Прячем лица в дыме

11. Встретились две невозможные истории

Несмотря на утренний час перрон был полон людей. Мужчины и женщины в рабочих куртках, лохматых шубах или потёртых пальто громко переговаривались, то и дело косясь на огромную махину поезда, толкались большими сумками, суетились. Более знатные и богатые держались в стороне от них, брезгуя подходить к простому народу. Одни уже сели в вагоны и поглядывали из окон, другие стояли на перроне в ожидании сигнала.

Рена подошла к первому классу. Указатели заменяла длинная красная линия. Второй и третий классы — с синей и зелёной. Когда она впервые увидела поезд, отец сказал, это сделано, чтобы даже человек, не умеющий читать, мог найти своё место.

Девушка остановилась, глядя на высокое каменное здание вокзала, и медленно вдохнула воздух. Он был тяжёлым, пропитанным едким дымом, маслом, пёстрыми духами, вонючим потом — и чувствовала его она в последний раз. Больше никакого Норта. Ей казалось, она уезжает не обратно в Кион, а куда-то дальше, прочь от всего. «После дела», — пообещала себе. Сегодня оно закончится, и, забрав свою долю, можно будет уехать уже по-настоящему.

Рена посмотрела в билет и дошла до следующего вагона первого класса. В отличие от второго и третьего, в них билеты продавали по местам.

Она вглядывалась в толпу, пытаясь разглядеть Лаэрта Адвана, но не было никого даже отдалённо похожего на брата Раза. Да, конечно, он мог не прийти. Тот список пассажиров, который выкрал Найдер, не давал обещания — только надежду, что купивший билет действительно им воспользуется. Это был очередной крошечный шанс, за который они решили ухватиться всеми руками.

Рена ещё раз осмотрела толпившихся людей и, миновав кондуктора, поднялась в вагон одновременно с первым ударом колокола, который давали за пять минут до отправления.

Девушка улыбнулась сама себе: она знала о поездах слишком многое. Впервые увидев состав, нортийка была в таком восторге, что не отставала от отца с расспросами всё путешествие. Хотя из тех рассказов ей больше всего запомнилось, что он называл железную дорогу «чугункой», как говорили в народе.

Вагон пах масляной краской и деревом. Осматривая латунные цифры, крепившиеся на деревянной обшивке над каждым креслом, Рена нашла своё место и сразу отодвинула шторку из бархатной тёмно-красной ткани с золотыми кистями, чтобы видеть перрон.

С улицы послышался второй удар колокола — две минуты до отправления.

Впереди сел мужчина и сразу закурил. Сморщившись, Рена прижала руку к носу. Если бы Лаэрт Адван не должен был ехать здесь, она бы никаких денег не пожалела, чтобы купить билет в вагон для некурящих.

По-хозяйски оглядываясь, взад-вперёд прошёл кондуктор в чёрном мундире с серебряной портупеей. Один из старших — такие ходили в вагонах для богачей, чтобы следить за их спокойствием и выполнять капризы. Младшие были заняты обслуживаем поезда и на людей не обращали внимания вовсе.

Послышался третий удар колокола, поезд тронулся, всё громче и громче стуча колёсами. Позади остались вокзал, промышленная часть Норта, и начались густые хвойные леса.

— Прошу сюда, пожалуйста, — вернувшись, кондуктор указал пассажиру на свободное кресло в нескольких рядах от Рены.

Это худое лицо с тонкими чертами было знакомо ей по афишам и листовкам, увиденным в Кионе. А если бы и нет, она бы его всё равно узнала — похожее лицо девушка видела изо дня в день уже больше трёх лет. Только сейчас вместо медных волос были тёмные.

Рена вытянула шею и уставилась на мужчину. Положив чемодан на сетку под потолком, тот сел и достал книгу. Определённо его можно было назвать красивым, но строгость, которая ощущалась во всём его облике, оставляла какое-то опасливое чувство. На секунду Лаэрт оторвал взгляд от книги, посмотрел в пустоту и улыбнулся печальной улыбкой, сразу сделавшись мягче.

