Прости, мне придется убить тебя

15.2

В лицо Дональду плеснула ледяная, противно воняющая вода из не особо чистого железного ведра, тут же отброшенного в сторону. Он дёрнулся, хватая ртом воздух, и силился разлепить глаза, перед которыми стояла мутная плёнка. Гул в ушах не давал сосредоточиться, и только спустя долгие несколько секунд он понял, что связан. Руки раскинуты в стороны, ноги тоже.

Распят. Как. Иисус.

— Боже… — хрипло выдохнул он и тут же закашлялся попавшей в рот жижей.

Понимание. Медленное, ужасающее. Звонкий, знакомый до жути голосок нараспев протянул:

— Динь-дон, спящая красавица! Сказочка закончилась!

Только тут Дональд, наконец, поднял голову и с трудом различил фигуру перед собой. В затылке гудело от боли, а последнее, что помнил — как заходил в собственный склад.

Сфокусировавшись, увидел её. Сомнений не осталось. Он идиот, поверивший, что племянница в опасности. А опасность — это она сама. Чёрная Леди, ухмыляющаяся его дезориентации и сверкающая малахитовыми глазами. Поигрывающая блестящим коротким ножом в руках, от вида которого кровь стыла в жилах.

Шумно сглотнув, Дональд обвёл взглядом помещение. Бочки по сторонам, желтоватая лампа, пыльный пол. И крепкий мужчина у противоположной стены, опирающийся на неё спиной. Каштановые спутанные прядки небрежно спадали на лоб, лицо украшено живописным синяком. Гонсалес узнал его не сразу, но как только это случилось, вся картинка начала приобретать смысл.

И противный, скрипящий звук натачиваемого лезвия в умелых руках Хантера — тоже. Тот как будто не замечал свою распятую на стене жертву, привязанную прочными верёвками к большим металлическим кольцам, вбитым в дерево. Методично, не спеша, скользил точильным камнем по ножу, шлифуя его до предельной остроты.

— Ты, — выдохнул Дональд, поморщившись: — Так я и думал, что это твоих рук дело. Псих. Вы оба — психи.

Хантер, наконец, оторвался от своего занятия, поднимая взгляд на врага. На языке вертелось так много, но совершенно некогда было толкать долгую речь. Неизвестно, выполнил ли бывалый бизнесмен все условия, не позвонил ли копам. Впрочем, если бы это было так — они бы уже были здесь. Угроза репутации оказалась достаточно весомой. Но тянуть и правда не хотелось: столько лет ожидания не должны пропасть даром.

— Тебе не разрешали открывать рот, — прошипел Хантер, отлипая от стены и делая скользящий шаг вперёд. Провернул нож между пальцами в чёрных перчатках, примеряясь для броска, и Гонсалес вздрогнул всем телом, взирая на оружие испуганно расширяющимися глазами: — Ты будешь говорить только тогда, когда тебя спрашивают, иначе я покажу тебе новые границы слова «боль». Это ясно?

Угроза, повисшая в воздухе, чувствовалась на вкус. Жертва судорожно кивнула, на что Хантер никак не отреагировал. Зато Гвен сложила руки на груди, встав в воинственную позу.

— Постой. Ты не удивился, увидев меня.

Что-то было не так в этом довольно спокойном поведении дядюшки. Она ожидала, как минимум, громких возгласов, проклятий и прочей чуши. Но Дональд лишь неопределённо мотнул головой и пояснил:

— Вирджиния. После той статьи она прибежала ко мне с покаяниями и выдала всё. Как заказала сначала Райта, а потом и тебя. Как на неё напали на парковке, и это точно была Леди в чёрном. Я отправил дочурку с глаз долой, в Чикагскую клинику для наркозависимых. Думал, кокаин размыл ей мозги. Но она умна, о да… Догадалась вперёд всех, кто ведёт подпольную игру.

