На следующий день я уже могу встать.
Мины с утра не было.
«Мне необходимо вернуться в Тетисард, но моя замена обрадует тебя намного больше!» — сообщил простенький ком, обнаруженный у меня на пальце утром, — «Врачи говорят, ты идешь на поправку, так что я смело оставляю тебя на их попечение. И этот старый ком, кстати, я оставила тебе, пользуйся, можешь его потом насовсем забрать. Он без мю-связи, но для подключений хватит. Целую!».
Утром доктор проверяет мое зрение. К счастью, оно не пострадало.
Выяснилось, что пока я была без сознания, линзы с камерами с меня сняли и сразу передали в министерство обороны на экспертизу. Что ж, надеюсь, эта информация поможет восстановить ход событий.
После процедурной суеты меня облачают в медицинский экзоскелет, и теперь я могу самостоятельно передвигаться, параллельно с этим тренируя мышцы и разрабатывая прооперированные суставы.
Так что после обеда я уже во всю разгуливаю по лечебному сектору. В костюме получалось довольно медленно и неуклюже — настройки специально были выставлены, чтобы двигаться было чуть тяжелее, чем обычно.
Первым делом я дошагала до точки связи и с его помощью связалась с мамой. После десяти минут наполненного причитаниями диалога («Да, все в порядке, мам. Нет, прилетать не надо… ну мааам…») я отправляюсь просто слоняться по станции.
Да, вот оно последнее слово техники. Станция действительно была новой и смотрелась, будто только что материализовалась с агиток Mинистерства Освоения. Широкие коридоры с высокими потолками и левитирующими сверхпроводниковыми осветителями, стены, почти полностью состоящие из матовых органических дисплеев, передающих либо высокочёткое изображение того, что находится за стеной (при наличии доступа, конечно же), либо информацию из всеобщей базы.
Я пробую наугад подключиться через ком к первому попавшемуся, но мне доступна только всякая ерунда вроде художественных снимков Тетии и ее поверхности с разных ракурсов.
Попытав счастья с другими и получив тот же результат, я дохожу до отсека, вход в который украшает табличка с изображением ветвистого дерева. Надписи отсутствуют, как и зеленый знак общественной зоны, но из любопытства я подключаюсь к гейту и, о чудо, система пропускает меня внутрь.
То, что я вижу внутри, завораживает. Огромное пространство секции полностью отдано под оранжерею. Травы, цветы, кустарники, деревья и лианы. Все многообразие известной флоры. Я никогда не видела столько зелени в одном месте. Наверное, здесь планируется общественная секция для прогулок пациентов, просто не не успели открыть.
Медленно прохожу вдоль оранжерейных рядов и чувствую себя еще более неуклюжей в своем экзоскелете среди этой хрупкой красоты.
— В наше время юные девушки не носили доспехи. Они их не украшают.
Я оборачиваюсь на голос и почти нос к носу сталкиваюсь с полноватым старичком небольшого роста. Полосатая больничная пижама смотрится на нем слегка комично. В одной руке он держит садовые ножницы, а в другой — свежесрезанную розу.
Странно, что я не заметила его сразу.
— Что же, по-вашему, украшает девушек? — спрашиваю я и чувствую, что не могу унять раздражение. Я знаю этот тип стареющих людей, которые всегда считают, что раньше было лучше, и что из-за расслабленности и чрезмерной мягкости нового поколения наш технических прогресс остановился.
— Цветы! — старик легким жестом втыкает розу мне в волосы и хохочет. Роза не держится на моих короткостриженых волосах и сползает за ухо, повисая на нем.
Я чувствую себя, словно меня разыгрывают. Но старик смеется так добродушно, что хорошее настроение невольно передается мне, и мое раздражение отступает. Да и вид его с пышной белой бородой и старомодными очками с вирт-дисплеями чем-то напоминает образ Деда Холода, который прилетает на ледяной комете и приносит детям подарки на праздник новой единицы года.
Я благодарю за розу, хотя меня мучает подозрение, что срезать их здесь — незаконно.
— Вы здесь работаете? — спрашиваю я.