— Девушка, — позади послышался скрипучий старушечий голос. — Ну что вы так ёрзаете, вы мне мешаете!

Рена, не обратив внимания, всё тянула шею, вглядываясь в Лаэрта. Найдер передал слова Кантора Ризара о том, что дан Адван никогда не остаётся один, к нему трудно подобраться, но сегодня что-то пошло не так. А если свои записи он действительно носил с собой, то вот же, чемодан в такой близости!

Схватил — беги. Странная беспечность для того, кто, судя по рассказам, тот ещё хитрец. Может, Кантор преувеличил? Или соврал? Но зачем тогда? И зачем обещать столь большую сумму, если найти Лаэрта оказалось достаточно просто?

Рена перестала тянуться и отвернулась к окну, уставившись на заснеженный лес, быстро проносящийся мимо.

Да, Лаэрт не мог быть таким беспечным. Хорошо, что Найдер предусмотрел разные варианты, продумывая дело, но… Странное это дело, всё-таки. Слишком много вопросов оно оставляло. Они ведь даже о заказчике ничего не знали! Надо поговорить с оша, когда они вернутся в Кион. Хотя нет, Найдер в погоне за большой наградой легко закроет глаза на любой риск. Лучше поговорить с Разом. Но дело касается его брата, он тоже не отступит. Рена вздохнула. Надо ей самой, пожалуй, разузнать о Канторе Ризаре.

— Девушка, — опять послышался противный голос старухи. — Ваше кресло скрипит, это меня отвлекает, сделайте что-нибудь!

— Не кричите, я работаю! — воскликнул попутчик, сидящий с другой стороны, отрываясь от записей.

— А вы мне не грубите! — мигом отозвалась старуха.

— Я вам не грубил, дана! — опешив, мужчина нервным движением поправил очки. — Просто не кричите, пожалуйста.

— Вы мне что, приказываете?!

Рена прижалась к окну, пытаясь делать вид, что её ссора не касается. Вот тебе и цвет Норта и Киона — перебранка, как у торговок на рынке.

С шумом захлопнулась книга. Рена выпрямилась и увидела, как фигура в сером пиджаке направилась к выходу из вагона. Чемодан остался на сетке. Нет, Лаэрт не мог быть таким беспечным, просто не мог! Но, как только Раз окажется рядом, всё равно стоит сказать другу, чтобы тот проверил вещи.

Девушка выждала минуту и пошла следом.

— Вы опять скрипите! — крикнула старуха вслед.

Переход встретил лязгом колодок и холодом. Рена с силой толкнула дверь и оказалась в вагоне-ресторане. Поезд отошёл недавно, но люди уже с удовольствием пили чай и кофе, закусывая пирожными и бутербродами. Внутри было теплее, чем в первом классе, а воздух пах сладостями и цветами.

Свободными оставались всего два места — напротив Лаэрта и напротив мужчины в чёрном. Если сесть к незнакомцу, то она окажется спиной к Адвану и не сможет следить за ним. Но и садиться к брату Раза было опасно.

«Хорошо», — Рена решительным шагом подошла к мужчине в чёрном и улыбнулась ему:

— Извините, дан, могу ли я присесть? Свободных мест почти не осталось, но я погибну, если не выпью кофе.

— Пожалуйста, дана, — равнодушно ответил тот, даже не повернув на неё голову.

Рена села за стол, накрытый белой скатертью, и отодвинула бордовые шторы, чтобы лучше видеть снежный лес. На другой стороне вагона стояло фортепиано, но место за ним пустовало. По бокам в стену были вделаны тонкие линии зеркал с витражом в виде цветочной лианы.

Откинувшись назад, Рена поймала свой взгляд. Она уже и забыла, как выглядела не в чёрном и не с пучком на голове! Та девушка в тёмно-зелёном платье с золотой вышивкой на груди, с волосами, свободно ниспадающими на плечи, было не ею — кем-то из той жизни, которую обещали при рождении, но так и не дали. Что это была бы за жизнь?