Гвен спешно переглянулась с Хантером, но тот был слишком сосредоточен, рассматривая цель как кусок сочного мяса, готовый к разделке. Вздохнув, она постаралась сохранять невозмутимость. Услышанное заставило холодный пот проступить на спине: как минимум двое людей знали её личность. И если Дональд точно не переживёт эту ночь, то с Вирджинией сложней. Кому она уже могла сообщить, учитывая её связи в полиции?

Нет, выход после всей этой заварушки лишь один, и понимание было тяжёлым. Машина для побега стояла на парковке в Ньюпорте не зря. Из этого склада две дороги — за решётку или как можно дальше из города, с поддельными паспортами и обналиченным счётом.

— Благодари Гвен, что твоя дочурка не висит на соседней стене, — хмыкнул Хантер, с тоской подумав, что был прав: хитрую рыжую лису нужно было прибить, пока имелась возможность. — Хватит выяснений отношений. Ты знаешь, зачем тут. Чего я всегда хотел от тебя.

Он достал из кармана куртки диктофон и бросил напарнице, поймавшей прибор на лету. Жест был показательный, и более многозначительным стал только взгляд Гвен, когда она вытащила из сумки папку с заготовленным в ней признанием вины. В красках расписывающим всё, что сделал Дональд в ту ночь и всё, что ему пришлось предпринять, дабы скрыть это. Фамилия каждого, кого он подкупил — ныне безвестно пропавшие трупы.

— Лучше убей сразу, — оскалился Гонсалес, поняв смысл этих жестов. — Потому что я не позволю такому позору лечь на мою семью.

— Твоё существование — уже позор, — прошипел Хантер.

Без всякого предупреждения, без малейшего колебания, он метнул до сих пор сжатый в пальцах нож в распластанное перед ним тело. Отличная вышла мишень для игры: кровавый дартс принёс первые очки, когда лезвие вошло в левое запястье жертвы, разрезав плоть легче сливочного масла.

Дональд громко закричал от неожиданной резкой боли, рассыпая срывающийся голос эхом по складу. Из глубокой раны тонкой струйкой потекла алая жижа, собираясь в небольшую лужицу на полу. Хантер смотрел на это, затаив дыхание, заворожённый видом проклятой крови. Первый искрящий кайф пронзил вены, заклубился в лёгких ароматом железа, смерти и приближающейся победы.

— Советую быть посговорчивей, дядюшка, — усмехнулась Гвен его скорчившейся роже и становящимся всё тише жалобным скулениям. Уже неважно было, кто он и как попал сюда, осталось только потрясающее ощущение превосходства и власти. — Или мы освежуем твою тушку живьём.

Теперь угроза была ещё более реальна, а Хантер без лишних слов принял из руки Гвен второй нож. На мгновение они встретились взглядами, одинаково пропитывающимися темнотой.

Присутствие Миледи при обычно максимально интимном процессе — наказании врага — сделало странные вещи с его сознанием. Оно туманилось, тонуло в малахитовых глазах, горящих восхищением. Искра лёгкого возбуждения скользнула по коже, и с трудом, но Охотник стряхнул её, моментально сосредотачиваясь.

Добиться победы любой ценой. Больше ничего не имело значения.

Взвесил оружие в ладони, вновь развернулся к мишени и отправил лезвие в бедро Дональда, снова оглушительно взвывшего. Кровь пропитала его брюки, проступая на серой дорогой ткани багровыми разводами.

— Итак, ты уже готов рассказать, как убил своего сына, мразь? — участливо поинтересовался Хантер, едва перебивая стоны боли и беззвучные ругательства. — Или продолжить? Я буду подбираться всё ближе к органам. Куда мне отправить следующий нож, как думаешь, Миледи?

— Ты знаешь мои предпочтения, — хищно улыбнулась Гвен. — Пригвозди к стене его яйца, или это сделать мне?

— Нет! — заверещал Гонсалес, паническим взглядом проводив её метнувшиеся к поясу с оружием пальцы. — Прошу, нет, я всё скажу!

— Так бы сразу.

