Прячем лица в дыме

29. Совесть умирает первой

Через светлые обои тянулся узор из тонких тёмных полос. Маленькая комната напоминала птичью клетку, и Рене казалось, что дверь этой клетки она закрыла сама.

Окна не было, нортийка не могла сказать, сколько времени прошло, как её оставили здесь — вроде бы. день или полтора. Из посетителей за это время был только вихрастый мальчишка, кинувшей ей буханку хлеба, как животному, и быстро убежавший.

А может, так и было? Рена отчётливо, в мельчайших деталях помнила, как голова Трики лопнула, будто кожура у переспевшего плода. И снова она видела серые мозги, кровь и что-то белёсое, и чувствовала запах горелого мяса. Как тогда, три с половиной года назад.

Разум пытался шептать, что она должна была попытаться защитить друзей, даже если и такой ценой, а совесть ехидно скалилась и напоминала о данном себе обещании. Обо всех обещаниях, несдержанных.

Девушка легла на кровать и свесила с неё руку. От матраса пахло затхлостью, да и вся комната больше напоминала сырое подвальное помещение, просто переделанное под жилое. Может, это действительно было так. Рена не помнила, как они здесь оказались, куда их привела. Даже не помнила, что стало с другими. Тогда, в Доме переговоров, Ризар схватил её, потом по голове пришёлся удар — очнулась она уже в этой клетке. И стучи-не стучи — никто не откроет.

Однако если Ризар не убил сразу, значит, у него есть цель. Вопрос лишь какой — шантажировать Раза и Найдера? А может, испытывать лекарство Лаэрта?

Проклятое дело, как сказал бы Раз. Или чертово — так бы высказался Найдер.

Интересно, они смогли уйти? Если да, то что они?.. Рена боялась предположить. Хотелось верить, что слова друзей не пустышка, они помогут. Но у Ризара была магия, а скоро её станет ещё больше, были люди, миллионы и уверенность в правоте своего дела. А что оставалось у них? Тем более, оба парня дрогнули. Раз был готов предать общее дело ради брата. Найдер… И Найдер тоже. Так в кого верить сейчас?

Перевернувшись на спину, Рена уставилась в потемневший потолок. Может, прошло ещё не так много времени — день или два из десятка или даже сотни последующих дней в заточении, но в свободу не верилось уже сейчас.

А ведь надо бы! Рена представила, как Найдер ворчит: «Ну да, давай, устрой тут плачь и сдайся раньше времени». Или как Раз с равнодушным лицом говорит простое: «Мы справимся».

Сев, Рена уже в сотый, наверное, даже в тысячный раз оглядела в комнату. Пустая стена слева. Пустая стена справа. Пустая стена позади и спереди. Ничего, ровным счетом ничего здесь не было, что могло бы помочь сбежать. И даже шпильки в волосах не оказалось, чтобы попробовать взломать замок.

Но ещё оставалась её силы. Однако что делать с ними, Рена совершенно не знала. «Ты — свет», — эту уверенную, настойчивую мысль учителя внушали на протяжении трёх лет. Так внушали, что она и сама поверила в это, и начала свысока глядеть по сторонам, и презрительно хмурить брови. Ну как же, она — свет, она сильнее других, и ей выбирать, кому помочь.

Да только не было никакой помощи ни от ордена, ни от неё. Лишь огромное количество притворства, жеманничества и хитрости. И если даже «свет» не такой уж светлый в этом мире, то за что стоит держаться?

Рена знала, что своим отношением к Разу, к Найдеру, к тому, как пыталась вытащить их, помочь, оправдать, не спросив, нужно ли им это, она хотела скрыть свои собственные грехи. Хотела, заботясь о других, убежать от себя самой. Не получилось. Правда всё равно стала видна. И раз так, то… То что, Рена не знала.

И даже сейчас она больше всего страдала не из-за заточения, не из-за опасности, а из-за того, что осталась наедине с собой. Истина ведь была проста — беги-не беги, а везде с собой берёшь себя. И что толку мечтать о путешествиях, о новой жизни, если так и не нашлось сил разобраться со старой?