Да, она точно уедет после дела, чтобы попробовать и её, и множество других — что сама выберет.

Заказав кофе, Рена обернулась через плечо — Лаэрт, не обращая внимания ни на что вокруг, с увлечением читал, — затем уставилась в окно. Принесли кофе в белой фарфоровой чашке. С удовольствием вдохнув горьковатый аромат, девушка сделала первый глоток и принялась разглядывать незнакомца.

Мужчине было немногим за сорок, и весь его вид говорил, что он не привык уступать. В тёмных кудрях блестели первые серебряные нити. Чёрные рубашка, жилет, пиджак не делали образ мрачным, скорее серьёзным и благородным, и это же чувствовалось в его чертах.

Заметив разглядывания, незнакомец повернул голову, на лице появилась ухмылка. Рена уставилась на рисунок на левой щеке, вернее на клеймо: несколько линий, которые переплетались подобно змеям. Она уже видела его прежде.

— Дана, вы хотите что-то спросить? — насмешливо поинтересовался мужчина.

Он говорил быстрее, чем кионцы или нортийцы, и как будто проглатывал окончания. Она его понимала, но такое произношение было характерно не для Арлии, а для Кирийских островов.

— Я вас знаю.

— Надо же, — усмешка стала шире.

На лице не появилось ни капли удивления, но одну руку мужчина быстро опустил под стол. Подобный жест Рена видела у жителей Цая: так делали, когда не доверяли чужаку, но ещё не решили, нужно ли ударить первым. Он прятал оружие? Рена выпустила чашку и расслабила руки, тоже готовая действовать.

— Вы были в Норте на двадцатилетие ленгернийской революции?

— Да, меня приглашали, — сухо откликнулся мужчина.

— Извините, я не помню вашего имени, но вы приходили на День зимы в дом моего отца, дана Рейтмира.

Попутчик задумчиво потёр клеймо.

— Дом с большими окнами, верно? Я помню вашу семью. У вас, кажется, ещё сестра есть?

— Да, — Рена расплылась в улыбке. — Во дворе сделали снежную горку, и я всё каталась с неё, пока не влетела головой в снег, и не могла выбраться, и уже думала, что задохнусь там, но вы спасли меня.

На лице мужчины появилась смущённая улыбка, сделавшая его черты мягче. Он положил вторую руку на стол.

— Как вас зовут? — спросил попутчик.

Рене захотелось, чтобы он называл её на «ты» — она словно видела перед собой отца и вспоминало детство, когда он ещё не был так скуп и не обменял время с семьёй на бесконечные подсчёты и ворчание.

Из встречи десятилетней давности Рена помнила немногое. Она точно знала, что мужчина с клеймом приехал с Кирийских островов, что он стал героем революции, а затем возглавил Народное Собрание. Между бывшим Ленгерном и Кирией не было мира, но их правители начали выстраивать новые отношения, и политики наносили друг другу ежегодные визиты, обычно на годовщину революции одного из государств.

И всё в этой истории так напоминало об отце! Тот тоже стал героем революции, его выбрали в Конвент, и он так часто ездил по городам: то начиная освободительную войну против последних наследников короля, то с дипломатическими миссиями.

Здесь, в этом вагоне, будто встретились две невозможные истории: благородная девушка и её сильный добрый отец, который всегда рядом. Но от благородства той девушки давно уже ничего не осталось, а может и не было никогда, да и сидел перед ней не отец — чужой мужчина, хоть и похожий на того.

— Рейн Л-Арджан. А вас?

— Рена Рейтмир.

— Десять лет, значит? Да, многое изменилось с тех пор.

— Что? — с готовностью спросила Рена, как спросила бы отца или мать после долгой разлуки.

На лице попутчика опять появилась усмешка:

— А что вы хотите знать, Рена? Про Кирию? Про меня? Я приятно удивлён, встретив вас здесь, взрослой, но будем честны, это не делает нас обязанными разговаривать всю дорогу.