Гвен подошла к нему, парой профессиональных движений развязала неповреждённую правую руку. Предоставила ему раскрытую папку и ручку, закатив глаза от раздражения: он пытался вчитаться в текст, но чёрт побери, у них не было на это времени!

— Живо, дядя. Мы тут не на совете директоров, — её резкие слова заставили его сцепить зубы и слегка подрагивающими пальцами оставить размашистую закорючку на документе. — Умница.

Пока она убирала драгоценную папку в сумку на полу, Хантер быстро вернул верёвку на запястье Дональда. Тот явно слабел на глазах от кровопотери, потому как совершенно не сопротивлялся. Только умоляюще прошептал пересохшими губами:

— Вытащи. Вытащи их, прошу.

— Поверь, тогда будет хуже, — вспоминая, как сам получил нож в своё тело, Хантер усмехнулся: — Давай-ка поуверенней сейчас. Чтобы ни у одного судьи не возникло сомнений, что ты дал эти показания без давления. Или я сделаю вот так…

Он ухватился за торчащую из ноги Дональда рукоять и слегка провернул, заставив того громко закричать, срываясь в хрип. Из его глаз показались слёзы, и в этот момент Хантеру казалось, что ничего справедливей быть не может. Эта жалкая капля не соизмерима с тем морем, что выплакала мать, в конечном счёте покончившая с собой. И горем маленькой сестрёнки, которую даже в грязной школе трущоб дразнили «дитём дьявола». С отчаянием Бена, в первые месяцы попадавшем в тюремный лазарет регулярно только за то, что отказался быть новой шлюхой местных заправил…

Крики ласкали слух, залечивая огромную рану глубоко в груди. Остановиться было сложно, но необходимо, и Хантер со вздохом сожаления отпустил нож и отошёл на шаг назад. Просто чтобы не было соблазна перерезать горло этой скотине немедленно. Металлический привкус во рту смешивается с долгожданным удовольствием.

— Наигрались, мальчики? — Гвен помахала диктофоном, напоминая, что ещё ничего не закончено. — Дядюшка, готов говорить, а не скулить, как побитая сука?

Тот метнул на неё ненавидящий взгляд, в котором читалось пожелание долгой и мучительной смерти.

— Змея… Так обойтись с родной кровью, это надо быть редкой стервой!

Гвен нахмурилась, рука сама вытянула очередной «дротик». Лицемерие сквозило в воздухе таким густым облаком, что стало душно. Грудь защипало, и она уже не отдавала отчёта своим действиям, позволяя Леди вести её. Размахнувшись, воткнула лезвие в плечо жертвы, прерывая следующие низкие слова, уже готовые сорваться из поганого рта.

— Ты! И ты смеешь меня этим попрекать?! Чудовище, прикончившее Криса?! Какими глазами ты смотрел, как твоя дочь сходит с ума от тоски по брату? Как ты мог ложиться в постель к жене, рыдающей ночами? Ты, и только ты виноват в сумасшествии Вирджинии, потому что если бы не смерть Криса, она бы в жизни не пошла ни на какое дерьмо, не обозлилась на всех и не села в итоге на наркотики! Ты сам уничтожил и свою семью, и семью Райт. Так что не смей читать мне лекцию о морали! А сейчас выплюнь хрен изо рта и говори то, что должен, пока с тебя не сняли кожу! Или клянусь, следующий нож воткну в твои яйца!

Выплеснув хоть каплю бушевавшей внутри ненависти, Гвен мрачно посмотрела на Хантера. Тот лишь одобрительно кивнул, не став возражать, что она тоже решила внести свою лепту. Оказалось, не было разницы, кто именно из них дырявил шкурку ублюдка — одинаково приятно, одинаково будоражило нервы.

Дональд шумно дышал, пытаясь собраться после очередного удара, а кровь под ним натекла уже в существенную лужу, пропитала одежду. Наконец, он кивнул, и Гвен нажала на кнопку записи.