Рена опять легла на кровать. Так и проходил час за часом — на десять сантиметров на матрасе левее, на пятнадцать правее, лечь, сесть, сделать несколько шагов до соседней стены, затем назад. Вспомнить родителей, Светлый орден, больницу, Раза и Найдера, Лаэрта, Дом переговоров.

Когда она снова вернулась в начало круга воспоминаний, в замочную скважину вставили ключ. Дверь открывалась медленно, словно кто-то специально хотел подразнить любопытство. Кончики пальцев ответили покалыванием. Сжать руки, коснуться нитей — комнату наполнит свет, вошедший упадёт, она убежит. Наверное, Найдер или Раз точно бы так сделали. И даже Джо. Но сколько ещё магов у Ризара?

На пороге появился оша. Он походил на Найдера волосами, чертами лица, но был старше. И опаснее — это ощущалось также, как чувствовался запах человека, хотя улыбался мужчина как старый друг.

— Я думаю, нам стоит поговорить, — он говорил голосом Кантора Ризара.

Рена отодвинулась в угол кровати, встретив гостя настороженным взглядом. Она решила, что несмотря на рвущиеся вопросы, с ним лучше молчать. Это та порода людей, которым нравится себя слушать — он сам всё скажет, и каждое молчание будет поощрять его на новый рассказ.

А может, Ризар был не таким, и она себе всё выдумала, как выдумала про Раза или Найдера.

— Ты, значит, решила обмануть меня, что хочешь присоединиться? — продолжая говорить тем же ласковым голосом, Ризар сел на кровать. — Смелая аристократка, которая решила отринуть свой класс и присоединиться к бродяге из Цая. Отчаянная девушка, рискнувшая ради возможности обрести большую силу. Это могла бы быть красивая история, но она не случилась.

Рена продолжала молчать. Опять речь зашла о невозможных историях. Их становилось всё больше, и они оборачивались смутной тоской по жизни, которой не было, не будет. Осталась единственная история, приведшая в клетку.

— Ну, что ты мне скажешь в своё оправдание? Почему я не должен сейчас же пристрелить тебя?

— Я защищала друзей, — тихо ответила Рена.

— Похвально, — на лице Ризара появилась ухмылка. — Которого? Парня на таблетках? Или глупого оша?

— Обоих.

— Ценой моего друга? Но тебе, наверное, не привыкать убивать? Среди аристократов ведь давно нет чести.

Рена не сдержалась:

— Да что ты знаешь! Неважно, из какого я сословия, важно, где я оказалась. Это я сделала выбор.

Это звучало, как признание для самой себя. Не было никакого злодея, который поворачивал её в другую сторону, не давая той или иной истории случиться. Она сама выбирала, но если он привёл её сюда, снова и снова это был неправильный выбор,

— Это какой? — ехидно спросил Ризар.

Прежде чем ответить, Рена молчала не меньше минуты.

— Я не знаю, что ты задумал, но скажу, что родиться среди аристократов — не приговор и не клеймо. Человека определяет не сословие, а он сам себя.

Ризар принял задумчивый вид.

— Твоя правда. Возможно, я действительно зря называл всех аристократов своими врагами. Помоги мне найти истину, кто ты тогда? Как ты определила себя, что дала себе право убивать?

Рена вздрогнула. Казалось, Ризар устроил ей суд — по неясному законодательству, без присяжных и адвоката, но с уверенными обвинениями, которые даже не подразумевали, что она сможет найти нужные слова.

— А ты сам никогда не убивал?

Губы Ризара тронула грустная улыбка. Он стал казаться моложе и проще, чуть приподняв маску расчётливого и хитрого злодея.

— Никогда. Да, я обманывал и грабил, много, но не убивал. Я только спасал — и всегда это были те, кто пострадал от аристократов. Цай живёт по звериным законам, да, но это не его выбор — это необходимость выживать, которая появилась из-за Арионта.

