ПТУшник

Глава 16 ПРЕДМЕТНЫЙ РАЗГОВОР

Уважаемые читатели! Данная глава — своеобразный ответ одному из читателей, довольно настойчиво уговаривающему меня вернуться к спекулянту и оформить явку с повинной. Из-за возможный проблем с ним и его предполагаемой крышей, хотя, автор знает, что в 1982 году это была просто стихийная барахолка и никто массово не платил отсутствующей еще тогда в организованном виде братве. Впрочем, какие-то криминальные знакомые или коррумпированные сотрудники милиции в приятелях у него могут оказаться. Поэтому я слушаю его слова от другого персонажа и даю ответы по своему взрослому разумению.

После такой убедительной победы с последствиями отношение в классе ко мне изменилось заметно.

Да, так и случилось, и в лучшую и так же, как не печально, в худшую сторону.

Те ребята и девчонки, которые хорошо общались или дружили с Татарином, постарались показать мне, что не одобрили такое избиение и отдалились от меня, это я почувствовал вполне наглядно.

Они у нас составляют группу самых модных и продвинутых ребят, ведут классные дискотеки и в музыке явные авторитеты, что довольно важно в наше время и в нашем возрасте.

Ну, было бы важно, если бы я продолжил учиться в школе. Впрочем, я собираюсь обеспечить музыкой себя сам, и довольно скоро, это важная часть жизни любого подростка, а советского — особенно.

Сам Татарин, кстати, никак не показывает обиды на тумаки и ведет себя по-мужски. Мы здороваемся вполне нормально, однако, дружбой не пахнет, что мне вполне понятно.

Слишком я его все же побил, совсем в одну калитку и без шансов. Серьезно ударил по самолюбию парня. Если бы он хоть пару раз успел приложиться ко мне, наверно, всем им проще оказалось бы пережить такой исход. Не знаю точно, почему он отсиживался почти неделю дома, из-за синяков или легкого сотрясения мозга. Наверно, из-за всего вместе.

С другой стороны, я и так не слишком часто общался с ними. Хотя, разговор ребята по-прежнему поддерживают, однако, сами не проявляют инициативу и отвечают очень нехотя.

Зато, у группы двоечников я стал заметно популярнее, здороваются они теперь со всем уважением и на Жеку не лезут, когда я рядом нахожусь.

Наглядно видно, куда ведет по жизни путь сурового бойца и непобедимого драчуна…

Да и остальные приятели и друзья просто приняли теперь новое состояние дел и общаются примерно так же, просто не заходя дальше безобидных шуток и подколок.

Я же веду себя по-прежнему, ни на кого не давлю неожиданно появившимся авторитетом и не пытаюсь что-то доказать силой.

Правда, мне пришлось принять участие в неожиданной дискуссии, уже не в школе и не с класснухой, которая сразу же перестала зазывать меня в комсомол.

Впрочем, я уверен, что не ей что-то решать в таком всеохватывающем советскую молодежь процессе, как прием в комсомол новых членов согласно графика.

Скажут принять сверху и так же, пусть и с недовольным лицом, она предложит классной ячейке порекомендовать и принять.

Дискуссия произошла по вине Стаса, реально опасающегося проблем из-за нашего поступка со спекулянтом и доверившего нашу тайну своей любимой тетке, у которой сожитель — бывалый по жизни человек.

Бывалый, конечно, для тетки и восьмиклассников. Для меня уже не совсем, однако, поговорить оказалось интересно…

Я даже пока не стал выдавать лещей приятелю за строго запрещенную болтовню, самому любопытно оказалось послушать, как все наши поступки разложат переживающие за него люди с опытом.

Хорошо, что про найденные деньги Стас не стал упоминать, вопрос только о книгах обрисовал перед теткой, а та уже привлекла как бы бывалого мужика, своего нового возлюбленного, который ходит в загранку.

Мы добрались до ее квартиры на Ленинской улице и расположились на кухне.