Нортийка крепко сжала ручку чашки. Голос прозвучал холодно:

— Да, вы правы, дан Л-Арджан, но позавчера я узнала, что мой отец, мать, сестра умерли, и мне захотелось поговорить с тем, кто знал их, пусть и всего лишь по одной короткой встрече. Однако не думайте, что этим я пытаюсь разжалобить. Я просто хочу быть честной с вами.

«И с собой», — добавила она про себя. Рена не знала, чего хочет от разговора, но чувствовала, что это — ещё один шажок к свободе, чтобы расстаться с прошлым и перестать на него оборачиваться.

Поезд замедлил ход, подъезжая к Нирну — маленькому городку в окрестностях Норта. Показалось деревянное здание вокзала, на котором толпились люди — судя по виду, они шли в третий класс.

Девушка обернулась, ища Лаэрта — учёный по-прежнему сидел с книгой в руках.

Рейн заказал кофе и сказал:

— Ваш отец дважды бывал в Кирии, а я приезжал в Норт и в последующие годы, мы встречались на заседании Конвента. Это был сильный смелый человек, из тех, которые действительно могут вести за собой.

— Дома он был другим, — с горечью откликнулась Рена.

— Все мы видим людей по-разному, особенно дети — родителей. Мой сын Кай уверен, что я пытаюсь лишить его свободы и постоянно приказываю, а я хочу уберечь его от глупостей — и кто тут прав? Я знал Риона, как талантливого генерала, защитника народа, и мне этого достаточно. Оба приезда в Кирию он был на приёме в моём доме, и Кай слушал его, развесив уши. После первой встречи едва не сбежал на запад, чтобы поддержать борьбу за освобождение, а после второй заявил, что хочет служить в гвардии. Каю больше понравилось слушать Риона, а вам, видимо, меня. И что же получается?

— Что? — осторожно спросила Рена.

Поезд тронулся. Появился кондуктор и что-то зашептал пассажиру, идущему следом, на ухо, указывая на место напротив Лаэрта. Кивнув, Феб прошёл к указанному столу. Они обменялись с Реной быстрыми взглядами. Пока всё шло по плану. Кондуктор, как и было принято, за «дополнительную плату» взял пассажира без билета и провёл в вагон-ресторан, пока для того не освободится место.

— Добрый день, — послышался голос Феба.

Лаэрт ему не ответил. Рене хотелось обернуться, но она не стала, чтобы не вызвать подозрения.

— Получается, что вы знали своего отца — может, и всю семью, — не с той стороны, что окружающие. Рион был из тех упрямцев, которые не станут лицемерить. Я верю, что обе стороны: и та, где он герой революции, и знакомая вам правдивы. Вопрос лишь в том, это он не хотел показывать вам другую часть или вы сами не захотели видеть?

На стол, рядом с лампой под красно-золотым абажуром, поставили стеклянный кофейник. Рена залпом допила остывший напиток и налила ещё кофе.

Слова Л-Арджана прозвучали как пощёчина. Она ведь помнила, каким отец был сначала, как ласково разговаривал с женой и детьми, сколько времени проводил с ними, и берегла эти воспоминания. Это потом он променял их на стремление к богатству. И… Но она ведь подглядела, как отец танцевал с мамой в пустом зале и как искренне улыбался. Было ли это минутой слабости для него или чем-то настоящим? Может, она правда чего-то не знала, что-то не разглядела, не поняла?

— Но это не всё, что получается, — продолжил попутчик. — Самое главное в жизни — вовремя говорить. Поверьте, я знаю как это, потерять близкого человека, не успев с ним искренне поговорить. И потом всю жизнь жить с одной чертовой запиской с парой слов, так и не узнав, что он думал в последний день. Но разговора не было: ни у меня — с моим братом, ни у вас — с отцом. Они оба умерли, ответов уже никто не даст, проси-не проси. Остаётся только или терзаться год за годом, или выдохнуть и отпустить. И сделать так, чтобы с другими такой ошибки не произошло.

