ПТУшник

Глава 9 В ЛЕНИНГРАД

Утром все тело опять болит, этому чувству я откровенно радуюсь, процесс идет, я становлюсь крепче и сильнее.

Значит, не зря машу битами, если мяса очень уж много и не нарастет, рука станет все равно гораздо тяжелее, удар жестче и мощнее. Кажется мне, что в этой жизни, в отличии от той, мне предстоит гораздо чаще прибегать к размену ударами, поэтому, гораздо лучше иметь их в арсенале более доходчивыми для противников.

Именно, что не на ринге, а в жизни, хотя и на ринге лишним не будет.

Раз уж я собираюсь идти совсем другим путем в этот раз, мимо школы и военного училища, где драться между собой не особо принято. Именно в такие места, где это осознанная необходимость и, отчасти, средство выживания.

Надеваю после раннего завтрака перчатки, вытаскиваю листы из тетрадки, но, сначала долго протираю места на конвертах, которых касался пальцами, затираю добросовестно. Стелю сложенную газету «Труд» на стол и начинаю писать текст сообщения на каждом листе по отдельности. Почерк не меняю, просто пишу левой рукой печатными буквами, все буквы изображаю не как обычно, рисую их не так, как привык, а веду ручку совсем наоборот.

Не то, чтобы я опасался разоблачения, но и помогать разыскать меня не собираюсь, поэтому пишу короткий текст на каждый лист, откладываю его в сторону, складываю пополам, тут же подписываю конверт, ставлю индекс, просто название города и куда именно там: обком, горком, МВД и прокуратура.

Мне кажется, что это основные места, где могут и должны заинтересоваться моей анонимкой.

В КГБ не пишу пока, это не их профиль, насколько я осведомлен про дела комитета.

Написав двенадцать листов, я сложил их аккуратно в конверты, даже не стал заклеивать языком из-за солидного количества, а налил воды в чистую чашку и смазал мокрой кисточкой края, потом заклеил. Собрал в пакет и положил в свою спортивную сумку, чтобы не увидели случайно родители или сестра, которую приведут скоро.

Даже газету прихватил с собой, чтобы выкинуть по дороге. Насмотрелся, как по отпечаткам на газете таких информаторов находят, даже самому смешно стало от такого предположения, но, все же выкину газету лично сам в урну по дороге.

Когда раздается звонок, я открываю дверь и впускаю занесенных снегом тетю с Варюшкой.

На самом деле, мне бы оставить ее завтра обратно у тетки, когда я поеду в Ленинград, но, той на работу пора в смену выходить, оказывается, придется Варьке одной посидеть дома.

В этом есть немалая такая проблема, оставлять так надолго ее нельзя, все же восемь лет всего и мало ли что. Если родители узнают, что я исчез на семь-восемь часов, мне сильно влетит, ладно, если там пару часов погулять с парнями или на тренировку сходить.

Да и решение финансового вопроса подвиснет, поэтому я быстро упрашиваю подержать сестренку до вечера мою тетю, когда я сам ее заберу.

— Придется ехать в Ленинград сегодня, так получается, — понимаю я.

Расписание электричек написано на бумажке около зеркала, я успеваю еще на двенадцать двадцать, поэтому оставляю ключ от квартиры и убегаю на электричку. Прихватив с собой пару бутербродов с сыром и колбасой, еще «Три товарища» Ремарка, как раз перечитаю по пути, что бы пара часов в каждую сторону пролетела незаметно.

Путь до станции и дорога до Балтийского вокзала прошли, как обычно, по вагонам прогулялись пограничники, проверяя документы у взрослого народа. У нас тут погранзона почему-то, наверно, чтобы дети генералов на самой настоящей заставе послужили, только не в тайге, а именно здесь, под Ленинградом. Поэтому все не так просто, впрочем, пограничники досконально документы не проверяют. В основном потому, что точно тогда не успеют до конца зоны своей ответственности, где они пересаживаются на обратную электричку в Лебяжье.