Рена молчала. Хотелось сказать в ответ что-то резкое, чтобы оправдать себя, но слова не находились. Да, Ризар был прав. Правящий класс действительно не жалел простых людей. Но была ли эта правда полной и не подлежащей сомнениям?

— Все, кто живут здесь, встретились из-за Лаэрта Адвана. Я не мог купить лекарство, чтобы спасти заболевшую девушку, и пошёл в добряки. Да, Лаэрт мне заплатил, заплатил очень хорошо, но она всё равно умерла. Потому что лучшие врачи, лекарства никогда не достаются бродягам, даже если у тех есть тысячи линиров. Меня обвинили в краже и позвали полицию, чтобы узнать, откуда деньги.

Ризар прикрыл глаза рукой и тяжело вздохнул. Он говорил с такой силой, что Рена сама почувствовала ненависть к аристократам — и к самой себе.

— Знаешь, как у Лаэрта оказалась Трика? Опять чертовы аристократы. Она работала на кухне у одного из них, и он обрюхатил её, а затем вышвырнул из дома. Трика просто хотела прокормить ребёнка и была готова рискнуть собой. Это девочка, Амира, ей шесть. Она обожает зефир и мечтает о пони. Что мне ей сказать? А может, привести её сюда, и ты сама скажешь?

— Неважно, из какого я сословия, — повторила Рена, упрямо, как заклинание. — Я защищала друзей. И я бы пробовала спасти их снова и снова, сколько бы раз не понадобилось убить.

Последние слова как будто сказала не она, а кто-то другой. Рена знала, что это жестокие слова, и от них даже хотелось откреститься — она не такая, она — свет, она не отнимет чужую жизнь. Однако это произошло. Опять. Но уверенность, что надо защитить друзей, себя любой ценой — как и тогда, появилась внезапно и казалась сродни цветку, который случайно пробился через асфальт. Может, он и вырос напрасно, в неправильное время, в неправильном месте, но он точно был чем-то новым и важным.

— И это всё? — тонкие губы исказились в усмешке. — Ты даже не попытаешься оправдать себя? Хочешь, чтобы я сразу вынес приговор?

Выпрямившись, Рена как можно твёрже произнесла:

— Ты ведь и не ждёшь этих слов, ты сам всё решил. Любой бы так поступил, не зависимо, из какого он сословия и против кого борется. Когда речь идёт о жизни и смерти близких и себя, совесть умирает первой. Я — не свет, я знаю.

Голос дрожал, но слова показались необычно лёгкими, будто уже давно просились с языка. Да, она — не свет. И нечего проклинать себя за то, какой не получается быть. Лучше принять то, что есть, и может, тогда получится стать светом хотя бы для себя.

Рена повыше задрала подбородок и с вызовом посмотрела на Ризара. На его лице появилось презрение:

— Вы все одинаковые. Так легко находите себе оправдание и сразу бросаете обвинение в ответ.

— А ты его не заслуживаешь? Скажи, что сделаешь мир справедливее.

— Сделаю. Для своих людей сделаю.

— Вот и аристократы делают его справедливее для своих. Ты поменяешь сторону монеты с орла на решку и всё.

— Нет. Таких, как я, миллионы, а таких, как вы, сотни. Я хочу распилить эту монету и каждому дать по кусочку.

— И тогда аристократы станут нищими и угнетаемыми, а спустя десяток лет уже они начнут войну. Ты не сделаешь мир лучше — только для нескольких человек и лишь на время.

— Хорошо. Но хотя бы на время Кион встанет на колени перед всеми, кого так долго унижал, и они узнают, как это, просто жить, как люди, а не как грязь, — Ризар сделал паузу и поднялся. — Неважно, родилась ты в Норте или Кионе. Ты прогнила, как и все аристократы, хотя ты ещё пригодишься. Ты ведь сама сказала, что хочешь попробовать, поэтому я дам шанс.

Рена вздрогнула. Это была не та «возможная» история, которую она хотела прожить.

— Шанс на что? — девушка попыталась вложить в голос всю оставшуюся уверенность. — Попробуй, ну!

Она подняла руки. Ризар рассмеялся и присел перед ней, смотря снизу вверх.