Мужик, довольно крепкий и достаточно матерый, сам все же не сидел по-настоящему, поэтому о понятиях и всяких раскладах знает постольку-поскольку. Они с теткой попивают винцо типа «Лидия», нам не предлагают, да я и не прошу. Обхожусь чаем с купленным нами со Стасом самым дорогим тортиком и слушаю мужика:

— Так то, конечно, все некрасиво получается. Вы предложили помощь пожилому человеку и его же думаете ограбить. Не по-человечески это.

— Ну, может и не по-человечески, пусть этот пожилой человек — матерый спекулянт, что, кстати, уголовно наказуемо серьезным сроком в колонии по нашим справедливым законам. Однако, мы спасли его от такого лишнего приключения в его немолодой жизни и это тоже стоит учитывать, — уверенно начинаю я, — Зато, по понятиям то все вполне нормально. Грабануть барыгу или спекулянта жирного — это как раз в тему для блатных, — отвечаю уверенно я, — Он не на прогулке там оказался, в отличии от нас. А цинично и в особо крупном размере занимался спекуляцией дефицитными книгами. Наверняка, у него уже имеются проблемы с законом и получит он по максимуму. Если, конечно, не имеет крутых выходов на суд и прокуратуру. Книги и так бы конфисковали в любом случае, да еще посадили бы года на четыре. Считай, что мы спасли его от срока и просто подняли эти вещдоки с земли вместо него. Тоже рисковали нешуточно, убегая от милиции и оказывая ей пассивное сопротивление, с предметами преступной деятельности в руках.

Мужик смотрит на меня с удивлением, как и Стас со своей теткой.

Я понимаю, что говорю слишком уверенно и знающе для простого советского подростка, не имеющего никакого отношения к блатному миру. Никакого видимого отношения, мало ли, кто у меня есть из таких знакомых.

— Послушай, паренек! Вы обнесли барыгу, сами не являясь кем-то в блатном мире. Барыга может подать в милицию заявление о грабеже, которого по факту не было, он его может придумать вполне. Что у него подростки под угрозой тех же железных прутьев отняли немного денег и несколько книг, которые он купил на том же рынке, — выкладывает такую версию сожитель, пытаясь взять меня на испуг.

— Не обязательно быть кем-то в блатном мире, чтобы кого-то ограбить, за это нам не предъявят точно, даже если мы попадем в тюрьму, — разбиваю я его слова.

— Потом он то может придумать, что угодно, однако, по факту он отдал нам свои сумки с книгами абсолютно добровольно, еще и попросил об этом. Какой грабеж, какая кража? Нет никакого состава преступления, может, только злоупотребление доверием. Да, мы злоупотребили его доверием, пожалуй, так можно охарактеризовать наше деяние. Это все всплывет точно, если он даже додумается прийти в милицию и попробовать подать такое заявление. Однако, никуда он не придет, потому что не писал заяву в том самом отделении, когда его задержали. А придумывать на нас что-то потом, когда у нас есть алиби, что мы сидим дома постоянно, это совсем глупо. Еще и потому, что сейчас его оштрафуют или посадят на сутки, как наверняка неоднократно попадавшегося на рынке раньше. А если это дело всплывет, а мы дадим показания о том, как он продавал книги при нас и за сколько именно, ему срок светит серьезный. Так-то нас еще сотрудники поблагодарят в итоге, ибо, именно на наших показаниях он отъедет в места отдаленные.

— Так что, никуда он не пойдет, а если и пойдет, его менты просто на хрен пошлют и посмеются над дураком, — уверен я в своих словах, — Что два школьника испугали матерого спекулянта под сотню кило весом, сами ему по пояс едва достают при этом.

— Может через знакомых в милиции составить фоторобот и тогда вас будут искать по всей области, — не сдается взрослый мужик. Интересное предположение, кстати.

— И как он нас найдет? По фотороботу и паре чужих имен? Еще по тому знанию, что мы живем в области, если не наврали, конечно. А кто его делать будет, этот фоторобот? В милиции дело необходимо заводить по-настоящему, чтобы фоторобот составлять. Это нужно, чтобы его нашли с пробитой головой, тогда и дело заведут, и робот составят. Пойдет он на такой эксперимент, своей башкой рисковать? — спорю дальше я.