Их всего трое, а вагонов двенадцать, документы народ не так быстро достает, все же не менты спрашивают, а обычные срочники, с определенной неохотой, тоже не особо понимая, зачем требуется такая проверка здесь. Поэтому погранцы и спрашивают выборочно, у подозрительных с их точки зрения людей.

Была у меня с ними стычка, когда лежал в госпитале и без документов решил прокатиться домой, пришлось продемонстрировать полученные на секциях навыки, чтобы избежать задержания, ведущего к залету в самоволке и возможному отчислению из училища.

Боялся больше всего того, что мужики вмешаются и помогут сдать нарушителя погранрежима, поэтому сначала ушел подальше от электрички, а уже потом показал конвоирующему меня служивому, где раки зимуют, в укромном от посторонних взглядов месте.

На Балтийском спускаюсь в метро, еду на канал Грибоедова, раньше часто там вылезал, иду мимо Казанского собора, смотрю на «Дом Книги» Зингера, сейчас он не такой красивый, но, тоже очень ничего. Место смерти Александра Второго отсвечивает макушками луковичных куполов в строительных лесах.

Прохожу по набережной Мойки до Исаакиевской площади и там нахожу улицу Союза Связи, вот она как сейчас называется. Прогуливаюсь по ней, в каждый попавшийся почтовый ящик кидаю по два разных конверта, чтобы не совпадали места назначения. Через десять минут образно отряхиваю руки и мимо Дома Архитектора, где как-то побывал на шикарной вечеринке, организованной японской фирмой фототоваров, спешу обратно к метро по набережной Мойки.

Осталось пятьдесят минут до обратной электрички и я не успеваю, как собирался, посмотреть знакомые Думскую и Ломоносова, где отработал пару лет вышибалой в модных барах, решаю, что никуда от меня эти улицы не денутся.

Сидя на деревянном сидении с подогревом в электричке, чувствую большое облегчение от законченного дела и с удовольствием дальше вникаю в отношения Людвига и Пат.

После электрички доезжаю на автобусе до остановки возле дома тети, где забираю сестренку. Уже в темноте мы приходим домой и ужинаем, я просто объедаюсь, поэтому после такого обжорства быстро засыпаю.

— Так, одно дело я сделал, насколько смог, — вспоминаю по утру, проснувшись, вчерашний день, — Посмотрим, как оно еще получится.

Хотя, как я смогу узнать результат своих двенадцати писем?

Да вообще никак! Адреса то обратного я не написал, вот и некуда обстоятельному и взвешенному ответу на мои анонимки прийти.

Это и самое печальное, про убийства, совершенные такими маньяками, никто в Стране Советов не напишет. Ни в газете, ни в журнале про законность и правопорядок, по телевизору не покажут ни за что.

Такие дела, если они раскрываются, проходят мимо глаз широкой общественности, потому что, не может среди советских людей оказаться маньяков, педофилов или каннибалов. Особенно, если они члены партии с пятнадцатилетним стажем. Если уж и суждено такому случившемуся преступлению всплыть наружу в прессе, то, только в том случае, когда преступника поймали прямо около тела жертвы и на нем не висят многие убийства в течении долгих лет.

А признать, что маньяк свободно разгуливал много лет на свободе, убивая десятки своих жертв и за это уже кого-то осудили и расстреляли наши защитники социалистической законности — нет, на такое Советская власть сама не способна.

Как известно, наследники советских чекистов никогда не ошибаются, особенно в случае уже вынесенной меры социалистической законности и поделать с этим решительно ничего невозможно.

Впрочем, в любой стране дать обратный ход такому несправедливому приговору тоже не менее сложно, какая бы там развитая демократия не оказалась, будем откровенны.

И прессы, способной раздуть такой случай просто не имеется в наличии, в отличии от тех же годов конца восьмидесятых и начала девяностых, когда народ все же узнал это чудовище в лицо.

Поэтому я понимаю, что лучшей профилактикой против маньяка станет отправка нового комплекта похожих писем по старым или еще новым адресам через какое-то время.