Рена отвернулась к окну. Мимо пронеслось несколько деревянных домиков — крошечная деревня, и снова лес. Сугробы вплотную подступали к деревьям, и ни единого следа не было на них. Хотелось с высоты всего роста плюхнуться в снег и начать водить по нему руками, как она делала прежде каждую зиму.

Но того Норта из детства для неё уже не было. И родителей не было. И Светлого ордена, и больниц. Позади осталось многое, все эти вопросы накопились, надавили тяжким грузом и ни на каплю не прояснились. Им уже не стать яснее, и попутчик прав — или терзаться, или отпустить.

Всего на один вопрос Рена ещё могла получить ответ — от парня, который должен был зайти на следующей станции. Девушка решила, что поговорит с другом вновь — уже в последний раз. И если Кираз опять выберет спрятаться от себя, от неё, от всего мира, она больше не будет стучать по его броне — ту не пробить. Дело закончится, она уедет. Пора научиться жить своей жизнью.

— Спасибо, дан Л-Арджан, — ответила Рена с искренней улыбкой. — Это то, что я хотела услышать. Надеюсь, ваш сын поймёт вас.

— Он хотя бы мать понимает — уже хорошо, — Рейн потянулся к чашке. — Я назвал его в честь брата — того, с которым не успел поговорить. А он был самым главным засранцем на свете. Видимо, всё дело в имени.

Рена рассмеялась. Ей снова показалось, что она болтает с отцом или хотя бы с дядей, но уж точно никак не с первым лицом Кирии.

Вдруг она уставилась на Л-Арджана так, будто увидела впервые жизни. До того как появилось новое дело, Найдер говорил, что хочет украсить артефакты, который вёз на День прогресса глава кирийского Народного собрания. И вот же он, на пути в Кион. Где его вещи? Брал ли он ценности в Норт?

Да нет же, это будет неправильным. Не стоит даже напоминать Найдеру о его задумке. Хотя…?

— Дан Л-Арджан, надолго ли вы едете в Кион? Вас пригласили на День прогресса?

Он кивнул:

— Да. У вас в Арлии чтят революцию куда больше, чем у нас. Иногда мне кажется, что Норт и Кион пытаются собрать на годовщину всех революционеров мира, — на лице опять появилась ухмылка. — Что же, возможно, в этом году действительно будет что-то интересное, — он многозначительно улыбнулся.

Рена напряглась: мог ли кириец знать об изобретении Лаэрта Адвана? Или что значила его улыбка?

— Что вы имеете в виду?

— Присмотритесь, Рена, в Кионе многое происходит, — помолчав, он добавил: — Будьте осторожны.

— Что вы знаете? — Рена быстро обернулась на Лаэрта, затем с тревогой посмотрела на Рейна.

— Старая работа приучила меня вслушиваться и приглядываться, и это многое даёт.

Рена обхватила фарфоровую чашку руками. Надо узнать — это могло быть связано с Лаэртом или с планами Кантора Ризара.

— Что за старая работа, дан Л-Арджан? — девушка легко улыбнулась, словно решив сменить тему.

— У вас в Норте есть канцелярия, а у нас её функции выполняет инквизиция. Я работал там.

— Вы же были королём!

— Всего месяц. Я выбрал революцию.

— Но почему?

Отец говорил, что в Ленгерне революция началась из-за угнетения народа королём и дворянством. Да, короля казнили, но вместо дворянства к власти пришла элита, которая была немногим лучше — так может, у отца на самом деле были другие причины? И, возможно, ответ попутчика мог помочь понять его.

— Сначала хотел мести. А потом увидел свою Кирию и понял, что должен защищать не только семью, но и всю страну. Раз уж могу.

Рена печально улыбнулась. Отец говорил также: «Мой Ленгерн». Пусть от королевства остались лишь отдельные города-государства, но он всё равно лелеял это слово и верил, что сначала люди научатся свободе, а затем — единству.

Наверное, она правда не успела познакомиться с ним по-настоящему, увидела одну, тёмную сторону. Да, отец был неправ, показывая её дома, но… Но что-то было не так, она не знала всей правды и уже не могла узнать.