— О, нет, нет, — качает головой Дед Холод, — мой доктор рекомендует мне физические нагрузки, и вот я, как видите, разминаюсь в оранжерее. Люблю здесь поработать, знаете ли, а саду нужен уход… Да, я, кажется, забыл представиться. Кауз, — старичок протягивает мне руку, и из кармана его пижамы выпадает книга. Я кидаюсь ее поднять.
— Тетис, — отвечаю я, вместо руки протягивая книгу. На обложке жёлтыми буквами пробегает надпись «Теория живых планет. Проф. К. Домич», а на титульной картинке изображена система Солнце в динамике.
— Ого, не знала, что эту работу издавали.
— Ограниченный тираж, — соглашается Кауз, — за счет автора.
Он не спешит забирать книгу, вместо этого любопытно смотрит на меня.
— Юная леди интересуется работами профессора Домича?
Я смущаюсь и делаю вид, что рассматриваю обложку. Размышляю, как бы дать осторожный ответ.
— Скорее слышала про них. На самом деле я ботанику и экологию люблю больше, чем астрофизику.
— Ах да, ботаника, — кивает Кауз и отворачивается к розовому кусту, начиная его обстригать, — Тогда неудивительно, что я встретил вас здесь.
— Да, красивое место, — соглашаюсь я, — А вы интересуетесь?
— Увы, ботаника — не мой конек. Я всего лишь визуал, получающий наслаждение от созерцания прекрасного.
— Да нет же, я имею в виду теории профессора.
Старичок завершает колдовство над кустом, критически его оглядывает, словно не услышав мой вопрос, но затем, глубоко вздохнув, все же отвечает:
— Скажем так, некоторым его идеям я верен до сих пор.
— Теории живых планет?
— Живых планет, высших существ, космического разума — называйте, как хотите. Да только это очевидно.
— Что очевидно?
— Что силы гораздо могущественнее, чем мы, наблюдают за нами и всячески направляют.
— Вы про ангелов? — я начинаю подозревать, почему старик находится в госпитале.
— Я про провидение. Видите ли, юная леди, наша цивилизация достигла значительного технического прогресса. А за пределы системы Сатурн не вышла до сих пор. А почему?
— Почему?
— Потому что нам не дают, — Кауз разводит руками, — Человечество уже погубило минимум одну планету. А кто знает, как мы пришли в систему Солнце? Что привели к гибели до этого? Планету? Систему? Галактику? Но ей, — Кауз ткнул пальцем вверх, — ей не выгодно, чтобы мы продолжали это безобразие.
— Ей?
— Космосфере. Космосфере, голубушка. Поэтому человечество вынуждено ютиться на базах и станциях. И пока оно склонно к разрушению, так и будет. Мы не сможем освоить ни одну планету. Они будут сопротивляться. Как та знаменитая провальная миссия на Марсе. Или вот, слышали, что недавно случилось на Энцеладе?
Я кивнула. Вспоминать не хотелось.
— Но ведь гиперионцы практически освоили Титан и даже терраформировали его.
— Ха, гиперионцы достигли своего потолка. Поверьте, ничего у них дальше не выйдет. Так и останутся жить под куполом.
— А я-то собиралась к ним на стажировку… — разочарованно, как бы в шутку, тяну я и быстро прикусываю язык, понимая, что это не та тема, чтобы откровенничать с малознакомым человеком. В сущности, даже за обсуждения лжетеорий мне грозил бы выговор, узнай мое начальство. Нечего поддерживать псевдонаучные течения.
— Еще успеете, — авторитетно заключает Кауз, — как знать, может я все-таки не прав, и им удастся.
— Терраформировать Титан?
— Найти новую землю.
— А кто-то ищет?
— Вы что, голубушка! Все, конечно же, все ищут! Да стремятся найти побыстрее. Вот вы, думаю, на службе сейчас?
Киваю.
— Освоение или снабжение? Думаю, снабжение. А? Угадал?
Я не отрицаю, и Кауз довольно улыбается.
— Угадал, что ж, но и про освоение космоса вы в курсе.
— Экспансия по системе Солнце, гонка за освоение колец, — подтверждаю я. Это уже не лжетеории, это официальная политика правительства с лозунгами и с главной идеологией государства. Знают даже дети.
— Вот-вот. Только все это чепуха полнейшая. Фантазии. Профанация! — лицо Кауза краснеет, он перевозбужден.
