Распускающийся можжевельник

Глава 20

Dani

Твердая поверхность стула давит на мой зад, и я ерзаю на сиденье, морщась от тупой спазматической боли, которая отдается в живот. Доктор Фалькенрат диктует, пока диктофон записывает его наблюдения, а я смотрю на пустую страницу передо мной, которая должна быть заполнена заметками и измерениями.

— Ты поняла это, Дэни? Его вопрос вклинивается в мои мысли, и я поднимаю голову.

— Прошу прощения?

В своем полном костюме он поворачивается туда, где перед ним расплывается кровь последнего часа, к ужасным останкам человека на столе.

Сквозь окошко его маски я замечаю, как его взгляд скользит к блокноту и обратно.

— Останови запись.

Я нажимаю кнопку, как просили, и волна напряжения прокатывается по моим мышцам.

Он снимает перчатки и шагает к раковине. Резкое открывание крана говорит мне, что он зол. Расстроен.

Я ждала этого. Конфронтация. Момент, когда я обрушу ад на него за то, что он лгал мне.

Однако, когда он возвращается, ярости которую я ожидала увидеть в его глазах, там нет.

— Что тебя беспокоит?

Приучая свой взгляд к чистому листу бумаги, я могу думать только об Абеле, а не о озабоченном выражении лица Фалькенрата, которое каким-то образом заглушает мои мысли. Я не скажу ни слова об Иване и о том, что он сделал со мной перед всеми этими мальчиками. Мне стало ясно, что Фалькенрат в любом случае скорее съежится, чем поможет мне.

— Я прочитала досье Абеля.

Меня даже не волнует, что он знает. Меня не волнует, что он разозлится на меня за то, что я тайком сбежала из лаборатории, и мне все равно, отправит ли он меня в экспериментальные лаборатории в этот момент. Я стала ничем иным, как пустой оболочкой для пыток этого места.

— Ты ослушалась.

— И ты солгал. Резь в глазах злит меня, и я моргаю, чтобы сдержать слезы.

— Ты солгал о моем брате. Он мертв. Я видела это. Зажмурив глаза, я прогоняю образ его лица — тот, который застрял во мне, затмевая боль от грубости Ивана и агонию моего унижения.

— Ты сказал, что он будет в безопасности. И защищен. Ты сказал, что он будет счастлив. Что он никогда больше не узнает страха или боли!

— И ты сказала мне, что веришь в существование Рая. Так что я никогда не лгал тебе.

Его слова обрушиваются на меня, и я закрываю лицо руками, чтобы он не мог видеть выступивших слез. Я проплакала большую часть ночи и до утра, и эти новые слезы — не более чем истощенные остатки того, что осталось во мне. Все остальное онемело.

— И ты сказал, что не веришь в Рай.

— Я сказал, что перестал верить в Бога.

— Одно не существует без другого.

— Тем не менее, это существует для тебя. Это существует для других. Это существовало для моей жены. И моей дочери.

Я опускаю руки, поднимая взгляд как раз вовремя, чтобы уловить морщинку на его лбу за пластиковой маской.

— Возможно, я не смогу спасти себя. Но мне хотелось бы думать, что другие смогут. Что те, кто жил самоотверженно и любил безоговорочно… Дрожь в его голосе застает меня врасплох. — … познает вечный покой и счастье. Там, где нет боли. Больше никаких страданий. Больше никакого этого мира.

В тишине, которая следует за этим, я позволяю его словам осесть в моем сознании и впитать частичку души, которую он открыл мне.

— У тебя была семья. Это не вопрос. — Что с ними случилось?

Прочищая горло, он шаркает к раковине, снова моет руки, как будто забыл, что только что это делал. Или, может быть, ему просто нужно отвлечься.

— Они обе заразились. Моя жена была укушена первой и передала это моей дочери. День и ночь я делал все, что мог чтобы спасти их. Но, в конце концов, они сдались.

Следующие несколько минут я шмыгаю носом и делаю глубокие вдохи, пытаясь оставаться такой же безразличной к смерти моего брата, потому что возможно, он прав. Возможно, Абель в единственном оставшемся безопасном месте. Это проигранная битва, когда все что я хочу сделать, это свернуться калачиком и плакать о нем.

— Мой брат ненавидел темноту. Сарай тоже, но она всегда приходила к моей матери ночью. Абель приходил ко мне. Он забирался в постель рядом со мной, и мы смотрели на звезды. Я сказала им, что они — наша семья, и мой отец смотрит на нас сверху вниз. Я сказал ему, что он никогда не должен бояться темноты, потому что именно тогда он наиболее защищен. Теперь он звезда. Моя сила воли — единственный щит, который не дает мне сломаться.

— Твоя семья. Ты любил их? Спрашиваю я, отчаянно желая отвлечься.

— Очень любил. Больше всего на свете.

— Мне страшно. Это первый раз, когда я почувствовала себя по-настоящему одинокой.

— Бояться — это нормально, Дэни. По иронии судьбы, именно страх придает тебе смелости. И для протокола, ты не одинока.