— В общем, через милицию делать барыга ничего не станет, плюнет на потерю книг и дальше продолжит работать. Он эти шестьсот рублей за пару дней торговли отобьет спокойно, — уверенно говорю я.

— А если барыга работает под ментами? — вопрос у мужика правильный.

— Ну и что? Если мы там не появимся, никто нас искать не станет и просто не сможет, пока он нас за руку к ним не приведет. Тогда могут на словах чуть-чуть попугать и попрессовать, не больше. Если он и платит паре человек в отделении или даже какому-то знакомому оперу, как они найдут двух обычных подростков среди сотен тысяч подобных без официального розыска по всей области. Даже с фотороботом это — не реально. У нас обычная внешность, меня он видел в шапке, Стаса тоже, знает, что тот носит очки и это все приметы. Нет, привлекать милицию — это полная хрень, — махнул я рукой, — Понимая, что он сам уедет за решетку за спекуляцию, если делом по-настоящему займутся следователи. Мы то со Стасом молчать не станем и утопим его с концами. Он это знает и до смерти боится, как все такие барыги.

— А если он под блатными работает? — мужика не сбить с толку.

— И как нас блатные найдут? Только, если мы сами на рынок снова явимся. У них то таких сил точно нет, как у милиции?

— А если все-таки найдут? Припугнут и на счетчик поставят? Там такие рожи попадаются, что испугаешься сразу, как только увидишь, — все-таки мужик что-то знает или слышал про такое.

— Не найдут — это раз. Даже, если найдут, представим себе на минуту такую невероятную возможность, что они могут сделать? Припугнут, нож покажут или ударят несколько раз? Так я сразу же в милицию с родителями ломанусь, заявление писать про бандитов в нашем тихом городе. Их быстро найдут, потом сами будут деньги мне заносить, чтобы я показания немного поменял, — довольно нагло заявляю я, — И еще обходить за километр.

Был у меня такой опыт в жизни, после драки и назначенной после нее стрелки. Те же котлетчики, с которыми я дрался в одиночку в туалете родного ДК, назначили мне потом стрелку, а еще попросили о прикрытии наших, местных бандитов. Я подтянул своих приятелей, пришел с ними на назначенное место, однако, пару раз прокатившись мимо на своих машинах, ни мошенники, ни братки так и не обозначили себя. Решили, что я с ментами пришел, хотя, никого там из органов со мной не было. Поэтому я подписал уже готовое заявление о сломанной челюсти и назвал одну фамилию, уже условно осужденного котлетчика. Через три дня появилась его мать, передала мне пятьсот долларов, я не вспомнил никого на фото у дознавателя и заявил, что не знаю так же никого.

— Да мы уже знаем, что тебе пятьсот зеленых заплатили! — кипятился дознаватель, на что я заявил, что могу получать возмещение причиненного вреда здоровье, как мне угодно.

— Ты сейчас их покрываешь, потом они тебя прижмут и снова к нам прибежишь! — даже заявил старший лейтенант.

— Интересно будет посмотреть, это им так дешево уже не обойдется, — заверил я дознавателя и ушел.

Понимаю, что настоящий восьмиклассник должен бы сильно перепугаться неведомых уголовников с острыми ножами, однако, как достаточно опытный человек, все расклады понимаю.

— У нас тут не Урал с Дальним Востоком, власти у блатных такой нет, да и не найти нас никак. Вот, если мы припремся и попросим пару сотен за спасение книг, возможны всякие варианты, вплоть до ножей у горла и прочих ужасов. Это — если полными дураками окажемся. Но, мы же не окажемся, верно, Стас? — обращаюсь я к приятелю и он согласно молча кивает.

Я допиваю чай, мы выходим на улицу, где я еще раз внушаю приятелю, что не стоит возвращаться на рынок, пусть и через три недели, радовать барыгу нашим видом и долго извиняться за задержку с товаром.

— А если он или его люди будут поджидать нас с книгами около магазинов? Как ты хочешь продавать книги? — все неймется приятелю.

