем медленно «восходит» самая яркая звезда небосвода. Далекая и тусклая, хотя все еще самая заметная. Что за черт.

Я точно не на Япете. Я даже не на Сатурне…