Рена, кивнув, отвернулась к окну. Вглядываясь в мелькающие мимо деревья, поля, деревни, она вспоминала детство, но раз за разом возвращалась к мысли о том, что ответов не найти — надо просто отпустить. И так во всём и со всеми.

Поезд подъехал к следующей станции — городу Киалу, который находился в подчинении Норта. Часть людей вышла, вместо них зашли другие. Вагон-ресторан наполовину опустел, но через несколько минут после того, как состав тронулся, появились новые гости. За фортепиано села девушка в красивом красном платье и начала играть тихую нежную мелодию.

— Рена, вы ведь едете до Киона? — уточнил Л-Арджан.

Рена кивнула в ответ. Хотелось просто помолчать оставшееся время — и плевать уже на все планы насчёт реликвий.

Минут через двадцать послышался знакомый голос:

— Дана, вы обронили.

Раз в чёрном мундире и серебряной портупее, как у кондуктора, наклонился к полу, затем положил на стол часы в медном корпусе. Обронила! Девушка не сдержала улыбки. Да, она, в платье, конечно же носит с собой часы на длинной цепочке, просто в руках. Да их даже не считали женским аксессуаром. Но это был знак, что всё по расписанию.

Рена рассмеялась:

— В последний месяц я теряю всё, что можно. Если вы случайно обнаружите чемодан: небольшой, чёрный, с серебряными застёжками, знайте, это мой. Я оставляла его на сетке, но надо проверить, мало ли что!

Рена старалась не перемениться в лице, но взглядом показать Разу, чтобы он обратил внимание на её слова.

Парень поклонился:

— Хорошо, дана, я проверю ваши вещи, — выражение осталось неизменным, но девушка была уверена, что друг понял. Если Лаэрт проявил беспечность и оставил записи в чемодане, дело закончится гораздо быстрее.

Раз отошёл, Рена взглянула на циферблат — почти восемь. Ещё немного. Она прижалась к окну и увидела, что первые вагоны уже повернули, а хвост только заворачивает. Поезд сбавил темп, готовясь въехать в тоннель, пробитый в горе.

Девушка снова посмотрела на Лаэрта — на месте, отлично. Феб смотрел в окно и в руках нервно теребил часы.

Издали гора казалась сплошным ледяным массивом, на котором росли редкие ели. После неё железная дорога делилась на две части: одна вела на юго-запад, к Киону, другая — к восточным городам. Хотя был ещё один участок — недостроенный, ведущий на юг. Его протянули всего на несколько километров и забросили, лишившись финансовой поддержки.

Без пяти минут восемь. Поезд вошёл в тоннель по расписанию. На вагон опустилась тьма, разгоняемая только янтарным светом ламп.

Попутчик закрыл глаза, уснув, хотя руки лежали на столе, словно даже в дрёме он был готов отразить удар. Отлично, вовремя.

Девушка за фортепиано продолжала играть, и мелодия показалась напряжённой, хотя ноты были те же. Голоса людей стали тише, они нетерпеливо вглядывались в окна, ожидая, что тьма скоро кончится.

Рена опустила руки под стол. Пора вспомнить, чему её учили в Ордене — не про фокусы со светом и иллюзиями, а про настоящие знания, которые берегли и защищали. И пусть было дано обещание не касаться этой области — встреча с ней привела к смертям, к больнице, — но ради Раза, даже ради Найдера надо было… Нет, лучше сказать, что ради себя — закончить дело и уехать.

Она сосредоточилась на переносице, рассеивая взгляд. Мир поплыл, а затем его наполнило золото. Нити магии опутывали мир, ласково отзывались на каждое движение и, переплетаясь с волей и желаниями мага, выполняли действие.

В Ордене их сравнивали со струнами, которые выдавали мелодию в ответ на касания пальцами, но после больницы Рена перестала замечать красоту золотых нитей, похожих на кружево. Теперь магия казалась диким зверем: будешь кормить его — приласкается, перестанешь — растерзает. Но, в отличие от Раза, она дружила с этим зверем, и теперь он должен был помочь.