— Это был поздний вечер, — чуть хрипло начал Гонсалес признание, но с каждым словом голос становился крепче. — На днях мы повздорили с Кристофером. Он сказал, что его приняли в Джуллиард, и что не собирается оставаться в Раутвилле, возглавить компанию. Я выяснил, что он собирался выступать со своими недомерками-друзьями в каком-то баре в трущобах, их группу позвали сыграть. Подождал, пока концерт не закончится, и в курилке выловил первого попавшегося бродягу, который явно искал денег на выпивку. Он и так был почти невменяем, и я понадеялся, что о нашей встрече после не вспомнит. Тот согласился дать парню пару затрещин за бутылку виски. Я смотрел на это из-за угла, ждал… Бродяга оказался совсем никакой, видимо, сначала решил вылакать плату, а потом уже заняться делом. Но справился. Ударил Криса под дых, тот упал — жалкий хлюпик… Как только Райт ушёл с поля зрения, я выстрелил в лоб этому предателю, которого раньше звал сыном.

Дональд опустил голову, и Гвен выключила диктофон. Не могла отделаться от потрясения — вот он, настоящий кошмар. Не то, что она делала со своими жертвами. Не вендетта Хантера, которой он в ярости подверг весь город. А хладнокровное, продуманное убийство родного ребёнка только из-за того, что он решил идти своей дорогой.

— Ты просто жалок, — презрительно выплюнула она, чувствуя себя до ужаса мерзко.

Как будто искупалась в дерьме по самую макушку. Даже отрезав мужское достоинство Итана она ощущала себя лучше. Тем двигала лишь мальчишеская глупость и тестостерон. А этой мразью — жажда денег, власти, стремление продолжить династию, не взирая на цену.

Жизнь ребёнка это то, чем нельзя торговаться с судьбой. Она бесценна. И весёлый, смелый парень Кристофер Гонсалес не должен был отдать её собственному отцу на грязной улице.

Как только она с отвращением отшатнулась от стены, Хантер без колебаний вытащил пистолет из кобуры на поясе. Теперь уже родной «Кольт», заряженный и готовый. Всё подтвердилось, до малейших известных ему подробностей. Больше ждать было нечего, а действие снотворного у охраны в каморке закончится в любой момент.

Прицелившись, он выстрелил в правую руку истерзанному врагу, пронзительно заверещавшему. Лимит боли, которую способен перенести человек, ограничен. Дональд протяжно выл, когда следующая пуля прошила живот — Хантер уже не хотел ничего говорить ему, также, как и тянуть с неизбежным. Просто продолжал стрелять, превращая окровавленное тело в решето, быстро и методично.

Последний патрон он потратил, попав чётко посреди лба мерзкой твари, закончив его муки — также, как он убил сына.

И свои. В груди растекалось невероятное чувство облегчения с каждой отгремевшей пулей, каждым выдохом. Стискивая рукоять пистолета, Хантер смотрел на висящее распятое существо, ощущая невероятную лёгкость. Наконец-то. Правосудие свершилось.

— Ты в порядке? — он даже не заметил, как Гвен подошла и мягко опустила его руку с «Кольтом», через силу вытащив его из хватки. — Хантер? Всё кончено. Мы сделали это. Ты сделал это.

— Да, — прошептал он, и слабая улыбка невесомо коснулась лица. — Сколько у нас осталось времени?

Она быстро посмотрела на часы:

— Не больше получаса. Пошевеливаемся. Нужно прибрать за собой.

Не то, чтобы в этом была особая необходимость: вряд ли можно отмыть без следа всю кровь и вытащить все до одной пули из древесины. Но этим бредом никто и не собирался заниматься. А вот уничтожить труп, чтобы никто не узнал, как именно выбивалось признание — непременно. Конечно, и так ясно, что смерть была насильственной, однако свидетельства пыток точно лишний факт для патологоанатома.

Поэтому следующие пятнадцать минут Миледи и Охотник спешно снимали тело со стены, перетаскивали его в оставшуюся снаружи у склада машину. Перекинувшись разве что парой ничего не значащих фраз — каждый был слишком погружён в себя и свои мысли. Из каморки сторожа не доносилось ни звука, что значило: успевали.