— Да что вы такое говорите, — пытаюсь утихомирить я его и одновременно ищу в помещении камеры. Старик, может, и сумасшедший, но за мной такого диагноза не числится.
— Ничего ни у кого не выйдет, пока мы не поймем главного: как долететь до другой звезды. Желательно, в пределах человеческой жизни, разумеется. И это то, за чем гонятся и гиперионцы, и япетиане, и мы, и, прости господи, мимасцы.
— Это отдаленная цель, — осторожно соглашаюсь я, — но мы идем к ней совместными усилиями держав. Только содружество стран поможет нам…
— Чушь! — прерывает меня Кауз, — Чу-ушь! Никому не нужны эти кольца. И эта Европа, и этот Марс, покуда он так далеко. А вот было бы средство его приблизить, а? А еще лучше найти действительно пригодную для жизни планету!
Так вот, то государство, которое первым завладеет подобной технологией, одержит победу во всех всевозможных гонках. Будет безусловным лидером, диктующим свои правила в нашей системе. Да и во всех остальных системах.
— Задумайтесь, голубушка, ведь человечество как-то прилетело на Юпитер, ведь так? В таком случае, где корабль?
Я качаю головой. Я не знаю, что сказать. Но Кауз уже раздухарился, ему не нужны были мои ответы, ему нужен был благодарный слушатель.
— Сперва думали, что он на Титане. Потому-то тогда, шестьдесят лет назад, и разразилась Десятилетняя Война. Но будь так, гиперионцы уже бы это обнаружили. Будь астро-корабль у них, они бы уже захватили все остальные планеты, а нас бы с вами здесь не стояло.
Я осмысливаю услышанное. Бред, конечно, но бред такой, в котором, как будто бы есть смысл.
— А вот этот товарищ, — Кауз кивает на книгу, которая по-прежнему у меня в руках, — предполагает, что корабль спрятан в плотных слоях колец. Потому-то все так и стремятся до них дорваться. Потому-то…
Роза падает с моей головы на пол. Я наклоняюсь ее поднять, и взгляд старика падает на мои нашивки министерства обороны. Взгляд Кауза мутнеет, он переходит на крик.
— И здесь! Да как вы смеете, нахалы! Стервятники! Пошла вон! Пошла! Вон!
Он садится на пол и зажимает голову руками. От неожиданной перемены настроения собеседника я сперва теряюсь. Ему явно плохо. Пытаюсь вызвать врача через собственный ком, но мне не удается. К счастью, ком Кауза автоматический, и через минуту в оранжерею влетает медсестра и пара медбратьев с носилками.
— Что вы здесь делаете? — говорит она, кидая на меня рассеянный взгляд, — Вам сюда нельзя.
Но меня никто не спешит выпроваживать, медперсонал занят Каузом, успокаивая его и усаживая на носилки. Через пару минут его увозят из оранжереи прочь. Я двигаюсь за ними, думая, что, возможно, понадобится моя помощь.
Но шаг экзоскелета слишком медлителен, а я устала. На выходе из оранжереи я безнадежно отстаю. Да и чем я могу помочь?
Неудобно, конечно, получилось перед Каузом. Интересно, чем я его так разозлила?
— Тетис! — до боли знакомый голос окликает меня, и мое сердце на миг останавливается, я не верю своим ушам, — Тет! Вот ты где, я тебя везде ищу.
Передо мной стоит статный парень в военной форме, на голову выше меня. Я, забыв про экзоскелет и усталость, без обиняков кидаюсь ему на шею, чуть не валю с ног, но он смеется.
— Гастан!
— Ну, привет, вояка, — говорит он и звонко чмокает меня в губы.
Я смущенно отворачиваюсь.
— Эй, увидят же.
Гастан хохочет.
— Не могу сдержаться о радости, что ты цела и невредима.
У него красивые пухлые губы, острые скулы, в короткой стрижке волнами уложены вьющиеся волосы.
Любуюсь им, его радостью, и тоже улыбаюсь от уха до уха. Мы не виделись почти пол единицы года. Наконец, он здесь, рядом.
— Надеюсь, тебя отпустили на подольше? — с надеждой спрашиваю я.
— Трое суток.
— Уууу, — я разочарована, но глупо надеяться на большее. Все-таки мы оба на службе. Гастан замечает у меня в руках книгу с работами Домича, которую я не успела отдать Каузу.