— Это ты пробуй.

Мир подёрнулся золотом, Рена видела нити магии и касалась их, переплетая пальцы в разных жестах, но ни одна из них не ответила. Девушка в бессилии уставилась на свои руки.

— Думаешь, я бы оставил при тебе такое оружие? — Ризар выпрямился. — Я люблю печь хлеб. В твой я добавил не только щепотку любви, но и таблетки, блокирующие магию. А теперь выбирай: ты встанешь и сама пойдёшь за мной, или я выволоку тебя за волосы.

— Пойду, — Рена ещё выше задрала подбородок и слезла с кровати.

Ризар провёл по коридорам, которые больше напоминали подземный лабиринт. Если они были в подвале дома, то по размерам он должен был не уступать дворцу. А может, подземелье здесь сделали специально, чтобы держать таких вот пленников?

Оша шёл с видом короля, и шаги гулким эхом разносились по коридору. Из-за запертых дверей не доносилось ни звука — то ли комнаты пустовали, то ли дерево хорошо удерживало звук. Рена цепко оглядывалась и старалась запомнить каждый поворот, но коридоры изгибались подобно змее, и она быстро потеряла счёт дверям и лестницам.

Взяв Рену под локоть, Ризар кивнул охраннику с рябым лицом, и тот отпер деревянную дверь. Появился резкий травяной запах.

В комнате с высокими потолками стояли два металлических стола. Один пустовал, другой был заставлен всевозможными мерными стаканчиками, колбами, мензурками, весами разных размеров, горелками и странными предметами, названий которых Рена не знала. Девушка вспомнила лабораторию, где работала Мика — один в один, только здесь во всём виделась какая-то единая система, словно у каждого предмета было своё место.

Над столом работали Лаэрт и Феб. Оба были взлохмачены, в окровавленной одежде. От лодыжек к ножкам стола тянулись цепи, которые не давали отодвинуться дальше, чем на метр.

Рена, Феб и Лаэрт уставились друг на друга.

— Как вы видите, все живы. Может, это подстегнёт вас работать быстрее, — Ризар толкнул девушку перед собой и развёл руки в стороны, как гостеприимный хозяин. — Дан Адван, дан Артей, надеюсь, мы не помешаем вашей работе.

Феб вздрогнул, услышав свою фамилию. Лицо Лаэрта оставалось непроницаемым, но он так крепко сжал бумажный фильтр, что остался залом.

Рена прижалась к стене, настороженно смотря то на Ризара, то на пустующий стол. На нём лежали кожаные ремни, точно он был предназначен совсем не для опытов. А если и для опытов, то явно не с лекарствами.

Деловитым голосом оша сказал:

— Сходи за пауком, — мужчина, сторожащий дверь, кивнул и ушёл.

Лаэрт так сжал зубы, что желваки заходили на скулах.

— Дан Адван, вижу, вы знаете, о ком идёт речь. Расскажите же, что может ваш подопытный номер три? И напомните, сколько их у вас было?

— Ризар, я же сказал, что дам тебе лекарство. Не трогай её.

— Зачем мне отказываться от чего-то, если у меня и так будет всё? Ты уже поиграл в героя, пытаясь отказать мне. Не вышло, как мы видим, так не тяни время. Вспомни Джайсу.

— Хорошо, — Лаэрт выключил горелку и, сняв нагревшуюся зеленоватую жидкость, начал её помешивать. — Я действительно пользовался услугами добряков. Их было девять человек. Джайса стала третьей, она пришла ко мне после тебя и Трики, всё верно. Она получила способность, о которой я ни разу не слышал. Возможно, уникальную в своём роде, — то ли показалось, то ли в голосе Лаэрта действительно звучал интерес. — Ей не пришлось учиться, она смогла увидеть магические нити изначально. Однако прикосновение к ним не рождало магию, Джайса способна менять их, связывать, переплетать.