Устроив Дональда на переднем сиденье, облили его бензином, и Хантер сам щёлкнул зажигалкой. Противный запах горелой плоти начал заполнять воздух, и больше оставаться тут не имело смысла. Уже закидывая в занимающуюся огнём тачку окровавленные верёвки, он заметил, как Гвен вынесла из здания сумку Гонсалеса.

— Что это? — глухо спросил, не отрывая взгляда от пламени, завораживающего в свою магнетическую сущность.

С огня всё началось, с продажного судьи. Огнём и завершится, поглотив всю боль, что так долго жрала его изнутри.

— Деньги, — безразлично бросила Гвен. — Двести тысяч, как просили. Глупо оставлять их там, не думаешь?

Она не стала озвучивать, что чем больше наличности, тем лучше — ведь скоро оба будут вне закона. Впрочем, за чертой Леди и Охотник были уже не первый год. Но теперь всё станет официально — плакаты с их лицами, ориентировки. Как только Вирджиния выйдет из клиники и откроет рот, объявив, кто именно прикончил её папашу. Будет этот день завтра или через неделю — никто не мог дать чёткого ответа.

Хантер молча кивнул и принял сумку из её рук, повесил на руль байка к их багажу, где оставались ножи и, самое главное — папка с признанием. Он тоже всё понял верно. Впереди только побег длиной в жизнь, но его долг перед семьёй был выполнен. Теперь он свободен и от тяжкого бремени, и от обязательств.

Странное ощущение, однако удивительно приятное. И когда у джипа взорвался бензобак, превращая машину и лежащее в ней тело в столп густого дыма, улыбка озарила его лицо, даже несмотря на простреливший барабанные перепонки грохот и треск.

— Поехали домой, детка. Это стоит отпраздновать.

В лофте Райта было душно. Вместо верхнего света горел только старый ночник над кроватью, создавая таинственный полумрак. В дальнем углу свалена в кучу мокрая грязная одежда в кровоподтёках, от которой избавятся уже завтра.

Но сегодня праздник. Об этом говорила и громко орущая музыка из колонок компьютера, и стойкий запах сладковатого дыма, и звон стопок с текилой, очередную бутыль которой распивали прямо на полу.

А ещё вся вторая половина квартиры, все горизонтальные поверхности на кухне, были заняты аккуратно разложенными купюрами. Дело в том, что во время дороги со склада начался ужасный проливной дождь, а в отличии от кожаной сумки Хантера, Дональд использовал тканевую. В результате все двести тысяч не совсем честно заработанных баксов промокли насквозь также, как сами пассажиры.

Отогревшись и отмывшись в душе, им пришлось битый час раскладывать деньги сушиться. Не выкидывать же?

Зато теперь Гвен в одном нижнем белье танцевала посреди комнаты, ловко лавируя между пачками долларов, соблазняя сидящего у постели напарника изгибами тела и кривой улыбкой. Специально дразнила, то проводя пальцами по груди, то виляя бёдрами. Полыхающий всеми огнями инквизиции взгляд, направленный на неё, был бесценен — и распалял до предела.

Наконец, песня сменилась, и Хантер смог притянуть к себе разгорячённую бестию, смело устроившуюся у него на коленях.

— За нас, детка, — в очередной раз поднял он стопку, и Гвен безропотно приняла жест.

— Снова?

— Всегда.

Слово стало уже своеобразным девизом, и оба опрокинули в себя текилу, отработанным движением слизывая соль с руки и закусывая лаймом. Странно было, что они вообще слышали друг друга, ведь бессмертный Бон Джови усиленно надрывался:

— Это моя жизнь, сейчас или никогда… Я не собираюсь жить вечно, я просто хочу жить, пока жив…

Откинувшись головой на крепкое плечо, Гвен прикрыла глаза и с наслаждением затянулась сигареткой. Дурманящий дым приятно расслаблял, особенно после того безумия, что накрыло их, едва переступили порог квартиры. Пережитый кайф убийства управлял каждым движением, заставляя срывать одежду и вгрызаться в тело напарника до синяков и боли. Сейчас же, окончательно размякнув, сбросив всё напряжение, можно было просто улетать в нирвану вместе с голосом солиста и кисло-сладким привкусом во рту: вишнёвый дым и цитрус.