— Что это у тебя там?
— Да так, ничего, — я прячу книгу за спину, титульной страницей к себе. Мне неловко от того, что у меня застали такую литературу, — один новый знакомый обронил. Надо отдать.
— Ах, новый знакомый. Моя красотка тут времени зря не теряет, — Гастан подмигивает, я прыскаю со смеху и пихаю его локтем в бок. В экзоскелете получается стукнуть его довольно ощутимо, но он закрывается плечом.
— Перестань. Это пожилой пациент госпиталя. Случайно столкнулись в оранжерее.
— Ладно-ладно. Развлекайся пока, — шутливо соглашается Гастан, — У меня есть новости, которые тебя, уверен, обрадуют, — он замолкает, разжигая мое любопытство.
— Нас увольняют в запас? — делаю самую крупную ставку, заранее зная, что она не сыграет.
— Ха-ха, понимаю, служба тебе не понравилась, — Гастан приобнимает меня за талию и аккуратно ведет назад к моей палате, — Но придется пройти ее до конца.
Я киваю. Кто бы сомневался.
— Но вот с кем…
— С кем?
— Гхм, не думаю, что я должен это сообщать тебе. Я прибыл на Тетию не один, а в составе эксперт-группы.
— Вот черт, — я убираю руку Гастана со своей талии, но он продолжает как ни в чем не бывало.
— Среди них, возможно, и твое будущее командование.
— Меня переводят?
— Тсс, — Гастан прижимает палец к губам, — Возможно. Это должно было случиться так или иначе. Ведь от твоего отделения почти ничего не осталось.
У меня темнеет в глазах от воспоминаний. Я останавливаюсь, чувствую, как тело начинает оседать.
— Почти…
— Эй, Тет… Тетис… — Гастан трясет меня за плечи, — Ты как?
— Я в порядке. Дай минуту отдышаться, этот костюм слишком тяжелый.
— Эй, а я думал, ты уже освоилась. Тебе бы пригодилось.
Гастан явно подначивает меня. Но догадка мелькает у меня в голове.
— Что?
— Да, — он снова улыбается, поняв, что я догадалась, — тебя переводят к нам.
— Но… но так ведь нельзя!
— Почему? — удивляется он, — Мы же с тобой не родственники.
Гастан служит авто-пехотинцем на Дионе. Парни оттуда — гроза девичьих сердец. Они носят авто-доспехи, словно рок-звезды, а чтобы быть на это способным, нужна немалая сила и хорошая физическая форма. Мы с Миной в детстве коллекционировали страницы агиток с их изображениями.
— А как же подготовка?
— Думаю, все будет улажено. Основы те же. А с экзоскелетом ты уже освоилась. Ты что, не рада?
— Рада, — говорю я, хотя на самом деле не уверена, — Подожди. Ты сказал «почти».
— М?
— От отделения «почти ничего не осталось». А кто остался?
— Тет, ты правда хочешь знать?
Я останавливаюсь и смотрю ему в глаза.
— Мне надо знать, Гас. Гааас?
Гастан замялся, но все же ответил:
— Гавидон и еще трое ребят из третьего.
— Гавидон жив?!
— Да. Но, знаешь, все получили множественные травмы. И все необратимо ослепли. Им наставили кучу имплантов. Смотрятся как дроиды и без экзоскелетов, — на этих словах Гастан ухмыльнулся, — Поэтому их тоже переводят к нам.
Он тянет меня под локоть, но я стою как вкопанная, переваривая услышанное. Почти никого не осталось…
Поняв, что сдвинуть с места меня невозможно, Гастан разворачивает меня за плечи к себе и произносит серьезным тоном:
— Тет, я знаю, что тебе непросто. Но ты родилась под счастливой звездой. И это не повод унывать. Сейчас не время унывать. Я хотел бы, чтобы ты знала, если ты действительно любимица удачи, как говорят, то есть много людей, кому необходимо, чтобы ты с ними ей поделилась.
— Ты например?
— Например я, — кивает он, — Запомни это. И я тебе ничего не говорил. А теперь соберись и проверь почту, для тебя есть важное сообщение.
Он заталкивает меня в мою палату и закрывает дверь.