Рена вздрогнула. Немыслимо! Учителя всегда говорили, что магические нити — это такое же неизменное явление, как свет солнца или дуновение ветра. Человек может дотронуться до них и получить результат, подобному тому, как он покоряет силу реки, но ему не под силу изменить ни одно, ни другое.

— Ну, что ты тогда сказал ей?

— Что её способности не имеют практического применения, — мгновенно откликнулся учёный.

— Ты уверен?

Лаэрт посмотрел на Рену и промолчал. Почему он не ответил? Зачем эта Джайса здесь, сейчас?

Девушка посмотрела на стол с кожаными ремнями. Учителя говорили, что вокруг каждого есть нити, но в разном количестве — это и определяет способность к магии. А если кто-то способен переплетать их, то он и… Рена простонала.

— Вижу, что вы все всё поняли. Магия разделяет людей. Я смогу решать, кого наделять силой, но моя власть окажется неполной, ведь будут появляться те, кому она дана от рождения. Как титул. Нет, никому рождение не должно давать преимуществ.

Рена обхватила себя руками, словно этот жест мог защитить её магию. Да, сила принесла много боли, столько раз пугала, но она стала частью жизни. То, что могла делать Джайса, казалось вмешательством в саму природу. Ризар брал на себя роль бога и хотел сам решать, кому дать способности.

Лаэрт продолжал работать: он поставил колбу на весы, взял пипетку и набрал в неё несколько капель, затем добавил их в жидкость, которую до этого выпаривал, и смешал активным движением.

— Нет! — Феб так дёрнулся, что ремень туго натянулся. — Мы же сказали, что у тебя будет лекарство, не трогай её!

— Опять те же слова, — Ризар устало вздохнул. — Я это уже слышал и уже дал ответ. А может, вы сами хотите занять это место, дан Артей?

— Да, хочу, — твёрдо ответил Феб, бледнея. — Я готов.

— Не надо! — воскликнула Рена, но как-то слишком тихо, без силы в голосе.

— Э нет, дан Артей, лучше помогите дану Адвану. Вдвоём вы управитесь быстрее. Да и я вижу — нет в вас магии. Но вы тоже служите будущему равенству, не расстраивайтесь.

В комнату вошла светловолосая девушка. Она выглядела такой хрупкой и совсем юной — сколько ей было, когда она пришла к Лаэрту? И что толкнуло её на этот шаг?

Увидев Адвана, она отступила. Ризар положил руку ей на плечо.

— Не бойся, больше он нас не тронет. Я знаю, что его опыты стоили тебе боли, но скоро все они отплатят. Ты помнишь, что нужно делать, Паук.

Паук. Рена уставилась на девушку: такие тонкие черты лица, ясные глаза, похожие на льдинки. Она не могла быть тем, кого прозвали так. Джайса напоминала героиню историй о рыцарях и принцессах. Ей не было места в этих подвалах, она не должна была страдать без денег и идти на риск своим здоровьем.

Никто не должен, но так случалось снова и снова. По вине не Лаэрта — всей аристократии и правящей верхушки. Что же, Ризар прав? У Рены не находилось ответа, она уже не чувствовала готовности нападать на него, но и не могла обвинять других. Это вечный круг несправедливости, его не разорвать, и можно лишь самому постараться не вступать в него.

Вот только никому уже эти мысли не были нужны. Приговор вынесли и всё.

Рена сжала ладони, отчаянно взывая к магии — сила ведь ещё с ней, она просто спит. И мир снова озарился золотом, но ни одна нить так и не откликнулась на прикосновение.

— Шай, привяжи её, — скомандовал Ризар.

Рябой отошёл от двери и послушно двинулся к Рене. Она напрягла ноги и подняла руки к лицу, готовая хоть царапаться, хоть плеваться — что угодно, но не подпустить к себе.

Феб потянулся к девушке всем телом, но ремень крепко удерживал его по другую сторону стола, и между ними оставалось не меньше трёх метров. Лаэрт с невозмутимым лицом помешивал жидкость.

Рена прыгнула вперёд и попыталась лягнуть Шая, но он схватил её за ногу и так резко дёрнул вверх, что девушка упала, ударившись головой о каменный пол. Перед глазами помутилось, а в груди возникло неприятное ощущение тугого комка.