Можно и пару лет этим заниматься, пусть органы будут уверены, что такой знающий человек именно в Ленинграде живет, ничего страшного в этом нет.

Про других маньяков я ничего не помню, хоть про этого что-то знаю доподлинно.

Месяца через два или три отправлю, хотя, буду все же надеяться, что прямое указание фамилии убийцы должно привлечь к нему внимание партийных и правоохранительных органов. И в случае новой жертвы они как следует проверят алиби гражданина Чикатило, поймут, что с ним все не так и займутся им серьезно.

Про аварию на Чернобыльской станции все еще гораздо сложнее — это в смысле привлечь чье-то внимание к опасности проводимого там эксперимента. Тонкостей самого произошедшего я не помню, как и точной даты и особенно — времени случившегося.

И это печально, ибо, точное указание даты и времени запланированного эксперимента оказалось бы способно привлечь к анонимке внимание, хотя бы за разглашение какой-никакой тайны. Если завалить министерство атомной промышленности таким письмами, правда, я смутно вспоминаю, что называется оно сейчас Средмашем в целях непонятной конспирации.

Таким образом, который мне доступен, внимание не привлечешь никакого, сколько писем не рассылай и на заборе их не развешивай.

Сейчас я еще маленький восьмиклассник, в восемьдесят шестом мне уже будет почти двадцать лет, но, никакого внятного объяснения своим словам предупреждения, что не стоит устраивать этот эксперимент я представить пока не могу и тогда тоже, скорее всего, не придумаю, как это объяснить.

Да и что я знаю про сам эксперимент, даже даты не помню, если только приблизительно, что сама авария случилась перед майскими праздниками. Потому что хорошо знаю о том, что советская власть даже не предупредила своих граждан об возможном облучении на первомайских демонстрациях в том же Киеве или Гомеле.

Хотя, те же шведы буквально на следующий день подняли страшный шум о невероятном по силе выбросе радиации в СССР, и что власти скрывают от своих сограждан всю информацию о случившемся.

Буду ли я учиться в институте на атомщика, управляющего процессами на станции или устроюсь туда работать, например, слесарем или диораторщиком, слова мои не будут иметь никакого значения для руководителей самой станции, других контролирующих или партийных органов.

Опять же рискую вплотную познакомиться с карательной медициной, потому что говорю про вещи, которые еще не произошли в этом мире.

И совсем не те вещи, про победу коммунизма во всем мире или еще что такое приятное, а совсем наоборот, про ошибки и промахи, никто такое слушать не захочет, припаяют клевету на советский строй и лечить бедолагу отправят.

Одно радует, что до аварии еще четыре с лишним года, у меня есть время подумать, что я могу сделать, чтобы предупредить ее.

С такими мыслями я немного поиграл с сестрой. Съел вместе с ней перед этим оставленный на плите завтрак целиком и начал собираться на тренировку.

Мышцы уже не так болят, как вчера, можно и потерпеть ради светлого будущего.

Вот я и терплю, попрыгал на скакалке и снова стучу битами, поднимаю гриф штанги и приседаю с ней. Хорошо, что с утра народу в зале почти нет, никто особо не мешает и не лезет с вопросами, зачем мне это надо, так убиваться.

К двум часам кое-кто из парней приходит, и мы проводим время за рассказами, кто и как провел Новый год. Рассказы примерно одинаковые, так что ничего особо интересного я не услышал.

У трем часам я спешу домой, внимательно осматриваясь по сторонам. Возможность попасть в засаду мстителей из хабзая я не выбрасываю совсем из головы. Но, пока ничего такого не происходит, все мстители получили ясное предупреждение о неминуемом суровом наказании. Да и поджидать меня постоянно никому особо не требуется после того облома.

Дома ложусь поспать, теперь мне снится интересный и яркий сон из моей прошлой жизни, январский поход на учебном корабле «Перекоп» через Бискайский залив.