Продолжая держать руки под столом, Рена выставила указательные и средние пальцы и провела ими сверху вниз, осторожно касаясь двух нитей. Ладони отозвались приятным покалыванием. Затем она согнула пальцы, будто цепляла крючком. Она так вглядывалась, что начало казаться — это не нити, а канаты, и сама она балансирует на них над пропастью.

— А сколько длится тоннель? — послышался робкий женский голосок.

— Вроде уже должен был кончиться, — ответил её спутник, и люди взволнованно зашептались.

— Почему тогда до сих пор темно?

Рена посмотрела на часы. Ещё несколько минут — скоро железнодорожный пункт, на котором начинается работа Найдера и Джо, надо только дотянуть до него.

Девушка сжала кулаки. Ладони обдало жаром — уже не приятным теплом, а изматывающим, из-за которого хотелось крепко сжимать зубы, держась.

Рейн Л-Арджан тихим голосом сказал:

— Руки на стол. Не заставляйте меня пожалеть, что я достал вас из сугроба.

То ли он не спал вовсе, то ли проснулся от голосов — над столом показалось дуло револьвера, прикрытое рукавом. Попутчик смотрел не на неё, а на зеркало. Рена сидела точно напротив, и её сложенные руки были хорошо видны в свете ламп.

Девушка не шелохнулась. Если она разожмёт пальцы, тёмная пелена спадёт. Нужно продержаться всего несколько минут — целую вечность, если сидишь под прицелом.

— Нет, — твёрдо ответила она. — Не заставляйте меня пожалеть, что я села к вам. Я не хочу причинить никому вреда.

— А вы попробуйте. Нет, руки заняты? Я не первый раз еду из Норта в Кион и знаю, сколько длится туннель. Но светло не стало, а вы никак не разжимаете пальцы.

Рена медленно положила руки на стол, но ладоней не расцепила.

— Ладно. Значит, не скажете, что вам надо? — в голосе попутчика послышалась угроза.

Рена почувствовал, как колена коснулось что-то острое. Вторая рука Л-Арджана опустилась под стол, а он сам наклонился над ним.

— Бедро заживёт, голень заживёт, но если травмировать колено, вы будете хромать всю жизнь. Я ударю через двадцать секунд, если вы не ответите. Так что вам надо?

Поезд начал замедляться. Рена бросила на часы взгляд. Всё по расписанию. Только вот строчки «угрозы попутчика» в ней не было.

— Хорошо, хорошо, я всё скажу, уберите нож, — она попыталась сделать голос дрожащим, но пальцы не разжала. — Я…

Распахнулась дверь. Раз крикнул:

— Даны, на поезд напали грабители, скорее, все в первый вагон!

Рена расслабила руки и, выдохнув, прижилась к спинке кресла. Хотелось забраться на него с ногами, забиться в самый угол и посидеть так с закрытыми глазами, отдыхая. Тьма начала исчезать, возвращая светлый ясный день.

На секунду все звуки, кроме стука колёс, исчезли: ложки перестали стучать о чашки, затихли разговоры и смех, больше не звучали клавиши фортепиано. Затем десятки голосов и криков смешались в единый гомон. Феб первым взвизгнул:

— Скорее, бежим! Напали!

Пассажиры, вскочив со своих мест, бросились к переходу.

Феб продолжал кричать и молотить руками по воздуху:

— Напали! Бежим! Скорее!

Рейн не шелохнулся.

— Ограбление, значит? Ваш отец не одобрил бы, — губы тронула печальная улыбка. — Но мне это знакомо. Хорошо, давайте поиграем по вашим правилам.

Остриё, упиравшееся в колено, перестало давить. Вскочив, Л-Арджан грубо схватил Рену за руку и толкнул перед собой, чтобы она двигалась со всеми. Он шёл позади, так близко, словно защищал, но в спину упирался револьвер.

Да, это не история о благородной девушке и сильном мудром отце. Что же, пора возвращаться к правде и начинать действовать.