— Ну ты себя нагоняешь, старина. Он — просто старый интеллигентный дядька, никак не вор в законе, да и тот не сможет у всех магазинов людей своих поставить. Несколько самых простых и недорогих книг продадим по весне, чтобы присмотреться и немного потренироваться в таком деле. Продадим с одного раза и возвращаться обратно не станем, остальные потом реализуем, когда немного разберемся в теме.

Книги мы пока спрятали у меня на шкафу, за вязальной машиной и у Стаса дома. Хорошо бы немного уменьшить их количество, учитывая, что есть еще одна сумка в камере хранения и я собираюсь на днях прокатиться в Ленинград.

Чтобы продать несколько экземпляров и поделить деньги, пока на них не наткнулись предки.

В общем, по итогам разговора я еще сильнее пришел к правильности своего видения ситуации. Тем более, тетка Стаса и ее сожитель еще не знают про выкопанные нами деньги, однако, про наше участие в этом ограблении века может догадываться сам барыга.

Тогда мы не только не получим вознаграждение за спасение книг, но, и рискуем еще лишиться самих денег, как и части здоровья. Кто его знает, какие у него связи на рынке и в городе, поэтому приветствуется только полная наша анонимность и сохранение тайны.

— Кстати, Стас. Ты, получается, проболтался о наших делах без моего разрешения. С этим спорить не будешь? — начинаю я наезд на приятеля.

— Так я хотел получить мнение опытного человека, — пытается все же поспорить Стас.

— И что, получил? На меня сожитель твоей тетки не произвел впечатления мужика при делах, просто крепкий дядька и что-то слышал про уголовные расклады, как и всякий взрослый мужик. Однако, у нас с тобой уговор — обсуждать все между собой сначала, и ты сразу же его нарушил. Ты хоть про деньги не растрепал ничего? — появляются у меня сомнения в приятеле.

— Нет, про деньги из канавы ничего не говорил, — открещивается приятель.

— Смотри, чтобы больше никому не трепал! И так подставляешь нас!

— Это же моя родная тетка! — спорит Стас, но, я знаю, как объяснить парню его неправоту.

— Тетка родная, не спорю и она тебе сознательно не станет вредить. А вот этот ее мужик, насчет него я так не уверен.

— Да ему то зачем это? — спорит снова Стас.

— Да как зачем? Сегодня он шпехает твою тетку, у них мир да любовь, завтра она его со скандалом выгонит, например. У нее такое часто бывает, ты сам рассказывал. Он же моряк, ходит в загранку, на Ульянке они много продают всего, попадет он случайно или даже нет, на эту самую Ульянку. Где, из недружелюбных чувств к твоей тетке расскажет, может за пару десятков рублей, может и просто так, про таких ловких парней, как ее племянник с товарищем. Как мы с тобой ограбили местного барыгу и где нас теперь искать интересантам этого дела.

Опять слово употребил, которое как бы не должен знать.

Стас молчит и не знает, что сказать в свое оправдание.

— Поэтому, за длинный язык и болтовню без нашего общего разрешения ты на три месяца понижаешься в должности. С полноправного компаньона до просто рабочего носильщика, — говорю я, вспоминая заранее обговоренные условия сотрудничества с приятелем.

Зная его слабые стороны, я заранее составил и обговорил с ним эти условия. Это еще хорошо, что сейчас Стас не кочегарит по-черному по причине малого возраста. Вот когда он вырастет и займется этим делом серьезно, тогда и проблемы найдут его размерами с Джомолугму и еще немного повыше.

А что, нарушение договора налицо, просто на ровном месте растрепал приятель про наши дела своей тетке, она своему хахалю и уже скоро полгорода окажется в курсе, как мы подняли прилично денег благодаря счастливой случайности и пониманию именно мной самого процесса, что делать дальше.

Сам Стас дожидался бы мужика в кафе при универсаме, тогда или спалился бы ментам с сумками, или получил целый червонец в награду от барыги, что вполне возможно.

Так что, воспитывать придется трудом и понижением уровня выплат за нашу добычу, что теперь очень кстати.

Так ведь, мне придется продавать книги самому, в свое личное время кататься в Ленинград и рисковать своей шкурой.