Когда в восьмибальный шторм меня чуть не смыло за борт, при попытке сфотографировать разбушевавшийся океан. Фотоаппарат, легендарный «ФЭД», даже с олимпийской символикой, купленный отцом в Эстонии в соответствующем году, погиб безвозвратно, щедро залитый соленой водой. Во сне меня подхватывает гигантская волна, правда, ледяного холода, как тогда, я не чувствую, только помню, что я должен выжить, но, почему то не могу нащупать леера, отделяющие меня от бездны. Поток воды устремляется вниз, и я понимаю, что что-то пошло не так, как в той жизни.

Проснулся весь в поту, со стучащим барабаном сердцем и долго лежал, глядя, как уходит день.

Варюшка тихо играет у себя на диване и это зрелище успокаивает меня.

Хорошо, что в этой жизни я не собираюсь штурмовать Атлантику в середине января, это и тогда показалось мне довольно опасным делом, даже на достаточно крепком военном корабле. Мало ли какая проблема и четыреста курсантов с экипажем отправятся на дно морское с концами.

Зачем вообще погнали ракетчиков на четвертом курсе месяц тупить на штурманской практике, определяться на местности по звездам с помощью секстанта — вопрос, конечно, интересный.

Наверняка, экипажу учебного корабля очень потребовались боны за проход по международным водам и возможность продать сэкономленные на нас продукты в каком-то порту за твердую валюту, типа ливийских динаров и дирхамов, после чего так же закупиться там же остродефицитной техникой для Советской Родины.

Не только экипажу, конечно, и про начальство забывать не стоит, ведь, нет такого подвига, на который не пойдут советские люди за японскую стереосистему «Шарп».

У одного из наших парней такая даже оказалась с собой, всю дорогу рядом с вражескими берегами мы слушали радиостанции вероятного противника и записывали все песни, одной из которых оказалась даже суперхит Roxette, которую мы слушали по несколько раз на дню, постоянно на пустой желудок.

Ибо, кормили на этом учебном корабле отвратительно, примерно на ноль по пятибальной системе. Ни первое, ни второе просто в рот не лезло, настоящие помои для свиней. А отличный и потрясающе вкусный компот из сухофруктов после посещения камбуза лохматым медработником еврейского типа и его никому не заметной манипуляции с помощью рук, превращался в тошнотворный напиток, воняющий бромом.

Хорошо, что опытные парни, уже ходившие в такой поход на втором курсе, сразу же грабанули кухню офицерской кают-компании, весь месяц мне перепадало по несколько кусочков сыровяленой колбасы в день плюс еще немного съедобный хлеб, так и выживал я в походе вокруг Европы.

Еще и в Севастополе перед поездом смогли закупиться только хлебом и искусственным медом, всю дорогу в Питер питались этим блюдом и чаем, так что с кормежкой на Военно-Морском флоте СССР оказалось все куда как печально.

Наверно, местами, только на всех практиках и стажировках я почему-то попадал именно в такие места.

Как говорил известный классик — если не хочешь кормить свою армию, будешь кормить чужую.

Тогда нашему взводу сильно повезло по жизни, нам досталась для жизни каюта на миделе, по самому центру корабля, килевая качка воздействовала на нас минимально, а бортовая оказалась не так неприятна.

Зато, когда я добрался до кубриков на баке корабля, где палуба под ногами каждые двадцать секунд опускается на добрый десяток метров вниз и снова взлетает вверх, мне стало не по себе. Народ из первого взвода там реально помирает, многие зеленого цвета лица застыли в немом страдании, блевотиной попахивает, аж глаза режет.

Как вышли из Ла-Манша и пока не вошли в Средиземку, так и болтало корабль на волнах несколько дней, правда, настоящий шторм догнал нас только в Бискайском заливе.

Да еще как раз в Ла-Манше подняли тревогу наши соседи по походу из училища Фрунзе, что у них пропал с концами кто-то из курсантов. Когда же мы узнали, что он еще и мастер спорта СССР по плаванию, сразу же появилась теория о его незаметном бегстве с корабля в спасательном жилете с целью добраться до английских или французских берегов.