Шай подхватил Рену и не положил, а скорее бросил на стол, как мясник бросает свиную тушу перед разделкой. Затянув ремни на ногах и руках, он взялся за ремень на голове. На секунду они встретились взглядами — рябой смотрел с искренним презрением. Тугая повязка сдавила лоб, и мужчина отошёл.

— Ризар, — сказал Лаэрт.

Изогнувшись, Рена увидела, что учёный упёр одну руку об стол, на лице играла ухмылка — такая была у Найдера или у Раза, когда те обсуждали новое дело.

— Ошибка может стоить учёному жизни. Я допустил одну. Если хоть капля этого, — он поднял колбу. — попадёт на кожу, она разъест её. Я не смогу работать. А капля попадёт. Отпусти Рену.

Девушка не могла видеть Ризара, но ясно представила, что на лице оша появилась не просто ухмылка — настоящий оскал.

— Ладно, давай. Не твои руки мне нужны, а твой мозг. Пока ты можешь говорить, работа будет продолжаться. Ну или что, рискнёшь собой?

— Нет, Ризар, — голос Лаэрта звучал с прежней уверенностью. — Тебе нужны мои руки. Без опыта ни один не сможет кристаллизировать или выпаривать правильно — а это только первый этап. И не забудь, что мне ещё понадобится время отойти от болевого шока. Оно у тебя есть?

Феб молча положил ладонь рядом.

Шея затекла, но Рена не могла отвести взгляда от учёных. Неужели она стоила для них такого риска? Она забилась на столе, но ремни позволяли сдвинуться не больше, чем на десять сантиметров.

— Смелость никогда не была чертой аристократов. Давай же, Лаэрт, ну!

Адван резким движением перевернул колбу. Стоило капле коснуться кожи, пошёл пар, лицо Лаэрт перекосилось. Метнувшись вперёд, Ризар перегнулся через стол и выбил колбу из ладони учёного. Тот потянул руки к разлившейся на полу жидкости, но не успели пальцы дотронуться до её, как Ризар подскочил к Адвану и, схватив пониже челюсти, потянул наверх.

Феб кинулся на него и уже взял Ризара за руки, как Шай большим прыжком оказался рядом, ударил парня под голень и надавил на плечи, заставляя встать на колени.

Рена на секунду опустилась на стол, давая спине и шее отдых, и снова забилась, но застёжки не разболталась ни на миллиметр, и ремни, казалось, сдавили с большей силой.

— Показать вам ещё немного, как больно живётся здесь? — прошипел Ризар. — Пожалуйста! Джайса!

Подбежав, Паук сняла цепь, удерживающую Феба, затем — Лаэрта. Ризар и Шай вытолкали их, дверь с тяжёлым ударом закрылась, оставив девушек наедине.

Рена выпрямилась на столе и зашевелила пальцами, но магия, столько раз спасавшая, больше не хотела приходить на помощь. То, что всегда было с ней, то, во что она верила, тоже ушло.

Джайса поправила ремень на голове пленницы и погладила её по волосам.

— Не переживай, я заберу у тебя всё, и станет легче.

Голос звучал ласково. Рена вспомнила, как в мыслях всегда появлялось: «как сказал бы Раз», «так говорил Найдер», «у отца было выражение». А было ли что забирать от неё самой?

— Как забрали вы у меня.

— Кто — вы? — Рена дёрнулась, приблизив своё лицо к Пауку. — Что с тобой сделали?

Девушка закатила глаза.

— Перерыва на слезливую историю не будет, если ты ждёшь. Пора поработать.

Рена вжалась в стол, словно это могло уберечь её. Она усиленно заморгала, пытаясь увидеть золотые нити. Они опутывали, как паутина, и казались самой основой, тем, что делало мир единым целым. И Джайса так легко ухватилась за одну из нитей, потянула её на себя, разматывая клубок вокруг Рены.

И та взвыла и заплакала. Она думала, что знает боль, но это было ошибкой.