— Это моя жизнь… — тихо подпевала Гвен с блаженной улыбкой, чувствуя, как тяжелела голова. Слишком много эмоций в один день. Слишком остро.

Её губы тут же накрыл новый поцелуй Хантера, добавляя ещё больше удовольствия. Казалось, что больше не вынести, но она послушно обвила одной рукой его шею, отвечая со всем жаром, на который была способна.

Что-то изменилось. И нет, дело совсем не в том, что горячие ладони на талии чудились практически нежными. Благодарными. А в том, что больше не было ненависти — и это ощущалось крохотной личной победой над старым демоном, который долго душил её Охотника.

Её. Так странно. Но теперь, увидев все стороны его сущности, она наконец приняла истину. Они не просто напарники. Не случайные любовники. Их свела сама старушка-судьба, найдя две половины одного сумасшествия. Показала собственное отражение. Сделала боль каждого общей, словно связав мистическим образом души и тела.

Гвен никогда не скажет этого вслух, ведь даже признаться самой себе страшная слабость. Но он ей стал настолько нужен, что от поцелуя дрожали пальцы.

Нет-нет, это просто текила и возбуждение… Глупый самообман. Сердце Миледи сдалось, трепеща от восторга каждого касания грубых рук, от каждого движения языка, вытворяющего форменное безобразие на её ключицах. Его тяжёлое дыхание уносилось жаром под рёбра, а слова просились, вертелись в мыслях. Но никогда нельзя быть настолько уязвимой, даже перед ним.

Пусть это останется маленькой тайной — ведь у любой истинной Леди должен быть свой секрет!

Она его любит, и полюбила уже давно.

Пытаясь заглушить всё, что хотелось сказать, торопливо выпалила, пока настойчивость Хантера снова не сломала всё самообладание:

— Ты же понимаешь, что нам нужно сматываться, и как можно скорей?

Он с тяжким вздохом оторвался от её шеи, благоухающей лавандой. Но Гвен права — думать нужно было быстро. Выдернул сигарету из её пальцев и затянулся сам, тут же избавляясь от окурка, кинув его в пепельницу. Нашарил пульт, убавил громкость музыки, и только потом ответил, старательно не задерживая взгляд на женской груди в красивом кроваво-красном белье.

— Конечно. Но тут есть пара вопросов, и похоже, у нас всего день или два на их решение.

Он сложил факты ещё по дороге, когда дождь хорошо трезвил рассудок. Правда, обвивающие поясницу руки, то и дело норовившие скользнуть под куртку, здорово отвлекали и от вождения, и от размышлений.

— Например? — устало протянула Гвен. Всё её нутро вопило, что нужно прямо с утра хватать вещички и валить в Ньюпорт, а потом куда-нибудь в Мексику, на жаркие пляжи. Валяться на горячем песочке, взяв новое имя и примерив на себя другую личность. Оставить и Раутвилль, и Леди в чёрном далеко позади. — И с чего ты взял, что у нас есть время? Охранник Дональда видел тебя. Ещё сутки он проваляется в больничке, не способный связать трёх слов — это я гарантирую. Но после…

— Вот именно — сутки. Плюс пока его блеяние сопоставят с моей личностью, а наша доблестная полиция умом не блещёт. Вдобавок, Вирджинии нужно узнать обо всех деталях случившегося, прилететь из Чикаго, дать показания, подтвердив их хоть как-то — а у неё самой рыльце в пушку. И из реабилитационного центра даже в связи со смертью родственника так легко не отпустят, да и словам её доверия особо не будет после клейма наркоманки. Так что, пока мы можем заняться насущными проблемами, собрать вещички и придумать, как свалить из Раутвилля красиво. Ты же не забыла про своего дружка?