Кому же еще бежать таким интересным способом с корабля, как не такому подготовленному к холодной воде пловцу, которому проплыть двенадцать километров до берега вполне по силам, как на обычной тренировке. Правда, бассейн и открытое море — совсем разные вещи, с другой стороны, за нашим кораблем вполне может плестись шпионский катер. Проклятые империалисты сразу же поднимут беглеца на борт и выдадут бокал выдержанного виски за смелость и любовь к свободе.

Перейти на сторону врага и совершить измену, так жестоко подставив своих начальников и товарищей — вот какие мысли первым делом появились у всех в головах.

Да, я бы не позавидовал его командирам или близким друзьям, но, его все же нашли на корабле через пару часов. Забился в какую-то шхеру и безмятежно спал, не понимая тонкостей политического момента, доведя все начальство до седых волос.

Теперь точно отправиться по выпуску служить на кораблик размерами с ботик Петра и с него же уйдет на пенсию через двадцать лет в звании старшего лейтенанта.

Если он, конечно, не имеет в дедушках адмирала.

Такие залеты все командиры помнят очень долго, знаю на своем опыте, благо, что не непосредственно моем.

У меня во взводе так залетел мой приятель по спорту, только немного более умственному, шахматист, чтобы было понятно.

Он спалился на попытке спекуляции музыкальными плейерами около Гостинки. Был отловлен бдительными органами милиции и даже составлен протокол при одновременном нахождении в его дипломате сразу двух плейеров и одного веника для бани.

За него, слава богу, нашлось кому заступиться в училище, да и своей вины в спекуляции он не признал. Дело оказалось достаточно сомнительным с точки зрения закона, ибо, с деньгами в момент передачи его не поймали, только за одни намерения прихватили.

Но, законопатили его в место с пугающим названием — Йошкар-Ола.

Кстати, город оказался не так уж и далеко от цивилизации. Я даже пожалел, что сам туда не напросился, прежде чем отправлять на самый край Советского Союза, в жутко радиоактивный поселок между Находкой и Большим Камнем.

Где случился тоже свой небольшой Чернобыль в восемьдесят пятом году, местами от асфальта даже по 600 микрорентген шпарит, как рассказывали в части друг другу офицеры. Недаром дорога по сопкам от Тихоокеанска до Шкотово-22 обтянута колючей проволокой и везде висят значки «Радиационная опасность».

Туда даже заезжать нельзя, опасно для жизни, а ты едешь в эти места жить и случить за небольшую такую денежку, раз Родине так требуется.

Не долго я там задержался, однако, лучше все же было отправиться в Йошкар-Олу, тот же приятель-залетчик начал там спекулировать духами и пошел довольно далеко в бизнесе.

Пока собираюсь на улицу, звоню Стасу, чтобы не ходить одному, однако, его беспощадно припахала матушка для какого-то дела дома.

Ладно, погуляю один на улице, еще хочу поговорить с родителями сегодня после ужина, о моем внезапно проснувшемся даре, чтобы зафиксировать свои предсказания на бумаге.

Ответственный такой момент, стоит подготовиться к нему основательно и зайти с козырей, поэтому я прогуливаюсь по небольшому морозцу, дохожу до еще одной почты и вспоминаю, что собирался купить еще несколько конвертов на будущее. На улице уже темнеет, я вхожу в ярко освещенные двери почты и на самом входе сталкиваюсь с той самой, более красивой девушкой из четвертой школы.

— Ага, это шанс для меня! — понимаю я, наткнувшись сначала на холодный и презрительный взгляд, потом на быстро повернувшуюся ко мне спину.

— Постой! — догоняю я ее, забыв сразу же про желание купить конверты, — Есть серьезный разговор! На взрослую тему!

Девушка снова презрительно фыркнула, но, стремительный шаг немного придержала, взрослая тема и еще серьезный разговор ее заинтересовали.

Придется постараться, продолжить знакомство я могу только с помощью языка, внешние данные и та же совсем обычная одежда не работают в мою пользу, как и возраст. Есть у нее и получше варианты, так что — только заговорить до смерти.

Если умная — заинтересуется, если дурочка — ничего не поймет.