— Дружка? — она удивлённо подняла бровь. — Саймон? Я не спорю, что хочу заставить его сожрать свои кишки, но неужели ты собираешься мне помогать…

Его ладони неожиданно обхватили её лицо, тут же прерывая речь. Гвен с открытым ртом смотрела в горящие в полумраке глаза Хантера, читая в них столько самых разных эмоций. Нервно сглотнула, потому что сердцебиение участилось до рваного ритма. Его руки жгли, но одновременно согревали. Он словно решался, пока не начал говорить, глухо и до щемящего чувства искренне.

— Гвен. Ты не представляешь, что сделала для меня сегодня. Помогла не просто уничтожить редкостную мразь, не только освободить отца. Это… это душило меня, — он запнулся, зажмурившись от нахлынувшей горечи, но теперь, когда этого камня больше нет, хотелось поделиться всем, что было на душе: — Восемь лет, восемь грёбанных лет я не мог думать ни о чём другом. Искал пути заглушить это, накормить зверя, который толкал меня убивать снова и снова. Сначала это был судья с процесса отца, потом его адвокат, затем я уходил от истинной цели всё дальше, пока не стал лить кровь только потому, что этого требовало ужасное, гложущее чувство внутри. Сейчас я понимаю, что на самом деле мне плевать было на справедливость, это лишь оправдание. Я срывал злость, кормил тьму внутри себя, снова и снова, до сегодняшнего дня. И вижу, что ты больна также. Если смерть последнего ублюдка, который толкнул тебя на эту тропинку, поможет начать с чистого листа — я сам принесу тебе его голову. Ты тоже должна стать свободной. Чтобы мы уехали отсюда куда-нибудь далеко, больше не терзаясь жаждой крови. Новая жизнь, без боли и сожалений. С тобой.

На одном дыхании, высказав все, что накопилось. Последняя фраза прозвучала и вовсе еле слышно, потому как едва не сорвалось продолжение. Но главное отразилось в глубоких малахитах, он увидел эту искру понимания и принятия. Большего и не нужно.

Главное — «с тобой». Главное — вдвоём. И уже не разобрать, когда именно держать хрупкое бледное тело Миледи в руках стало важней любых других желаний. Была только она, а всё другое резко отошло на задний план.

— Я согласна, — одними губами прошептала Гвен, не разрывая зрительный контакт.

Сама не верила, что добровольно позволяла ему это. Прописаться в её будущем. Там, в лучшем мире, где не будет ночных кошмаров и смертей. Не будет Леди. А если она снова захочет вырваться — только её Охотнику и удастся обуздать несносный нрав, в этом никаких сомнений.

Неужели у них получится? Быть вместе? Картинка, которую она рисовала в голове несколько минут назад, дополнилась, и на песочке теперь лежали два загорелых тела.

— А ты… не пожалеешь? Я же…

«Ущербная». «Сломанная». «Неполноценная». Хантер не дал ей сказать этих страшных слов. Они никогда не станут нормальной семьёй, даже парой-то их назвать можно с трудом.

Но для него не было никого прекрасней этой безумной девчонки, которая столько лет хотела быть сильней всех. Не понимая, что ей нужна защита от себя самой. Как никому другому.

— Ты невероятная, Гвен Андерсон. И провалиться мне в ад, если я когда-либо изменю своё мнение. Хочу. Быть. С тобой, — твёрдо, чётко и ясно. Без увёрток, без подколов. По-настоящему.

Он заглушил её подозрительный всхлип поцелуем, легко подхватил под бёдра и закинул на кровать. Упиваясь своей малышкой и чувствуя себя счастливей всех людей на Земле. Он будет любить её и этой ночью, и следующей, и каждой, что им уготована впереди. Всегда, как впервые. Всегда — до стонов и вскриков. Пока она не уснёт, свернувшись клубочком у него под боком и не засопит, щекоча дыханием кожу до мурашек.